Kitobni o'qish: ««Заказ» невыполним»

ПРОЛОГ

2002 год

Бронетранспортер с трудом одолевал подъем.

Склон горы был местами настолько крут, что казалось, преодолеть его вообще никакому транспорту не по силам. Тем не менее БТР упрямо взбирался в гору, придавливая тяжелыми колесами редкие кусты, покрывающие весь склон. Переезжая крупные камни, он неуклюже задирал одну сторону, но переваливался через преграду и двигался выше с тем же непоколебимым и тупым машинным упорством.

Новая автоматная очередь ударила коротко и звучно, и еще более звучно прозвенели три пули, задев лобовую броню башни бронетранспортера, ничуть не затормозив его движения. Следующая такая же короткая очередь была предназначена одному из передних колес, но пулестойкая резина тоже выдержала удары без проблем. Бронетранспортер упрямо лез и лез кверху, не боясь автоматов. И даже сам пошевелил крупнокалиберным пулеметом, словно отыскивая цель, но ее стрелок БТРа не видел, и потому пулемет молчал.

Больше автоматы не стреляли. И вообще, кроме тугого и тягучего звука двигателя БТРа, ничего слышно не было. Чуть в стороне так же взбирались в гору еще несколько бронетранспортеров. И по ним никто не стрелял. Война получалась странной…

* * *

Эмир Джамбулат Гарсиев был слишком велик ростом, чтобы хорошо прятаться. Ему еще и было трудно сгибать спину, чтобы за кустами скрываться – не так давно во время отступления с места засады на федеральной дороге мина разорвалась за спиной, и совсем бы не выжить эмиру, если бы не большой камень. Он осколки на себя принял как раз в том направлении, где они должны были в спину Джамбулату попасть. Но сам камень взрывной волной сорвало, и он ударил эмира в позвоночник. Джамаат своего эмира не бросил. Несли на сооруженных наскоро носилках. И сумели оторваться от преследования «волкодавов» из спецназа внутренних войск. Три дня Джамбулат отлеживался, и уже вторую неделю не мог наклониться. Контузия вроде бы небольшая, а надолго лишила эмира боеспособности. А тут, как назло, уже спецназ ГРУ обложил остатки джамаата со всех сторон…

Спецназовцы сами подставляться под выстрелы не хотели. Нашелся предатель, сообщивший, что все три гранатомета джамаата остались без зарядов, и потому их пришлось бросить в кустах на окраине села. Зачем таскать с собой бесполезную тяжесть, если стрелять нечем. А об этом в маленьком горном селе, в которое утром вошел спецназ, знали все. Кто-то удержать язык за зубами не сумел. И даже направление, которым повел своих бойцов эмир Гарсиев, показал. И потому, собрав уже данные разведки, окружали боевиков бронетранспортерами, которые ручной гранатой, как и автоматной очередью, не прошибешь. Собирались без потерь обойтись, и, кажется, обходились…

Джамбулат лучше других знал, что отходить им в этот раз, можно сказать, некуда, а серьезный бой принимать сложно, потому что в живых осталось только шестеро, включая самого эмира и его сына-подростка. Правда, Таймасхан воевать начал с девяти лет, а к пятнадцати уже приобрел опыт испытанного бойца. А что касается умения стрелять из пистолетов сразу с двух рук и предельно точно, так Джамбулат не только в своем джамаате, он вообще никогда не видел ничего подобного. Казалось, что сын совсем не прицеливается, а пули летят не туда, куда их ствол направляет, а куда глаз и мысль Таймасхана покажут. И при этом стрелял удивительно быстро. Так что, Таймасхана, несмотря на то, что он вообще не носил с собой автомат, можно было считать полноценной боевой единицей, чего нельзя было сказать о самом эмире Джамбулате Гарсиеве, который после контузии знал только два положения – лежа, как бревно, или стоя, как телеграфный столб.

Тем не менее, воевать приходилось, и Джамбулат чувствовал, как крошатся у него зубы, когда он сжимал их от боли в спине при каждом, самом простейшем движении. У него хватило бы мужества встать прямо и так принять бой, а потом и смерть, чтобы избавиться от мучений, как может избавиться от них настоящий воин, не желающий больше отступать. Джамбулат не боялся смерти. Но это значило бы выдать местоположение остатков джамаата, поскольку все бойцы сконцентрировались возле своего эмира. И потому приходилось пригибаться и приседать, хотя и держа при этом корпус с максимально допустимой прямотой.

Стрелять было бесполезно… Каждая очередь может выдать месторасположение джамаата. А толку никакого, потому что автоматная пуля бронетранспортер никогда не пробьет. Это понимали все, но нервы не у всех были одинаковые, и несколько очередей прозвучали даже тогда, когда стало ясно, что за бронетранспортерами не рассыпалась веером пехота.

Остатки джамаата отступали в сторону единственного спасительного прохода. Правда, он предполагал небольшой, но совершенно открытый подъем по крутой скале в местности, полностью простреливаемой, чтобы потом по скрытой от постороннего глаза расщелине выбраться на плато и двинуться к перевалу, за которым уже никто не сможет бойцов найти. Но короткий этот подъем, к несчастью, предстояло не пройти – там уклон горы градусов в семьдесят, не меньше – по нему необходимо было взбираться, отыскивая для рук и ног трещины в скалах, подтягиваться и медленно карабкаться. Если спецназовские БТРы уйдут в сторону – подняться можно. Никак не успеют они среагировать и подоспеть, чтобы расстрелять беглецов из пулеметов. Если не уйдут, то каждый, кто будет по скале поднимать, станет великолепной, как в учебном тире, мишенью.

Но для самого эмира Джамбулата Гарсиева спасения уже не существовало. Он просто физически был не в состоянии подняться по скале, чтобы дальше уйти в расщелину, хотя именно он привел к этому месту своих бойцов. И вел он их, зная, что сам подняться не сможет – спина не позволит. Но себе он отвел роль, достойную эмира – Джамбулат должен был прикрывать отход остальных. Прикрывать до конца, не допустить быстрого преследования, пока джамаат не пройдет через расщелину. Это он сделать мог…

* * *

– Я – «Казак»… – вышел в эфир капитан Судоплатов. – Вижу их… Они к расщелине направляются. Поджимайтесь туда с разных сторон, зажимайте, не дать никому уйти. Огонь на поражение, как только полезет первый…

Командир роты стоял внизу, в густых кустах у подошвы горы, где занял позицию с двумя взводами, рассыпавшимися редкой цепью, и в бинокль просматривал преследование джамаата Гарсиева. Снизу ему видно было лучше, чем из смотровых щелей бронетранспортеров. Он не хуже самих бандитов знал местность, потому что проводил здесь уже вторую операцию за достаточно короткий период, и ему было хорошо известно о существовании прохода, но и о сложности подъема к расщелине тоже знал. Поэтому был уверен, что никто из бандитов уйти не сможет.

Уничтожение джамаата Гарсиева для капитана Судоплатова было делом чести, потому что месяц назад именно этот джамаат взорвал на горной дороге бронетранспортер с отделением солдат из роты капитана, а потом в коротком бою, перед тем, как отступить, уничтожил трех солдат и двоих ранил. И целый месяц Андрей Вячеславович собирал информацию о самом Джамбулате Гарсиеве и местах обитания его джамаата. Неделю назад чуть было не удалось накрыть бандитов в лесном урочище, но тогда получилось уничтожить только шестерых, а еще шестеро во главе с самим эмиром смогли уйти. Но теперь, прижатым к скалам и обессиленным преследованием, бандитам деться было некуда.

Судоплатов знал, что пленных в таких ситуациях лучше не брать, потому что эти пленные потом объявляются в новой банде. И потому приказ был категоричным: огонь вести на уничтожение…

– А если, товарищ капитан, не полезут? – спросил из одного из БТРов лейтенант Локтев.

– У них есть выбор?

– Есть… По кустам спуститься… Нам их видно будет, только если переедем…

– А я здесь для чего? И для чего я машины без прикрытия выпустил? Пусть спускаются… – согласился капитан Судоплатов.

– Здесь у нас крутизна сплошная. Мы развернуться не сможем… Будем разворачиваться, можем кувыркнуться… Почти наверняка кувыркнемся, мне механик говорит…

– Не надо, пожалуй… Будете задним ходом спускаться. До более пологого места…

– Есть, спускаться задним ходом.

– Но не сразу… Они могут рискнуть полезть под обстрелом. Джамбулат парень рисковый…

– Мы дождемся…

* * *

Рисковый парень эмир Джамбулат Гарсиев при любом раскладе дальнейших событий не видел для себя варианта, чтобы остаться в живых. Если все полезут в расщелину, как он им прикажет, ему туда дороги нет. Если все будут отступать перед спецназовским бронетранспортерам, то опять кем-то необходимо пожертвовать, чтобы отвлекать внимание и вызывать на себя огонь. Это даст возможность спастись другим. Джамбулат правильно рассчитал, что при крутизне склона бронетранспортеры, ползущие кверху, развернуться здесь не рискнут, иначе просто перевернутся и покатятся, теряя при переворачивании колеса. Значит, они будут спускаться на задней скорости. А это, естественно, означает и отсутствие обзора, и медленный спуск. Можно при этом уйти. Можно… Но кто-то должен будет задержать здесь, наверху, спецназовцев. Хотя бы на несколько минут. И этот кто-то – как сам эмир решил – самый малоподвижный, то есть, он сам.

Конечно, как опытный полевой командир, Джамбулат Гарсиев предполагал, что и внизу выставлен заслон, через который придется прорываться с боем. Это для него тем более недоступно. Прорыв – это передвижение сначала ползком, но предельно быстро, потом бегом, и опять – предельно быстро. С его контуженной спиной это невозможно.

И выход только один – вызвать огонь на себя и дать возможность оставшимся прорваться…

При этом Джамбулат вовсе не собирался выглядеть героем. Он просто рассуждал здраво и рационально, как всегда, с тех пор, как стал эмиром. Он всегда был хорошим эмиром, и знал это. О своих бойцах Джамбулат всегда заботился больше, чем о себе самом и о собственном сыне, и все в джамаате относились к эмиру с уважительным почтением и готовы были пойти за ним куда угодно, как не пошли бы за большинством эмиров бойцы других джамаатов. И Джамбулат ценил такое отношение. И сейчас он намеревался поступить в полном соответствии со своими принципами.

Было ли ему жалко расставаться с жизнью? Сейчас он об этом не думал, но, бывало, думал раньше, сидя где-нибудь у небольшого потайного лесного костерка. Джамбулат пошел воевать за идеалы, которые когда-то были многообещающими. Но вскоре разочаровался. Но обратной дороги у эмира Гарсиева не было, и все последние годы он даже не знал, за что воюет. Те, кто войну начинал, обросли деньгами и связями и хорошо устроились где-то за границей. Его за границей никто не ждал, да и не хотел он никуда уходить со своей земли. Он очень устал от бесконечной войны, в которую втравил и собственного малолетнего сына. Иногда возникала мысль о том, чтобы в разгар боя встать в полный рост, и тогда вся усталость пройдет. И уже не будут мучить сомнения о смысле жизни и о бесцельно потраченных лучших ее годах. Только мысль о сыне, о том, что Таймасхан, хороший боец, но нисколько не приспособленный к мирной жизни человек, останется совсем один, сдерживала Джамбулата.

Но теперь его уже и эта мысль сдержать не могла, потому что, вызывая огонь на себя, он спасал не только бойцов джамаата, но и собственного сына. А горец в пятнадцать лет уже взрослый человек, но сумеет за себя постоять. Да и друзья помогут ему не пропасть, не сгинуть в небытие, не стать подлецом. В джамаате все относились к Таймасхану по-дружески. Нет, не бросят его… Не пропадет сын эмира, пока жив будет хотя бы один из бойцов джамаата…

Вместе с Таймасханом на прорыв пойдут четверо. Четверо – это сильная поддержка. И Джамбулат Гарсиев надеялся на своих бойцов…

* * *

– «Казак», я – «Разлив»… – сказал лейтенант Локтев. – Я не вижу их…

– Я – «Казак», – отозвался капитан Судоплатов, не отрываясь от бинокля. – Смешно признаться, но я их тоже потерял. Знаю, где вошли в кусты, знаю, где должны выйти, но не выходят, хотя должны были бы уже два раза успеть.

– Пора добывать бинокль с тепловизором, товарищ капитан… Мне в прошлом месяце чуть было не подвернулся, да младший сержант Васильченко перестарался – очередью вместе с бандитом весь бинокль покрошил. Что делать будем?

– Продолжать движение. Бронетранспортерам сходиться к месту подъема в расщелину. Я всем в карте точку обозначил. Больше им идти некуда… На всякий случай, правому и левому флангу занять позицию у подножия скал. Десантироваться и рассредоточиться. Остальным стягиваться к точке…

– Понял, товарищ капитан. Есть, продолжать движение.

– Ермаков! – уже прикрыв микрофон рукой, крикнул капитан в сторону.

– Я! – из кустов отозвался старший сержант Ермаков, один из снайперов роты.

– Пошарь через прицел… Не видишь их?

У снайпера была простейшая СВД¹, принципиально не имеющая другого прицела, кроме ПСО-1, а такой прицел способен лишь на просматривание инфракрасной цели в темноте и без помех в виде тумана, дыма, кустов и прочего. В принципе, это почти настоящий тепловизор, он может помочь, потому что инфракрасное свечение отдельными кусками можно уловить и через кусты. Пусть это будет и не определение цели, в которую можно произвести точный выстрел, но это все равно будет обнаружение противника. А капитану пока требовалось только это.

Снайпер долго что-то высматривал.

– Есть, товарищ капитан… – сказал наконец. – В тех же кустах, куда ушли.

– Сколько человек?

– Мне трудно сказать. Они тесно сидят. Но я не думаю, чтобы там их батальон дожидался… Похоже, как было шестеро, так шестеро и осталось. По крайней мере, в стороне никто не светится. Я бы нашел, если что.

– Продолжай наблюдение, – приказал Судоплатов и убрал руку с микрофона. – «Разлив», слышишь? Я – «Казак»…

– Я – «Разлив». Слышу нормально.

– Там они, в кустах, полным составом. Продолжайте движение. Но фланговые машины – приказ прежний. Заблокируйте обе стороны… Прорыв может пойти в любую сторону.

– Лучше бы, на скалу полезли – высказал пожелание лейтенант.

– Лучше бы, – согласился капитан. – Еще лучше бы, если б друг друга перестреляли… Работаем! И не отвлекаемся на болтовню. И поторопитесь. Они уже недалеко от скалы. Можете издали не достать их, когда полезут… Ермаков!

– Я!

– Тебе скалу видно хорошо?

– Место подъема полностью простреливается. Можно без бронетехники обойтись.

– Нормально. Контролируй ситуацию.

– Есть, контролировать ситуацию. Они, кстати, уже пошли дальше.

* * *

Джамбулат Гарсиев нашел на склоне большое овальное углубление, в котором была достаточно высокая и широкая скала, прикрывавшая его от преследующих джамаат бронетранспортеров. И за скалой, спрятавшись, эмир с наслаждением выпрямился, позволяя своей измученной спине отдохнуть перед очередным рывком через кусты. Он поставил к камню стволом кверху автомат и помассировал позвоночник в районе поясницы, где оседала основная боль, сразу двумя руками. Когда сильно давишь на позвоночник и на крестец пальцами, боль из острой становится тупой и ноющей, долгой, но не такой стреляющей. Такая боль легче переносится и позволяет двигаться. И эмир давил пальцами что было силы. Такого массажа должно хватить минут на десять дальнейшего активного передвижения, не больше. Но десяти минут должно хватить, чтобы добраться до скалы, которую предстоит преодолеть бойцам. А бронетранспортеры не должны успеть, слишком крут для них подъем, слишком медленно они ползут. Конечно, пулеметы могут стрелять и издали, но прицельность огня совсем иная, нужной заградительной плотности не создается. Тем более, если стреляют в движении. А останавливаться бронетранспортеры не будут. Можно и нужно успеть уйти. А потом сам Джамбулат останется и не даст спецназовцам сразу броситься в преследование. Пусть расщелина и извилистая и не простреливается по всей длине, но быстрое преследование опасно. Хоть на какое-то время задержать спецназ он сумеет.

Джамаат остановился на короткий отдых рядом со скалой, бойцы присели на корточки. Ждали эмира. усиленно разминающего спину. Конечно, можно было бы попросить сына или кого-то из бойцов сделать массаж. Но это, во-первых, общая задержка и потеря времени, во-вторых, будет унижением мужского достоинства бойца, к которому с такой просьбой обратишься. Массажист – это не воин. Массажист – это обслуживающий персонал. Так считал Джамбулат. И потому даже сына не просил о помощи.

– Эмир, – позвал Хамзат, самый возрастной и опытный из оставшихся в живых бойцов группы. – Послушайте сами…

Хамзат не сразу сказал, что хотел. Он дождался, когда Джамбулат самомассаж закончит и возьмет автомат в руки. Это врожденная деликатность, свойственная сильным людям. Сила не в грубости, как всегда учил эмир своего сына. Сила в уважении своей и чужой силы. Сдержанно уважать следует и друга, и врага, и тогда сам будешь сильным. Хамзат был сильным.

Джамбулат шагнул ближе, и для этого пришлось слегка пригнуться. Боль в спине ощутилась сразу и заставила окаменеть лицо. Окаменеть, но не сморщиться, не изобразить гримасу.

– Что?

– Звуки… Двигатели… Отсюда все машины не видны, но они, мне кажется, приближаются. Со всех сторон идут сюда. Может, нас видят?

– Кусты густые… – в сомнении подсказал другой боец, Алхазур.

Алхазур, в отличие от Хамзата, всегда был слишком легкомысленен, больше надеялся на свою удачливость. А это когда-нибудь может подвести.

– Они могут знать проход? – спросил Джамбулат.

– Пару месяцев назад джамаат Аламкажаева здесь же расстреляли, – сказал Батырбек, еще один боец джамаата, только чуть постарше Таймасхана, пронырливый разведчик.

– Я помню, – сказал эмир. – В каком месте их накрыли?

– Говорили, на склоне. Может быть, здесь же… Аламкажаев расщелину знал и всегда по ней ходил.

– Значит, если его накрыли здесь, и это были те самые спецназовцы, они про проход знают, – сделал вывод Гарсиев-старший.

– Все равно больше идти некуда, фланги они наверняка закрыли, – не по возрасту мудро рассудил Гарсиев-младший. – И обратную дорогу тоже. Нам иного пути не дано…

– Путь у нас всегда один – на небо, – заметил Хамзат. – Рано или поздно, но им пройти придется. Главное, чтобы в достойном виде перед Аллахом предстать…

И он посмотрел, как и полагается при упоминании имени Всевышнего, на восток. Не на село внизу, которое тоже на восточной стороне было расположено, а на восточное небо, чистое и ясное, радостно-весеннее.

Слова Хамзата, как никакие другие, задели Джамбулата Гарсиева, потому что полностью соответствовали его мыслям многих последних месяцев, а то и лет. Но разговаривать об этом эмир не захотел, потому что все чувства человека – это всегда дело настолько личное, что выносить его для общего обсуждения не хотелось. И потому он принял решение.

– Здесь звуки трудно разобрать – мы в яме. Поднимаемся до середины последних кустов. Там ориентируемся. Если БТРы идут в нашу сторону, значит, они знают о проходе и нацелены туда. Там и решение примем… Можем успеть в любом случае.

– Давайте торопиться. Мне надо еще подход к скале заминировать, – сказал Завгат, минер джамаата.

Но минирование ни к чему. Это знал только сам эмир, решивший остаться в прикрытии. Но он пока никому, даже сыну, о своих планах предпочитал не говорить.

* * *

Кусты были густыми, и через них пробираться было сложно. Одно утешало – высота зарослей, которая скрывала даже высокую фигуру Джамбулата и на заставляла его кланяться. Так, проламываясь и ломая ветви, а кое-где и клочки одежды оставляя, прошли больше половины оставшегося до скалы пути.

– Слушаем все, – скомандовал Джамбулат. – Замерли!..

В джамаате никогда не раздумывали, если слышали команду эмира. Если Джамбулат сказал «Замерли!», то необходимо замереть даже с поднятой для очередного шага ногой. И сразу стало слышно, как ветерок шелестит в кустах. Но сквозь этот негромкий говор ветерка отчетливо различался гул нескольких тяжелых двигателей бронетранспортеров. И уловить направление движения, сравнивая с тем, что было недавно, можно было без труда.

– К нам катят, – мрачно сказал Хамзат.

– Эх, сейчас бы «РПГ-7»… – мечтательно и с улыбкой протянул Алхазур.

Джамбулат безосновательных разговоров не поддерживал.

– Еще далеко… Медленно тянутся… Успеем проскочить до пулеметов.

– Тогда надо спешить, – поторопил Таймасхан.

– Идем, – согласился Гарсиев-старший. – Время не терять. Кто дойдет первым, других не ждет, сразу начинает подъем…

Двинулись быстро. И у самого Джамбулата вроде бы и спина начала болеть меньше, как часто случалось в критические моменты, когда организм умел мобилизовывать внутренние силы, чтобы с какой-то сложной задачей справиться. И даже мысль мелькнула: а не попробовать ли самому тоже подняться. И уйти вместе со всеми…

Но Джамбулат тут же себя одернул. Если минировать подход и подъем, на это слишком много времени уйдет, а сам минер в этом случае будет обречен. И поддержать огнем его будет некому. Значит, кто-то должен остаться, чтобы прикрыть отход остальных. Кому оставаться – решено было сразу и категорично. Значит, не стоит расслабляться и давать себе надежду.

Первым к скале вышел Алхазур. Он всегда был самым шустрым. Перед скалой оглянулся, поймал взгляд эмира и сразу начал подъем. Оглянулся и сам Джамбулат, прислушался. Бронетранспортеры, судя по звуку, заметно приблизились. Но еще, видимо, были вне пределов прямой видимости, потому что никак не отреагировали своими голосистыми пулеметами на начавшийся подъем первого бойца.

Боль в спине возобновилась. Поворот тела всегда был болезненным, потому что сдвигались позвонки, защемляя какой-то нерв. Так объяснял еще вчера фельдшер в селе. И назад Джамбулат поворачивался медленно и осторожно. Но, еще не повернувшись до конца, почувствовал, что случилась какая-то непоправимая беда. И только секунду спустя осознал, что услышал сквозь шум двигателей БТРов одиночный выстрел. Он мог бы и вообще не услышать его, если бы сам еще через секунду не осознал, что он этого выстрела ждал и должен был бы предвидеть его. Одиночный выстрел – это не автоматная очередь. Одиночными на войне стреляют снайперы… Спецназовцы, если знают о возможности выхода через скалу в расщелину, обязательно должны были посадить неподалеку снайпера, чтобы он контролировал всю скалу. Следовательно, бронетранспортеры приближаются, а уйти от них некуда. Джамаат припрет к стене…

Их всех, весь джамаат, то есть, его остатки, «поставили к стенке». Он должен был, он обязан был просчитать… Джамбулат всегда славился тем, что просчитывал все возможные ходы и выходы. А здесь, в самый критический момент, не предусмотрел обязательность участия в операции снайпера.

Джамбулат все же закончил поворот, хотя в голове совершенно не задержалась мысль о болях в спине. Он повернулся и успел захватить момент, когда сползал со скалы, все еще цепляясь за нее, болтун и балагур Алхазур. Он был в бронежилете. Дыру в бронежилете, прикрытом сверху «разгрузкой», было не видно. Пуля оставляет слишком маленькое входное отверстие, а если пробивает бронежилет, выходного отверстия вообще не остается, потому что, пробив первую стенку бронежилета и насквозь тело, она ударяется о вторую стенку того же бронежилета, и, срикошетив, возвращается обратно.

Алхазур сползал по стене, уже расставшись с жизнью, но пальцы его еще судорожно цеплялись за камень, где оставался кровавый след – кровь пошла горлом. Падение, которое успел захватить взгляд эмира, длилось от силы секунды три, но казалось медленным. Оно словно бы заняло целый нереальный час, который все, от эмира до простых бойцов и пятнадцатилетнего Таймасхана, молча смотрели на падающего Алхазура. Но первым опомнился, как ему и полагалось, эмир.

– Назад… Все назад, к кустам… Не выходить на открытое место. Снайпер лупит…

Джамбулат вовремя пресек естественное желание бойцов броситься к убитому, которому они ничем уже помочь не могли. Они все знали, что такое пуля снайпера, пробившая бронежилет. Без бронежилета получить такую пулю тоже удовольствие не великое, но пуля может и навылет пройти, а такую рану легче заживить даже без операции, которую в полевых условиях сделать невозможно. Правда, когда несколько лет назад, в первую войну, сам Джамбулат получил пулевое ранение навылет, для него специально выкрали из Ставропольского края хирурга районной больницы и доставили в лес. Хирург спас его тогда, и Джамбулат приказал доставить его домой в целостности и сохранности, хотя многие этому противились, желая затребовать за хирурга выкуп. Но эмир знал, что такое благодарность, и не умел платить злом за добро. Приказ его выполнили, как выполняли все его приказы…

Алхазуру помочь уже было невозможно. Его сгубила собственная торопливость и привычка всегда лезть впереди других. Это его беда предупредила остальных. Скала в этом месте большая, трещин в ней много. Остальные тоже могли бы начать подъем. И снайпер так удачно поторопился, что никто больше из кустов не вышел. Иначе жертв могло бы быть больше. Но сейчас, когда все так закончилось, следовало думать о том, что дальше предпринимать, потому что сидеть и ждать – похоже на самоубийство.

– Все ко мне…

Бойцы и так были неподалеку, команда, скорее, требовала внимательного отношения к словам командира. На это все среагировали одинаково.

– Что делать будем?

– У нас разве есть выбор? – вопросом на вопрос ответил Хамзат.

Раньше, даже в самой тяжелой обстановке, он не позволил бы себе так разговаривать с эмиром. Сейчас даже стальные нервы Хамзата не выдержали. Будь сейчас самый трудный бой, никто не нервничал бы. Настоящие бойцы никогда не нервничают в бою. И даже начинающие во время боя успокаиваются. Нервничают всегда в ожидании боя. Тем более, если ожидание вот такое, когда на глазах гибнет твой товарищ, молодой парень, с которым много лет уже живешь рядом, греешься у одного костра и переживаешь общие опасности.

– Есть выбор, – жестко и твердо ответил эмир. – У нас целых три варианта. Идти направо вдоль скал, идти налево вдоль скал и спускаться через те же кусты навстречу бронетранспортерам, но не показываясь никому на глаза. Сразу говорю, что во всех трех вариантах впереди бой и прорыв. Но в первых двух нас, кроме пехоты, встретят бронетранспортеры с пулеметами, а в третьем только живая цепь, и не слишком, я полагаю, плотная. Что вы выберете?

– Вы – наш эмир, вам и решать, – сказал Завгат.

– Решать вам, – сказал Джамбулат. – В прорыв пойдете без меня…

– А ты как же? – Таймасхан от удивления попытался было встать, но Хамзат вовремя положил руку на плечо мальчишке.

– Просто… Все предельно просто… Если я пойду с вами, я вас только задержу. Вы не сумеете пройти из-за того, что я не могу бегать и ползать. Я – только помеха в прорыве. И вы не захотите бросить своего эмира. В результате погибнуть могут все, а это меня совсем не устраивает. Надеюсь, не устраивает и вас. Но я могу оказать помощь здесь. Я здесь завяжу бой и отвлеку на себя внимание.

– Я остаюсь с тобой, – сразу и категорично заявил Таймасхан.

– Это исключено. Ты будешь мне только мешать. И нет тогда смысла мне бой завязывать. Я остаюсь один. Только один. Это приказ, а приказы, мальчик, следует выполнять…

Джамбулат сказал это предельно жестко. Он хорошо знал своего сына. Таймасхана невозможно было уговорить. Но приказа мальчишка не посмел бы ослушаться. Так и получилось. Сын покорно опустил голову.

– Итак, я остаюсь здесь и принимаю бой, отвлекая на себя внимание, – просто и серьезно, как обычно говорил, когда отдавал команду, распоряжался эмир и сейчас. – У вас в группе старшим назначаю Хамзата. Остальные выполняют его команды, как мои. А Хамзат уже решает, в какую сторону вы пойдете. Я бы порекомендовал возвратиться в сторону села. Против бронетранспортеров идти гораздо сложнее. Простую цепь прорвать реальнее. Потом внизу, за спиной у спецназа, можно будет уйти по берегу реки. У них нет причины выставлять там пост, и дорога должна быть свободна. До леса всего пара километров. Долина реки извилиста и далеко не простреливается. Возможность прорваться есть…

– Мы пойдем вниз, эмир, – согласился Хамзат.

– Отец… – поднял голову Таймасхан.

В глазах у мальчика были слезы, но никто не решился бы осудить его за это.

– Идите, – сказал эмир. – Мой сын сейчас догонит вас… Он пойдет замыкающим и прикроет вас с тыла…

Хамзат, Батырбек и Завгат понимали, что отцу с сыном надо проститься, и лучше делать это без посторонних. Они по очереди пожали Джамбулату руку и один за другим, пользуясь тем, что кусты в этом месте не заставляют их пригибаться, быстро двинулись вниз по склону.

– Осторожнее – в спины им сказал эмир. – У снайпера может быть винтовка с инфракрасным прицелом.

Он не стал расшифровывать – что это такое. Все и без него знали, что в этом случае кусты бывают плохой защитой.

– Отец… – повторил Таймасхан, шагая к эмиру.

– Так надо, сын. Тебе я могу завещать только нашу фамилию, которую ничем не посрамил, и надеюсь, что ты будешь носить ее с достоинством. Будь честным перед собой – это все, что я могу тебе сказать.

Таймасхан ростом был почти с отца и стоял перед ним, не зная, куда деть руки.

– Иди, догоняй, – поторопил Джамбулат сына.

– Я хотел бы остаться с тобой…

– Ты прикрываешь группу с тыла.

– От кого их прикрывать?

– Любой из бронетранспортеров может высадить десант. И твоих товарищей расстреляют в спины. Иди…

Таймасхан опустил голову, но отец подтолкнул его в плечо, и мальчик пошел.

– Не забывай об осторожности. Иначе никто не прикроет группу, – теперь уже в спину ему сказал эмир. Я не смог стать победителем, ты им станешь…

Это прозвучало, как завещание, и заставило Таймасхана снова обернуться.

– Иди, – отец торопил мальчишку…

* * *

Таймасхан плохо представлял себе, что такое родительская ласка. Он вырос без давно умершей матери, только с отцом, человеком справедливым, но суровым и не склонным даже по голове ребенка погладить. Такая же сдержанность передалась по наследству и самому Таймасхану и, даже после того, как Хамзат, Батырбек и Завгат пожали отцу руку, сын повторить это же не решился. Но, не зная ласки, не чувствовал себя чем-то ущемленным, потому что сам в ней потребности не чувствовал, да и на отца стремился походить всем, даже суровостью и сдержанностью. И справедливостью, потому что бойцы джамаата не раз говорили Таймасхану, что не встречали еще такого справедливого и честного эмира, как Джамбулат. И сын отцом гордился, хотя тот ничем не выделял его среди других, но спрашивал строже и требовал больше.

Он гордился им и сейчас, оставив его одного там, куда с разных сторон стягивались по склону бронетранспортеры. Не видя, что происходит за его спиной, не зная, что задумал отец, Таймасхан словно бы читал его мысли и понимал, что Гарсиев-старший не настолько прост, чтобы остаться на открытом месте и оттуда встречать очередями бронетранспортеры, которые его пуль даже не заметят. Отец обязательно выберет наилучшую из возможных позиций, как он один во всем джамаате умел выбирать. Потом на этой позиции, обязательно скрытной, дождется, когда бронетранспортеры съедутся в одной какой-то точке. Эмир, конечно, эту точку просчитает. А когда бронетранспортеры остановятся рядом, спецназовцы непременно пожелают обменяться мнением обо всем происходящем. И покинут защищающую их броню. Вот тогда, когда они вместе соберутся, отец и начнет стрелять. Он умеет выпускать очередь за очередью очень быстро, почти без перерыва. И каждая короткая очередь будет нести одну или даже несколько смертей.