Kitobni o'qish: «Всадник. Неудачники. Две книги из собрания Василия Молодякова»

© В. Э. Молодяков, составление, послесловие, примечания, 2016

© В. Э. Молодяков, собрание материалов, 2016

© М. и Л. Орлушины, оформление, 2016

© Издательство «Водолей», оформление, 2016

* * *

Всадник

(Стихи о Ленинграде)

Советский писатель

Ленинград – Москва

1946

I. После войны

Под Ленинградом

В суровой почве вырытые норы.

Гнилые бревна.

Тряпки. Ржавый лом.

Бомбежкой вспаханные косогоры.

Еще светла здесь память о былом.

Они сидели тут

зарывшись в недра

Земли российской.

Где теперь они?

Дрожит кустарник под нажимом ветра.

Блестят цветы,

как пестрые огни.

Край северный,

знакомая сторонка,

Тебя топтал,

тебя калечил бой.

Но тканью трав затянута воронка.

Земля,

ты вновь становишься собой.

Ты снова воскресаешь,

хорошея,

Всегда права

и вечно молода.

Осыпется ненужная траншея,

Окоп размоет тихая вода.

Березка затрепещет над рекою,

Пугливыми листами шевеля.

О, поскорей бы стать тебе такою

Спокойной, щедрой,

русская земля.

* * *

Вчера я шел.

И ленинградской сказкой

Была душа

Опять изумлена.

Сквозь дыры стен

Распоротых фугаской

Блистало небо.

И плыла луна.

И камни,

будто залитые ртутью,

Мерцая в синеватой белизне,

Как Колизея остов,

древней жутью,

Щемящим сном

дохнули в душу мне.

Была тут, вероятно, колоннада.

Гипс, будто кость, белел.

Томил покой.

И я остановился.

Мне не надо

Ни тишины,

ни красоты такой.

Я верю,

я борюсь, я торжествую.

Я, как и все,

Смотрел в глаза войны.

Люблю я прелесть города

живую,

Как голос друга,

Как лицо жены.

И волшебство

Пустынной панорамы

Зовет,

Всей лунной музыке назло,

Заделать стены,

Крепко вставить рамы

И в них вложить

Надежное стекло.

Белая ночь

1.

О,это не преданья,

Не дней былых завет,

Но испаряют зданья

Голубоватый свет,

Мерцают боязливо,

Как фосфор или ртуть.

И ветер от залива

Сейчас не смеет дуть.

А наклонись к Фонтанке,

Покажется тогда,

Как спирт, зажженный в склянке,

Горит ее вода.

Беззвучно пламень синий

Скользит под круглый мост.

И небо спит пустыней

Свободною от звезд.

2.

Мы с тобою в Италии не побывали,

По парижским бульварам пройдемся едва ли,

И, пожалуй, лишь в быстром мерцаньи кино

Нам в насупленный Лондон войти суждено.

Не начавшись окончились наши кочевья.

Но у самого дома, всему вопреки

Ленинградские нам улыбались деревья,

И сияла ночами поверхность реки.

Екатерининский дворец

Может, и не изменился в лице я,

Может, мне трудно понять до конца.

Вот она –

светлая арка Лицея,

Отсвет заката на складках дворца.

Будто как раньше,

добравшись с вокзала,

Видя, как неба прохлада нежна,

Жду, чтобы мне тишина рассказала

Всё,

что умеет сказать тишина.

Кажутся прежними дуги Растрелли,

И куполов проплывают сердца.

Знаю,

мы все за войну постарели,

Что ж удивляться морщинам дворца.

Но, будто с мыслей повязку срывая,

Вздрагиваю.

Утешение – прочь!

Это не прежняя и не живая

Музыка.

Это же – смерть. Это – ночь.

Это злосчастное великолепье

Скорбных пустот, исковерканных глыб,

Где сквозь пробелы зубчатою цепью

Бродят вершины испуганных лип.

…Что же воздвигнем мы заново внукам

Вместо поруганного волшебства?

Надо рождаться

особенным звукам,

Надо, чтоб наши

сияли слова.

В радостях – сверстник

и в горе – помощник,

Робкие искры вздувая во мгле,

Много тебе потрудиться,

художник,

Надо сейчас на суровой земле.

Фонтан

Средь трудов,

раздумий и скитаний,

В знойном ли,

в морозном ли краю,

Очертанья ленинградских зданий

Помнил я,

как молодость свою.

Может, мне не всё являлось сразу

Не колонн

могучие столбы,

И не Всадник открывался глазу

На коне

взметенном на дыбы.

Мне – подчас

мерещилось простое…

Летний день.

И скверика песок,

И фонтан,

что выгибался, стоя,

Кисти пен

ронял наискосок.

И сейчас передо мной

не тенью

Он возник.

Но вот он – наяву.

Весь подобен

светлому растенью.

Он живой.

И я еще живу.

Он шипит

торопится и бьется,

Переждав блокадные года.

Радугами быстрыми смеется

Гибкая, кудрявая вода.

Брызжет над садовыми скамьями

И над удивленной детворой,

И по ветру клонится

струями,

И сверкает

бахромой сырой.

…Все мы жизнь

изведали иную.

Но и с прошлым

не порвалась нить,

Если – вот

игрушку водяную

Все же мы

сумели сохранить.

Осенний город

Ты хорош, говорят, весною.

Но и осенью светишь ты

Ненаглядною новизною

Исцеляющей красоты.

Пусть мерцает дождя штриховка,

Туч колышется волокно,

Капля каждая, как подковка,

Чуть постукивает в окно.

Разве город не так же манит,

Властной силой своей храня,

Не обидит он, не обманет,

Не насупится на меня.

Пусть же осень.

Не в этом дело…

Зябко вздрагивает вода.

Видишь, площадь помолодела,

Принаряжена и горда,

И на Всадника, на Иглу нам

Хорошо бы взглянуть скорей,

Улыбнуться спокойным лунам

Затуманенных фонарей.

И колонны стоят свечами

У растрелльевского крыльца.

…И война уже за плечами.

– И любви нашей нет конца.

Клен

В притихнувшем сквере

Осенние клены

Беззвучно пылают,

Прозрачно горят.

Вот красные складки

Листов раскаленных,

Как бы из заката

Их создан наряд.

Кострами они шевелятся,

алея,

Раскинув зубчатых огней языки.

Нет, я о прошедшей весне

Не жалею,

Пусть облачно небо

И тучи низки.

И если иду я,

И если устану,

Куда бы я ни направлялся спеша,

Клен вспыхнет над сквером

Подобный фонтану.

Он светел.

И вздрогнет от счастья душа.

Пусть даже колышется

Сеть дождевая,

Пусть капель мельчайших

Шуршит порошок.

Над шумом машин,

Над бряцаньем трамвая

Клен празднует осень.

Ему хорошо.

Концерт

В свой светлый дом после разлуки

Сейчас опять вернутся звуки,

Внимательный наполнят зал,

Взволнуют воздух струнным спором,

Прославят жизнь согласным хором,

Как дирижер им приказал.

И прошлого живые были,

И то, что светит нам сейчас,

То, чем мы будем, чем мы были,

Все станет явственней для нас.

Они не временные гости,

Здесь вольной музыки жилье.

И люстр мерцающие грозди,

Как образ видимый ее.

Она ничем неистребима.

И в наши грозовые дни

Она, как родина, любима,

Она сама любви сродни,

Она сама сродни победе…

Взлет палочки.

Скользят смычки.

Дыханье скрипок, рокот меди

И флейт порхают огоньки.

И, расступясь, вместят колонны:

Поля, вершины, лепет рек,

И многозвездной ночи склоны,

И всё,

что любит человек.

Эрмитаж

…Все на прежних местах.

Ну, подумайте сами,

Ведь ничья запятнать не посмела рука

Ни голландских туманных морей с парусами,

Ни горячие

рубенсовские шелка.

И, как будто о наших заботах не зная,

Но за всё награждая,

под сенью густой

Ловит солнечный луч, улыбаясь, Даная,

Золотистой и ясной светясь наготой.

Как раскрытые окна,

полотна бездонны.

В них – округлы холмы.

И плотна синева

На плаще у задумчивой смуглой мадонны.

…А за стеклами

в льдинах ребристых Нева.

И, глаза отводя от пылающих пятен,

Я широкому невскому воздуху рад.

Всё вернулось.

Мне с новою силой понятен

Твой надежный,

победный покой, Ленинград.

Закат

Мне дни минувшие приснились.

Воспоминанья им верны.

Да, мы, конечно, изменились

Под небом горестным войны.

И, верно, сердце стало старше

И вдумчивее.

Посмотри,

Покачиваясь, дремлют баржи

Под тихим пламенем зари.

Насквозь прозолотевший Летний

Так пышно вылеплен для глаз,

Как будто я его в последний,

Нет,

в самый первый вижу раз.

И так ли празднично кропили

Лучи когда-то даль реки?

И разве замирали шпили,

Как вспышка молнии, ярки?

Молчи, не упусти ни звука,

Лови закатных красок речь.

…Так учит любящих разлука

Их радость заново беречь.

II. Всадник (поэма)

Нам было весело лопатой

Взрезать слежавшийся песок,

Чтоб шеи гривистой покатой

Открылся бронзовый кусок.

Мы деревянную рубаху,

Дощатый саван, рассекли,

И, руку вытянув сразмаха,

Он вдруг рванулся из земли.

И никаким не сжат покровом,

Закинул с мощью молодой

Лицо огромное в лавровом

Венке над невскою водой.

* * *

Он так знаком чертою каждой,

Глядящий вглубь морских ворот,

С неукротимой вечной жаждой

Лететь вперед и звать вперед,

В такие он окутан были,

Воспетый кистью и пером,

Что мы почти что позабыли,

Что он когда-то был Петром.

Он не отдельным персонажем

Истории живет.

Но вот –

Почти что безымянным стражем

Он стал просторных невских вод,

Стал нашим молчаливым братом.

Смотря с гранита своего,

Навек он сросся с Ленинградом,

Стал сердцем бронзовым его.

И если обхожу вблизи я

Скалы волнистый пьедестал,

Я вижу:

он – сама Россия,

Ее он воплощеньем стал.

* * *

Один припомнился мне случай

Совсем не пушкинский, иной…

То не был год благополучий.

Еще корою земляной

Укрыт был Всадник.

Год блокады.

Шла Невским девушка. Ее

Могли б изобразить плакаты.

Шинель, ушанка и ружье

Пристали ей.

Широколица,

Приземиста, крепка она.

Перерядиться, закалиться

Ее заставила война.

Она с Днепра, не ленинградка.

Да что еще без долгих фраз?

Волос из-под ушанки прядка,

И пара крупных карих глаз.

Из части в краткий отпуск скорой

Походкой шла она тогда

К одной старушке, у которой

Во флоте сын.

Да, вот беда –

Давно уж девушке ни вести

От моряка. Как понимать?

Ведь часто он писал невесте.

Имеет, может, вести мать?

И валенки ее скрипели

По снегу.

Ранний март. Мороз.

Хоть солнце, но не до капели.

На крышах гривой снег нарос.

Был тихим город без трамвая,

Сугробов замерли валы,

И, яркий воздух разрывая,

Серел в чехле корабль Иглы.

И сквозь сухие прутья сада

Яичной желтизной горел

Край вытянутого фасада…

И тут-то

– начался обстрел.

Качнулся, сдвинутый снарядом,

Глубокий воздух, дребезжа.

И грохнуло почти что рядом.

Из рам шестого этажа,

Стуча, посыпалась фанера,

Осколок свистнул над плечом.

И пухлый снег почти до сквера

Обрызган свежим кирпичом.

И девушка туда, под липы,

Метнулась,

будто бы, укрыв,

Они ее спасти могли бы…

И новый прокатился взрыв.

Троллейбуса промерзлый ящик

Шатнулся, дернул круглым лбом

И набок лег у зданий спящих,

Весь дымным осенен столбом.

Вздохнуть, перебежать к фонтану…

– То – недолеты по мостам…

Пожалуй, этак я устану.

Как странно,

– по своим местам

Стоят и старый дом со львами,

Собора грозного шатер…

Над тяжкими его главами

Вновь тот же вой.

Опять – костер!

На этот раз перед Сенатом.

– Ну, и попала. Чистый фронт!..

Еще удачно, что не на дом,

Большой бы нужен был ремонт.

Ну, прямо в центре урагана.

Жди, да по сторонам смотри. –

Так бормотала у кургана

Она, где Петр укрыт внутри.

* * *

И тут подходит к ней, кивая,

Боец, стоявший на посту

У памятника.

– Что? Живая?

Ишь, лупит нынче по мосту! –

Они стоят.

Как будто в льдины

Огромным кто-то бьет ведром.

Волочит дым свои седины

Середь Невы перед Петром.

– Ты здешний?

– Нет. Перед блокадой

Под Новгородом был в лесах.

Опять летит… Подальше падай

(Взглянул на солнце в небесах).

Дай срок… И «он» по тем болотам

Пройдет, где увязали мы…

Так… Поздравляю с перелетом…

Дождется «он» другой зимы.

– Тут стережешь?

– Да, по приказу

Сюда направлен я с утра…

Жаль, не видал его ни разу…

– Кого?

– Да этого Петра.

Хоть раз бы глянуть…

– Неужели

Не видел?

– Нет. Поди, высок.

Пожалуй, танка потяжеле.

Вон как горой лежит песок. –

И, вспомнив Тулу иль Воронеж,

Какой-то свой родимый край,

Добавил:

– Все равно, не тронешь…

Не пустим, как ни напирай.

– Да, этот Петр

Она взглянула,

Заулыбавшись широко.

Под гнетом пушечного гула

Ей стало ясно и легко.

Тот берег ослеплял снегами,

Голубизна небес резка.

Меж искристыми берегами

Горела льдинами река.

Греметь окрестность перестала,

И здания, как фонари,

Иль словно бы куски кристалла

Светились тихо изнутри.

Касаясь сизыми боками

Гранита, забредя сюда,

Спустившимися облаками

В Неве насупились суда.

Был выпуклым и четким остров.

Гранит, как черное стекло.

А куполов, а шпилей острых

И башен сколько!

Как светло!

Сюда б весну! Апрельской влаги,

И майской зелени в сады!

И чтобы музыка и флаги

За все бои, за все труды.

Ведь этот город – праздник…

– Слушай,

Он – на коне.

– Да, ты о ком?..

Эх, стукнуть бы по ним «катюшей»!

– Ты хоть по книгам с ним знаком?

– Ты про кого?

– Да, про Петра я.

Читал у Пушкина?

– Да, да…

И, мысленно перебирая

Обрывки строк, она тогда

Вдруг что-то вспомнила такое

Про наводненье.

Значит, тут

Евгений мыкался с тоскою,

Смотря, как волны все растут.

Спешил, как я, на ту сторонку,

Да опоздал…

Тяжел полет

Снаряда.

– Взроет он воронку, –

Сказал боец,

– Нет, снова в лед. –

…Он опоздал. И после, муча

Себя, бродил. Сошел с ума…

Ах, если бы не эта буча,

Все знала б я насчет письма!

…Тут волны прыгали на плиты.

Конечно, горе для людей.

Но кровью ежели политы

Поля, то горе полютей.

И если враг, как будто ломом

По городу и день за днем

Колотит так, что дом за домом

Трещит…

И голод… Ведь, о нем

У Пушкина не говорится.

И это длится месяца.

А тут же и мороз за тридцать,

И стынешь пуще мертвеца…

Да, что тут толковать!

Тут зубы

Лишь стисни.

Мы бы все не прочь

Любую вынести грозу бы!

Подумаешь. Одна ведь ночь.

Мы б живо помощь подавали

С баркасов, шлюпок, катеров,

Спасли б товар в любом подвале,

Скарб из квартир и со дворов.

И все б одной семьей, без платы

До самой поздней до поры

Чинили б, ставили заплаты,

Взяв гвозди, кисти, топоры.

О, если б и теперь скорее

Дожить до этаких трудов!

А тот бедняк бродил, старея,

Не помню, много ли годов,

Хотя в другом была причина –

Невеста умерла его.

А нам в боях грозит кончина.

Дня не проходит одного,

Чтоб кто-то не утратил близкой

Или близкого…

Когда б мой Петр

Мне с корабля хотя б запиской

Дал знать, что он здоров и бодр!

Но отчего же тот Евгений

Вот с этим бронзовым Петром

Из-за злосчастных наводнений

Не мог все разрешить добром?

И клял, грозил рукою робкой,

Его чуть конь не растоптал.

А мы песчаною коробкой

Одели бережно металл,

Чтоб даже край плаща иль стремя

Не поцарапались.

Сейчас

Мы с ним в ладу.

Другое время,

Другие песни…

И на нас

Он не поскачет.

Помню, с юга

Когда сюда пускалась в путь,

Я торопилась, как на друга,

Скорее на него взглянуть.

Ведь он не только здешний, местный,

Он – общий, он – для всей страны.

Он сердцу каждому известный,

Мы все сберечь его должны.

Что мог он оживать, то сказки.

Но станет он еще родней,

Спасенный нами от фугаски,

От всех напастей этих дней.

* * *

Она – бойцу:

– Мне бы хотелось

Понятье дать, каков на вид…

Но, знаешь, главное, чтоб целость

Он сохранил…

А конь-то взвит…

А сам-то он рванул уздечку!

Ну, прямо, видишь наяву

Вдруг, будто маленькую речку,

Он всю перелетит Неву.

С таким бы в бой!

Его ни минам,

Ни танкам не отбросить вспять,

С таким – овладевать Берлином,

Брать у врагов за пядью пядь

И день отпраздновать победный.

А, впрочем,

что прибавить мне,

Коли написан – Всадник медный –

О нем и о его коне.

И ведь не вечно дальнобойным

Калечить мирные дома,

Конец бывает всяким войнам,

И из песчаного холма

Он выйдет, встанет пред глазами,

Не век скучать ему.

Дай срок,

Опять его увидим сами,

Поймешь тогда, кого стерег.

Коль доживем, так будем рады

Припомнить этот разговор.

Прощай!

– Куда ж ты под снаряды?

– Так до каких стоять мне пор? –

И, подтянув шинели пояс,

Упрямым шагом, молодым

Идет…

Над ней, гремя как поезд,

Летит снаряд.

И взрыв.

И дым.

* * *

Прошло три года.

Я не знаю,

Нашла ль она ей нужный дом.

Дорога дней стремилась к маю.

Нева очистилась. Со льдом

Простились радостные глади

Вод пробудившихся весной…

Бывают в жизни, как в балладе,

Возвраты темы основной.

По той же набережной та же

Шла девушка.

Был воздух чист.

И странно было вспомнить даже

Снарядов треск, фугасок свист.

Всю мощь возможных в мире звуков

Собрав в один громовый шквал,

В те дни пути к рейхстагу Жуков

Огнем и сталью пробивал.

А тут, как бы летя, машины

Проскальзывали во весь дух.

По скверам мирных лип вершины

В прозрачный одевались пух.

В вечернем солнце розовели

Мосты, фасады и река…

Дошла ль она тогда до цели?

Встречала ль после моряка,

Иль так и не дождалась вести?

От дома сохранился ль след?

Мать моряка на том же ль месте?

А девушка средь этих лет

Тропинками прошла какими?

И кто она сама, стрелок,

Сапер, разведчик?

Что за имя

У ней?

Весь этот узелок

Зачем распутывать?

И мысли

Ее в тот вечер каковы?

Заботы ли ей сердце грызли,

Надежды ль звали?

Головы

Не поднимала…

Что за гомон?

Шумят, толпятся, крик ребят.

Стучат, как будто в доски ломом,

Лопаты землю теребят.

Да это же его на волю

Высвобождают.

Я же здесь

Спасалась.

Как же я позволю,

Чтоб без меня?

Почти что весь

Он виден.

Здесь же мы под громом

Дежурили, два пришлеца,

Как будто в городе огромном

Лишь два оставшихся жильца

Мы берегли его.

А он-то,

Он нас берег.

– А, ну-ка, дай,

Лопату, что ли!

Я же с фронта,

Ну, шевелись, а не гадай! –

И вот она у самой шеи

Коня, на выступе земли

Стоит, как на краю траншеи,

И видит,

как в тот миг могли

Те, кто работал там, вплотную

Увидеть

этот ясный лоб

И этих глаз грозу родную,

Их суд, что выше всяких злоб,

Всю волю этих грозных складок

У рта,

весь вихрь его лица.

Всю мощь, которой нет загадок

И нет преград, и нет конца!

И, как бы в лик России глядя,

Она, невольно вздрогнув вдруг,

Шепнула,

чуть коня погладя:

– Мы победили.

Здравствуй, друг!

* * *

Средь пестрых клумб играют дети.

Присядь, коль хочешь, на скамью.

Вот – он парит в вечернем свете,

Стремясь вперед, поправ змею.

Мы в обновляющемся мире.

Нам – жить, работать и любить.

Земля – родней нам, небо – шире

Теперь.

А как с рассказом быть?

Воображенье обнимало

Меня, и отбивал я такт.

Но не прибавил я нимало.

Все это

– вправду было так.