Kitobni o'qish: «Россия в Центральной Азии. Бухарский эмират и Хивинское ханство при власти императоров и большевиков. 1865–1924»

Сеймур Беккер

Shrift:

Seymour Becker

RUSSIA’S

PROTECTORATES IN CENTRAL ASIA

BUKHARA AND KHIVA

1865–1924

Введение

С конца XV века человечество переживает беспрецедентный период в истории. Начиная с путешествий Колумба и Васко де Гамы Запад установил контакты со всеми как цивилизованными, так и примитивными обществами на земном шаре, и его влияние стало жизненно важной силой, меняющей жизнь и особенности незападных обществ. Этот феномен радикального изменения незападных обществ, когда-то названный «вестернизацией» и заведомо считающийся признаком неизбежного прогресса человечества, за прошедшее десятилетие все больше привлекал к себе внимание ученых социологов и историков под маркой «модернизации». Модернизацию нельзя просто приравнять к вестернизации, поскольку тот способ, которым модернизируется конкретное общество, всегда существенно зависит от исторического опыта этого общества, взглядов и институтов, унаследованных им от прошлого. Однако концепция модернизации предполагает генеральную линию развития, базовые черты которой впервые проявились на Западе после Реформации и стали известны незападным обществам в результате европейской экспансии. В отношении модернизации самой значимой фазой западной экспансии стал период нового империализма последней трети XIX века, когда ведущие страны Запада сами вступили в период модерна в своем экономическом, социальном и политическом развитии. Кроме того, в этот период западный человек завершил процесс установления постоянных связей со всеми своими соседями по земному шару, включая обитателей самых потаенных уголков Азии, Африки и Америки.

Роль России в этой общемировой драме была уникальной, как роль ее протагониста и одновременно антагониста. Став объектом западной экспансии в XVI и XVII веках, Московская Русь отреагировала на это, позаимствовав у домодер-нистского Запада технические, военные и административные знания, которые ее правители, в особенности Петр Великий, считали необходимыми для обеспечения безопасности от своих западных соседей. Наследники Петра продолжали эту политику, пока в XIX веке самодержавие, значительная часть дворянства и бюрократии не сформировали в российском обществе абсолютно западную элиту. Однако идея всеобъемлющего радикального преобразования российского общества по образцу, намеченному французской революцией и промышленными революциями на Западе, привлекала лишь незначительную по численности и слабую в политическом отношении интеллигенцию. Но даже она до конца XIX века в целом отвергала индустриализацию. Российская власть до 1917 года так и не создала программы модернизации. Жизненно важные шаги в сторону модернизации, предпринятые после 1855 года, такие как освобождение крепостных и строительство железных дорог, были сделаны по необходимости робкими и ограничены уступками старого режима, который до самого конца больше всего боялся социальных и политических изменений.

Несмотря на исключительно традиционный и незападный характер русского общества, русское государство в XIX веке было значительно вестернизировано, чтобы противостоять если не экономическим, то политическим и военным угрозам со стороны нового империализма. Россия фактически сформировала на Дальнем и Ближнем Востоке и в Центральной Азии империю, равную западным державам. В отношении своих сухопутных соседей Россия была тем же, чем Запад был для своих заморских соседей – державой, технологическое и организационное превосходство которой делало их беззащитными перед ее экспансионистскими устремлениями. В допетровский период Московия по отношению к туркам и китайцам могла считаться в лучшем случае равной, но к XIX веку планы вестернизированного Российского государства в отношении Османской и Маньчжурской империй ограничивало скорее ревностное отношение западных соперников, чем оборонительные возможности обоих этих государств. В Центральной Азии к XIX веку мощь России тоже была практически непреодолимой. Начиная с 1820-х годов движение русских войск на юг от зоны сибирских лесов через засушливую казахскую степь в поисках безопасных границ и надежных соседей не прекращалось до тех пор, пока граница России не утвердилась в оазисах Центральной Азии. Одним из результатов этой экспансии стало подчинение Бухарского и Хивинского ханств их могучему северному соседу.

Бухара и Хива были единственными владениями последних трех русских царей, сохранившими местных правителей и существенную степень политической автономии. Высокое культурное развитие этих двух ханств (результат традиции, восходящей к VIII в. до н. э.) и их относительная политическая и социальная стабильность давали им преимущество в глазах Петербурга перед примитивными и анархическими племенными группами казахской степи и пустыни Каракум, которые были переведены под прямое управление России. В то же время Бухара и Хива не имели ни контактов с Западом, ни основы для национальных движений, которые могли бы угрожать доминированию России и, таким образом, как в случае с Польшей и Финляндией в конце XIX века, привести к лишению их политической автономии. Короче говоря, с точки зрения имперского правления Бухара и Хива были почти идеальными колониями, предоставлявшими все политические и военные преимущества для контроля и не требовавшими больших затрат как людских, так и финансовых для управления ими.

Вследствие того, что Петербург устраивало иметь сателлитов, а не подданных, Бухара и Хива гораздо меньше подвергались модернизационным влияниям (технологическому, индустриальному и интеллектуальному) нового империализма, чем другие российские колонии, которые, в свою очередь, сильно отставали в этом отношении от владений Британии и Франции. Фактически, чтобы защитить свои интересы в этих ханствах, власти Российской империи сознательно минимизировали эти разрушительные влияния, так что традиционная культура Бухары и Хивы в значительной степени сохранялась.

Падение старого режима в России в 1917 году кардинально изменило картину. Ориентированная на Запад интеллигенция взяла власть в свои руки и высказалась за радикальную модернизацию, затронувшую все народы прежней империи, хотя в жизненно важных вопросах конкретного характера и шагов этой трансформации согласия между либералами, сторонниками аграрного социализма и марксистами не было. Программа модернизации, спешно разработанная в первое десятилетие правления большевиков, была после 1928 года безжалостно реализована в Бухаре и Хиве, как и в других частях бывшей империи, и принесла с собой все преимущества и проблемы общества модерна в его коммунистической советской форме. Несмотря на то, что по сравнению с СССР в целом советская Средняя Азия была отсталой, в 1960-х годах она оказалась на десятилетия впереди своих соседей Ирана и Афганистана, сменив безопасность старых семейных традиций на захватывающие вызовы и возможности современности.

Предметом данного исследования являются шесть десятилетий, предшествовавших началу этой трансформации Бухары и Хивы. В нем рассматриваются мотивы и методы расширения русского контроля над ханствами, политика имперских властей, проводимая в отношении этих двух протекторатов после их завоевания, причины этой политики, трудности, с которыми она сталкивалась, и судьба Бухары и Хивы, оказавшаяся в руках революционных преемников царей. Цель состоит в том, чтобы добиться более точного понимания того, какой путь эти два традиционных общества прошли под влиянием западного модерна при посредничестве вестернизированного русского государства Романовых и большевиков.

Замечания в отношении указания дат

Все даты до января 1918 года за исключением тех случаев, когда это указано специально, приведены согласно юлианскому календарю, то есть по старому стилю, который отставал от грегорианского календаря, или нового стиля, на 12 дней в XIX веке и на 13 дней в XX веке. В случаях, когда используются оба стиля, они даны с разделением с помощью косой черты. Большевистская календарная реформа вступила в силу 1 февраля 1918 года, и, начиная с этой даты, используется только грегорианский календарь.

Часть первая
Русское завоевание

Глава 1
Ситуация в Центральной Азии

Центральная Азия до завоевания Россией

Если природа, по словам историка XIX века Соловьева, была для России мачехой, то она едва ли была более великодушна к Центральной Азии. Центрально-Азиатская равнина, эта неприветливая пустыня, разбавленная лишь плодородными, но редкими оазисами, лежащими вдоль рек, которые питают тающие снега величественных гор, простиралась на восток и юго-восток от Каспийского моря. Тем не менее, несмотря на скупость природы, в прошедшие века Центральная Азия обладала одним огромным преимуществом, которым было ее географическое положение. Расположенная на северо-восточном краю той части Старого Света, где человек впервые изобрел технику обработки земли, одомашнил животных, научился работать с металлом и создал первые городские, знакомые с грамотой общества, Центральная Азия рано стала участницей этих революционных изменений. После того как цивилизация распространилась на запад и на восток, самые удобные сухопутные маршруты, соединившие мир Средиземноморья, Индию и Китай, пролегли через Центральную Азию. До тех пор, пока эти маршруты оставались главными артериями для торговли и общения между тремя основными центрами цивилизованной жизни, Центральной Азии была гарантирована лидирующая роль в мировой истории. Со II века до н. э. и до XV века н. э. обитатели оазисов Центральной Азии извлекали выгоду из своего местоположения на перекрестке Евразии и дважды поднимались до культурного лидерства: в X, а затем еще в XV веке. Однако даже географическое положение этого региона было палкой о двух концах. Расположенная между Иранским нагорьем на юго-западе – местом, которое с VII века до н. э. населяли цивилизованные общества, – и евразийской степью на севере – местом, где до первой половины XIX века обитали свирепые кочевники, – Центральная Азия надолго стала полем борьбы цивилизации и кочевничества, являясь поочередно то местом наступления на северо-восток для первой, то вожделенной добычей для второго.

В начале XVI века произошли три важных события, навсегда изменившие ход истории Центральной Азии. Самым значимым стало открытие португальцами прямого морского пути из Западной Европы в Индию и Китай, которое лишило Центральную Азию ее стратегического и коммерческого значения. Одновременно с этим территория Центральной Азии подверглась нападению последних кочевников-завоевателей – узбеков, нашествие которых привело к упадку материального благосостояния и культурной деятельности. Финальным ударом стало обращение Ирана в шиитскую ересь, благодаря чему Центральная Азия оказалась отрезана от прямых контактов с миром ортодоксального ислама Ближнего Востока. С начала XVI и до середины XVIII века Центральная Азия переживала неуклонный спад в политике, экономике и культуре.

Узбеки представляли собой группу кочевых мусульманских племен, говоривших на тюркском языке и имевших смешанное тюркско-монгольско-иранское происхождение. В XIV и XV веках они обитали в той части евразийской степи, которая расположена между рекой Урал и низовьями Сырдарьи, и находились в некоторой зависимости от правителей из династии внука Чингисхана Шейбана. В первой декаде XVI века один из этих правителей, Мухаммад Шей-банихан, завоевал всю Центральную Азию от Иранского нагорья и Гиндукуша. После гибели Шейбанихана в битве с персами в 1511 году его преемники основали на руинах его завоеваний два ханства: Бухару и Хорезм. После того, как в XVII веке столица Хорезма была перенесена из Ургенча в Хиву, он стал известен как Хива. Когда династия Шейбанидов подошла к концу – в Бухаре в 1598 году, в Хиве в 1687-м, – к экономическому и культурному упадку добавилась политическая дезинтеграция. Внешние области обоих ханств откололись, сформировав независимые княжества, в то время как в центре власть захватила племенная узбекская аристократия. Различные узбекские племена воевали между собой за контроль в обоих государствах, в то время как реальной властью обладали придворные сановники (аталык – в Бухаре, инак – в Хиве), а династические правители правили лишь номинально. В Бухаре один из отпрысков низложенной династии астраханских султанов основал слабую династию Аштарханидов, а в Хиве быстро меняющихся ханов выбирали среди многочисленных казахских султанов Чингизидов. В 1740-х годах история злоключений Центральной Азии завершилась вторжением Персии и временной персидской оккупацией.

Век, предшествовавший российскому завоеванию, был отмечен политической консолидацией и экономическим оживлением под властью новых династий в двух наиболее старых государствах, а также появлением третьего узбекского ханства. В Бухаре члены племени мангытов, с 1747 года служившие аталыками, стали в 1785 году преемниками последнего из Аштраханидов на троне, получив титул эмиров. В Хиве члены племени кунгратов правили ханством с 1763 года как инаки, а с 1804-го как ханы. И мангытская, и кунгратская династии правили своими ханствами вплоть до 1920 года. В Ферганской долине, традиционно являвшейся частью Бухарского ханства, столетие углублявшейся автономии закончились в конце XVIII века появлением независимого Кокандского ханства. (Здесь явно ошибка, поскольку независимое государство, позднее получившее название Кокандского ханства, было создано в 1710 г. – Пер.)

И в Бухаре, и в Хиве в первой половине XIX века наблюдалось усиление ханской власти в ущерб узбекской племенной аристократии. В Хиве хан Мухаммад Рахим I (1806–1825) конфисковал земли знати и раздал их своим верным сторонникам. Эмир Насрулла (1826–1860) подорвал власть бухарской аристократии, создав постоянную профессионалы ную армию и назначив на высокие государственные должности рабов персов и туркмен.

Централизация достигалась не только внутри каждого государства, но и за счет мелких княжеств, которые возникли в период упадка центральной власти. Тем не менее многие независимые и полунезависимые княжества продолжали существовать и во второй половине XIX века. Бухара, которой правили мангиты, постоянно подвергалась грабительским набегам со стороны Шахрисабза, государства, которое не только сумело отстоять свою независимость, но пыталось захватить бухарские территории и предоставляло убежище оппозиционным элементам этого ханства. Расположенные к востоку от Шахрисабза Гиссар и Куляб были подданными Бухары только номинально, тогда как Каратегин и Дарваз находились в таком же положении по отношению к Коканду.

Другие территории служили предметами спора меду самыми крупными государствами. Бухара и Хива предъявляли права на Мерв и на левый берег низовий Сырдарьи. Самым серьезным было соперничество Бухары и Коканда. Предметом спора были не только районы Джизак, Ура-Тюбе, Ходжент, Ташкент и Туркестан, но и сама независимость Коканда. В 1839–1842 годах, а затем в 1863-м Бухара вторгалась в Ферганскую долину, оккупировала ее и низвела Коканд до положения вассала. Военные столкновения между этими двумя государствами продолжались до тех пор, пока их физически не развели наступающие русские войска. Постоянная вражда между центральноазиатскими ханствами не позволила им сформировать единый фонт против русских захватчиков, а вмешательство Бухары во внутренние дела Коканда сразу стало причиной конфликта Бухары с Россией.

Восстановление внутриполитической стабильности в Бухаре и Хиве сопровождалось экономическим оживлением. Снова расцвела городская жизнь, были отремонтированы и расширены оросительные системы, и в целом экономическое благосостояние Центральной Азии в XIX веке существенно превзошло его уровень в предшествующие века. Однако по сравнению с Центральной Азией XV века и даже с ее мусульманскими современницами, Турцией и Персией, Центральная Азия середины XIX века продолжала оставаться на крайне низком уровне как экономически, так и культурно.

Краткое описание Бухары и Хивы

Бухара и Хива XIX века были очень похожими и в то же время совершенно разными. Оба были автократическими мусульманскими государствами, состоявшими из различных этнических, а в случае Бухары и религиозных групп. В каждом из них большинство составляли узбеки-сунниты, из них же состояла политическая и социальная элита. Однако Бухара была больше и по размеру, и по численности населения, богаче и более урбанизирована. Ведущую роль в ее экономике играла промышленность и торговля. Эти два государства имели заметные географические различия и различную внутреннюю структуру управления.

Бухара, которая в конце XIX века имела площадь, превышавшую площадь Великобритании и Северной Ирландии, географически не была единой территорией. Западная часть ханства представляла собой плоскую равнину, где располагались три оазиса, разделенные пустыней. Эти три оазиса являлись демографическим, экономическим и политическим сердцем страны. Центральная часть Бухары состояла из плодородных долин, расположенных по берегам нескольких крупных притоков Амударьи и в близлежащих горах. В восточной части находились одни из самых высоких горных хребтов мира, разделенные лишь глубокими ущельями, быстрыми горными потоками и отдельными небольшими долинами.

Точная численность населения Бухары оставалась неизвестной до конца 1920-х годов, поскольку правительство эмира не испытывало нужды в этих данных и жители с подозрением относились к любым попыткам сбора статистической информации. Поэтому любые цифры могут рассматриваться только как грубые предположения. Обычно население Бухары к концу XIX века оценивается в 2,5 миллиона человек, из которых две трети жили в западных оазисах. 65 % от общей численности составляло оседлое население, 20 % – полукочевое и 15 % – кочевники. От 10 до 14 % населения проживало в городах. Самым большим городом, безусловно, была столица с населением 70 000–100 000 человек. Следующим по размеру был город Карши с 60 000— 70 000 жителей, за ним шли Шахрисабз и Чарджоу с 30 000, за ними еще дюжина городов с населением от 4000 до 20 000 человек.

Если географически Бухара не представляла собой единое целое, то этнически она была еще менее однородной. Самыми ранними из известных обитателей Центральной Азии были иранцы, которые выжили, трансформировавшись в говорящих на иранском языке таджиков. Две другие крупные этнические группы образовали потомки тюркских завоевателей из евразийской степи. Туркмены появились здесь в X веке, но по-прежнему сохраняли свою этническую и культурную идентичность и кочевой образ жизни. Самыми недавними пришельцами были являвшиеся правящей группой узбеки. Под протекторатом России узбеки составляли большинство – 50–60 %, таджики – самое крупное меньшинство, порядка 30 %. Туркмен насчитывалось всего 5—10 %. Узбеки в основном проживали в оазисах Заравшан и Кашкадарья, а также в долинах рек центральной части Бухары. Таджики составляли большинство в горах центральной Бухары и были единственными обитателями гор восточного района. Туркмены составляли большинство по берегам Амударьи вверх по течению до самого Келифа. На востоке Каратегина проживало несколько тысяч киргизов – кочевого тюркского народа. Кроме того, во всех крупных городах имелись персы, евреи и индийцы.

Население Бухары было почти сплошь мусульманским, единственное исключение составляли численно незначительные, но коммерчески важные евреи и индийцы. Среди мусульман подавляющим большинством являлись ортодоксальные сунниты, но среди таджиков из центральной части Бухары было много шиитов-исмаилитов, а на востоке все население было исмаилитским.

Бухара была автократическим государством, управляемым наследственным монархом в соответствии с религиозным мусульманским правом и обычаями. Чтобы справиться с проблемой управления достаточно большой и населенной страной, в которой обитаемые районы были отделены друг от друга пустынями и горами, а связи между ними были затруднены особенно в центральной и восточной частях, в Бухаре была сформирована хорошо организованная центральная администрация, и вместе с тем существовала большая степень провинциальной автономии. На вершине административной системы стоял кушбеги (высший сановник), которому во второй половине XIX века было вверено в значительной степени реальное управление государством. Он руководил религиозной и гражданской ветвями центрального правительства, надзирал за провинциальными правителями и управлял столичным районом. Подчиненными кушбеги были диванбеги (министр финансов, казначей), которому, в свою очередь, подчинялся закятчи-калан (главный сборщик закята — налога на движимое имущество). Другими важными чиновниками центрального правительства, не зависевшими от кушбеги, были кази-калан (верховный судья), который вел все религиозные дела, решал вопросы права и образования, его подчиненный ишан-раис (главный полицейский и блюститель морали) и топчибаши (военный министр и командующий армией). Каждый из этих чиновников от диванбеги до топчибаши действовал в столичном районе лично и опосредованно через сеть подчиненных в провинциях. Все перечисленные выше чиновники назначались эмиром и отвечали непосредственно перед ним. Их полномочия не были четко определенными, что позволяло эмиру сохранять уверенный контроль над правительством. Даже кушбеги, обладавший большой властью, не мог ничего сделать без ведома эмира, независимо от важности вопроса.

Бухара делилась на столичный район и переменное число беглыков (ниже будет употребляться принятое в русском языке название «бекство». – Пер.) (провинций). Каждое бекство управлялось бегом (ниже будет употребляться принятая в русском языке транслитерация «бек». – Пер.) (на Востоке, где говорили на таджикском, он назвался «мир»), которому эмир фактически делегировал всю полноту власти над местными жителями, за исключением права решать вопрос жизни и смерти. Беков назначал эмир, который выбирал их из своих родственников и фаворитов. В наиболее важных бекствах беками, как правило, назначались сыновья эмира. Беки правили как мелкие князья, имели свой двор и свои войска. Часто для более надежного контроля какого-то удаленного бекства в центральной или восточной части Бухары эмир именовал назначенного бека наместником, наделяя его властью над другими беками на этой территории и правом выносить смертные приговоры. В каждом бекстве имелись свои закятчи, казн и раис, подчинявшиеся соответствующим столичным чиновникам. Эти многочисленные провинциальные чиновники со своими вертикалями ответственности должны были следить за злоупотреблениями других, но чаще система работала противоположным образом, и казн, раис и закятчи, вступив в сговор с беком, действовали в своих общих интересах.

Бекства, в свою очередь, делились на налоговые округа (по-русски амлакдарства), количество которых колебалось от двух (Бурдалык) до двадцати (Гиссар), в зависимости от размера бекства. Каждый округ управлялся амлакдаром, назначенным беком из его родственников и фаворитов, и его администрация повторяла в миниатюре структуру администрации бекства со своими закятчи, казн и раисами. Однако амлакадар был всего лишь сборщиком налогов, не обладавшим никакими другими функциями бека. На нижнем уровне управления каждый кишлак (деревня) выбирал своего аксакала (старейшину), который имел минимум обязанностей и являлся нижним элементом административной иерархии.

Ни один из наиболее важных членов этой огромной бюрократической машины не получал жалованья. Сановники центрального правительства зависели от милостей эмира в форме земельных угодий и других подарков, а также от сборов и штрафов, которые их ведомствам удавалось собирать с населения. Провинциальные чиновники жили за счет земли по образу, напоминавшему существовавшую в древней Московии систему «кормления»: каждый бек оставлял себе определенную долю собранных налогов, которую считал необходимой для содержания себя и своего двора, а разницу передавал эмиру.

Вся административная иерархия заполнялась почти исключительно узбеками. Поразительное исключение являла должность кушбеги, на которую, начиная с конца XIX века до 1910 года, неизменно назначались персы-рабы или их потомки. Таким образом уменьшалась политическая власть узбекской аристократии и обеспечивалась полная зависимость кушбеги от его хозяина-эмира.

Помимо светской и гражданской иерархии существовала полуофициальная религиозная иерархия во главе с кази-каланом. Он назначал муфтиев — знатоков шариата (мусульманского права), которых часто приглашали для рассмотрения судебных дел. Муфтии обычно выполняли функции мударрисов (преподавателей) в медресе (семинариях или школах). Кази, муфтии и улемы (ученые теологи) почти всегда были выходцами из социальных групп сайидов (реальных или воображаемых потомков дочери пророка) и ходжи (потомком трех первых халифов). Эти религиозные деятели вместе с наследственными социальными группами, из которых они происходили, и муллами (учеными людьми, не обязательно занимавшими религиозные должности) составляли влиятельный класс, заинтересованный в защите традиций и религиозной ортодоксии.

Хива, в отличие от своего более крупного соседа, обладала географической целостностью и компактностью. Хивинское ханство состояло из одного оазиса и той части окружающих его пустынь, которую могли контролировать его правители. Экономическим и политическим центром страны была южная часть оазиса, наиболее густонаселенная и интенсивно культивируемая. На дальнем севере находилась дельта Амударьи, покрытая почти непроходимыми зарослями кустарника и тростника и изрезанная бесчисленными устьями великой реки. Население Хивы в конце XIX века, вероятно, приближалось к 700 000–800 000 человек, из которых 72 % были оседлыми, 22 % – полукочевниками и 6 % – кочевниками, что примерно соответствует тем же пропорциям в Бухаре. Около 60 % населения жили в южной части оазиса. Только 5 % – в городах, почти вполовину меньше, чем в Бухаре, а сами города были гораздо меньше, чем в Бухаре. Значительное количество постоянных жителей имелось только в столице (19 000 человек) и торговом центре Ургенч (всего 6000).

Несмотря на свою географическую цельность, этнически Хива была гомогенной не больше, чем Бухара. Большинство, близкое к 65 %, составляли в Хиве узбеки, а полукочевники-туркмены были крупным меньшинством в 27 %, что грубо соответствует размеру таджикского меньшинства в Бухаре. Узбеки доминировали в важной нижней части оазиса, тогда как полукочевники-туркмены занимали южные и западные окраины. На севере концентрировались две другие тюркские группы: в дельте реки жили полукочевники-каракалпаки, составлявшие 4 % населения, значительно меньшая группа кочевников-казахов обитала на северо-западной окраине оазиса. По своему вероисповеданию Хива была почти полностью суннитской, шиитские и немусульманские меньшинства практически отсутствовали.

Хивинский хан обладал такой же единоличной властью, как эмир Бухары. Однако административная структура, в основе своей схожая с бухарской, имела важные отличия, отражавшие географические отличия между двумя государствами. Благодаря тому, что Хива была маленьким компактным государством, ее центральное правительство могло обеспечивать себе реальную монополию власти, делегируя провинциальной администрации минимум полномочий. Однако формальная организация и разграничение функций были проработаны слабо. Хивинский диванбеги был примерно эквивалентен бухарскому кушбеги, но обычно он исполнял еще обязанности командующего армией и сборщика закята. Южной и северной половиной страны управляли соответственно мехтер и кушбеги, чья власть ограничивалась сбором налогов. В целом власть любого сановника зависела больше от его личных взаимоотношений с ханом, чем от конкретного поста, который он занимал. В Хиве также существовали кази-каланы и религиозная иерархия, но они обладали меньшим влиянием, чем их коллеги в Бухаре.

Хива делилась на столичный район и двадцать бекств. Бекства управлялись хакимами, власть которых была более ограниченной, чем власть бухарских беков. В отличие от Бухары национальные меньшинства в Хиве имели систему автономных местных правительств. В каждом бекстве туркмены, каракалпаки и казахи управлялись своими собственными племенными старейшинами, которые подчинялись непосредственно хану, а не местному узбекскому хакиму.

Накануне российского завоевания и Бухара, и Хива были классическими примерами традиционных доиндустриаль-ных обществ: экономическая, социальная и политическая системы, технологии и интеллектуальные установки их правителей не демонстрировали существенных изменений с X века. Даже печатное дело не было им знакомо до российского завоевания. Контакты Центральной Азии с внешним миром, не считая России, ограничивались редкими дипломатическими обменами с Константинополем и еще реже с Персией и Китаем. История контактов Центральной Азии с Россией была давней, но они всегда носили ограниченный характер и не сопровождались существенным культурным взаимообменом.