Kitobni o'qish: «Дом, где взрываются сердца»

Shrift:

Часть первая. Звонок с того света

– В нем не осталось ни кровинки, – сказал старший следователь Московской городской прокуратуры, нагибаясь над трупом.

– Ни кровинки, – кивнул оперативник Московского уголовного розыска майор Кучер. – Потрудились над ним плотно.

Место происшествия освещали фары двух милицейских автомобилей. Народу собралось немало – эксперты, медик, милицейское начальство, дежурный следователь из межрайонной прокуратуры. Труп лежал на краю оврага в скрюченной позе, будто пытаясь защититься от жестоких ударов.

Засверкали огни вспышек фотоаппаратов.

Майор присел на колено, взял труп за плечо. Тот с готовностью перевалился на спину, разбросав руки.

– Наш клиент, – со странным удовлетворением кивнул Кучер.

– Наш, – согласился старший следователь. – Их ни с кем не спутаешь.

Действительно, их «клиента» с кем-то спутать было трудно. У их «клиентов» неизвестный злодей (или злодеи – следствию то неизвестно) выдирал сердца. А потом сцеживал кровь, притом тщательно, будто она представляла какую-то ценность.

Грудь убитого была обезображена страшной вывернутой раной. Сердце выдрано. Как обычно…

– Четвертый по счету… Сколько он здесь лежит? – спросил майор Кучер судебного медика.

– Холода были, – пожал медик плечами. – Наверное, дней пятнадцать.

– Пятнадцать, – задумчиво протянул майор Кучер. – Все сходится…

– Не понимаю. Зачем все это? – с каким-то глухим надрывом произнес старший следователь, кивая в сторону трупа. – На выемку внутренних органов не похоже. Эксперты говорят, что сердца так не изымают. И кровь… Зачем?

– Кто проникнет в душу маньяка? – бросил Кучер.

– Если у них есть душа, – вздохнул старший следователь.

– Душа-то есть у всех. Вопрос – какая у них душа. Что в этой душе, – взгляд майора на миг затуманился.

– Чужая душа – потемки, – брякнул невпопад старший следователь и заработал угрюмый взор Кучера.

– Это у нас – потемки… А у них – тьма.

– Хоть бы какая зацепка. Прошлые убийства были сработаны безукоризненно – не за что нам ухватиться, – посетовал старший следователь. – Ну не за что!

– Преступник когда-нибудь да ошибается.

– Ну и что нам делать, пока он не ошибется? – раздраженно спросил старший следователь.

– Ждать. Нового трупа. У нас – больше двух недель.

– Да уж. Раз в два месяца – новый труп. Восемь месяцев – четыре трупа, – старший следователь показал четыре пальца. – Почему маньяк не делает никаких попыток скрыть тела?

– А ему хочется напомнить людям о себе, – произнес Кучер.

– Почему? – Старший следователь передернул плечами.

– Чтобы боялись. Чтобы любую ночную тень принимали за его тень. Любой ночной шорох принимали за его легкую поступь. Им нужен страх. Они питаются страхом так же, как мы ножками Буша…

* * *

Затарабанила автоматная очередь.

Почему автоматная? Просто кто-то быстро стучал серебряным ножом по расставленным в ряд хрустальным бокалам…

– Черт, – прошептал Валдаев и заворочался в постели. Наконец сообразил, кто он и где находится… Какие, к лешему, бокалы? Какой автомат? Это трезвонит у изголовья кровати радиотелефон «Сони». Хороший телефон. За двести баксов. Вот только звенит противно…

Телефон замолк.

Валдаев приоткрыл глаза. На стене зеленью мигали часы.

Нервно пульсировали секунды. Полтретьего. Ночи или дня?

Холера, ну конечно, ночи! Сейчас ночь – прочь сомнения. И в полтретьего ночи какая-то косорукая сволочь ошиблась номером. Или на телефонной станции замкнули реле с ячейками.

Валдаев натянул на голову одеяло и повернулся на другой бок…

Дзинь – телефон отчаянно заголосил снова…

Сердце на миг сжалось в груди, а потом заколотилось сильнее. Трубку брать не хотелось. Но к четвертому звонку Валдаев уже протянул руку к трубке.

Спросонья он вяло произнес:

– Алло.

Ответом послужило молчание.

– Алло, – повторил он, чувствуя, что сердце колотится сильнее.

Нет ответа.

– Алло! – в третий раз воскликнул он, уже более нервно.

Закапали тонкие гудки.

Валдаев сжал трубку, вздохнул и положил ее на аппарат.

Прикрыл глаза. Сердце колотилось. Внутри стало как-то холодно. Ох, как теребят душу ночные звонки. Будто кто-то вторгается в твою обитель.

Спать, спать… Валдаев обхватил подушку.

Растревоженный, он заснул только минут через сорок.

Дзинь…

Валдаев очнулся не сразу. Часы показывали четыре. Что же это делается?

На восьмой звонок он схватил трубку.

– Совесть есть, а?

И опять тянучее молчание.

И опять гудки.

Может, что-то все-таки замкнуло на линии? Если бы. Он ясно слышал чье-то дыхание. На душе стало гадко.

Четыре часа. Час быка. Час самоубийц. Самый тяжелый час в сутки. Ночь готовится отступить перед рассветом и выплескивает всю свою тоску на бодрствующие умы…

Сон испоганен. Его интимной приятственности как не бывало.

Валдаев, кряхтя, встал, отправился на кухню. Налил из фарфорового кувшина стакан кипяченой воды. С отвращением выпил – промочил немного горло. Закурил «Честерфильд». В пачке была последняя сигарета. С дымящейся сигаретой и пепельницей вернулся в комнату.

– Ну? – прошептал он как дурак телефону, думая, что тот зазвонит снова.

Но тот молчал.

Валдаев глубоко затянулся. Сигарета дрожала в пальцах.

Ночь была осквернена. Будто его выкинули из теплой избушки на пронизывающий ветер. Кажется, что за подобными звонками скрывается нечто гораздо худшее, чем чья-то ошибка. Что некто с пустотой вместо лица протягивает свою холодную руку через провода в эту квартиру. И он, откуда-то с той, сумрачной, стороны бытия, имеет власть над его, Валдаева, страхами.

– Во дурак, – обозвал он себя и плюхнулся на диванчик, зарыл лицо в подушку.

Но сон объявил ему бойкот. Уговорить его удалось только под утро, когда ночная темень уже растворялась, как черный кофе, куда капнули сливок.

Когда Валдаев проснулся, в окно лились ласковые солнечные лучи. Они легко смывали все ночные страхи и сомнения. Ночь ушла. Сумеречная зона отступила.

Бритва со скрежетом поглощала щетину на щеках. Валдаев терпеть не мог сам процесс бритья. Ему не нравилось, как плавающие лезвия въедаются в щетину. Может, отрастить бороду?

– Морда, – вздохнув, прошептал он, глядя на свое отражение в зеркале в ванной.

Он давно утратил иллюзии по поводу собственной внешности и даже начал смиряться с ней. Лысина слишком рано отвоевала себе почти всю голову, и теперь на гладкой коже отражались солнечные лучи – зайчики можно пускать. В тридцать четыре года такое брюхо и такая лысина – это неприлично. А если бы бороду еще? С ней он вовсе станет похож на сельского батюшку.

По потолку пробежал отраженный солнечный блик. Стекло неторопливо ползущего по улице автомобиля поймало солнечный луч и бросило его на потолок.

Теплое апрельское утро. Понедельник. Начиналась новая неделя. Как всегда, суетная. И с привычной сумасшедшинкой. Обычная рабочая неделя корреспондента газеты для астрально продвинутых и космически повернутых «Запределье»…

* * *

– Во, получи, – главный редактор газеты «Запределье» Николай Николаевич Сомин двинул через свой редакторский полированный стол неряшливую толстую стопку писем.

– Это чего? – осведомился Валдаев.

– Редакционная почта, – с гордостью произнес главред. – На твою статью.

Писем было штук тридцать, что сегодня, при взлетевших почтовых расценках, общей апатии населения и прогрессирующем равнодушии к печатному и непечатному газетному слову, такая почта была уже событием.

– Это по интервью с «пантерой»? – спросил Валдаев, кинув беглый взор на первое письмо.

– С ней. Народ ждет продолжения, – главред взял лежащую на пепельнице дымящуюся курительную трубку и попыхтел ею.

– А надо? – спросил Валдаев.

– Чего насупился? Не хочется?

– Не хочется, – признался Валдаев, которому эта статья встала поперек горла.

– А придется… Интерес читателя надо подогревать. Читателя надо любить, – завел главный старую песенку.

– Но странною любовью, – брякнул Валдаев.

– Читатель голосует за нас рублем. – Сомин строго посмотрел на своего подчиненного, и тот сник под этим суровым взором старшего товарища по партии, в свое время насквозь видевшего тех, кто шагает не в ногу с основной линией.

Сомин был страшным занудой. Полжизни он провел на руководящих должностях в журналах «Агитатор и пропагандист», «Молодой коммунист». И привык свято чтить генеральную линию. Просто раньше линия такая была – ликовать по поводу увеличения поголовья крупного рогатого скота и роста проката черных металлов. Теперь Сомина больше заботило увеличение в средней полосе России поголовья вампиров и ударный рост проката порнопродукции.

В журналистском деле Сомин ни бельмеса не понимал. Стиль имел казенный и суконный. Даже статьи о ведьминых шабашах и астральных агрессорах у него выходили скучные, что-то в них неуловимо напоминало передовицы в «Молодом коммунисте». Но он был начальником. Свято следовал принципу – «я начальник – ты дурак, и наоборот». И пер по жизни асфальтоукладчиком, не имея привычки сворачивать хоть на сантиметр и обращать внимание на писки и стоны кого-то, кто случайно попал под каток или хрустнул в шестеренках…

– В общем, линию понимаешь, – хлопнул ладонью по столу Сомин. – Материал к утру должен быть.

– К утру?

– Завтра загоняем в набор. В четверг выйдет. Иди, работай, – главред пододвинул к себе красную папку и открыл, демонстрируя, что разговор закончен.

Валдаев открыл «дипломат», загреб рукой, как ножом бульдозера, письма и свалил их внутрь. В спокойной обстановке бегло просмотрит их. Понавыдергивает несколько цитат для следующего материала.

Он вышел в длинный, зелено-обшарпанно-тусклый коридор, беспорядочно перегороженный старыми шкафами и поломанными стульями, заваленный кипами нереализованных газет и книг. Здесь царила обманчивая и неизменная атмосфера начинающегося ремонта. Здание некогда принадлежало государственному издательству, которое успешно превратилось в товарищество с ограниченной ответственностью, после чего на радостях те самые «товарищи с ограниченной ответственностью» выперли большинство редакторов, сократили число выпускаемых книг до вопиюще мизерных цифр и стали жить припеваючи, сдавая помещения частным издательствам, газетам и просто фирмам. На этаже «Запределье» занимало три кабинета.

В корреспондентской комнате уже царила Нонна – дородная дама с царской выправкой. От роду ей было лет сорок, хотя она никогда бы не призналась в этом. Сегодня на ней был пушистый желтый свитер, придававший еще больший объем ее телесам и делавший ее похожей на жирного птенца птицы Рух.

На груди сияла здоровенная бляха, напоминающая звезду шерифа. Преподаватель Московского института стали и сплавов, потом торговка гвоздиками и теперь титулованный экстрасенс, она подрабатывала по совместительству в «Запределье», писала какие-то мракобесные статьи типа «влияние семен резеды и толченого мышиного помета на половую активность человеческих самцов в июне и августе предвисокосных лет». Сейчас она трудилась над заказной статьей – что-то вроде производственного очерка о школе ведьминского мастерства.

– Здравствуй, – сказал Валдаев.

– Привет, – Нонна отвлеклась от компьютера. – Дай сигарету.

Валдаев нехотя полез за пачкой.

– Давай-давай, не жидись, – понукала Нонна.

Она всегда у кого-то что-то стреляла. У Валдаева – сигареты, поскольку знала, что он курит только «Честерфильд».

– Чего шеф от тебя хотел? – закурив, осведомилась она.

– Да про «пантеру» продолжение требует.

– Убогий материал, – бросила снисходительно Нонна. У нее большинство материалов были «убогие» – те, что не подпадали под разряд «полное дерьмо». – И наврал, небось, в нем три короба.

– Не врал я ничего! – возмутился Валдаев.

– Рассказывай… А вообще жути ты там нагнал. Хвалю…

Она углубилась в свой текст. Пальцы ее с треском бегали по клавишам. Она будто бы сводила какие-то счеты с клавиатурой. За год она угробила их три штуки.

Валдаев нехотя вынул из «дипломата» электронную записную книжку, в которой скопились сотни имен и телефонов, притом он уже и не помнил, где и когда встречался с большинством этих людей.

Так, на «С»… «Степанов». «Семена». «Секс-панорама». «Суки»… Что за Суки? Японец, что ли? Так и не вспомнив, Валдаев вдавил пальцем кнопку, пролистнул дальше… Вот.

«Сатанистка Наташа»… Надо звонить. Главред загорелся дурным энтузиазмом, а если он загорелся, то не отвяжется. Для него письма читателей – это больное место. Если хоть одно пришло – начинается.

Валдаев пододвинул к себе аппарат и начал нащелкивать номер. Двойка постоянно западала, так что пришлось перебирать несколько раз.

– Вот гадина, – раздраженно воскликнул Валдаев.

Наконец в трубке послышались длинные гудки.

«Ну, Наташа, хоть бы тебя не было», – молил он. Неохота ему было видеть эту даму во второй раз. Никак неохота.

Месяца полтора назад один из знакомых сказал, что познакомился с девчонкой, которая принадлежит к какой-то секте, и попросил:

– Напиши о них. Хочу сделать девочке на прощание приятное. Прославить, так сказать, в широких народных массах.

– Что за секта-то? – без энтузиазма осведомился Валдаев.

– Ну, – знакомый замялся. – Они сатанисты.

– Сатане служат?

– Ну.

– Дикость, – хмыкнул Валдаев.

– Да чего дикого? Просто бесятся по молодости. Но в газете попугать народ можно…

Оказалось все именно так. Сатанисты были просто одуревшими от безделья, наркотиков, жаждущими острых ощущений пацанами и девчонками, которым до щенячьего визга нравится цеплять на грудь устрашающие амулеты и дружно балдеть от исполнения темных ритуалов. Это ведь не в Христовой церкви на службе стоять и слушать скучные проповеди, где только «не укради», «не прелюбодействуй» да «не жри наркотики». Сатанинская служба – это оргия, так что, если ты прыщавый юнец и на тебя девки не глядят и вообще ты себя стесняешься, айда – хоть на кладбище темной ночью, но с кем-нибудь что-то да получится. Да еще при луне! Романтика! Круто! Полный улет!

Сатанистка Наташа оказалась воспитательницей детского сада лет двадцати от роду, достаточно симпатичная и крепкая телом. Роста в ней было не меньше метра восьмидесяти, плечи она имела широкие, как у пловчихи. Она бойко ознакомила его с постулатом, что Сатана и Бог являются равноправными силами, а потому какая разница, кому служить. То есть она впала в альбигойскую ересь. Циничная, нахальная, напористая, она пугала в своей агрессии, как все младое племя.

Стены тесной однокомнатной квартиры украшали плакаты модных тяжелороковых групп. На двери в ванную висел плакат известного альбома под названием «Число зверя» рок-группы «Iron Maiden». На письменном столе стоял древний человеческий череп. На обоях в комнате был довольно мастерски нарисован тушью сидящий на троне козел с человеческим телом – сам дьявол.

Она долго и подробно рассказывала об оргиях на кладбище, притом в таких подробностях, что Валдаев краснел.

Тараторила она без умолку, как торговка на базаре, благо язык имела без костей. Нетрудно было понять, что в ее речи восемьдесят процентов – откровенное вранье. Ее невежество в религии и науке могло сравниться разве только с тем апломбом, с которым она рассуждала о вечных темах.

– Ну что, трахнемся, что ли? – лениво спросила она под конец, как спросили бы – не хочешь сигарету.

Пока он хлопал глазами и с ужасом осознавал, что сейчас скажет «да», она вдруг пожала плечами и бросила свысока (и откуда только у женщин берутся такой тон – при общении с мужчинами – и такие колкие слова):

– Да ну тебя. Кажется, мужик ты никакой! Так что не беспокойся за свою невинность, зайчик.

Валдаеву хотелось отбрить ее небрежной острой фразой, вот только плохо, что все подобные фразы в таких случаях куда-то предательски прятались и отвечать было нечего, разве что базарить типа – сама коза.

– Можешь меня сфотографировать для своей газеты, – милостиво разрешила она.

– В каком виде? – набравшись наглости, осведомился он.

– Ну ты дурной, зайчик? Конечно, в каком надо.

Она с электрическим треском стянула с себя футболку и продемонстрировала свое роскошное тело с полными грудями, на правой красовалась татуировка, изображавшая пантеру.

Эта татуированная девичья грудь и была вынесена на первую полосу газеты.

– Только лицо не надо, – предупредила она.

– Твои родители против? – хмыкнул Валдаев.

– Мои-то ископаемые давно заткнулись. Вот родители детсадовских спиногрызов маляву накатают…

Валдаев надеялся не увидеть больше воспитательницу. Ему не хотелось возвращаться на места, где походя и небрежно роняли его достоинство. И вот это дурное задание.

Надежды не оправдались. Воспитательница сразу взяла трубку.

– Добрый день, Наташа. Это Валдаев из «Запределья»…

– А, лысенький, здорово.

Ему показалось, что она пьяна.

– Статья – класс «экстра»! – проворковала она. – Наши забалдели, зайчик.

– Как насчет продолжения? – решив не обращать внимания на ее несносный тон, спросил Валдаев.

– Ага, понравилось, значит.

– Понравилось.

– Ну так заходи.

– Когда?

– А когда хочешь. Я девушка свободная. Так что двигай до моей хаты хоть сейчас, лысенький.

– Двигаю, – недовольно буркнул он, оскорбленный этим пренебрежительным обращением и злой на себя, что не ответил достойно.

Он повесил трубку. И сердце тревожно екнуло. И дело даже не в том, что у него не было желания видеть эту нахалку. Какое-то нехорошее предчувствие укололо. Неприятно многообещающ был тон сатанистки. И было что-то еще, чему Валдаев не мог найти определение, но что вызывало легкую дрожь…

* * *

Станция метро «Таганская» уныло и методично заглатывала и выплевывала людей, готовясь к близящемуся часу пик.

Наташа жила в районе станции «Выхино». То есть в шести остановках по прямой линии. Валдаев привычно растворился в человеческом потоке, попал в ритм метро. Через двадцать минут он оказался в набитом людьми переходе на Выхино. Наверху прогремела электричка.

На площади все было обыденно – ларьки, динамики, орущие голосом Киркорова «Ой, мама, шика дам».

– Возьмите, – поношенная тетка вручила Валдаеву на выходе из метро бумажку, приглашающую на обучение китайскому языку за неделю. Малолетняя дивчина следом впихнула рекламу магазина дубленок. Валдаеву было неудобно обижать людей, и он всегда набирал полные руки бумажек, которые, впрочем, тут же транзитом отправлялись в мусорки.

Числовой замок в подъезде не работал. Оно и неудивительно – кто-то в порыве неудержимой злобы вырвал с мясом провода. Над подъездом вообще потрудились добросовестно. Наскальная живопись здесь процветала. С первого и, скорее всего, до последнего этажа стены были разрисованы и расписаны молодежной перепиской, преимущественно нецензурной, а также наркоманскими откровениями. Местами же вообще были подпалены. Пахло здесь отвратительно – нечистотами и болотом. Здесь и было болото. Валдаев ощутил, как у него заломило в висках от тошнотной дисгармонии окружающего мира. Ничего удивительного, что именно в таких болотах произрастают такие цветочки, как тот, к которому он сейчас направлялся.

Наташа открыла дверь. Она была в разрисованном драконами ярком халате до пят – явно китайского производства.

– Заходи, зайчик, – она втянула его за рукав. – Газеты со статьей принес?

– Принес пару.

– А то я зае…лась их покупать. Бабки небольшие, но свои. Я теперь безработная девушка.

– Как?

– Ты, котик, удружил.

– Это почему?

– Той фотографии спасибо. Родители спиногрызов телегу нацарапали, уроды радиоактивные. Коллективное письмо.

– Там же только грудь была. Как они определили?

– По груди один козел и определил, – она распахнула халат, продемонстрировав свою аппетитную грудь, ткнула в татуировку. – Запомнил, рожа…

– А… У тебя с ним…

– Ну и че? Все равно заложил, зараза. Брякнул, что ведьма за детьми ухаживает… А, плевать хотелось. Бабки там смешные.

– И как ты теперь? – Валдаеву стало неудобно. Его всегда удручало, когда результатом его статей становились чьи-то неприятности.

– Сейчас устраиваюсь. На крутые бабки. Не имей сто рублей, а имей тысячу.

– Куда устраиваешься?

– В офис.

– И кем?

– Котик, много хочешь знать… Ладно, чего надо-то?

– Вот, – он выудил из «дипломата» пачку писем. – Это про тебя.

– Возмущаются?

– Еще как.

– Уроды.

Взор у нее был какой-то остекленевший.

– Ладно, спрашивай, – она плюхнулась на кушетку, так что халат открыл ее длинные ноги. Отшвырнула тапочек сорокового размера.

Валдаев вытащил диктофон и блокнот. Он никогда не полагался только на диктофон или авторучку. Диктофоны имеют обыкновение чудить в самые ответственные моменты, а авторучка бегает по бумаге порой непозволительно медленно.

Он с получаса терзал Наташу вопросами. Врала она не менее самозабвенно, чем раньше. Хотя, может, где-то говорила и правду.

– Ну ты меня уже затрахал вопросами, – она зевнула, потянулась так, что грудь вывалилась из выреза, бесстыдно притягивая глаза. – Травку хочешь? – кивнула она на пачку «Беломора».

– Марихуану?

– Ну не ромашку же.

– Нет, – с пугливой поспешностью воскликнул он.

– Ну и дурак, – она вдруг совершенно ясными глазами посмотрела на гостя, отыскала нужную сигарету и сунула себе в зубы. Пригнулась, зашарила ладонью по замусоренному полу. Нащупала желтую пластмассовую зажигалку. – Зайчик, забыла тебя предупредить в прошлый раз, – она замолчала, раскурила сигарету.

– О чем? – нетерпеливо спросил он.

– Ты плохо кончишь.

– Почему? – ему вдруг стало как-то прохладно от этих ее слов.

– Да так уж повелось. Все плохо кончают, кто пишет на эту тему.

– Что, убьют? – Он попытался вложить в эти слова заряд язвительности, но получилось это слабовато. Через тонкую оболочку насмешки слишком явственно проглядывал испуг, что не скрылось от собеседницы. Наташа улыбнулась понимающе.

– Зайчик, кому ты нужен?.. Просто на тебя ставят печать, – она плюнула на ладонь и шлепнула ею себя по голой коленке. – Вот так.

– Ты чего такое мелешь? – возмутился Валдаев.

– Сколько на Земле сапиенсов? Пять миллиардов на земле сапиенсов. Огромная вонючая куча. И ЕМУ не обязательно замечать каждую козявку. Но коли кто вторгся в ЕГО владения, то…

– То что?

– Попадаешь в его реестр… В реестр Князя Тьмы, – сигарета погасла, и Наташа снова начала раскуривать ее. – Дрянь, а не трава!

– И что с этим реестром?

– Судьба взбрыкивает, как бешеная кобыла.

– Как взбрыкивает?

– Начинаются вроде не связанные друг с другом происшествия. На тебя ополчается весь живой и неживой мир. Происходят странные события. Появляются странные люди. И все хотят тебе зла, хотя и сами не знают почему. И ты ощущаешь, что жопа твоя уже дымится. И что в душе разлад. Все рушится. И крыша едет…

– А у тебя? – воскликнул зло Валдаев. – Уж такие, как ты, должны быть в его реестре.

– Должны. Только я присягнула ЕМУ на верность. Так что меня не слопают за чаем.

– Вздор.

– Во-во. Все так говорят, – она улыбнулась – недобро, многообещающе, затянулась дымом марихуаны. – Ну чего, трахнемся все-таки? Заслужил.

– Нет, – выдавил он.

– Ну как хочешь, – она прикрыла глаза.

Когда он вышел из ее квартиры, то прислонился на лестничной площадке к холодной, исписанной матерными словами стене. Ноги подрагивали. И была унизительная слабость в коленках.

«Все наперекосяк. И крыша едет… О Господи…»

* * *

Возвращался домой он от Наташи, привычно попав в ритм общественного транспорта. Та же толкотня, те же люди… Но что-то изменилось. Слова сатанистки наполнили все вокруг тревогой и неясностью.

А потом…

Потом он проехал свою станцию.

Что особенного? Он мог задуматься и проехать свою станцию. Мог углубиться в газету и проехать свою станцию. Мог не суметь выбраться из толпы и проехать свою станцию. Но… Тут было нечто иное. Он просто выпал из времени на пять минут. Куда они делись? Наверное, никуда. Просто они стерлись из памяти.

Валдаев никогда не имел оснований гордиться хорошей памятью. Но чтобы вот так, внаглую, исчезли минуты. И без какого-либо урона для самочувствия. Он готов был поверить в мистику.

Придя домой, долго не мог сосредоточиться. Тараканами лезли в голову дурацкие мысли, а в сердце змеями вползали дурные чувства. И где-то внутри мутно плескалось беспокойство.

Заставил себя усесться за ноутбук он только в десятом часу. И работа натужно поползла вперед, как «Запорожец», зажатый в заторе.

Статья о сатанистке обошлась Валдаеву в половину ночи. Материал получился вполне читабельным. Конечно, главред чуть-чуть подувечит его. Есть такая неизлечимая болезнь – редакторский зуд, когда редактор считает нужным непременно что-то испортить и исковеркать в статье.

Утром он проснулся с тяжелой, чугуном груженной головой.

До одиннадцати часов пил кофе, в который отважился капнуть коньяку. А потом поплелся на работу.

– Ну и где тебя носит? – осведомился редактор, которого Валдаев оторвал от черкания материала Нонны.

– Статью творил, – зло отозвался Валдаев.

– И натворил?

– Ага, – Валдаев протянул главреду несколько листков с бледно отпечатанным на принтере текстом – картридж уже кончался, а новый купить было недосуг. Сомин взял статью привычным жестом – двумя пальцами, с плохо скрываемой брезгливостью, как берут грязное белье.

– Почитаем, – кивнул он, вытаскивая палаческий инструмент – свою любимую синюю капиллярную ручку. – Нет, ну кто так пишет, – ручка тут же проехалась по странице, оставляя на ней уродливую линию.

Валдаев вздохнул. Фраза была удачная, забойная и украшала текст. Но спорить с главредом – занятие бессмысленное и вредное как для здоровья, так и для материала.

– Я в город, – поспешно сказал Валдаев. Наблюдать, как уродуют материал, было выше его сил. – А вечером в «Прогрессор».

– Давай-давай, – механически кивнул Сомин, уже погрузившийся в свою работу и с довольным оскалом сосредоточившийся над текстом, как в инквизиторских застенках палач-энтузиаст сосредотачивается над телом пытаемой жертвы.

Валдаев пообедал в недорогом и вполне пристойном заведении из сети ресторанов «Елки-палки». Сидя в кафе, он за чашкой чая начал листать новую московскую криминальную газетенку. «Маньяк на тропе войны» назывался материал. Раз в два месяца в одно и то же число людям вырезают сердца, а трупы выбрасывают на московских окраинах. Бр-р. Мерзость.

Утка? Не похоже. Вроде есть ссылки на конкретные места и время, на сотрудников МВД и прокуратуры. Когда просто бессовестно врут, используются другие приемы.

«Через две недели будет новая жертва. Кто она? Ею может стать любой. Даже вы», – на такой «оптимистической» ноте заканчивалась статья.

Валдаев передернул плечами. Две последние жертвы нашли совсем недалеко от его дома.

«Маньяк с виду обычный человек. Он может даже не помнить о своих деяниях. Однажды включается непонятный механизм, и наружу вырывается из глубин человеческой души умело прятавшийся там кровавый зверь», – перечитал Валдаев абзац. Его, привыкшего употреблять самое неудобоваримое информационное варево, неожиданно эта картина тронула. Он представил, каково это – жить и не знать, что твой мозг делит с тобой какое-то хищное существо, да еще являющееся частью твоего Я.

– Гиены пера, – прошептал он и раздраженно скомкал газету.

* * *

Клуб «Прогрессор» ежемесячно заседал на пятнадцатом этаже серого, из стекла и бетона, высотного параллелепипеда с надписью: «Молодая гвардия» у метро «Дмитровская».

Клуб родился при журнале «Вокруг света» на заре перестройки, когда сняли табу с публикаций на тему об аномальных явлениях и оторопевшему народу вдруг сразу стало ясно, что он окружен полтергейстами, черными колдунами, белыми ведьмами и серыми человечками с планеты Трон. С тех пор эффект новизны темы неизбежно стерся временем. Но обывательский интерес продолжал тлеть. Поэтому газетный бизнес на аномальщине продолжал приносить издателям стабильный доход, а заодно подкармливать Валдаева и его собратьев по перу.

Заседания «Прогрессора» с годами собирали все меньше народу, так что теперь любителям аномальщины хватало одного просторного кабинета. А бывали аншлаги – собирался целый актовый зал, да еще в проходе люди стояли…

Валдаев немножко опоздал.

– Давай сюда, – прошептала Нонна.

Валдаев дивился на нее. Она умудрялась оказываться везде. Возникало ощущение, будто она выпущена с конвейера в нескольких экземплярах.

Он примостился рядом с ней, нацепив на себя маску ироничного стороннего наблюдателя. За длинным столом чинно сидели собравшиеся. В окно светило тяжелое закатное солнце, садящееся за серое нагромождение московских домов-коробок.

Набор присутствующих был стандартный. Несколько мужчин лет за пятьдесят о чем-то тихо перешептывались, что-то записывали, кивали в такт словам докладчика – это были ученые мужи, в большинстве увенчанные докторскими степенями и профессорскими званиями. Они искренне надеялись, что именно в области аномальщины науку ждет долгожданный прорыв к новым горизонтам. На другом конце стола кучковались ротозеи. Среди них был знакомый слесарь-сантехник, видевший в прошлом году летающую тарелку и клявшийся, что перед этим не пил ни грамма; три домохозяйки, пекущие астрологические прогнозы как блины. Еще было несколько ребят из московского уфологического клуба – обычные технари, честно и безуспешно пытающиеся разобраться в тайнах неизведанного… А это что за чудо-юдо? Напротив гордо восседала худощавая дама лет тридцати пяти – сорока в синем свитере, на ее груди тяжело висела толстая золотая цепочка с массивным золотым кулоном. Она снисходительно-загадочно улыбалась.

Доклад делал плюгавенький, лысый (к удовольствию Валдаева, которому не улыбалось быть единственным лысым в этом собрании), одетый в потертый коричневый костюм живчик. Его шею удавкой терзал галстук, и он все время пытался ослабить узел, но это никак не удавалось. Живчик был профессором-химиком. Гоняя для убедительности воздух руками, он твердил что-то о необходимости исследования экстрасенсорных эффектов в химии.

– Экстрасенсы говорят о том, что через них протекает биоэнергия, что они видят ауру. Ну почему, почему мы должны всему верить? Если мы хотим научного подхода, так подайте критерии истинности. Где они? В этом главная задача – найти критерии! – горячо восклицал он, пытаясь зарядить остальных своим неуемным желанием отыскать – хоть под ногами, хоть на Луне – эти ускользающие критерии.

Кто-то соглашался, кто-то возражал, кто-то перебивал докладчика – публика на сборищах бывала заводная. Загадочная дама в свитере и в золоте молча заулыбалась еще более таинственно, считая, похоже, ниже своего достоинства вступать в дискуссию.

Потом пошли сообщения исследователей подмосковной аномальной зоны, где якобы НЛО шастают точно по расписанию, в отличие от рейсовых автобусов.

– Это все хорошо, но где критерии истинности ваших заявлений, – настойчиво встрял профессор-химик. – Где они?