Первая попытка написать Историю России через призму русского народа. Говоря о Русской Нации, автор подразумевает политическую корпорацию свободных русских, а не слуг государства российского. Начиная исследование от истоков Руси, Сергеев ищет те зерна свободы которые могли в будущем перерости в нацию. Кому-то книга может показаться слишком мрачной, но по мне, автор просто показывает нам изнанку «имперского блеска», где русский народ платил кровью и потом, жертвуя своими свободами и благополучием. Указывая нам на ошибки прошлого, автор в тоже время показывает нам примеры самоорганизации и борьбы русских за свои права. Особый интерес у меня вызвало переосмысление наследия декабристов, которых Сергеев открывает нам, как одно из самых успешных русских националистических движений в русской истории. Книга однозначно стоит того, чтобы её прочитал любой ценитель Истории России. Ничего подобного на Руси не было, что свидетельствует нам, что подлинное русское национальное строительство только начинается.
Прочесть эту книгу ДОЛЖЕН каждый россиянин! Может тогда люди осознают, наконец, что именно Государство создано для Человека-Гражданина, а не наоборот. Мне показалось, что в этом заключается основная идея работы автора. Слава богу, нашелся в научном мире человек, обратившийся к столь необходимой для россиян теме. Ведь так необходимо, чтобы наши граждане взглянули трезвым, неодураченным пропагандой, взглядом на себя со стороны и осознали свою настоящую ценность, как личности, в своем государстве. Осознали свой приоритет по отношению к чиновнику любого уровня.
Автор рассматривает историю России с той точки зрения, что у русского народа не сложилось понимание себя, как правового единого субъекта, определяющего власть «снизу». Причину автор видит в татаро-монгольском иге, которое с одной стороны задушило зарождение гражданских прав в виде вече, с другой стороны предопеределило структуру власти как наднационального и надправового института вплоть до наших дней. Рассматриваются ущемления прав русского народа в пользу окраин империи и иностранцев внутри гос. аппарата. С точки зрения автора, современная риторика российской власти, это следствие «неправильного» исторического поворота, а вовсе не отражение истинных начал российского государства. Автор агрументирует свою позицию ссылками как на наших современников, так и на исторические источники. Книга интересная, критичная, но критика ааргументированная
Сергеев С. М. Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия. — М.: Центрполиграф, 2017. — 575 с.
Сергей Михайлович Сергеев (р. 1968) — профессиональный историк, но после защиты кандидатской диссертации конкретно-историческими исследованиями, похоже, не занимался. Его призванием оказалась историческая публицистика. Рецензируемая книга принадлежит именно к этому жанру. С чисто научной точки зрения, никаких откровений тут нет, однако автор изучил и пропустил через свою голову колоссальное количество текстов, выстроив для себя стройную и последовательную историко-политическую концепцию. Ознакомиться с ней, безусловно, стоит: это взгляд на русскую историю одного отдельно взятого умного человека, всю свою сознательную жизнь последовательно изучавшего не историю государства, а историю русских. Причём в аспекте не этнографическом, а политическом.
Здесь надо сразу пояснить, что автор подразумевает под словом «нация» не особую этнокультурную общность (каковой русские, несомненно, являлись и являются), а общность этнополитическую — народ, выступающий как политический субъект с юридически зафиксированными правами. Нужно также оговориться, что в предлагаемой книге не обсуждаются проблемы этничности и её природы — биологической или социальной, на сегодняшнем уровне развития науки однозначного ответа на этот вопрос быть не может. «Нация — это пакет политических прав», — лапидарно формулирует современный политолог П. В. Святенков.
Ниже встречается у Сергеева ещё и такое определение:
... нация — это сообщество равноправных сограждан, объединенных одной культурой, а не общество сословного неравенства и культурной сегрегации.
Свои выводы Сергеев конспективно излагает уже во Введении:
Лишь при Екатерине II дворянство Российской империи получило фиксированные права — да и то лишь гражданские, а не политические, и именно после этого началось развитие русского национального самосознания в точном смысле слова. Но самосознанию этому прямо противоречили социально-политические институты империи, предназначенные, как и прежде, для обслуживания «автосубъектной и надзаконной» монархии. И только после революции 1905 г. в России началось строительство основ национального государства, оборванное мировой войной и захватом власти большевиками, восстановившими в новом обличье всё ту же надзаконную структуру власти. От этого многовекового наследства мы не избавились и по сей день.
Таким образом, русские в течение всей своей истории, за исключением краткого периода 1905—1917 гг., не являлись политической нацией. Они были и остаются «государевыми людьми», служилым народом, на плечах которого держались все инкарнации государства Российского — Московское царство, Российская империя, Советский Союз — и держится ныне Российская Федерация.
Уже здесь становится очевидно, что текст книги будет очень острым. И автор, оправдывая читательские ожидания, немедленно «добавляет перца»:
По точному замечанию грузинского философа Мераба Мамардашвили: «Россия существует не для русских, а посредством русских...» Взамен власть и её идеологическая обслуга кормит русскую «сивку» разного рода «возвышающими обманами». Перечень последних хорошо известен:
1. Русские — не конкретный этнос, а таинственный сверхнарод, не имеющий этнического содержания. Русский — прилагательное, а не существительное.
2. Русским не нужны материальные блага и политические права, они должны думать только о высокой духовности и о том, как выполнить свою вселенскую миссию — спасение человечества.
3. Русские — не хозяева России, а «раствор», скрепляющий её единство; не цель в себе, а средство для исполнения великих предначертаний начальства.
4. Что бы ни случилось, русские должны терпеть и молча сносить любые притеснения от начальства и иноплеменников — иначе всё рухнет.
5. Без строгого начальства с плёткой русские ни на что хорошее не способны.
Основная часть книги представляет собой рассказ о том, как дошли мы до жизни такой. Текст не «академичный», но весьма содержательный. Древнейший период, по необходимости, рассматривается конспективно, а с приближением к нашему времени детализация нарастает. Параллельно возрастает и количество цитат. Через некоторое время начинает даже казаться, что книга из цитат в основном и состоит, а текст самого Сергеева выполняет роль переходных мостиков между ними. Но такое суждение, конечно, несправедливо: Сергеев лишь отдаёт должное предшественникам и демонстрирует нам фактологическую базу своей концепции (что всегда лучше делать, конечно, с опорой на авторитет подлинных текстов, не искажая их пересказами). Однако к системе цитирования есть серьёзные претензии.
Во-первых, Сергеев злоупотребляет многоточиями внутри цитат, что приводит к некоторой модификации высказываний, а в ряде случаев выглядит прямо неприлично. Есть, например, прецедент, где многоточия окружают союз «а» («... А... если говорить серьезно,»). Здесь явно изнасилован синтаксис цитируемого источника.
Однако это ещё полбеды. Много хуже, что Сергеев принципиально не указывает источники (хорошо ещё, что приводит в скобках имена цитируемых авторов). В самом начале книги находим следующую декларацию:
Для «облегчения» текста и уменьшения его и так весьма солидного объема пришлось отказаться от сносок и ограничиться краткой историографической библиографией, куда включены только самые важные публикации, и полностью исключить гигантский перечень источников.
Такой подход к делу приходится квалифицировать как непрофессионализм. И не надо указывать мне прецеденты и объяснять, что очередного автора в очередной раз «изнасиловали» издатели, не желавшие увеличивать себестоимость книги за счёт многих десятков страниц, отведённых на совершенно бесполезный, с их торгашеской точки зрения, научный аппарат. В кругу профессионалов, овладевших ремеслом историка, некоторые понятия должны быть незыблемы. Нельзя попирать элементарные правила научной этики, даже если ты переквалифицировался в исторические публицисты. Напомню классику:
... Но когда некоторые читатели жалуются, что от любой строчки, одиноко чернеющей под текстом, у них туманятся мозги, когда некоторые издатели заявляют, что для их клиентов — конечно, отнюдь не таких сверхчувствительных, как они изображают, — сущая пытка глядеть на такую обезображенную страницу, эти неженки доказывают лишь свою неспособность понять даже элементарные правила научной этики. Ибо, не беря в расчет свободную игру фантазии, утверждение не имеет права появляться в тексте, если его нельзя проверить; и для историка, приводящего какой-то документ, указание на то, где его скорее всего можно найти, равносильно исполнению общеобязательного долга быть честным.
(Марк Блок. Ремесло историка. 1942 год)
Ещё одна неприятная черта авторского стиля (на этот раз, впрочем, вполне безобидная) — пристрастие к сокращениям. Киевская Русь у Сергеева — КР, Славянский комитет — СК, газета «Новое время» — НВ, так называемая «русская партия» позднесоветской интеллигенции — РП... Есть и другие прецеденты, всех не упомню.
Что касается не формальной, а содержательной стороны книги, то здесь единственным слабым местом является глава о КР (то есть, пардон, о Киевской Руси). И ведь автор прекрасно знал, на какую почву вступает!
Историография Древней Руси имеет парадоксальное сходство с актуальной российской политологией: и там, и там минимум достоверной информации и максимум головокружительно смелых концепций.
Да, историография Древней Руси — довольно топкое болото... но Сергеев туда всё-таки полез и, естественно, завяз. На протяжении целой главы нет буквально ни одного абзаца, который нельзя было бы оспорить; есть также несколько прямых ошибок. Ошибочно и главное концептуальное утверждение: «Ни о какой отсталости от Европы в ту пору не может быть и речи». Сей тезис свидетельствует о принципиальном непонимании автором всей ранней истории Руси. Я не считаю возможным обсуждать здесь сложные и узкоспециальные вопросы, но при случае автору свои замечания выскажу.
Вообще Сергеев принадлежит к числу тех удивительных авторов, которые способны задеть и огорчить решительно всех: и сторонников, и противников. Лично я выдвинутую им историко-политическую концепцию в целом разделяю, поскольку сам давно пришёл к сходным идеям и выводам; отсюда моя высокая оценка книги (несмотря на ряд указанных выше претензий). А вот принципиальным противникам его взглядов читать эту книгу будет трудно. Марксисты, коммунисты, интернационалисты, поклонники Ленина и Сталина, «патриоты-державники», «исторические оптимисты», пламенные борцы с «русофобией» и столь же пламенные борцы с нашим русским "комплексом национальной неполноценности" — вся эта пёстрая публика будет в ярости. Автора обвинят во всех смертных грехах.
Не советую читать эту книгу и романтически настроенным идеалистам, способным увидеть в революции 1917 года и последовавшей модернизации страны по-большевистски хоть что-то хорошее (на прозрение идеалистов надеяться не приходится, в лучшем случае их ждёт когнитивный диссонанс).
Не стоит читать эту книгу и евреям: там много для них неприятного. И при том такого, о чём знают в России все поголовно... но о чём принято умалчивать, «страха ради иудейска». Вот парочка характерных цитат:
По словам Дж. Хоскинга, евреи в 1920-1930-х гг. «в известном смысле... заняли место немцев в царской администрации как этническая группа, обладающая влиянием, непропорциональным своей долей в составе населения, что стало возможным благодаря их более высокому уровню образования и сильной преданности правящей системе» и, добавим, благодаря резкому неприятию русским большинством коммунистического режима. В контексте русской истории хорошо видно, что евреи стали очередной привилегированной нерусской этнокорпорацией, с помощью которой надзаконная верховная власть проводит в России свою заведомо непопулярную политику. Но, конечно, степень их политического и социокультурного влияния оказалась куда выше, чем у тех же немцев или украинских монахов. Евреи не просто заняли те или иные важные управленческие позиции, они стали важной частью русского социума, составив высший слой городского населения.
Важно отметить, что с середины 1960-х евреи перестали быть самой просоветской этнической группой населения, а параллельно вытеснению их из высших эшелонов политической элиты, напротив, сделались основой антисоветской оппозиции, что видно по их незаурядной активности в диссидентском движении. В годы перестройки евреи снова явились «проводниками модернизации», на сей раз капиталистической, подтверждая этим ещё одно пророчество Пришвина 1937 г.: «Положение толкача Кагановича никогда не удовлетворит еврея: рано или поздно он возвратит свой советский паспорт и потребует капитализма».
А вот комментарий огорчённого еврея, написавшего задолго до меня рецензию на книгу Сергеева (NB: «мамелюки» в нижеследующей цитате - эвфемизм для обозначения этнокорпорации, чуждой основной массе населения).
Автор осуждает евреев-мамелюков за то, что они были опорой советской власти в процессе её становления. В то же время он не одобряет того, что с середины 1960-х они стали «основой антисоветской оппозиции», а в годы перестройки — «проводниками модернизации, на сей раз капиталистической». Евреи, у Сергеева, всегда, как в анекдоте, виноваты: при советской власти — в том, что еврейка стреляла в Ленина, сейчас — в том, что не убила.
(Сергей Ефроимович Эрлих, историк и эссеист, автор пособий по русской истории для абитуриентов, директор издательства «Нестор-История»)
Если бы Эрлих решился возражать Сергееву всерьёз, он был бы вынужден отстаивать одну из трёх теоретически мыслимых версий: 1) когда евреи рьяно насаждали в России большевизм, это было хорошо и правильно, а вот с середины 1960-х они стали на ложный путь; 2) евреям не следовало рьяно насаждать в России большевизм, это был ложный выбор; а вот с середины 1960-х роль евреев в советском обществе становится позитивной; 3) евреи никогда и ни в чём не виноваты: всё, что они делают, в любых исторических обстоятельствах и во все времена — хорошо и правильно. Эрлих, как истый еврей, выбрал из этих трёх вариантов... четвёртый: шутку юмора. Но мне, как читателю его рецензии, совсем не смешно, и я остаюсь в полной уверенности, что за шуткой юмора скрывается версия 3.
Основное содержание рецензии Эрлиха — простой пересказ книги Сергеева, с минимумом комментирования: видимо, рецензент всё-таки хотел быть объективным. Но в самом конце не удержался и лягнул-таки оппонента, объявив его агентом тёмных сил, «эксплуататоров различного этнического происхождения». Значит, проняло! И нужно ли лучшее доказательство того, что Сергеев написал сильную, впечатляющую книгу?
Но всё-таки книга эта отнюдь не о роли евреев в русской истории. Книга о русских, об отсутствии у них на всём протяжении национальной истории политических прав. И надо быть Эрлихом, чтобы в упор этого не увидеть.
Написано без внешнего «блеска», но с «огоньком» и большим старанием. В нормальном национальном состоянии (или стремлении к нему, потому что при наличии развитой нации такая книга не потребовалось бы) этот труд стал бы бестселлером. А так, он скорее всего будет проигнорирован в «мейстриме». Поскольку захватчики «мейстрима» такого пропускать не хотят, а остальные настолько денационализированы, что просто не понимают о чем речь и в чем, собственно, пробелы, ища причины своих бедствий где угодно, но только не в слабости национального корня. Для них нациестроительство – это как снег для коренного жителя экватора в Африке. Государство у нас довлеет над людьми уродливо и страшно, но нормального государства в принципе быть не может, если нет оппозиции общества, то есть развитой гражданской и политической нации. В этом и «загадка» пресловутой «Русской Системы», а точнее: нерусской и антирусской Россия всегда была для русских мачехой, а часто злой и жестокой теткой. Наш народ выступал и выступает как «навоз для произрастания других народов» (совсем по Менделееву). Сергеев отрицает распространённый ныне миф о благости «старого порядка» в РИ. Многие нынешние проблемы до боли похожи на то, чем Россия уже болела «до революции». Просто болезнь еще больше усугубилась от отсутствия лечения государства национальными интересами. Да и то, что случилось сто лет назад, привело, конечно, к состоянию во много раз худшему, чем «до» - отсюда и «ностальгия булкохрустов». Но не могли быть столь велики ужасы революции, гражданской войны и террора без длительного предшествующего гниения. Точно так же постсоветский «беспредел» - это продукт разложения «совка», который многим тоже хотелось бы идеализировать и сохранить. Автор – историк, и основная часть книги посвящена безрадостному прошлому, причем, чем ближе к нынешним дням, тем конспективнее делается изложение. Постсоветский период Сергеев практически не трогает, хотя ясно, что ничего хорошего при таком «бекграунде» появиться не могло. И в прошлом, и в настоящем, и в будущем без упорного и успешного нациестроительства возможен только разрушительный радикализм с поражением и огромным ущербом для своей страны, по сути, предательство. Или – тупое долготерпение, которое рано или поздно все равно срывается в Смуту. В общем, без воплощения национальных идей (то есть идей просвещенного национализма) куда ни кинь – всюду клин. Но похоже, что момент(ы) был(и) упущен(ы). Во-многом, труд С.М.Сергеева перекликается с книгой В.и Т.Соловей «Несостоявшаяся революция», но звучит более пессимистично. Автор по убеждениям – национал-демократ. Но (если это когда-нибудь будет иметь практический смысл) я бы поменял порядок. И дело не в том, что «демократическое» важнее национального. Просто при наличии хоть какой-то демократии оно получает некоторый шанс на становление, а авторитаризм у нас всегда таков, что русское будет давиться (как во времена самодержавия или большевистской диктатуры). «Хотя бы не сажают», при том, что стоит обязательно ожидать (и 1990-е это наглядно показали) медийного и сопутствующего террора со стороны «толерастов». Есть ведь очень много кровно заинтересованных в нашей «бездомности» и общей «бесхозяйственности». Поэтому нельзя начать с «национал», хотя и бывают же национальные диктатуры, развивающий авторитаризм для развития. Мы опять приходим к тому, что вести разговор о РН бесперспективно в денационализированной (то есть культурно люмпенизированной среде), что и показали последние десятилетия и нынешнее маргинальное положение национал-демократов. Логичным выглядит сначала борьба за «общедемократические ценности», что дает хоть какой-то шанс, без того, чтобы поддаться на провокации брутальных решений. Впрочем, по тону книги и обстановке, в которой она появилось, видно, что шанс этот совсем невелик. «Сгнила прежде, чем созрела».
Грамотная и самостоятельная книга. Показывает место политической нации как необходимого аспекта прогресса и пагубные последствия отсутствия политической нации - невозможность "закрепления достижений" и постоянный риск кризисов и крахов.
Странное ощущение оставила у меня данная книга и прежде всего смущает, что автор, заранее озвучив свою позицию, тщательно выстаивает доказательную базу, словно подбирая лишь подходящие ему примеры, и не касается ничего, что не вписывалось бы в его трактовку. Ангажированность писателя не оставляет простора для размышления, особенно это мешает, если читатель мало знаком с описываемыми моментами истории и собственного мнения о происходящих событиях не имеет, поэтому-то его, как послушного бычка, ведут в заданном направлении. А направление это весьма безрадостно, ведь, по мнению С.М. Сергеева, практически вся история русского народа - это летопись бесправия на фоне привилегий европейских народов и даже тех национальных меньшинств, которые входили в состав Российского государства. Ведь Российская империя была «колонией наоборот», когда окраины жили лучше центра, когда на русскую нацию ложились все тяжести войн, налогов, крепостного права, а присоединенным территориям часто оставляли множество свобод и прав, «задабривая» новых подданных. С установлением советской власти ситуация стала еще хуже, ведь применялась «положительная дискриминация», коренизация народов и взращивание национализма, так что, на взгляд автора, распад СССР - это не неудача советской власти, а как раз тот закономерный итог, именно к подобному результату и должна была привести национальная политика партии.
Причина этого настоящего нациестроительного «бума» состояла в том, что большевики, с одной стороны, старались во что бы то ни стало удержать в качестве плацдарма мировой революции как можно большую территорию, а с другой – сделать управляемую ими страну объектом притяжения для потенциально к ней могущих присоединиться других народов. Для этого они не просто шли на максимальные уступки национальным движениям, а шли на опережение последних, стремясь их возглавить и тем самым взять под контроль.
Советский Союз, таким образом, стал удивительной «фабрикой по производству наций», и в этом смысле его распад был «абсолютно закономерным явлением… процесс создания нации неизбежно приводит к постановке вопроса о ее суверенитете и независимости. Только добившись их, нация реализует себя, оформляется как полноценный nation-state. Распад СССР не был приостановкой, и тем более завершением действия „советской“ фабрики наций, а наоборот – ее победой, ее утверждением: с конвейера сошла основная партия новоиспеченных национальных государств… Можно даже сказать, что декабрь 1991 г. – не поражение Советского Союза, а его победа, победа заложенных в нем принципов, всего его механизма. СССР распался не из-за того, что был неэффективен (как это нередко пытаются представить). Наоборот, он распался именно из-за своей эффективности как мультинационалистического образования» (О. Б. Неменский).
Мечта любого националиста – создание национальной элиты (бюрократической и культурной) – сбылась за весьма короткий срок для множества народов СССР, благодаря усилиям правивших в Кремле интернационалистов.
Для судьбы русского национального проекта, в то время забитого и, по сути, поставленного вне закона, принципиально важна массированная украинизация Украины, окончательно откалывавшая от «большой русской нации» ее вторую по значению часть. В 1926 г. пленум ЦК Компартии Украины объявил украинизацию «одним из способов построения социализма». Уже к этому году делопроизводство в УССР было украинизировано на 65 %. В 1930 г. на украинском языке издавалось 84,7 % журналов и 80 % книг. К 1933 г. 89 % учащихся начальных школ учились на украинском языке. В 1924 г. в Киев из эмиграции было дозволено вернуться одному из столпов украинского национализма М. С. Грушевскому.
Кадры культработников формировались в значительной степени из рядов националистически настроенной украинской интеллигенции, благодаря чему был создан настоящий культ Шевченко. Украинизации подверглись и некоторые русские регионы – например, Кубань и Курская область. После 1933 г. «тотальная украинизация была отменена, но и русификация Украины не началась» (Т. Мартин). В 1946 г. 70 % секретарей горкомов и райкомов КП(б)У были украинцами. Приблизительно ту же цифру видим и в 1964 г. Самостоятельность украинской национальной культуры никогда не ставилась под сомнение.
21 августа 1923 г. был создан Союзно-республиканский дотационный фонд СССР, средства из которого предназначались для экономического и социального развития кавказских, среднеазиатских и других союзных республик, включая Украину.
Фонд формировался за счет РСФСР, но последняя из него ничего не получала. При этом, в отличие от РСФСР, в бюджеты союзных республик полностью зачислялись сборы налога с оборота (один из основных источников бюджетных поступлений) и подоходный налог. Уже в 1924–1925 гг. доля средств центра, скажем, в бюджете Туркмении составляла 90 %, а Украины – более 60 %. Опубликованные отчеты Минфина СССР за 1929, 1932, 1934 и 1935 гг. показывают, что в указанные годы Туркменистану в качестве дотаций было выделено 159,8 млн руб., Таджикистану – 250,7, Узбекистану – 86,3, ЗСФСР (в ее состав до 1936 г. входили Грузия, Армения и Азербайджан) – 129,1.
В 1975 г. РСФСР могла оставить себе 42,3 % налога с оборота, в то время как Азербайджан – 69,1, Грузия – 88,5, Армения – 89,9, Таджикистан – 99,1, Киргизия – 99,2, Казахстан и Туркмения – 100.
По данным председателя Совета министров РСФСР в 1990–1991 гг. И. С. Силаева, в течение всех лет советской власти Россия ежегодно выплачивала союзным республикам, включая и Прибалтийские, около 30 % своего годового бюджета – 46 млрд руб. в год.
Производство на душу населения в РСФСР было в 1,5 раза выше, чем в других республиках, а потребление в 3–4 раза ниже, чем в Грузии, Армении, Эстонии. Даже на закате советской эпохи, занимая первое место по промышленному производству, РСФСР по душевому доходу стояла только на 10-м месте среди 15 «братских республик».
РСФСР отдавала «младшим братьям» «свой самый драгоценный капитал – высококвалифицированных специалистов. В 1959 г. за пределами России находилось 16,2 млн русских, в 1988 г. – 25,3 млн. За 30 лет их численность увеличилась на 55,5 %… Представители российской диаспоры (в национальных республиках) создавали значительную часть их национального дохода. Например, до 1992 г. 10 % русского населения Таджикистана производили до 50 % внутреннего национального продукта» (В. Г. Чеботарева).
По данным Г. И. Литвиновой, в 1951 г. смоленский колхозник за один трудодень мог получить 890 г зерна и 17 коп., эстонский – 1 кг 830 г зерна и 1 руб. 50 коп., а таджикский – 2 кг 40 г зерна и 10 руб. 05 коп. Стоимость валового сбора продуктов растениеводства за один трудодень по закупочным ценам в Центральной России в 1950-х гг. была в 10 раз ниже, чем в Узбекистане, и в 15 раз ниже, чем в Грузии.
При этом книга легко написана, тут приводится множество интересной информации. Подробнее всего автор сосредотачивается на XIX веке, рассказывает о ярких политических деятелях, приводит подробные цитаты из их сочинений. Но начинается повествование с заселения Восточно-европейской равнины в VI-VIII вв, рассказывается о правящей элите государства и о ее этнической принадлежности, о религиозном, экономическом и правовом единстве Киевской Руси, о сельском и городском населении, о том, какой была власть в те времена. Сергеев приводит данные, что отмечалась тройственность верховной власти, сочетающая монархическую, аристократическую и демократическую, т.е. князь, боярская дума и вече. Но все меняется после монгольского нашествия, следствием которого было разительное изменение отношений властей и подданных, вместо европейской национальной демократии, «духа свободы» возобладал азиатский принцип полного подчинения индивида государству. Тут автор вступает в спор с «евразийцами», называя евразийскую концепцию русской истории умственным вывертом и набором вздорных лозунгов, а идею «о великом благе, которое принесли русским монголы» - вымороченной.
Но причины радоваться тому, что в пору, пока западные христиане копили богатства, строили соборы и множили университеты, наши предки напрягали все силы для того, чтобы сначала сносить, а потом сбрасывать монгольское ярмо, – здравому рассудку решительно неясны. Само по себе воспевание какого бы то ни было чужеземного господства, то есть потери национальной свободы, есть психологическое (и логическое) извращение.
Но дифирамбы в честь господства иноплеменников, находящихся на более низкой ступени развития и, следовательно, по определению, не способных взамен утраты независимости подарить порабощенным более высокий уровень цивилизации, иначе как мазохистским сладострастием не назовешь. Никакой европейский народ не пережил ничего сравнимого с монгольским игом – торжеством кочевников над земледельцами. Даже турецкое владычество в Греции и юго-славянских странах в этом смысле смотрится предпочтительнее. Не говоря уже про «арабизацию» Испании, о чем афористически точно написал Пушкин: «Татаре не походили на мавров. Они, завоевав Россию, не подарили ей ни алгебры, ни Аристотеля».
Но опять-таки здесь не прямое влияние – Орду Москва не копировала, – а косвенное. Будучи ханскими ставленниками, московские князья могли не искать для себя опоры в русском обществе, полномочия же, даваемые им ханами, были огромными. Сам же характер ханско-княжеских отношений скорее напоминал подданство, чем вассалитет: ярлык на великое княжение у его обладателя могли отнять и передать конкуренту; князей нередко убивали в Орде без всякого суда; формы почтения по отношению к монгольским владыкам были крайне унизительны, с точки зрения европейско-христианского мира, к которому, как мы помним, Русь еще недавно принадлежала. Как писал еще Н. М. Карамзин: «Внутренний государственный порядок изменился: все, что имело вид свободы и древних гражданских прав, стеснилось, исчезло. Князья, смиренно пресмыкаясь в Орде, возвращались оттуда грозными властелинами, ибо повелевали именем царя верховного».
Также монгольское иго разорвало связи между Восточной и Западной Русью, западные земли были завоёваны Литовским государством, начался социокультурный раскол между прежними частями «Русской федерации». Демократические традиции Киевской Руси сохранились и развивались в северных республиках – Новгороде, Пскове и Вятке, но силу набирало Московское Княжество, утвердившее ничем не ограниченную власть правителя как новый принцип русского бытия, который продолжается до сих пор, сколько бы от него не открещивались «ни Петербург, ни Советы».
Он не просто верховный правитель, он, как типичный восточный деспот – верховный собственник. Он ощущает себя не просто главным, а единственным политическим субъектом на Руси.
Данная власть, неограниченная никакими нормами, по мнению автора, не имела аналогов среди европейской монархии XV-XVI вв.
Итак, главное новшество, внесенное Москвой в русскую историю, – «не ограниченная никакими нормами» власть великого князя/царя. Именно отсюда берет истоки феномен «русской власти» – «автосубъектной и надзаконной», не имеющей «аналогов ни на Западе, ни на Востоке», ибо «на Востоке, будь то Япония, Китай или Индия, власть тэнно/ сегуна, хуанди или султана была ограничена – традицией, ритуалом, обычаями, наконец, законом», а на Западе даже «власть абсолютных монархов ограничивалась правом, на котором строился весь… порядок: король, даже если речь идет о Франции XVII–XVIII вв., считающейся модельной абсолютной монархией, мог менять законы (хотя и это было вовсе не так просто), но он должен был им подчиняться» (А. И. Фурсов).
Тем более ничего близкого мы не видим среди европейских монархий XV–XVI вв. В Англии действует Великая хартия вольностей (1215), по которой король не имел права устанавливать налоги и повинности без согласия представителей сословий, с конца XIII в. регулярно собирается двухпалатный парламент. В Священной Римской империи – Золотая булла (1356), признававшая суверенитет курфюрстов – вассалов императора в их владениях. В большинстве германских княжеств объявление войны и заключение союзов их правителями делалось только с санкции сословий – духовенства, дворянства и бюргеров. В Швеции Вольная грамота (1319) закрепила взаимные обязательства короля и знати, там действовал сейм с очень широкими полномочиями: «Ни одна война не может быть объявлена и ни один мир не может быть заключен иначе, как с согласия сейма – стереотипные фразы, встречающиеся на каждом шагу в шведских законах и сеймовых постановлениях» (В. Н. Латкин). Польша (а затем и Речь Посполитая) и Венгрия (до вхождения в империю австрийских Габсбургов в 1687 г.) были избирательными монархиями, где законодательная власть находилась в руках сейма...
Во Франции, где королевская власть была очень сильна, на заседании Генеральных штатов в 1484 г. один из депутатов произнес такую речь: «…короли изначально избирались суверенным народом… Каждый народ избирал короля для своей пользы, и короли, таким образом, существуют не для того, чтобы извлекать доходы из народа и обогащаться за его счет, а для того, чтобы, забыв о собственных интересах, обогащать народ и вести его от хорошего к лучшему. Если же они поступают иначе, то, значит, они тираны и дурные пастыри… Как могут льстецы относить суверенитет государю, если государь существует лишь благодаря народу?» Речь эта, по свидетельству современника, «была выслушана всем собранием очень благосклонно и с большим вниманием». И хотя как раз с конца XV в. значение ГШ резко падает (но тем не менее они продолжают спорадически собираться до начала XVII в.), в ряде областей не прекращали успешно действовать местные штаты, а провинциальные верховные суды – парламенты имели право приостанавливающего вето на королевские указы. «Франция – это наследственная монархия, умеряемая законами», – писал в XVI в. один из видных французских юристов. Феодальная вольница отошла в прошлое, но некоторые аристократы вплоть до эпохи Людовика XIV легко становились в смутные времена вполне самостоятельными политическими субъектами со своими армиями.
Писатель определяет московское самодержавие как произвол, когда подданные становятся рабами, а государь беспрепятственно распоряжается жизнью и имуществом любого из них. Сергей Михайлович не только расскажет об опричнине, но и о многотысячных переселениях подданных с места на место при Иване III, Василии III, царе Фёдоре Иоановиче и других правителях. Будет тут повествование и о Смуте, когда ослабла самодержавная власть и русское общество смогло объединиться для успешного ополчения, когда появились Советы делегатов, образовалась успешная система административных учреждений – все это является примером способности русской нации к самоуправлению без необходимости в самодержавии. Можно долго рассказывать об этой части книге, так как не менее интересно писатель повествует о «костоломной» политике Петра I и о засилии иностранцев в правительстве, ведь традиционно монархия предпочитала опираться на верную лично ей «этнически разношёрстую элиту», особенно немцев и поляков.
Самое удачное время для русской нации, по мнению историка, это начало ХХ века, когда активно начали структурироваться оппозиционные монархии элементы, появилось множество партий, народных объединений, боровшихся за свои права, когда городское население показало большие способности к самоорганизации. Появившиеся после революции 1905 года манифесты Николая II о Государственной Думе, о гражданских свободах и неприкосновенности личности были шагом к тому, чтобы народ действительно участвовал в политических процессах, чтобы появился контроль общества над самодержавием, хотя «судьба новорожденной нации висела на волоске». «Хозяин земли русской» вовсе не собирался менять стиль управления государством, поддерживаемый многочисленной бюрократией и правыми политическими организациями, при этом в стране зашкаливал революционный террор, продолжались стачки и крестьянские восстания, жестоко подавляемые с помощью армии, а либералы, вместо того, чтобы стать политическим центром, сместились «влево».
Причиной столь сильной нестабильности государства автор называет отсутствие среднего класса, эту проблему и пытался решить своими реформами П.А. Столыпин, но у страны не было «20 лет покоя», необходимых для успеха его начинаний. Первая мировая война, хотя и способствовала значительному национальному подъёму и единению нации, привела к массовым антинемецким настроениям, борьбе против немецкого засилья не только в армии, но и среди правительства, а результатом стало свержение самодержавия.
Часть книги, посвященная СССР, самая короткая, автор галопом пробегается по некоторым социальным моментам жизни русского населения. Основные вопросы - это то, что власть не была народной, что коммунистическая партия противостояла русскому большинству, а изначально вообще вели себя как оккупанты и, конечно, не обошлось и без темы засилья евреев среди управленческой верхушки. Писатель опровергает идею о том, что пороки советского периода можно оправдать индустриализацией, не только потому, что промышленные революции в Германии и в Японии удалось провести без тысяч расстрелянных и миллионах заключённых, но и потому, что достижения связаны почти исключительно с военно-промышленным комплексом, а в гуманитарных науках и социальном секторе был «страшный провал». Сергеев описывает, что частная собственность и политическая демократия отсутствовали, советское общество было ярко выраженным сословным, при этом социальная мобильность хотя и выросла, но не отрицала саму сословную суть, а доходы и привилегии разных слоев общества были весьма контрастны.
Возможно, из-за сжатого объёма этой главы или же из-за личных причин автор тут весьма пристрастен (похожее ощущение было ещё от главы, посвящённой Ивану Грозному). Историк даже вводит тут личную оценку Сталина, высказанную дедом Сергея Михайловича
Хорошо помню, как мой родной дед по материнской линии Никита Пафнутьевич Сердцев (1912–1992), московский слесарь, перебравшийся в столицу из калужской деревни аккурат во время коллективизации, неполиткорректно величал «отца народов» «Еськой чернож.пым».
так что не удивительно, что в подобном ключе подается важная часть нашей истории (еще не могу не упомянуть другое яркое высказывание писателя
При этом надо учесть, что большинство из деятелей – не евреев входили в состав руководства своих Союзных республик, тогда как у евреев на территории СССР никогда не было своего национального образования (не считать же таковым убл.дочную Еврейскую автономную область) (действительно, евреи в ней насчитывали не более 0,6 % жителей. – С. С.)».
)
Так что, подводя итог, книга интересна для изучения, но во время чтения меня не покидало ощущение, что автор показывает поднимаемый вопрос лишь с одной точки зрения, уж слишком ровно выстаивается его концепция о вечно-бесправном русском народе.
автор данной книги по видимому взвалил на себя непосильный труд выбрав тему которую он ни по своему образовательному уровню ( кандидат исторических наук если я не ошибаюсь) ни профессиональному ни по интеллектуальному осилить не в состоянии ( что делать не всем дано быть Ключевскими, Нартовыми и Тарле) данная книга отлично подойдет для затыкания пустых мест на книжных полках, подставок под горшки с цветами и убийства больших жирных мух ( 740 страниц это не шутка)
«Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия» kitobiga sharhlar, 8 izohlar