Kitobni o'qish: «Сталин против Зиновьева»

© Войтиков С.С., 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

Ленин создал целое поколение опытных работников, старых «ленинцев», которые прошли его школу и работают, конечно, хуже, чем сам мастер, но вполне удовлетворительно, как его подмастерья.

Григорий Зиновьев¹

Какие же у Сталина страсти? Одна, но всепоглощающая, абсолютная, в которой он целиком, – жажда власти. Страсть маниакальная, азиатская, страсть азиатского сатрапа далеких времен. Только ей он служит, только ею все время занят, только в ней видит цель жизни.

Борис Бажанов²

Тов. Каменев произнес довольно острую по существу речь очень мирным и мягким тоном. […] Что т. Каменев мастер на такие вещи и что в оппозиции существует разделение труда, это все вы знаете. Когда нужно выпустить боевую фигуру, боевого коня, – выпускают Троцкого, он гремит щитом и мечом, грива по ветру… Когда нужен мир, – выпускают Каменева. А когда нужно слезу пустить – выпускают Зиновьева.

Михаил Томский³

Еще в начале 1926 г., когда Зиновьев и Каменев открыто порвали со Сталиным, и в рядах Левой оппозиции обсуждался вопрос, с кем из противников мы могли бы заключить блок, [Сергей Витальевич] Мрачковский, один из героев Гражданской войны, сказал: «Ни с кем: Зиновьев убежит, а Сталин обманет».

Лев Троцкий⁴

По разъяснениям т. Кагановича выходит, что Пленум ставит вопрос не юридически, а политически. Из хода прений вытекает, что речь идет об общей политической оценке таких-то обвиняемых или подозреваемых, а дальше, после решения Пленума, последуют очные ставки, подробный анализ фактов и т. д. Что же такое политическая оценка с этой точки зрения? Она выражается в предложениях резолютивного характера: вывести из состава ЦК, исключить из партии, предать суду и т. д. Это есть (или что-либо другое, дискриминирующее) решение наивысшей партинстанции. Что же тогда остается на долю дальнейшего следствия? Ясно: оправдать во что бы то ни стало обязательное решение, обязательное для следователя, обязательное для судебного следователя, обязательное для судьи (если дело доходит до суда), обязательное – как это ни странно – даже для подсудимого, если он еще член партии. Не может следствие обелить того, кто политически очернен высшей партийной инстанцией.

Николай Бухарин⁵

Введение

Историю внутрипартийной борьбы в 1920‐е гг. никак нельзя признать «белым пятном» отечественной историографии. О ней писали Б.А. Абрамов⁶, И.А. Анфертьев⁷, Д.И. Апальков⁸, Н.А. Васецкий⁹, В.П. Вилкова¹⁰, А.И. Вдовин¹¹, Ю.В. Воскресенский¹², А.В. Гусев¹³, М.М. Горинов¹⁴, С.В. Девятов¹⁵, Л.В. Максименков¹⁶, О.Б. Мозохин¹⁷, О.Г. Назаров¹⁸, С.А. Павлюченков¹⁹, В.А. Сахаров²⁰, Б. Фрезинский²¹, В.Н. Хаустов²², О.В. Хлевнюк²³, С.В. Цакунов²⁴ и другие исследователи, однако длительное время не уделялось специальное внимание противостоянию двух супертяжеловесов первой половины двадцатых годов ХХ в. – Сталина и Зиновьева.

Единственным исключением стала монография В.М. Иванова, написанная в годы «оттепели» и поставленная в редакционно-издательский план на ее излете (книга вышла в 1965 г., однако из этого факта следует, что она была сдана в издательство максимум в 1964‐м). В.М. Иванов ввел в научный оборот массив документов из фондов Ленинградского партийного архива и частично использовал документы Центрального партийного архива (ныне Российского государственного архива социально-политической истории – РГАСПИ)²⁵, однако как идеологические установки того времени, так и фрагментарное привлечение источников, хранящихся в РГАСПИ, не позволили В.М. Иванову изучить борьбу за власть в РКП(б) – ВКП(б) Сталина и Зиновьева в полном объеме.

Фигуре последнего из двух названных «коллективных руководителей» Российской коммунистической партии (большевиков) (РКП(б)) не повезло особо. Если Троцкому посвящена многочисленная эмигрантская литература, а в девяностые годы «светлый образ» Льва Давидовича был вознесен на щит на волне критики всего советского, если о Сталине как начали писать при жизни «вождя народов», «корифея всех наук» и прочая и прочая и прочая, так не могут закончить и поныне, то Зиновьев многие годы не был удостоен специальной книги. В этом плане подлинным историографическим прорывом стала биография Зиновьева, написанная крупнейшим специалистом по советской политической истории сталинского периода Ю.Н. Жуковым²⁶.

В настоящей книге, на основе опубликованных источников и документов двух партийных архивов – Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) и Центрального государственного архива города Москвы (ЦГА Москвы), а также отдельных материалов Российского государственного военного архива (РГВА), изучено взаимодействие Сталина и Зиновьева в годы Гражданской войны и их борьба за власть в двадцатые годы.

Наиболее сложно анализировать источники по истории фракционной борьбы в ВКП(б) двадцатых годов. Заметим, что основным видом источников остаются показания арестованных и записки в ЦК заподозренных в измене 1935–1936 гг. В целом внутренняя критика источника убеждает в том, что содержащаяся в указанных документах информация о событиях 1928–1931 гг. в основном правдива, о событиях 1932–1933 гг. нуждается в тщательной проверке, о событиях 1934 и последующих годов представляет собой плод воспаленного партийно-чекистского воображения.

Автор выражает благодарность за помощь в работе над книгой коллегам – архивистам и историкам, и лично д.и.н., проф. С.В. Девятову, д.и.н. Ю.Н. Жукову, к.и.н. О.И. Капчинскому, к.и.н. А.В. Крушельницкому, к.и.н. Г.А. Куренкову, д.и.н. А.А. Куренышеву, к.и.н. М.Ю. Морукову, Т.Н. Осиной, к.и.н. И.С. Ратьковскому, д.и.н., проф. М.В. Ходякову.

Глава 1
«Для обсуждения военных вопросов, и в частности, вопроса о военспецах». Зиновьев, Сталин и Троцкий на защите колыбели революции

Вожди большевиков вели перманентную борьбу за власть в партии. Если до Октября и после победы в Гражданской войне ее даже не пытались скрыть, то в годы Гражданской войны вожди демонстративно старались поддерживать иллюзию эфемерного «единства» своих рядов. Это было связано прежде всего с необходимостью организации противодействия внутренней контрреволюции. В 1919 г. к Северной столице приближались части командующего Северным корпусом, позднее Северо-Западной армии генерала Александра Павловича Родзянко – талантливого военачальника, который, несмотря на общее командование на Северо-Западе Николая Николаевича Юденича, обязательно взял бы Петроград, когда бы у него было для этого достаточное количество «людского материала» (выражение Сталина), а также вооруженные силы белой Эстонии.

Организацией обороны колыбели революции занимался по должности председателя Петроградской трудовой коммуны Григорий Евсеевич Зиновьев – член Центрального Комитета РКП(б), кандидат в члены созданного в марте Политбюро ЦК и формальный глава мировой революции (председатель Международного социалистического бюро, позднее переименованного в Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала – Исполком Коминтерна). По иронии судьбы, Зиновьеву оказывали посильную помощь специально командированные в Петроград «товарищи» по высшему руководству – члены ЦК и его Политбюро Лев Давидович Троцкий (председатель Революционного военного совета Республики – РВСР, Реввоенсовета Республики) и Иосиф Виссарионович Сталин (нарком по делам национальностей, нарком Рабоче-крестьянской инспекции). Совместная деятельность на защите Северной столицы – пролог к той борьбе, которая развернулась в РКП(б) на последнем этапе жизни и деятельности основателя партии, председателя советского правительства Владимира Ильича Ленина.²⁷

Организацию обороны Петрограда в 1919 г. не обошли своим вниманием исследователи. Первую работу по этому вопросу выпустил в 1929 г.²⁸ тогда еще достаточно молодой участник Гражданской войны, ленинградский историк Н.А. Корнатовский, попавший впоследствии (1949) за непредвзятое освещение событий под обстрел сталинского идеологического аппарата²⁹. Источниковая база этого автора, и в т. ч. документы, опубликованные им в составе коллектива в сборнике о «героической» обороне Петрограда³⁰, и поныне вполне достаточна для анализа вклада большевистских вождей эпохи Гражданской войны в организацию защиты колыбели революции. При написании главы использовались черновые материалы сборника «Героическая оборона Петрограда в 1919 году», отложившиеся в РГАСПИ. По ним в ряде случаев можно уточнить, как именно по цензурным соображениям были «подправлены» подлинные документы об обороне Петрограда в эпоху «культа личности».

Северо-Западная армия продвигалась к колыбели революции, что называется, «семимильными шагами». Проанализировав факты, Н.А. Корнатовский указал: «Причины столь быстрого и успешного продвижения белогвардейцев к Петрограду кроются, главным образом, в политико-моральном состоянии частей Красной армии и населения Северо-Западного района. Внутреннее положение Советской республики, отягчаемое борьбой с контрреволюционными очагами России, настроение некоторых групп населения, голод и разруха не могли не сказаться на боеспособности Красной армии»³¹. По образному заявлению Корнатовского, «…деятельность антисоветски настроенного командного состава, навербованного из бывших офицеров, послужила ферментом для этой (политико-морального состояния. – С.В.) трансформации»³².

2 мая высший военно-политический орган РСФСР – ленинский Совет рабочей и крестьянской обороны³³ – издал постановление, согласно которому г. Петроград, Петроградская, Олонецкая и Череповецкая губернии объявлялись на осадном положении, а высшему военному органу – возглавляемому Л.Д. Троцким Реввоенсовету Республики – поручилось принятие «всех тех мер, кои он признает необходимым для защиты» колыбели революции. Петроградской трудовой коммуне (и, соответственно, Г.Е. Зиновьеву как ее председателю) предлагалось «оказывать Петроградскому окружному военному комиссариату и 7‐й армии самое широкое содействие и помощь своим авторитетом и аппаратом»³⁴.

В развитие постановления Совета обороны Исполком Петросовета принял решение о создании Комитета рабочей обороны в составе Г.Е. Зиновьева, военного комиссара Петроградского военно-окружного комиссара Бориса Павловича Позерна, видных военных партийцев Ивана Петровича Бакаева и Вячеслава Ивановича Зофа, а также одного представителя Петроградского губернского исполкома с «неограниченными полномочиями» в отношении города и губернии. На территории города и губернии подлежали призыву все рабочие, прошедшие курс всеобщего военного обучения³⁵.

По образному замечанию Владимира Дукельского, весна 1919 г. «… принесла в город тревогу. Кончилось сомнительное и недолгое затишье, когда Петроград работал как город-донор: на все фронты Гражданской войны непрерывно посылал оружие, боеприпасы, корабли, а главное, кровь свою: людей – проверенный и закаленный в боях питерский пролетариат, моряков балтийцев – цвет революции. Сегодня северная столица сама нуждалась в экстренной помощи, так как войска под руководством Юденича, поддерживаемые интервентами, перешли в наступление»³⁶.

По оценке В.И. Ленина, Григорий Зиновьев не вполне подходил на роль руководителя обороны Петрограда, каковую он играл по должности председателя Комитета обороны г. Петрограда и руководителя советско-хозяйственного механизма Северной столицы. При этом позднее, в июле 1919 г., Г.Е. Зиновьев был официально назначен членом Революционного военного совета 7‐й армии, однако фактически он сам себя назначил таковым задолго до этого. 7‐я армия действовала автономно от Л.Д. Троцкого с его Реввоенсоветом Республики. Подлинный «штаб» 7‐й армии находился в зиновьевском кабинете, что соответствовало сложившейся в Советской России традиции и может быть признано целесообразным с точки зрения стратегии.

15 мая 1919 г. В.И. Ленин ознакомился с рукописным экземпляром проекта ответной телеграммы председателя Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) Алексея Ивановича Рыкова председателю Комитета обороны г. Петрограда Г.Е. Зиновьеву с предложением срочно обжаловать в Совете обороны распоряжение командования Западного фронта об эвакуации Северной столицы и ее окрестностей, принятое вопреки постановлению Совета обороны от 13 мая 1919 г. об отмене эвакуации Петрограда. Вождь отредактировал текст и передал его в набор. Просмотрев машинопись, Ленин также написал дополнение к телеграмме, в котором раскритиковал Зиновьева за непринятие решительных мер для выполнения постановления Совета обороны³⁷. Правда, уже 26 мая Ленин составил проект шифротелеграммы в тот же зиновьевский Комитет обороны г. Петрограда с предписанием от имени Совета обороны о проведении, на всякий случай, полной эвакуации Петроградской экспедиции заготовления государственных бумаг. На следующий день шифротелеграмма полетела в Северную столицу³⁸. Приступа оптимизма у петроградских тыловых крыс подобное распоряжение вызвать не могло по определению.

Ленинский Совет обороны принял решение о кадровом усилении петроградского руководства. 15 мая И.В. Сталину был выдан следующий мандат: «Совет рабочей и крестьянской Обороны командирует члена своего, члена Центрального Комитета Российской коммунистической партии, члена Президиума [ВЦИК] Иосифа Виссарионовича Сталина в Петроградский район и другие районы Западного фронта для принятия всех необходимых экстренных мер в связи с создавшимся на Западном фронте положением.

Все распоряжения т. Сталина обязательны для всех учреждений, всех ведомств, расположенных в районе Западного фронта. Тов. Сталину предоставляется право действовать именем Совета обороны, отстранять и предавать суду Военно-революционного трибунала всех виновных должностных лиц.

Тов. Сталину предоставляется право получать отдельные паровозы для экстренных поездок по всем железным дорогам РСФСР, право вести переговоры по прямому проводу и подачи военных телеграмм вне всякой очереди»³⁹.

Ленин сделал важный военно-политический ход. Он укрепил нерешительного и склонного к экзальтации (и в военном плане, соответственно, панике) Зиновьева Сталиным, который, будучи равен петроградскому проконсулу в партийном статусе, становился главной направляющей силой на Западном фронте, и в Петрограде в том числе.⁴⁰

19 мая приехавший в колыбель революции Сталин вместе с Зиновьевым побеседовал с Главнокомандующим всеми вооруженными силами Республики Иоакимом Иоакимовичем Вацетисом, командующим фронтом и командующим 7‐й армией. Сталин передал по прямому проводу Ленину: «Выяснено, что фронт прорван набегом кавалерийского полка противника. Со стороны противника оперирует тысячи три-четыре штыков и сабель. Наша пехотная дивизия рассыпалась в пыль, сдав противнику, по сведениям командарма, 26 орудий. Положение в районе Петрограда неустойчиво. И комфронт, и командарм производят впечатление никчемных и лишних для фронта людей. Комиссарский состав неважный. [Адамом Яковлевичем] Семашко недовольны все. Мешает делу глупый сепаратизм эстов и отчасти латышей. Наше несчастье – отсутствие кавалерии. Наш флот в составе двух судов вчера выступал и отогнал суда противника на юг, устранив угрозу Красной Горке. [В.И.] Зоф передает, что скоро, совсем скоро, вступят (так в документе. – С.В.) один броненосец, один крейсер и несколько миноносцев. Дано соответствующее задание. Матросы подтянулись. Суда выходят из ремонта, через неделю будет три подлодки. Флот мог бы выступить более внушительно, но беда в недостатке угля. Приняты следующие меры: 1) отстранен [А.Я.] Семашко; 2) назначены членами реввоенсовета фронта [Б.П.] Позерн и [Владимир Сергеевич] Шатов и направлены с двумя карательными ротами на фронт; 3) [Петр Антонович] Залуцкий – временно уполномоченным Сов[ета] обороны в помощь Шатову и Позерн[у]; 4) вызваны Главкомом с мест тысячи две кавалерии и тысяч восемь пехоты, из коих уже тысячи две подъезжают к Питеру; 5) вызваны два бронепоезда из Москвы, из коих один будет в Гатчине сегодня ночью. Абсолютно необходимо направить обещанных [заместителем председателя Реввоенсовета Республики Эфраимом Марковичем] Склянским курсантов в количестве 500–800 человек с командным составом в Питер. Примите срочные меры к посылке угля лучшего качества. Имейте в виду, что один крейсер пожирает в час 800 пудов угля. Необходимо, кроме северных губерний, отведенных уже Питерскому фронту, отвести еще Новгородскую и Тверскую губернии. Необходимо не только профессионально-партийную, но и волостную мобилизацию в северных губерниях, а также в Тверской и Новгородской отдать Питеру. Я и Зиновьев полагаем, что ЦК должен дать немедля соответствующее распоряжение. Передаю список вызванных в Питер частей с адресами с тем, чтобы Вы всемерно подтолкнули кого нужно в смысле быстроты передвижения. Для меня ясно, что если опоздаем, проиграем. Завтра выезжаю в Старую Руссу»⁴¹.

Н.А. Корнатовский констатировал, что «…на Северо-Западном фронте получили довольно широкое распространение случаи измены командного состава и даже целых частей Красной армии. Стоило только противнику нанести несколько ударов, как все отрицательные стороны организации Красной армии, ее комплектования, военного и политического обучения, обусловленные спешностью», вылились «в целый ряд предательств и переходов на сторону белых»⁴².

Около 20 мая в приказе «К войскам, обороняющим Петроград», И.В. Сталин как уполномоченный ленинского Совета обороны дал понять всем, что за измену и трусость будет карать беспощадно: «Семьи всех перешедших на сторону белых немедленно будут арестовываться, где бы они ни находились. Земля таких изменников будет немедленно отбираться безвозвратно, все имущество изменников – [конфисковаться]. Изменникам возврата не будет. По всей республике отдан приказ расстреливать их на месте. Семейства всех командиров, изменивших делу рабочих и крестьян, берутся в качестве заложников (! – С.В.). Только немедленное возвращение на сторону Рабоче-Крестьянской Советской России и сдача оружия избавят перебежчиков от беспощадной кары»⁴³. В 1918 г. приказ о заложничестве семей военных специалистов выпустил Л.Д. Троцкий, однако на практике приказ, если и проводился, то крайне редко: ответственное за это подразделение в составе Отдела военного контроля Регистрационного управления Полевого штаба РВСР – Особого отдела ВЧК долгое время находилось в зачаточном состоянии⁴⁴. Сталин железной рукой начал проведение в жизнь приказа Троцкого.

20 мая В.И. Ленин телеграфировал И.В. Сталину: «Надеюсь, что поголовная мобилизация питерцев поведет к их наступлению, а не сидению в казармах»⁴⁵.

21 мая ЦК РКП(б) выпустил Обращение ко всем партийным, советским и профсоюзным организациям о мобилизации сил на защиту Петрограда: «Красный Петроград находится под серьезной угрозой. Питерский фронт становится одним из самых важных фронтов Республики. Советская Россия не может отдать Петроград даже на самое короткое время. Петроград должен быть защищен во что бы то ни стало. Слишком велико значение этого города, который первый поднял знамя восстания против буржуазии и первый одержал решающую победу… Скорее на защиту Петрограда»⁴⁶.

24 мая И.В. Сталин направил по прямому проводу послание [Л.Д. Троцкому] с просьбой «всю ленту передать в копии т. Ленину»⁴⁷ о том, что «ни Главком, ни его наштаб (начальник Полевого штаба, генерал старой армии Федор Васильевич Костяев. – С.В.) не знают отправляемых в Питер частей – отсюда сюрпризы вроде того, что под видом полков 2‐й бригады или кавалерийской бригады из Казани (с Восточного фронта. – С.В.) направляются почти пустые единицы»⁴⁸. Сталин, «как и все питерские товарищи», как и «морские работники», совещание с которыми провел будущий генсек, настаивал «на отклонении предложений Главкома» по сокращению «флота в связи с топливным кризисом». Сталин убедился, что «наш флот…⁴⁹ превращается в действительный флот с дисциплинированными матросами, готовыми защищать Петроград всеми силами»⁵⁰. При этом разногласия носили строго рабочий характер. Сталин даже счел необходимым начать диалог с некоего комплимента революционной сознательности Троцкого в деле проведения резолюции Восьмого съезда РКП(б) 1919 г. по военному вопросу, которой удалось окончательно затянуть «узду» (выражение Сталина 1918 года) на шее председателя РВСР: «Нет сомнения, что дело переброски частей теперь поставлено лучше, чем месяца три назад […]»⁵¹.

25 мая В.И. Ленину было направлено очередное послание с резкой критикой центрального аппарата управления РККА. Военный комиссар 10‐й стрелковой дивизии и Псковского боевого участка Ян Францевич Фабрициус писал вождю в частности: «Вновь прибывающие на фронт тыловые полки недисциплинированны, не обучены и политически не зрелы»⁵².

25 мая части Красной армии оставили Псков, притом что наступавший на советские позиции белоэстонский отряд даже не подошел к городу. Председатель Псковского губернского исполкома Константин Вениаминович Гей, чуявший своим большевистским нюхом измену за версту, осознал, что главной причиной сдачи города стала подрывная деятельность бывших офицеров, и доложил об этом Президиуму ВЦИК, Наркомату внутренних дел РСФСР и Центральному Комитету РКП(б). «Город не был сдан, – рассказал Гей, – он был предан изменой, что одновременно с бестолковыми распоряжениями командного состава и работой белогвардейских агентов в тылу привело наши части в такое состояние, когда они ни на что более, кроме как на отступление, не были способны»⁵³. Вектор поиска ведьм, и прежде всего в рядах военных специалистов, был задан – причем снизу.

Не позднее 28 мая В.И. Ленин телеграфировал в «Петроград, Смольный, Сталину»: «Вся обстановка белогвардейского наступления на Петроград заставляет предполагать наличность в нашем тылу, а может быть, и на самом фронте, организованного предательства [! – С.В.]. Только этим можно объяснить нападение [белых] со сравнительно незначительными силами, стремительное продвижение вперед, а также неоднократные взрывы мостов на идущих в Петроград магистралях. Похоже на то, что враг имеет полную уверенность в отсутствии у нас сколько-нибудь организованной военной силы для сопротивления и, кроме того, рассчитывает на помощь с тыла (пожар артиллерийского завода в Ново-Сокольниках, взрывы мостов, сегодняшние известия о бунте на Оредеже). Просьба обратить усиленное внимание на эти обстоятельства, принять экстренные меры для раскрытия заговоров»⁵⁴. Это – важный момент. Вождь, отправляя «чудесного грузина» в Петроград, прекрасно понимал, что ему не стоит объяснять всю необходимость борьбы с контрреволюцией в тылу: Сталин еще в 1918 г. показал товарищам по партии, как следует искоренять изменников – кинетических и потенциальных. Тогда зачем Ленин отправил Сталину телеграмму? Ведь данное распоряжение вождя не было рассчитано на тиражирование. На наш взгляд, ответ может быть только один. Ленин прозрачно намекнул своему товарищу по ЦК РКП(б), какого рода сообщение он желает от него получить. А прекрасно понявший прозрачный намек вождя Сталин в лучших традициях четвероногого героя «Собачьего нюха» Михаила Михайловича Зощенко принялся находить измену везде, где только мог. Или, если по Александру Сергеевичу Пушкину, «Впереди молва бежала, Быль и небыль разглашала».

В тот же день был получен ответ И.В. Сталина: «Немедля передайте Ленину или, если его нет дома, Склянскому следующее. Сегодня утром после начатого нами успешного наступления по всему району один полк в 2 тыс. штыков со своим штабом открыл фронт на левом участке под Гатчиной, у станции Сиверская, и со своим штабом перешел на сторону противника. Станция Сиверская была у белых, теперь отбита. Поступившие до сих пор подкрепления не одеты, не обуты, не вооружены. Для приведения их в порядок требуется неделя, а время не терпит. Считаю абсолютно необходимым срочно получить от Москвы один надежный, в полной боевой готовности полк и один бронепоезд»⁵⁵.

И.В. Сталин продемонстрировал готовность реализации всех своих суровых предупреждений на практике. 29 мая «на сторону белых, – доложили В.И. Ленину И.В. Сталин и Г.Е. Зиновьев⁵⁶, – перебежал 3‐й Петроградский большой полк петроградского формирования [и в 1918 г., и в 1919 г. полки из колыбели революции, вопреки сталинским уверениям в обратном⁵⁷, упорно не хотели сражаться. – С.В.] в 2 тыс. штыков. Коммунистов в нем [насчитывалось] не более 90. При перебежке коммунисты перебиты. По точным данным, весь полк вчера пущен в ход против нас. Сегодня он разбит нашими частями, есть пленные, которые подлежат торжественному расстрелу. Расследование начато. […] Семьи перебежчиков арестованы»⁵⁸. Повторимся: именно И.В. Сталин (на пару с Г.Е. Зиновьевым) начал широкую реализацию на практике приказа Л.Д. Троцкого о заложничестве семей военных специалистов. Со своим «небольшим» дополнением – не только военных специалистов, но изменников в целом, и прежде всего из крестьянства (судя по фразе о конфискации земли), поскольку представителей именно этой социальной группы в Красной армии было больше всего.

Заложничество семей в целом стало у большевиков действенным средством обеспечения политической лояльности: по свидетельству литератора Нины Николаевны Берберовой, в 1923 г., когда Виктор Борисович Шкловский «писал свое покаянное письмо во ВЦИК […] жена сидела в тюрьме заложницей, он убежал из пределов России в феврале 1922 г. и теперь просился домой, мучаясь за жену»⁵⁹.

Позднейшие сталинские заявления из серии «Сын за отца не отвечает» никакого отношения к репрессивной практике не имели, единственным не митинговым был тезис о том, что «яблоко от яблони недалеко падает». Как справедливо заметил в своем труде о номенклатуре невозвращенец М.С. Восленский, «…в пресловутой статье 58‐й Уголовного кодекса РСФСР бегство за границу или отказ вернуться из заграничной поездки были объявлены “изменой Родине” и карались смертной казнью или многолетним заключением, что в большинстве случаев было равносильно смертной казни. Если же бежал военнослужащий, сталинский закон предусматривал не только многолетнее заключение для всех членов семьи, знавших о подготовке побега, но и ссылку для членов семьи, ничего не знавших. Таким образом, даже по опубликованному закону все члены семьи военнослужащих считались заложниками. На практике это относилось к членам семьи любого беглеца»⁶⁰. Данная практика начала складываться в Советском государстве в годы Гражданской войны.

3 июня 1919 г., отвечая Максиму Горькому, который заступался за арестованных интеллигентов (позднее, в двадцать втором году, Алексей Максимович напишет о том, что «за все время революции» он «тысячекратно указывал советской власти на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране»⁶¹), Г.Е. Зиновьев заявил: «Арестов производится, действительно, очень много. Но – что делать? Против нас оперируют граф Пален, Бенкендорф, ген. Родзянко, имеющие массу агентов и шпионов в Питере. А кормит и холит их, кон[ечно], Антанта, которая тоже имеет немало здесь агентов. Я сам в такие дни испытываю самые тяжелые чувства. Но – бороться надо во что бы то ни стало»⁶². Налицо вежливый, но решительный отказ в помощи.

Заметим здесь же, что в октябре 1919 г. Г.Е. Зиновьев прочел лекцию «Армия и народ» на собрании военных специалистов Петрограда и Петроградского военного округа во дворце Урицкого. На собрании присутствовало 3 тыс. офицеров. Собравшиеся задали докладчику ряд весьма острых вопросов – о необоснованных арестах бывших офицеров и о заложничестве семей военспецов. После ответа Григория Евсеевича на вопросы столь специфической аудитории все заявления мемуаристов и историков о якобы его трусости можно смело признать банальным оговором. На вопрос, «почему арестовывают офицеров?»⁶³, – Зиновьев ответил прямо: «Один говоривший здесь товарищ-офицер указывал на то, что он сам просидел четыре месяца безвинно, без допроса, и за это время у него отросла большая борода. Он знает целые группы таких офицеров, которые сидят невинно, и он говорит, что надо их не расстрелять, а освободить. У нас, действительно, это частенько бывает. Я должен сказать – и кто хочет, пусть поверит, а кто не хочет, пусть не верит – для нас нет ничего более трудного и мучительного, чем эти аресты. Но тот из вас, кто вдумается в обстановку, поймет, откуда это проистекает. […] Вы знаете, что не один и не два офицера на Красной Горке, а командный состав целого форта, за ничтожными исключениями, совершили дело черной измены, готовясь предать Красную горку… А раз такие случаи есть, и они не единичные случаи, то каждый должен понять, на кого приходится тут пенять. Приходится пенять на тех Иуд-предателей, которые вступают в наши ряды для того, чтобы предавать целые города, военные училища, целые форты. Вот что иногда принуждает нас к таким мерам, которые в высшей степени мешают нашему сближению с честным кадровым офицерством, которого мы хотим в интересах самой же революции. […] обстановка часто заставляет нас прибегать к тому, чтобы, действительно, производить массовые аресты, и случается, что люди сидят часто без допроса невинные. Да, лес рубят, щепки летят; никакого другого средства тут не придумаешь; все, что можно сделать, однако, для того, чтобы это свести к минимуму, делается»⁶⁴.

Не уклонился Зиновьев и от изложения позиции большевистского руководства по вопросу о заложничестве семей военных специалистов: «Если […] атмосфера накалена, понятно, приходится иногда страдать и невиновным. И человеку военному, знающему, что такое война, меньше всего надо жаловаться в этом отношении; он скорее будет мириться с сверхкомплектными неприятностями, которые приходится терпеть, помимо открытой войны с белогвардейцами. Военному человеку, понимающему боевую обстановку, меньше всего надо обвинять нас. Неприятно, когда сидят близкие или друзья безвинно: это отчаянно тяжело. Я допускаю законность раздражения. Но надо понять, откуда это вытекает. Легко жаловаться и критиковать, но совсем не легко налаживать дело в такой трудной обстановке, как сейчас»⁶⁵.

Очевидно, примерно в это время состоялось знакомство с Зиновьевым Виктора Сержа (Виктора Львовича Кибальчича). По его мемуарному свидетельству, к которому, впрочем, стоит относиться с изрядным недоверием (воспоминания писал убежденный троцкист, относившийся ко Льву Давидовичу «с восхищением, но без любви»⁶⁶, и притом после «капитуляции» Григория Евсеевича), «…Зиновьев, председатель Совета, имел вид чрезвычайно самоуверенный. Тщательно выбритый, бледный, с несколько одутловатым лицом, густой курчавой шевелюрой и серо-голубыми глазами, он просто чувствовал себя на своем месте на вершине власти, будучи самым старым соратником Ленина в ЦК; однако от него исходило также ощущение дряблости и скрытой неуверенности. За границей он пользовался жуткой репутацией террориста, и я сказал ему об этом. “Разумеется, – усмехнулся он, – наши плебейские методы борьбы им не нравятся”. И намекнул на последних представителей консульского корпуса, которые выступали в защиту заложников и которых он послал подальше: “А если бы расстреляли нас, эти господа были бы очень довольны, не так ли?” Разговор перешел к настроениям масс в странах Запада. Я сказал, что назревают крупные события, но слишком медленно, при общем бессилии и несознательности, и что во Франции, совершенно определенно, еще долго можно не ждать революционного подъема. Зиновьев улыбнулся с видом благожелательного превосходства: “Видно, что вы не марксист. История не может остановиться на полпути”»⁶⁷.