Kitobni o'qish: «Знаки-Собаки»

Глава 1.

Собака

Лай отражался от стен и вырывался на улицу. Собака Дара лаяла отчаянно и, пугаясь собственного шума, только добавляла ему громкости.

– Эй, потише! – впервые за все пребывание в новом доме услышала собака. Но как она могла успокоиться? Это был первый раз после переезда в новое место, когда она могла от души полаять, когда можно в свой лай добавить недовольство бегающими за окнами другими четвероногими, и то еще, что новый хозяин почти не обращает на нее внимание. В Дариных ругательствах все же больше было злобы на себя и свою беспомощность. Четвертый день она не могла произвести никакого впечатления на Серафима – ни плохого, ни хорошего.

Серафим ни за что бы ее не взял, если бы не благосклонность к Лоре. Дочь уговаривала принять собачку на время. Сперва она купила Дару – маленького щенка и игралась с ней, пока та не выросла и не стала похожей на других представительниц своего рода. У Лоры вскоре появился муж, и новый хозяин дома с подозрением относился к Даре. Однажды, выпивши сверх меры, побил Дару, а та его укусила. Опасаясь мужниного гнева, дочь упросила Серафима взять питомца, пока поутихнет муж.

Так у любящего одиночество Серафима появилась Дара. Вначале старик за нею просто наблюдал; не ласкал, не гладил. Водил раз в день гулять, а другой раз просто привязывал к воротам возле дома. Дара поняла, что ей следует быть послушной и смирной. И вот досада: новая обитательница в первый раз залаяла, и хозяин ее одергивает. Как он не понимает, что для самоутверждения собака должна хоть иногда подавать голос?! Люди ведь рассказывают другим о себе, о своей жизни, и им можно. Так и собаке хоть изредка необходимо излить душу в красивом ритме своего оригинального голоса. Если лай выходит некрасивым, не беда. Все равно такая практика дает другу человека радость от самой возможности сказать о себе.

Занятия нового хозяина Дара не могла взять в толк. Прежняя женщина всегда гладила и теребила, каждый раз говорила ласковые слова. Да и другие занятия хозяйки Дара понимала. Лора была всегда в движении – что-то стряпала, красила лицо, смотрела телевизор.

Серафим оказался иным. Он мало двигался, хотя и не был ленивым, как Лорин муж. Если бы не хорошее чутье на самые тонкие запахи, то Дара сочла, что порою Серафим не больше чем часть мебели.

Дочь хозяина умела говорить почти без умолку – она всегда выдавала множество звуков. Любое дело сопровождалось возгласами и приговорками. По интонациям Дара выучилась распознавать изменение в настроении женщины. Она знала, когда стоит крутиться под ногами Лоры, а когда не попадаться на глаза.

Серафим же не уделял Даре никакого внимания. Она поскуливала, ожидая хоть какого-то внимания. Ей даже казалось, что Лорин муж-злодей лучше бездушного Серафима.

«Пусть бы пнул меня, пусть больно! Только не так, только бы не молчал, только бы не молчал!» – думала собака.

Надо заметить, что в силу собачьей природы мысли животных короче людских, но повторяются дважды, а то и больше. Молодая обитательница этого мира была убеждена, что Лора и другие люди мыслят похожим образом – пять-шесть раз одна и та же идея. Собака наблюдала такую особенность мышления у хозяйки, когда та злилась или нервничала.

Глава 2.

Причиной хорошего настроения Лоры нередко было зеркало, перед которым она раскрашивала лицо. Когда Дара подросла, она повадилась забегать в комнату с зеркалом и, встав на задние лапы, старалась углядеть в стекляшке крашеную Лору. Только через месяц наблюдений она поняла, что там появляется ее собачья морда.

Любознательной малолетке все же хотелось походить на женщину с разрисованным лицом. Однажды Дара зубами открыла банку с пудрой и обеими сторонами морды прислонилась к пахучему порошку. В зеркале стало видно, что морда побелела. Получилось немного похоже на Лору, и собака осталась довольна.

Трюк с имитацией Серафима не получался так же легко.

«Надо сидеть. Стать каменной, стать неподвижной!» – Дара придумывала способ быть похожей на старика. Но как ни усердствовала собака, все же не могла, не двигаясь, усидеть и минуты.

«День и ночь – это движение времени», – поняла Дара, прожив неделю в доме Серафима. Для пса время стало видимым и понятным благодаря наблюдению за стрелками настенных часов. Когда с утра те занимали ровную, как стебель травы, линию на циферблате, Дара начинала пристально следить за Серафимом:

«Делает несколько движений. Замирает. Перестает быть мягким, теплым. Похож на мебель, с головой и телом, как у хозяина. Послушная инстинкту, собака замирала, боясь подойти близко к застывшему мебель-человеку. Дара напрягала весь свой слух и чутье, чтобы понять, что происходит с загадочным хозяином.

«Он дышит!» – только одно понимала собака. С ранних пор Дара знала, что дыхание означает жизнь. Гуляя с Лорой в парке, собака однажды по запаху обнаружила в траве кошку. Дара подбежала к ней и в тот же миг отпрянула, не сообразив отчего. Кошка давно забыла про дыхание.

«Ее жизни нет. Нет ее жизни!» – озарило Дару.

Серафим не мертвое тело, – он сохранял привычный для него запах. Та бедняжка имела запах не живой, но страшный и пугающий. Собаке часто снился сон с неподвижной кошкой, и Дара рычала и щетинилась во сне. Со временем Дара научилась распознавать и другие тонкие запахи, исходящие от безмолвного хозяина. То были еле уловимые запахи неизвестных цветов.

С флорой Дара познакомилась в детстве и стала быстро различать между пахучими цветами полезные и ненужные ей.

Когда хозяин возился по хозяйству, запаха цветов не ощущалось. Он возникал, только когда Серафим восседал безмолвно на стуле. Когда две линии на часах соединялись в одну, запах начинал расслаиваться на десятки тонких пахучих струй.

Собачий собственный запах никак не действовал на обладательницу вплоть до самого «дня воды». Серафим часто бывал в комнате, известной обилием воды, которая тонкими стрелами падала сверху. Он мог по два раза на дню заходить туда и выходить мокрым, со струями воды, стекающими по ногам. Когда хозяин уходил, Дара обнюхивала лужицы, накапавшие на пол. Она распознавала запах самой воды, а также смеси из трав и фруктов, многие из которых она знала.

Знакомство с палитрой ароматов происходило, когда в отсутствии хозяина она забиралась в водную комнату и носом ловила источник фруктового парфюма. Тот прятался в баночке на полке. Вблизи запах был уж очень терпким.

«Здесь живет много запахов от Хозяина», – заключила Дара, проверяя другие флаконы и пузырьки. Вот только приближаться к источнику воды собака решительно не хотела. Идея познакомиться с жуткими струйками страшила до дрожи.

Глава 3.

– Невероятно! Первым осмысленным решением твоей собаки оказалась идея искупаться, – с удивлением в голосе рассказывал Серафим дочери по телефону, – собачий нехитрый мозг не мог до такого дойти. Сработало другое: лохматая поставила себе понравиться новому дяде. И как?! Сделав то, что делаю я. Забавно, правда?!

Лохматая рассуждала примерно так:

«Сидеть без движения не получается, как ни пробуй. Вот облиться водой можно, хоть и страшно! Один раз, только один раз!» Но омовение оказалось кошмарнее, чем Дара мыслила. Сдвинув носом рычажок крана, она тотчас же ощутила на спине и голове холодные струи воды. От неожиданности псина взвизгнула и отскочила в угол.

С рычанием, будто встречая неприятеля, Дара вновь двинулась к струям воды и попробовала их укусить, но бедняга только больше забрызгала морду. Животное заскулило от внезапной прозорливости врага и следующим маневром было решило запрыгнуть и перекусить место, откуда наиболее интенсивно стрелял неприятель. В прыжке Дара на всю раскрыла пасть, и… вкусила изрядную порцию водного коктейля, который так же угостил и ее нос. Несчастная перестала что-либо чувствовать. В переносе на человеческие функции это равнялось бы утере зрения.

Водная терапия на короткое время лишила животное всякой ориентации. Но этих секунд хватило, чтобы окончательно замочить неудачливую воительницу. В довесок, на Дару опрокинулась баночка с пахучей жидкостью, и в местах, куда она пролилась, шерсть покрылась белой пеной.

Из стихии собака выскочила полностью промокшей. Вдогонку ей мчался шум воды, догоняли беспощадные капли. Она принялась отряхиваться, попеременно вращая всеми частями туловища. Пена просто так не отлипала, и ее, горьковатую, пришлось вылизывать языком.

Оставляя лужи на каждом шагу, собака побрела в свой угол. Она скулила, будучи не в силах оправиться от пережитого шока. Волевым импульсом Дара провела мысленную перекличку: все ли части на ее дрожащем теле на своих местах.

«Дыхание есть. Дышу. Вижу. Запах сильный. Трава. Фрукты. Сильный запах. Вокруг вода. Вода!»

Собака улеглась, и с нее сразу натекла лужа. Она снова поднялась, отряхнулась всем телом. От этого запах высохшего шампуня полностью завоевал пространство кухни.

Вскоре за входной дверью послышались шаги Серафима. Виновато прижав уши, собака стала коситься на дверь.

Сначала Серафим рванулся успокаивать взбесившуюся воду. Старик не понимал, как вода могла одолеть железные краны и изгибы труб, сдерживающих ее движение. На ум могли прийти самые невероятные предположения. Вернувшись на кухню, Серафим увидел пса и стал медленно, не веря своих догадкам, складывать картину происшедшего. Настенные часы стукнули шесть вечера.

Возможно, впервые за более чем трехнедельную жизнь в доме молчаливого мужчины Дара заметила на его лице эмоцию: выражение, отдаленно похожее на то, что она ежедневно наблюдала у Лоры.

Смятение и испуг промокшего животного сменились удивлением. Особенно, когда Серафим подошел и стал полотенцем тереть ее мокрые бока. Он что-то сказал, и инстинктивно Дара поняла, что старик… жалеет ее. Хозяин улыбнулся и в первый раз погладил Дару по голове.

«Хорошо, хорошо! – быстрыми стрелами пронеслось в ее голове, – Хозяину нравится то, что я сделала. Он не злой! Не злой». Не зная почему, Дара лизнула его шершавую щеку.

Глава 4.

С того самого дня Серафим стал украдкой подсматривать за собакой. Еще накануне Дариной водной феерии Серафим говорил с дочерью по телефону.

– Пап, ну еще недельку-другую. Прошу! Кому я ее оставлю? Мой утихнет, и Дарку назад заберу. Он какой-то не в себе последнее время!

– Лора, ты говорила это две недели назад, а твой муж все никак не успокаивается. Что у него с погодой – всегда штормит? А ты, выходит, волнорез!?

– Опять твои аллегории! Сам волнорез, если на то пошло. Вокруг все рушится, а тебе нипочем, – дочка стала нервничать.

Она не ожидала, что упрашивание затянется:

– Тебе даже на пользу живое существо рядом! Станешь нелюдим… вообще! Пап, ты, кроме меня, с кем-нибудь разговариваешь, а?! Вот с животным хоть побеседуй, душу ему свою открой, если с людями, тебе по обществу близкими, ты не контачишь!

– Лора, давай не будем уходить от вопроса. Скажи точно, когда?

Лора через силу сдерживала раздражительность:

– Давай-таки поднимем этот вопрос – ты всегда соскакиваешь с темы. Ты же был нормальный! С мамой жизнь удалась… Все это твои учебники! Шамбала-бамбала! Что ты в них нарыл? Я, думаешь, не заглядывала, о чем там повествуют. Ширпотреб… прописные истины! Другие люди прочитают и забудут – книг вокруг тонны. На всю жизнь читать – не начитаешься. А ты зациклился!

– Лора, милая, ты ведь только слова прочитала, и то далеко не все, – без тени возмущения произнес старик, – за каждым предложением есть смысл. Вот твоя собака! Смотрит на меня, а что с ней разговаривать, все равно ничего не понимает. Хотя каждое слово слышит. Извини за сравнение: ты читаешь слова в книжках, но понимаешь ли ты сами книги?

– Папа, не надо меня грузить! Эту философию я сдала еще в «универе», причем на «отлично». Думаешь, ты более грамотный, чем наш препод? Он профессор, степени всякие. Но никогда он не парился со смысловыми догадками. Есть конспект – прочитал лекцию, поумничал перед студентами. После звонка нормальный мужик. Пивко в столовой с аспирантами пил, смеялся. Ты-то вообще смеешься? И пива мог бы иногда выпить для настроения. Тогда и Дарка тебе бы приглянулась. Нормальное животное, «царская осанка». Ну, не мешает же она тебе?… Пап, ну недельку, – заныла Лора, – я со своим завтра поговорю, сегодня он злой будет с работы. А?!

– Спасибо, дочь! – в сердцах произнес Серафим.

– Да ты не злись, я ведь… – пыталась успокоить отца Лора, – книжки умные призывают не злиться на ближнего!

– Нет. Ты меня не задела! Спасибо за профессора твоего, – произнес он, – … я об этом недавно думал. Что знать можно всякое, а вот быть тем, что ты знаешь, дано не всем! Спасибо, Лора, просветлила ты меня… А собачка пусть поживет. Пусть! Она нешумная, только меня что-то остерегается. Поправим!

– Пап, я что, не то сказала? Извини, а! – затараторила дочка.

– Ну, что ты «паришься»? – передразнил ее Серафим.

– Ну тебя! Я продукты для Дарки в холодильнике оставлю. Пока! Не плачь и кушай здоровую пищу! – в своем привычном торопливо-шутливом стиле изрекла Лора.

Глава 5.

Серафим стоял посреди комнаты, в которой еще витал аромат шампуня. Сейчас, после Дариной самовольной помывки, как неожиданно поменялось его мнение о неуютной обстановке, которую он терпел вторую неделю. Дискомфорт исчез, улетучился неизвестно куда, и все будто заняло свои прежние места. Серафим подумал:

«Ну вот, собака приросла к моей жизни! Как миллионы других вещей, которых я теперь и не замечаю. Но стоит исчезнуть какой-нибудь из привычек, а иной вещи пропасть, так опять начну чувствовать утрату, охать. На кой это мне?! Серафимка, не привыкай к животному. Зачем еще одно бремя? Не надо ее больше гладить. И не думай о ней вообще – ни хорошего, ни дурного. Пусть живет себе, как муха. Что мне до мух? Те себе летают, лишь бы не надоедали. Все!»

При этом он покосился на Дару. Та смотрела на него немигающими глазами.

«Большие у нее глаза, чистые… Ну, довольно, пускай себе глядит! Быстрее по-человечески жить выучится. Надо посмотреть, что книги пишут о собаках, как четвероногие на людей влияют. Вот тоже мне забот припало! Но я сильный, не такое переживал! Главное, не привязываться, а там, пусть хоть приют для бездомных животных у меня в комнате будет. Будь сильнее, будь выше этого!»

Спустя минуту Серафим пристыдился своих боязливых мыслей. Какие только испытания он ни прошел за свои шестьдесят семь лет! Теперь животное на денек взял и уже волнуется. Наверное, старость. Или мудрость? По какой причине, непонятно, но с того случая краешком глаза он стал приглядывать за Дарой. Случай с душем и несмышленой собакой показался ему невероятным. За всю жизнь он не слышал и не видел, чтобы животные сами намыливались, включали воду и вообще заботились о гигиене по человеческим меркам.

Мысли прервал звонок в дверь. Серафим вспомнил, что должна прийти Анджали. Идя к двери, он чуть не поскользнулся в луже, оставленной Дарой.

– Вот мне повезло! – вполголоса проворчал старик.

Глава 6.

Дара уже видела Анджали, девочку лет четырнадцати. За время пребывания у Серафима она заходила раза три и проводила в их доме около часа. Старик обычно говорил ей поучительно и с любовью в голосе, смотря в открытую книгу и редко глядя на девочку. Потом он спрашивал у Анджали, и та отвечала. Дара научилась различать вопросительные интонации в голосе человека и знала, что на определенные оттенки в голосе одного собеседник должен что-то сказать.

Серафим открыл дверь и от порога поспешил в свою комнату. Старик отчего-то торопился. Это привлекло внимание Дары, до тех пор лежавшей на кухне. Быстрым движением Серафим задвинул шторку на стене и пошел навстечу Анджали. Та уже сняла обувь и стояла в нерешительности у входа в гостиную. Дара встала и завиляла хвостом. Девочка приняла этот знак дружелюбия, подошла и погладила Дару.

Собака ликовала. За этот день она удостоилась двух знаков внимания от людей. Причем первое поглаживание она ценила особенно. Еще бы, чистая победа!

Девочка посмотрела на свою ладонь, потом вытерла руку об юбку и спросила что-то у Серафима. Тот улыбнулся и стал рассказывать ей историю, показывая на дверь душевой комнаты. На лице девочки отразилось изумление.

Эту реакцию Дара успела изучить и запомнить. Ее прежняя хозяйка ежедневно демонстрировала такую физиономию, беседуя по телефону.

В свои девять месяцев Дара чему-то да выучилась у людей. Собаке казалось, что она стала переживать чувства, похожие на людские. Только на ее морде эмоции изображались совсем по-другому. Зато хвост сполна помогал выражать всякое настроение.

«Как много эмоций, ощущений люди передают через разговор», – удивлялась про себя Дара. Все ее попытки скопировать за двуногими их голоса заканчивались лаем, который оглушал ее саму. Бедняжку терзало отчаяние:

«Почему через свой голос я не могу, как люди?» Лаяла еще громче и никак не контролировала себя. Пока не появлялся какой-нибудь двуногий, чтобы ее угомонить. Опять же при помощи слов. Серафиму же было достаточно строго посмотреть, и Дара прекращала свой надрывный монолог. В Дариной голове промчалась недавняя эмоция – картинка Серафима, закрывающего шторку:

«Обычно хозяин ходит медленнее», – заключила собака.

Проговорив с Анжали около часа, старик и девочка стали продвигаться к выходу.

«Их встреча заканчивается. Хозяин останется один», – на этой мысли Дару потянуло к входной двери, чтобы выклянчить внимание людей. Попрошайку остановил взгляд Серафима. Немыслимым образом Дара прочитала в его глазах все, что мужчина от нее хотел.

«Он не сказал слова. Не сказал! Он не хочет, чтобы я ходила к ним. Хозяин хочет, чтобы я осталась на месте. Так и будет. Так!» На последнем мысленном «так» Дара сдержанно гавкнула, еле слышно визгнула и махнула хвостом. Девочка обернулась от двери и помахала собаке рукой, а псина не выдержала и дала полный голос.

Когда дверь закрылась, к Даре снова вернулась мысль:

«Хозяин быстро задернул ткань. Почему?»

Глава 7.

– Мы должны обсуждать это по телефону? Тем более сейчас… Ло-ра! – полковник усилием воли удержал крепкое слово, – я на задании, понимаешь? Давай вечером об этом.… Не увиливаю, ты просто не вовремя.… хорошо, если настаиваешь. Твоя Дара – глупое животное. Уж поверь мне, специалисту. У нас в резерве есть сыскные собаки. Умнички! Любую травку-муравку за сто метров различают. Команды смыслят, легко дисциплинируются, послушные: клад, а не собаки! Твоя псина им не чета. Мы от таких избавляемся. Ее не заставишь слушаться, она не подчиняется приказам. Как ею можно управлять?… Да нет, я знаю! Зна-ю! Без тебя я пробовал, она меня куснула. Я ее припугнул… по-легкому – ни в какую! Она что-то себе там соображает. Не должны собаки думать. Понимаешь?! Для этого люди есть. А животные должны слу-ш-а-ться! Так, давай в субботу вдвоем на полигон съездим, я тебе покажу, что такое служебная собака. Могу с ребятами поговорить – они нам щенка организуют. НОРМАЛЬНОГО! Понимаешь, а не это… Прости, не могу говорить! Вечером».

– Что, прекрасный пол лютует? – полюбопытствовал шофер.

– Все со своей собакой, – с отчаянием произнес полковник и на время замолчал. Дорога уходила в лес, и вскоре большие деревья стали стеной по обе стороны и забрали на себя весь шум от машины. Стало тише, и старший по званию продолжил, чтобы заполнить ненавистную для него тишину.

– Притащила домой непонятного щенка. Кто просил? Она меня не спрашивает! Но я не об этом, – осекся полковник, – пусть бы псина была нормальная. Нет, какая-то дворняга или лайка. Хвост колесом. И ладно, так не нормальная же бестия. Ни одной команды учить не хочет. Я ей втык. Она раз – и укусила.

Полковник завернул рукав на правом запястье, где до сих пор виднелись розоватые следы укуса.

– Дура! Мы и не такие нравы ломали. Но все собаки, как собаки. Эта же – вампир какой-то. Смотрит на тебя, изучает. Будто мысли читает. И то наперекор, и се наперекор. Животный рудимент!

– Не переживайте так, это еще наверное щенок… – попробовал встрять шофер.

– Откуда ты-то знаешь? По щенку видно, какая вырастет масть. Если бы я не знал, так молчал бы. Понял!

– Так точно! – отскочило от зубов у шофера.

Бывалый военный продолжал, и словно уже не для шофера, а ради проверки своей памяти:

– Семь лет назад на полигоне появился у нас щенок. Неясно как – словно кто подсунул. По холке, по хвосту его мамка должна быть супер! Вот детеныш ни в кого пошел. Все знают – у нас работают одни доки! По пять поколений одной породы через их руки проходит. Сатурна, так кобелька звали, стали натаскивать на команды да на запахи. И вроде все как у других. Но только дюже он на людей засматривался. Как будто хочет в их мысли вникнуть. Стоит только сержанту на другую собаку не по делу накричать – ну, настроение сорвать, смотришь, Сатурн волком на сержанта смотрит. Мол, говорит: парень, незаслуженно ты выступаешь. Но это ладно!

– В полку тогда были свои дела, междоусобные, – вояка замолчал, раздумывая, как деликатнее продолжить, – кто-то кого-то заложил. Вышел конфликт, нашлись виновные. И все бы разрешилось, если бы Сатурн по фазе не подвинулся. Вот буквально! Мы-то всем собакам уколы от бешенства делаем. А на него, видно, не подействовало. Медицина, как говорят, оказалась бессильна!

Полковник замолчал.

Шофер нутром понимал, что расспрашивать дальше не стоит, и следующих пятнадцать минут они ехали в безмолвии. Но в зеркало парень видел, что мысль о том Сатурне не выходит у полковника из головы.

– У тебя радио есть? Включи что-нибудь, а то все дрянь в голову лезет. Вспомнил, называется. Тьфу!

– Никак нет, мы далеко от города, может, только военную волну поймаем, – отчеканил шофер.

– Давай волну или что есть. Не трястись же в пустоте!

Зазвучали сигналы морзянки, шипение и треск – ничего интересного, но вакуум заполнился. Полковник почувствовал себя лучше и стал смотреть в карты. Потом откинулся на спинку и принялся набирать чей-то номер.

– Леонид? Здорово! Как твои питомцы? Ты в субботу будешь? Хочу с женой приехать, твою славную гвардию ей показать. Она толка в собаке не знает… так ты ей продемонстрируй, что есть боевое качество служебного долга. А-а?!

–… Вот еще, – полковник покосился на шофера, но решил продолжить, – ты мне тогда расскажешь, что там ученые про Сатурна сказали… Так позвони им, до выходных еще день. Спроси, чем все закончилось? Ага! Сейчас не надо, тут связь может прерваться. В субботу поговорим. По рукам? Бывай!

– Вот так, – прогремел военный чин, – в армии приказ одинаков, что для человека, что для животного! Без этого нет армии. Суждения и домыслы оставляй дома: жене, матери. А тут изволь слушаться… и не лезть в чужие мысли, особенно старших по званию. Все понятно?!

– Так точно, – выпалил шофер, еще больше заинтересовавшись судьбой собаки Сатурн.

Глава 8.

«Умная зверина», как нередко Лора называла свою собаку, на следующий день оказалась одна. Она откуда-то знала, что Серафим ушел достаточно далеко и может до вечера не возвратиться. Дверь хозяйской комнаты осталась приоткрытой. Несмотря на это, Дара провела не меньше получаса, прежде чем решилась приблизиться к заветной комнате. Два раза возвращалась на свое место, долго принюхивалась, вытянув шею, насколько позволял позвоночник.

Дару атаковала нерешительность, причиной которой был неопределенный запах и противоестественная энергия, исходящая из комнаты Хозяина. В букете ароматов она могла уловить известные, те, которые она знала, искупавшись в шампуне. Вперемешку с ними витало множество сладких и терпких запахов, не известных дотоле.

Доминировал диковинный аромат, который буквально опьянял рассудок животного. Его-то Дара и побаивалась. Собаку также волновала тайна – хозяин слишком быстро нырнул тогда в комнату, с тем только, чтобы закрыть штору. Ни разу прежде он не делал быстрых движений. Эта поспешность упрямо зацепилась в памяти животного.

Превозмогая неуверенность, Дара ступила в комнату. Запахи усилились. Собака отпрянула, но опять возобновила свою мягкую поступь. Вот она, шторка!

Дара без труда встала на задние лапы, передними оперившись на стену. Снова начала принюхиваться. Запахи жгли: незнакомые, приторные, пряные и одурманивающие. Но совершенно не съедобные. Может, назад? Ничего съестного. Все, как Лорины краски у зеркала, – одна чепуха!

Как ни пыталась собака не отвлекаться на жжение, но ароматы атаковали ее, и чем ближе, тем больше.

Сперва Дара нежно схватила зубами ткань, но поняла, что так не сумеет ничего разглядеть. Тогда носом она принялась толкать край занавески, но та неизменно возвращалась на прежнее место. Это раззадорило молодую натуру, и она стала хватать уголок занавески со всей силой. Такой маневр ничего не менял. Тогда Дара, насколько могла, вытянула лапу и, удерживая зубами край ткани, ударила поверх своего носа. Раздался щелчок, и ткань обрушилась собаке на морду, одним краем продолжая висеть на стене. Дара открыла глаза и поняла, что совершила что-то отчаянно плохое. Очень, очень плохое, и ей за это влетит!

Но за шторкой оказалось то, что сразило ее наповал. В нише наподобие оконной она увидела маленькую… Лору, только темную, закостенелую, неподвижную и в непонятной одежде. Контуры тела были Лорины, но что-то отличалось. В руке темная «Лора» держала палку, а в другой непонятно что: круглое и с глазами.

Вся эта сцена ужаснула собаку до глубины. Что было сил, Дара пустилась прочь из комнаты на кухню, в душевую, снова на кухню под стол, переползла под стул, заскулила. Ее сердце стучало как бешеное. Даре казалось, что оно вот-вот вырвется из груди. Кровь ударяла в мозг, а тот шквалом сыпал страшные картинки, которых Дара не могла видеть при жизни. Собаку терзал древний инстинкт страха, тяга к самосохранению в ущерб всему, любой ценой.

Собака принялась рычать и скалиться на невидимого врага. Потом вновь заскулила, все так же ощущая сумасшедшее сердцебиение. Единственное, что она понимала, – хозяин будет зол. Перед глазами стояла темная Лора-мстительница, которая, как мерещилось, шлет гневные стрелы. Как только Дара не умерла со страху?

Бессознательное полностью овладело животным. Перед глазами мчались никогда не виденные картины из других миров: густо переплетенные стволы деревьев и лиан, погоня, неуправляемый страх и неистовый свет, который пробивается сквозь заросли, близится к ней. Эмоции подхватили Дару и что есть сил понесли прочь от этого света, который от погони только наращивал свою интенсивность. Он был неумолим. Чувства переворачивали и крутили несчастное четвероногое, делая ее своим орудием. Дара не понимала, что с ней происходит, – все казалось нереальной картиной, плодом бушующей фантазии.

«Злая Лора! Злая Лора! Злой Хозяин!» – неслось в ее голове. Часы на стене хрустнули пять раз, звуком напоминая ломающиеся ветви.

Глава 9.

Серафим смотрел на оборванную штору стеклянными глазами. Его неуклюжая фигура замерла в недоумении. Из дальнего угла кухни Дара могла видеть, как переживает хозяином. Он остолбенел, став похожим на свою «каменную Лору». Уставился в одну точку и застыл. Это было тем неописуемым, что никогда не укладывалось в голове животного. Быть недвижимым, быть каменным. Дара почувствовала на языке солоноватый вкус. Так бывает, когда лизнешь камень на дороге – не резкий, но солоноватый. Ах, как Хозяин напоминал камень!

Да и Дара, подсматривая за ним, замерла, не шелохнувшись. Не меняя выражения лица, хозяин встал и пошел в ее сторону. Если бы он взглянул на нее, то увидел Дарины жалостливые глаза. Но он шел не глядя.

Серафим сел на корточки и за ошейник притянул собаку к себе. Та заскулила, но сопротивляться не стала. Ее уши оказались напротив его губ, и он, не открывая глаз, стал что-то отчетливо проговаривать. Она не понимала слов, но хорошо чувствовала настроение буквально каждого из них. Он говорил о маленькой темной «Лоре». Казалось, эта закостенелая особа была во много крат дороже Хозяину, чем его живая дочь. Он произносил горячие слова, вмещавшие еще более жаркие чувства, которые, как понимала Дара, к ее собачьей природе не предназначались.

Выглядело так, словно хозяин повествует Даре про ту маленькую фигурку, подобно матери, рассказывающей ребенку о чем-то простом. Одно слово призывало ее, Дарино, внимание, следующее говорило о самом Хозяине, еще одно вещало о важности «маленькой Лоры» и в конце предложения Хозяин несколько раз с особой нежностью произнес что-то наподобие – «ли-ка, ли-ка».

В следующем предложении он вспоминал о чем-то из прошлого. Дара умела распознавать интонацию, с которой люди говорят о том, что случалось в дни, предшествующие настоящему. В собачьем сознании события прошлого возникали, как картинки с размытыми контурами, но сильными чувственными мазками. Серафим сказал два предложения о прошлом, улыбнулся, затем из его глаз покатились капли.

Дара опять почувствовала на языке соль, и ее сердце сжалось. Она забыла картинку, в которой хозяин наказывает ее, и повторила себе:

«Он не будет злиться! Он не злой! Он помнит Лору в прошлом!»

Серафим знаком показал Даре следовать за ним и направился в свою комнату. Собаке было страшновато, но она нехотя последовала за мужчиной и, не поднимая головы, стала косить глаза на нишу со «свирепой Лорой». Поймав взглядом страшное изображение, она заскулила и гавкнула от своей беспомощности.

Хозяин не обратил на это внимания и все время смотрел на «маленькую Лору» и повторял «ли-ко, ли-ко, ли-ко», будто прося чего-то у страшного создания. И тут Дара поняла, что Хозяин сам боится этой маленькой фигурки. И просит прощения за нее, глупую.

Собака прониклась симпатией – Хозяин так заботится о ней. Она лизнула старику руку, все еще побиваемая беспокойствами, и чувствуя, как дрожь из задних лап передается всему телу.

«Он не хочет сердить «злую Лору». Хозяин добрый, Лора злая! Живая Лора добрая», – собака заскучала о Серафимовой дочке, которая во всей этой истории выглядела для нее единственным дружественным персонажем.

Дара стала пятиться назад, не спуская глаз с хозяина, но тот и не смотрел на мир. Он только поднял обе руки к груди и стал петь заунывно и протяжно.

«Страшная Лора. Хозяин боится ее!»

Однако Дара не улавливала вибрации страха, который был для нее большим раздражителем. Запах был другим – что-то похожее на травы, но во много раз тоньше, волнительнее. Вдоль хохолка собаки пробежала непонятная дрожь.

Глава 10.

– Да ведь это не собаки, а какие-то военные роботы. Смотри, как они на тебя глядят. Как на человека? Нет! Как на рубку, откуда вылетают приказы. Эти животные видят только черное и белое, враг или хозяин…

– Так и есть, дорогая – вставил полковник, – собаки видят только черное и белое, так у них устроен глаз.