Kitobni o'qish: «Сталин, Александров и Краснознаменный ансамбль»

Shrift:

Отдельная благодарность
к. и.н. С.В. Карпенко, д.и.н. А.А. Куренышеву

Введение

Главные герои настоящей книги – известные советские композиторы и дирижеры Александр Васильевич (1883–1946) и прежде всего Борис Александрович (1905–1994) Александровы, а также возглавляемый ими и обласканный сталинским руководством Краснознаменный (дважды Краснознаменный) академический ансамбль песни и пляски.

Помимо опубликованных материалов в ходе работы над книгой привлекались документы, хранящиеся в Центральном государственном архиве города Москвы (ЦГА Москвы), Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) и Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ). Основу источниковой базы книги составили материалы личного фонда Б.А. Александрова (ЦГА Москвы. Ф. Л-225). Документы личного фонда содержат: переписку А.В. и Б.А. Александровых с родственниками, рукописи Б.А. Александрова (черновики и беловики как музыкальных, так и мемуарных произведений), книги о Краснознаменном ансамбле и его художественном руководстве, фотографии разных лет.

Особую ценность представляют дневники Б.А. Александрова и его супруги О.М. Александровой (Сириновой), во многом позволяющие реконструировать повседневную жизнь музыкального коллектива. О.М. Александрова начала вести свой дневник в Праге 15 июня 1951 г.¹, Б.А. Александров – годом позднее. Первая запись в дневнике советского композитора – за 2 октября 1952 г.: «Прочел дневник Ал[ександра] Блока и решил тоже завести дневник»² – представляется неким лукавством: по всей вероятности, исходный импульс был задан примером супруги. Переписка Бориса Александровича и Ольги Михайловны Александровых вполне может явиться основой для масштабной семейной саги, штрихи к которой предложены читателю в последней главе настоящего издания.

Значительным подспорьем в работе явились опубликованные воспоминания Б.А. Александрова «Песня зовет», вышедшие в литературной обработке Галины Соболевой в 1982 г.³; статьи Б.А. Александрова, краткие мемуарные очерки о нем и отдельные рецензии на произведения композитора, опубликованные в сборнике очерков, изданном в 1985 г.⁴

В сборнике 1939 г., приуроченном к 10‑летию коллектива, содержится исчерпывающая информация обо всех поездках ансамбля и о прославивших его (на этапе становления) исполнителях⁵. Помимо собственно сборника при подготовке книги изучен и черновой экземпляр книги, находящийся на хранении в РГАЛИ⁶. Труд 1949 г. руководителя 2‑й фронтовой бригады Краснознаменного ансамбля в годы Великой Отечественной войны – солиста-певца А.В. Шилова, подготовленный к 20‑летию коллектива, рассказывает о главных творческих вехах ансамбля и, если говорить о художественных руководителях, прежде всего об А.В. Александрове. Несомненным достоинством очерка стала публикация в нем приказов высшего военного руководства СССР наряду с приветствиями по поводу юбилеев ансамбля и объявлениями о награждении правительственными наградами его личного состава. В очерке 1951 г. концертмейстера Краснознаменного ансамбля К.П. Виноградова, посвященном памяти А.В. Александрова, фигуре художественного руководителя коллектива отводится центральное место. В книге изложены основные вехи истории ансамбля и приведен «краткий разбор главных черт его творчества»⁷. Сам К.П. Виноградов был «талантливым музыкантом, получившим хорошее образование и отличную стажировку в оперном театре под руководством К.С. Станиславского»⁸.

Мемуары 2010 г. заместителя начальника Краснознаменного ансамбля по политической части В.М. Филимонова повествуют о деятельности ансамбля в 1970–1980‑х гг., в частности содержат подробные сведения о гастрольных поездках, о тех, кто стоял у руля коллектива в эти годы. Использованные автором в работе дополнительные источники (в т. ч. записи рассказов его сослуживцев по ансамблю) позволили выявить отдельные сюжеты, связанные с ранним периодом существования коллектива⁹. Следует подчеркнуть, что в силу принадлежности Краснознаменного ансамбля к партийно-политическим органам Советской армии заместитель начальника по политической части был наделен значительным объемом полномочий. По сути, он являлся вторым руководителем коллектива. Формально подчиняясь начальнику Краснознаменного ансамбля, замполит был «прямым начальником всего личного состава ансамбля»¹⁰, занимался организацией и проведением «политико-воспитательной работы с личным составом», руководил «деятельностью партийной, комсомольской и профсоюзной организаций ансамбля», обеспечивал «высокий идейный уровень политической и специальной подготовки личного состава ансамбля»¹¹.

Официальные издания, так или иначе подготовленные в системе Политуправления РККА – Главполитуправления Советской армии, не всегда содержат исчерпывающую информацию даже о ключевых фигурах коллектива. Например, в них нет ни слова о директоре ансамбля в 1930‑е гг. М.Б. Шульмане – только на том основании, что в годы «Большого террора» он был репрессирован, а вскоре после выхода на свободу эмигрировал в Израиль¹². Михаил Борисович Шульман (1907–1993; по др. данным, 1908–1993) в 1930 г. окончил режиссерский факультет Государственных экспериментальных театральных мастерских¹³, был арестован 9 октября 1937 г. и постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 11 июля 1939 г. осужден на восемь лет исправительно-трудовых лагерей (якобы за участие в антисоветской группировке)¹⁴. В эмиграции он написал интересные воспоминания, где осветил различные стороны жизни александровского коллектива эпохи «культа личности». В них содержатся сведения о влиянии руководства страны на формирование репертуара ансамбля, об арестах его отдельных участников.

В настоящей книге на примере организации и деятельности Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски раскрывается судьба выдающегося отечественного композитора Б.А. Александрова, освещается творческий путь «командарма советской песни» (выражение А.Н. Пахмутовой), а также история его рода.

Основу издания составила публикация, подготовленная автором в ходе работы над плановым проектом Центрального государственного архива города Москвы «Песня Победы» (2015, 2018).

Автор выражает благодарность за помощь коллегам – сотрудникам Центрального государственного архива города Москвы и Российского государственного архива социально-политической истории – и непосредственно к.и.н. Е.Д. Алексеевой, к.и.н. С.И. Добренькому, д-ру истории Л.В. Максименкову, А.С. Мараховой, А.А. Сахарову, С.А. Уварову, Е.И. Цаповой (ЦГА Москвы).

Раздел I
Семья Александровых, создание и первые шаги Краснознаменного ансамбля

Глава 1
«Унаследовал любовь … ко всему, что тесно связано с народом». Борис Александров – об отце и своих первых шагах в музыке

Борис Александров родился 20 июля (2 августа) 1905 г. в селе Бологое Валдайского уезда Новгородской губернии (ныне город Бологое Тверской области), в семье композитора, дирижера, педагога и общественного деятеля Александра Васильевича Александрова. Наиболее яркими впечатлениями детства стали строевые походные песни в исполнении солдат, услышанные маленьким Борей. В 1906 г. семья Александровых перебралась в Тверь, где отец семейства служил регентом архиерейского хора, вел хоровые занятия в семинарии, женском коммерческом училище, гимназии, реальном училище, на земских курсах и в педагогическом институте¹⁵.

По воспоминаниям Б.А. Александрова, «будучи сыном Плахинского рязанского крестьянина, А.В. Александров унаследовал любовь к русской природе, к народному искусству и ко всему, что тесно связано с народом. Особенно он любил народные песни. Имея в детстве замечательный альт, [он] с большим удовольствием пел эти песни вместе со взрослыми.

В восемь лет босой крестьянский мальчик прощается с родителями, с селом Плахино, и дальнейшее его детство протекает в Петербурге, в придворной певческой капелле»¹⁶.

Ведавший в ансамбле политической частью В.М. Филимонов, многое узнавший о семье Александровых из рассказов сослуживцев и по кадровым документам, писал, что Александр Васильевич «в течение многих лет руководил хорами в семинарии, в реальном училище, на земских курсах, в педагогическом университете в Твери, Петербурге, занимался хоровой деятельностью в ряде московских театров, в т. ч. работал с хором в Камерном театре у А.Я. Таирова, был консультантом по хоровой части в Музыкальном театре В.И. Немировича-Данченко»¹⁷.

По свидетельству биографа А.В. Александрова С.В. Глушкова, любимым детищем Александра Васильевича «стала первая в Твери музыкальная школа. Она размещалась совсем недалеко от дома – в здании мужской классической гимназии (ныне в нем находится медицинская академия). Школа просуществовала всего несколько лет – с 1915 по 1917 г. Она была учреждена при Московском отделении Русского музыкального общества и именовалась по имени создателя – “школа А.В. Александрова”. Он сам вел в ней класс хорового мастерства и сольного пения. Кроме этого, в ней были фортепианный, скрипичный и музыкально-теоретический классы. Учились в ней не только дети, но и взрослые, особенно на фортепианном отделении. Школа ставила перед собой весьма нелегкую задачу подготовки к поступлению в Московскую консерваторию, и, как утверждает [исследователь] Виктор Шиков, большинство выпускников успешно выдерживали вступительные экзамены. Однако сколько было в ней учеников, осталось неизвестным. Шиков указывает лишь на то, что в скрипичном классе, который вел студент Московской консерватории Гедеонов, обучалось восемь человек»¹⁸.

В.М. Филимонов в своих воспоминаниях акцентировал внимание на факте руководства А.В. Александровым «Московской государственной академической капеллой. Все это говорит о том, что Александр Васильевич являлся выдающимся хоровым дирижером. В гастрольных поездках по стране и за рубежом [СМИ] всегда подчеркивали, что Краснознаменный ансамбль прежде всего славится уникальным хором»¹⁹.

Б.А. Александров, вспоминая о работе отца, писал: «Репетиции Александра Васильевича – это интереснейший опыт вокально-хоровой академической школы. У него было особое отношение к звуку, к безупречной хоровой интонации. Объясняя, он часто пел сам, добиваясь от певцов точности звука, – не только его высоты, но и тембровой окраски. На форте и пиано, в любом темпе добивался ясного, округлого, звучного слова. Дикция ансамбля была гордостью отца»²⁰.

Об учебе отца в Петербургской консерватории Б.А. Александров оставил несколько вариантов воспоминаний. Сравним два из них – официальные, опубликованные в советское время в литературной обработке, и неофициальные, хранящиеся ныне в ЦГА Москвы. В обоих случаях – констатация усердной работы. Но если опубликованный текст освещает сам процесс получения А.В. Александровым высшего музыкального образования, то в основе «неофициальной» мемуарной рукописи – исключительно субъективные ощущения от поставленных образовательных задач.

Из книги Б.А. Александрова «Песня зовет» мы узнаем, что вступительный экзамен (1900) принимал у его отца сам Н.А. Римский-Корсаков. Абитуриент сумел привлечь внимание классика «своими музыкальными данными и особенно слухом, безошибочно определяя аккорды, тональности, замысловатые сочетания звуков, называя все точно, не глядя в клавиатуру»²¹. Н.А. Римский-Корсаков, А.К. Лядов и А.К. Глазунов стали педагогами А.В. Александрова по Петербургской консерватории. «Занятия шли успешно, – констатировал Борис Александров, – но в 1902 г. он по состоянию здоровья вынужден был оставить учебу, переехав в Бологое, где занял должность регента местного собора. […] Несколько раз А.В. Александров пытался возобновить занятия в Петербургской консерватории, и однажды это ему удалось. Но расстояния, тревожная обстановка и события 1905 г., когда был уволен из консерватории Римский-Корсаков, а в знак протеста против произвола дирекции Русского музыкального общества консерваторию покинули многие прогрессивно настроенные профессора и студенты, заставили отца отказаться от мысли закончить Петербургскую консерваторию. Позже он завершил свое образование в Московской консерватории, закончив ее по двум факультетам – по классу сольного пения у профессора Умберто Мазетти и по классу сочинения – у профессора Сергея Никифоровича Василенко. За успешное окончание консерватории отец был награжден Большой серебряной медалью, представив в качестве дипломной работы одноактную оперу “Русалка” на сюжет драмы А.С. Пушкина»²².

Неопубликованные воспоминания практически ничего не содержат ни об учителях, ни об академии, зато многое рассказывают о личности А.В. Александрова. Как пишет его сын: «Юношей он [отец] учится в Петербургской консерватории, затем в Московской консерв[атории] и одновременно ведет педагогическую работу. Из города Твери [А.В. Александров] специально приезжает в Москву на уроки, причем систематически, в неделю несколько раз. Часто, не имея времени, решает музыкальные задачи в поезде. На обратном пути заезжает на ст[анцию] Ховрино, дает уроки и поздно возвращается обратно в город Тверь. Эти поездки его сильно измотали, появились признаки нервных заболеваний и даже [думы о необходимости] бросить учиться в консерватории. Эти трудные студенческие годы отец часто вспоминал»²³. Несомненно, подобные задачи способствовали особо взыскательному отношению А.В. Александрова к трем своим сыновьям и многочисленным ансамблистам.

В период учебы Александр Васильевич слыл большим поклонником оперы. По свидетельству Бориса Александрова, «отец в то время любил больше оперный театр Зимина, как и вся тогдашняя студенческая молодежь. Главным кумиром их был бас [В.Н.] Трубин. Отец рассказывал, как они “зайцами” пробирались на галерку и успех решали именно они – галерка, т. е. студенческая молодежь. Оттуда летели цветы и тухлые селедки в исполнителей.

Вспоминал часто певцов: Дунаева, Петрову-Званцеву, Друзякину, Шевелёва, Лебедева и многих других, уже не говоря о гениальном Шаляпине и Собинове. В студенческий период своей жизни А[лександр] В[асильевич] устраивает оперные спектакли и концерты для тверской публики. Певцы приезжали хорошие. Из оперных спектаклей, которые я помню, были “Евгений Онегин”, “Фауст”, “Искатели жемчуга”.

А[лександр] В[асильевич] сам неоднократно выступал в концертах. Как певца А[лександра] В[асильевича] я помню плохо, мне было тогда мало лет. Смутно помню партию Ленского, которую он пел в концертном исполнении в сопровождении симфонического оркестра. Но вскоре верхние ноты у него пропали, и он бросает сольное пение. Причина потери голоса, как он говорил, была следующей: “Мне нужно было ставить голос на баритон, а проф[ессор] Мазетти находил, что у меня тенор”»²⁴.

Помимо русских композиторов, А.В. Александров «очень любил [Э.] Грига и первые его [отца] сочинения были [написаны] под влиянием этого композитора. Помню хорошо его оперу “Русалка” и начало другой – “Смерть Ивана Грозного” на текст Ал[ексея] Толстого. Есть интересное письмо Ф.И. Шаляпина к отцу относительно написанной им оперы для него на этот сюжет»²⁵.

По воспоминаниям Б.А. Александрова, «вся жизнь и работа А[лександра] В[асильевича] – [это] какое-то горение в искусстве. Я помню, когда его рабочая жизнь начиналась в 8 часов утра и кончалась в полночь. Не имея свободного времени, он прибегал на несколько минут домой, быстро обедал и так же быстро исчезал.

Приходил усталый ночью и еще ухитрялся играть на фортепиано и даже сочинять. […] Уже будучи известным человеком, отец так же много работал. Все концерты почти проводил сам, и даже когда здоровье резко ухудшилось, не мог работать меньше в силу своего творческого темперамента»²⁶.

В музыкальном плане А.В. Александров был по-настоящему одарен. Однажды он удивил уже взрослых Бориса и Александра. По воспоминаниям старшего сына, «на один из наших вечеров отец принес вышедшую из печати мою sonate для скрипки и надписал нам всем на память. Затем, усадив меня играть ф[ортепьян] ную партию, [он] сам взял скрипку. Мы недоумевали, кто же будет играть, и страшно поразились, когда отец начал играть партию скрипки»²⁷.

Всем видам отдыха Александров-старший предпочитал наиболее активный. По свидетельству сына, «А[лександр] В[асильевич] в жизни не любил ничего медлительного, даже в период своего отдыха. Особенно любил отец ходить за грибами. Готовился с вечера. Будил нас рано утром, и [мы] шли километров за 12 в сосновые боры. Чтобы не заблудиться, отец почему-то брал фамилию Соловьёв, и мы все друг другу кричали “Со-о-оловьёв”, так что в лесу мы все были Соловьёвы.

Найдя белый гриб, отец необычайно радовался, подбегал, всем его показывал и кричал “Ловчатка”, что значило у него ловко. […] Несмотря на длительные переходы, А[лександр] В[асильевич] всегда был жизнерадостный, не чувствовал усталости, шутил, давая прозвища, вот некоторые из них: “Эй ты, отец”, “Отцы-хомцы”, “Ловчатка”, “Коза”, “Шебалда-Иваныч”, “Отроки”, “Отроковицы”, “Долдоны²⁸”, получившие впоследствии распространение в нашем ансамбле (перенос семейных традиций в работу с ансамблем – весьма характерный штрих к портрету его художественного руководителя. – С.В.).

Наши имена тоже переделывал – напр[имер], меня часто звал “Бонжляна”, Владимира – “Володяхонцы”, Сашу – “Шурляна”. Двух девочек, живших с нами на даче, отец звал “Зайчицами”, они обижались и долго думали, как бы его тоже прозвать, и, вспомнив, что он очень любил купаться, прозвали “Моржище”.

Отец делал вид, что сердится, бежал за ними, а те, конечно, с визгом убегали, и вдалеке было слышно: “Моржище, Моржище!”»²⁹.

На втором почетном месте после сбора грибов была рыбалка.

«Из игр отец очень любил городки, – вспоминал Борис Александров. – Часто летом под вечер можно было увидеть две сражающиеся команды, одним из командиров команды был отец. Страшно был доволен, когда с одной лапты выбивал всю фигуру, и гордо, как на параде, подняв биту вверх, проходил мимо террасы, где смотрели за нашей игрой.

Из игр А[лександр] В[асильевич] еще любил: девятый вал, преферанс и шахматы, но здесь часто терпенье его истощалось и он бросал игру.

Покойный брат Саша замечательно играл в шахматы. Восьми лет он обыгрывал даже взрослых. Научил его играть отец. Когда Саше не хотелось играть, то А[лександр] В[асильевич] вынимал деньги и ставил условие: “Если выиграешь – получишь рубль”. Саша, конечно, старался и часто выигрывал. Когда приходили знакомые, да еще любители шахмат, то А[лександр] В[асильевич] подсаживал к ним брата и за каждую выигранную им партию платил ему рубль. Если противник был более опасен, то отец давал брату больше денег, или “мзду”, как он любил выражаться. [Когда Саша обыгрывал] какого-нибудь гостя, последний недоумевал, как мог его обыграть восьмилетний ребенок, отец страшно был доволен, хохотал и говорил: “Ай, да Шурляна, прямо Чигорин³⁰, Капабланка”³¹»³².

Обожал А.В. Александров и плавание: «Купался отец каждый день, причем рано утром, днем и поздно вечером. Купальный его сезон продолжался до глубокой осени.

В один из холодных осенних дней на берегу реки можно было увидеть две нагие фигуры: одна А[лександра] В[асильевича], другая одного профессора экономики. Не решаясь войти в воду, они пробовали воду ногой и быстро ее обратно вытаскивали. Средний брат Владимир заинтересовался и, чтобы разрешить эту трудную задачу, сразу столкнул обоих в воду. Из реки посыпались ругательства и отдельные восклицания со сдавленным дыханием: ох, ах, ох, ах, бррррр…

С быстротой молнии выскочив на берег, они бросились вдогонку за братом с целью надрать виновнику уши. Пробежав полдеревни в “костюме Адама”, они опомнились и вернулись. Вечером отец смеялся этому происшествию, но в то же время и пожурил брата за его выходку»³³.

Летом на отдыхе А.В. Александров был постоянным посетителем деревенских чайных. По воспоминаниям сына, «заказывая пару чая в громадных чайниках, в душной обстановке, с жужжанием мух, он пил чай и беседовал с колхозниками. Вспоминаю курьезные случаи: напр[имер], узнав, что в чайной сидит профессор, некоторые стали жаловаться на свое здоровье и просили отца осмотреть их, думая, что профессор и доктор – одно и то же, и удивлялись, как музыкант может быть профессором»³⁴. Однако и в чайных Александров-старший умудрялся найти для себя нечто полезное: там он «иногда записывал песни, которые пелись крестьянами. Иногда в эти песни примешивался и городской фольклор. Много пели частушек. Особенно много А[лександр] В[асильевич] записал народных песен в период работы над монтажами “22‑я Краснодарская дивизия”, “Первая конная” и во время первых лагерных поездок. Часть записей хранится у меня, другая бесследно пропала. Из его записей получили большую популярность “По долинам и по взгорьям”, “Ой, при лужку” (основной мотив оперетты Бориса Александрова «Свадьба в Малиновке». – С.В.), припев артиллерийской песни “По целям бьем” и много других. Мечтой отца было написать народную оперу. Он искал сюжеты, строил планы, но осуществить мечту, к сожалению, так и не смог. Либретто, которые попадали к нему, были явно недоброкачественными и ничего не имеющими общего со стилем творчества отца»³⁵.

В качестве примера Борис Александров приводит состоявшуюся при нем «читку одного скучнейшего либретто из эпохи средневековья. Читал К. из Камерного театра³⁶. Читка началась в 10 часов вечера и закончилась в 5 часов утра. Если кто помнит чеховский рассказ “Драма”, то поймет все мучения А[лександра] В[асильевича], слушавшего это либретто. Я помню, как из внимательно настроившегося слушателя, скоро поняв, что это скучнейшая белиберда, он закрыл лицо руками и стал погружаться в дремоту. К. читал только еще I акт и впереди предстояло еще четыре. “Дорогой А[лександр] В[асильевич], тут будет еще вставка, т. е. дуэт на фоне хора. Здесь идет дальнейшее развитие темы их любви, мне кажется, струнные играют тему forte и все это разрастается до апофеоза. Вы согласны с такой конструкцией, не правда ли, как здорово?” – спрашивал К. Не получив ответа, К. повторял свой вопрос, тогда отец вдруг выскочил из забытья и, странно открывая глаза и не понимая, о чем идет речь, отвечал: “Да, здорово”. Либреттист опять монотонным голосом начинал читать, отец опять погружался в дремоту и мучился. Нечаянно зевнув, и чтобы как-то сгладить это неудобное положение, отец как-то виновато улыбнулся, открыл глаза и, придав лицу усиленное внимание, спросил: “По-моему, что-то длинновато”. “Дорогой А[лександр] В[асильевич], замечание правильное, я потом прочту в более сокращенном (так в тексте. – С.В.) виде”, – отвечал К. На лице отца появилось выражение безысходной грусти, тоски и полной безысходности.

В час ночи я заснул, здесь же – на диване. Проснулся я от грохота разбитого стакана и увидел следующую картину: комната вся была в табачном дыму, как силуэты, я видел фигуры отца и либреттиста, последний все читал и читал. Отец, проснувшись от стука разбитого им стакана и ничего не понимая, посмотрел на меня, потом на К. и уже без стесненья подложил локоть под голову, твердо решив спать в таком положении.

После этой злополучной читки отец страшно боялся либреттистов и заранее спрашивал, сколько страниц [в либретто и] вообще стал избегать их (либреттистов. – С.В.)»³⁷.

По свидетельству Бориса Александрова, «рассеянность у А[лександра] В[асильевича] была исключительная. В консерватории к отцу подошел мой брат Саша и нарочно поздоровался с ним. Отец ответил рукопожатием и, отойдя, спросил: “Что-то знакомое лицо?” Когда ему сказали “Да это же, А[лександр] В[асильевич], Ваш сын!”, отец расхохотался, промолвив при этом: “Вот долдон!”»³⁸.

По степени рассеянности А.В. Александров немногим уступал Паганелю³⁹: «Часто на улице А[лександр] В[асильевич] встречался с какими-нибудь людьми, разговаривал с ними, прощался, а потом спрашивал: “А кто это за люди?” За одно лето по своей рассеянности он потерял несколько зонтиков, оставлял их то в лавке, то в поезде»⁴⁰.

Пением Борис Александров проникся на Волге. В 1911 г., в Твери, когда его отец «служил учителем в реальном училище, женской и мужской гимназиях и одновременно был регентом кафедрального собора. […] Я шестилетним мальчонкой плескался в воде на волжских отмелях, предаваясь беспредельной радости от только что одержанной над собой победы: научился плавать. Как вдруг из-за Волги полилась дружная песня…

Эх, в Таганроге, ах, в Таганроге
Войско славное идет.

Такой красоты мужского пения, такой силы и бодрости в звучании хора я еще не слушал. Голоса искрились и звенели, слова складывались во фразу, над густой, басовой основой звонко парил серебристый подголосок. Я вскочил и стал прислушиваться к мелодии, радуясь ее красоте, но песня вдруг переменилась, и над Волгой зазвенел новый напев:

Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке,
Сизый селезень плывет.

Я стоял и слушал, забыв о плавании, обо всем на свете, и не знал, что эта встреча не случайна, что будущая моя жизнь, все помыслы и заботы, надежды и творчество надолго будут связаны с солдатской песней, с военной музыкой, с армией. А эти две звучащие из-за Волги мелодии пройдут через всю жизнь своеобразным лейтмотивом, каждый раз напоминая о первой встрече, увлекая в новое неведомое.

“Эй, в Таганроге” с измененными словами, созданными бойцами Красной армии, получила широкое распространение. Отец сделал обработку этой песни для мужского хора без сопровождения, используя присущую русской народной песенности подголосочную распевность:

Гей, по дороге!
По дороге войско красное идет.
Гей, оно стройно,
Оно стройно песню красную поет.

В праздничную картину превращалась в исполнении ансамбля и [песня] “Вдоль да по речке”. Каждый куплет имел свои краски, принятые в солдатском пении: посвистывания, гиканья, ритмические сдвиги, синкопы, акценты. Позже я сделал более развернутую аранжировку этих песен для мужского хора и оркестра, придав им симфоническое развитие»⁴¹.

Музыкальное образование Александрова-младшего началось, когда ему было семь лет: отец привел его в свой хор. Одновременно Борис стал посещать занятия по классу фортепиано в организованной отцом музыкальной школе⁴².

Однако многое было получено мальчиком именно в семье: «Часто вечерами мы музицировали, играли с братом Сашей в четыре руки. Отец, как правило, […] присутствовал, переворачивал нам ноты, восхищался музыкой и на удачные места восклицал: “Ай да Мусорянин [Мусоргский]!”, или “Ай да Петр Ильич [Чайковский]!”, или “Где нам до них!”. Некоторые места отец заставлял повторять по нескольку раз, одно место из финала 9‑й симфонии мы повторяли раз десять»⁴³.

В Центральном государственном архиве города Москвы хранится письмо Бориса Александрова приятелю тех лет, очевидно, предлагавшему художественному руководителю Краснознаменного ансамбля попробовать себя в деле сочинения советской оперы. Подчеркнуто корректный ответ народного арт[иста] СССР содержит интересные сведения о его детских увлечениях:

«Уважаемый т. Глебов!

Получил Ваше письмо еще в марте месяце и хотел сразу ответить, но частные выезды из Москвы и моя занятость не позволили мне этого сделать.

Буду откровенным: Ваше письмо меня взволновало. Ведь прошло почти 50 лет, целая жизнь и как-то не верится, что мы были мальчишками, бегали, озорничали и, как Вы пишете, “помните меня очень шустрым и озорным пареньком, увлекавшимся книжками о Пинкертоне”. Действительно, это так! Несколько я себя помню, учился я в те годы плохо, как говорят, “из-под палки”, озорничал и даже покуривал. Во всем этом видел какое-[то] удальство.

Но мало кто знал из моих сверстников, что уже в то время я увлекался музыкой и часами сидел за роялем. Это увлечение я почему-то скрывал. Читал тоже много, но все подряд, что подвернется под руки. Классика у меня свободно уживалась с бульварщиной – тем же Пинкертоном. Пробовал в то время сочинять, и не что иное, а оперу, и сюжет для этого взял из пьесы “Маскарад” Лермонтова. Ну, конечно, это были мальчишеские мечтания и больше ничего, опера, конечно, не получилась. Эти мечтания остались и сейчас – написать советскую оперу. В какой-то мере это компенсируется работами над советскими опереттами. Одна из них стала известной – это “Свадьба в Малиновке”. В оперном театре был поставлен мой балет “Левша” по Лескову. […]

Спасибо, что вспомнили “озорного паренька”.

Благодарю за Ваши теплые сердечные пожелания!

Крепко жму руку, будьте здоровы и счастливы!

Народный арт[ист] СССР Б. Александров»⁴⁴.

Вернувшись в Тверь в 1913 г., А.В. Александров вел большую работу в учебных заведениях по музыкальному воспитанию, в частности создал собственную Тверскую музыкальную школу, причем 28 октября 1915 г. обратился с ходатайством о разрешении превратить школу в место подготовки будущих студентов консерватории; ходатайство, разумеется, отклонили⁴⁵.

Заметим, что среди учеников А.В. Александрова был А.А. Жданов – сталинский соратник, один из авторов книги «История ВКП(б). Краткий курс» (1938). Однажды в Кремле, когда А.В. Александрову вручали правительственную награду, Жданов, по воспоминаниям Бориса Александрова, «напомнил ему, что учился у него в реальном училище, пел в его хоре и занимался в вокальном кружке. Отец был крайне удивлен: “Неужели это были вы?” И потом гордился, что среди его музыкальных питомцев был будущий государственный деятель…»^46.

Октябрьская революция 1917 г. сломала сложившиеся жизненные стереотипы, открыв все двери перед молодыми талантами. Семья Александровых переехала в Москву, вновь ставшую в 1918 г. столицей – якобы по приглашению руководства Московской консерватории (странно, что Борис Александров, склонный к точности в деталях, не упомянул, кто именно пригласил его отца)⁴⁷. Так или иначе, спустя четыре года А.В. Александров – профессор Московской консерватории, в которой по его инициативе был создан в 1923 г. хормейстерский класс⁴⁸.

Сразу после переезда семьи А.В. Александрова в столицу 13‑летнего Бориса приняли в детский хор Большого театра, который он признал впоследствии своим «первым музыкальным университетом»⁴⁹.

Из книги Б.А. Александрова «Песня зовет»: «Приехали мы весной и поселились в доме в Соймоновском проезде, где жили многие артисты и хористы Большого театра. Однажды наш сосед П. Тимченко, с сыном которого Николаем я дружил, повел меня прослушиваться в детский хор Большого театра, куда я и был принят. В то время в этом хоре пели дети артистов и музыкантов, а также мальчики из бывшего синодального хора. […] Для нас, детей, каждый новый спектакль, в котором [мы] участвовали, превращался во что-то сказочное. Мы попадали в разные страны, эпохи. Представьте себе, что всюду, на сцене и за кулисами, ходят люди, одетые в старинные костюмы. Так, в “Пиковой даме” П.И. Чайковского действие происходит в XVIII в. Напудренные парики, платья со шлейфом и фижмами, мундиры офицеров, свечи, канделябры, прекрасная музыка, чудесно звучащий хор, и мы, дети, одеты в сюртучки, ощущаем себя не мальчиками трудного, голодного и неповторимого революционного времени, а ребятами другой, непонятной и далекой страны. На следующий день мы попадали во времена героев драмы Проспера Мериме “Кармен”. Нас окружали одетые в красивые, пышные платья испанские женщины, подтянутые, стройные мужчины, звучала темпераментная музыка Бизе. Мы переносились на солнечные просторы Испании, ощущали напряженную страсть толпы в ожидании корриды. Детское воображение воспринимало все происходящее как действительные события, хотя мы и знали, что это сцена, театр»⁵⁰.

Bepul matn qismi tugad.