Kitobni o'qish: «Схрон под лавиной»

© Самаров С., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Пролог

Банда, как таковая, была уже, по сути дела, уничтожена. Сначала их было семь человек – опасных, агрессивных, дерзких. Пятеро уже никогда не поднимут оружие. Их убили, и они лежали на снегу, оскалив острые белые зубы, и остекленевшими глазами смотрели на выцветшее небо. Старший сержант контрактной службы, заместитель командира взвода спецназа ГРУ Слава Чухонцев заглянул в лицо каждому из пятерых. Именно глаза лучше всего показывали, жив человек или уже перешел в мир иной. По глазам многое можно определить. Бывает, у человека и дыхания не слышно, и сердце не бьется, а глаза еще живые. Значит, и сам он еще живой, и может выкарабкаться, если будет за жизнь цепляться. Оттуда, изнутри цепляться за то, что снаружи. Такое тоже, оказывается, возможно. А вот если глаза остекленели, если нет реакции на свет, значит, человек уже никогда к жизни не вернется. У этих пятерых реакции не было. Их пока даже не обыскивали, так и оставив лежать на снегу на склоне хребта. Не до того сразу было. Ведь остались еще двое, которых необходимо было найти и уничтожить. Главное – найти. Это самое сложное. За уничтожением дело не станет. И командир взвода старший лейтенант Шахамурзиев повел взвод в обход, через перевал, на другую сторону хребта, потому что на этой стороне бандитам некуда было деться, а их не видно. Даже следов на снегу нет. Вот и предположил старший лейтенант, что эмир Гаримханов с последним оставшимся у него бандитом ушли на другую сторону хребта по каменному языку, готовому сорваться, превращаясь в камнепад, и снести своей лютой мощью половину склона. Эмир решил рискнуть и пройти там, куда человек, имеющий выбор, никогда не пойдет. А выбор у Гаримханова был – или погибнуть от пуль спецназа, или погибнуть в камнепаде. Но последний вариант давал еще надежду на жизнь, и она, видимо, воплотилась. Так, по крайней мере, посчитал командир взвода. А у Шахамурзиева такой острой необходимости идти по каменному языку не было, все равно эмир никуда не денется. Выход из этого ущелья существует только один, и он перекрыт. Поэтому старший лейтенант не захотел собой и своими людьми рисковать и отошел к перевалу, чтобы второй склон проверить. Но все же оставил на месте заслон из трех бойцов – старшего сержанта Чухонцева и двух солдат. Вдруг эмир из-за какого-то камня поднимется и двинет к выходу? При существовании заслона далеко не пройдет. На Чухонцева командир взвода всегда мог положиться. Старший лейтенант только что вернулся из отпуска, ездил в родную деревню под Казанью, и во время его отсутствия Чухонцев исполнял обязанности командира взвода. Правда, тогда взвод находился на бригадной базе и проводил только учебные занятия, но с должностью, доставшейся ему всего-то на месяц, старший сержант справился, взвод ни в чем не отстал от других взводов. Шахамурзиев был доволен. Надеялся он на старшего сержанта и в боевой командировке на Северный Кавказ. В первый же день по прибытии, не успев устроиться в казарме на новом месте, взвод спецназа был отправлен на боевую операцию, и в первом же бою уничтожил пятерых бандитов, и намеревался поймать еще двоих. Такие действия считались успешными.

Слава Чухонцев с парой солдат засел за двумя валунами над старой протоптанной бандитами в снегу тропой. Пространство перед собой контролировали попеременно, по одному, иначе нельзя. Долго на снежный покров смотришь, и наступает «снежная слепота» – некоторое время потом вообще ничего не видишь. И потому обходились парой минут наблюдения, после чего менялись. Когда пришел черед дежурить на посту Славе, ему показалось, что один из убитых бандитов пошевелил ногой. Лежал бандит на крутом склоне головой вниз и будто бы подтолкнул себя ногой, чтобы ниже съехать. Может, показалось, а может, бандит действительно был еще жив. И старший сержант, отдав распоряжение солдатам о подстраховке, решил проверить. Он подошел к трупу и посветил фонариком в раскрытые глаза. Реакции зрачка не было. Слава подумал, что ошибся, не к тому подошел, и начал осматривать остальных. Все пятеро на самом деле были мертвы. В обратный путь Слава пошел не к камням, за которыми сидели солдаты, а вверх, чтобы до тропы добраться, а потом уже по ней дойти до нужного места. И когда одна нога уже встала на тропу, он вдруг услышал медленно и величаво нарастающий шум. Слава сразу понял, что это такое, и инстинктивно совершил прыжок под крепкую с виду скалу. А сверху все расширяющейся полосой скатывалась снежная лавина. Старший сержант едва успел, но все же успел, иначе его сбило бы уже с ног разогнавшимся тяжелым потоком мокрого снега, закрутило бы, завертело, связало бы неведомой природной силой руки и ноги, вырвало бы оружие и самого закувыркало бы, унося на дно ущелья, где затаилась в ожидании смерть. Но скала, под которой он спрятался, имела покатую вершину, по которой снежная лавина скатывалась, создавая снегопад на манер водопада, и скала шаталась, готовая вырваться из склона. Если уж каменная скала не в силах сопротивляться лавине, что же говорить о человеке!

А скала начала уже выворачиваться из земли. Она могла бы своей многотонной массой придавить старшего сержанта и уничтожить еще до того, как его уничтожит лавина. Чухонцев на четвереньках, но быстро отполз за большой валун, глубоко ушедший своим основанием в склон. И хотя валун плохо прикрывал от снега из-за своей не слишком великой высоты, он все же не катился. А скала вдруг вывалилась из почвы прямо на глазах у Славы и, развалившись на ходу, полетела вниз вместе с потоком снега. Смотреть на это было жутко. Но что произошло дальше, Чухонцев даже не понял. Он надеялся, что беда миновала его, прокатившись всей мощью рядом, но тут его тоже куда-то потащило, понесло, перевернуло и ударило. А потом все неожиданно стихло. Отшумев, лавина сошла и уже не представляла угрозы. А вокруг была темнота. Старший сержант так и не смог сразу понять, где он оказался. Но автомат из рук не выпустил и фонарик при падении не потерял. Вытащил его из глубокого кармана «разгрузки», посветил в одну, в другую сторону, вверх, вниз и увидел, что провалился в какую-то пещеру. Когда из склона вывернуло скалу, пещера открылась, и Чухонцев сразу провалился в нее. А дыру за считаные секунды залепило снежным потоком. Наверное, и удар был, хотя его он не почувствовал, может быть, сознание на какое-то время потерял. А когда пришел в себя, понял, что лежит на том самом валуне, за который прятался. Валун и провалился под ударом снега.

Положение было серьезным, хотя не таким трагичным, как попадание в саму лавину, и Слава, всегда склонный к спокойному логическому размышлению, перекрестившись, сказал себе: «Ведь для чего-то Господь оставил меня в живых! Надо понять для чего…»

Он не был рьяно верующим христианином, более того, даже молился не регулярно, а только тогда, когда ему что-то требовалось, когда без помощи Бога, как думалось, обойтись не мог. Впрочем, так поступает большинство людей, которые называют себя христианами.

Но в этот раз сомнений у старшего сержанта не было. Только Господь мог сберечь его, когда до лавины оставалось не более полуметра. И, чтобы понять, для чего Господь оставил его в живых, Чухонцев полез к выходу, где виднелся снег. Хотелось света. Не этого ничтожного и слабого света фонарика, а настоящего, солнечного, от которого глаза режет. Снежное пятно было небольшое, от силы полтора метра в диаметре. Старший сержант пытался пробить снег стволом автомата, но это оказалось бесполезным занятием. Лавина может создать пробку толщиной в несколько метров. Разве такую пробьешь! Значит, следует искать другой выход…

Это надо же такому случиться, что спецназ пришел в ущелье тогда, когда Далгат Аристотелевич Гаримханов был, что называется, не у дел. То есть был совершенно не способен осуществлять командование своим джамаатом, измученный сильнейшим приступом геморроя, который не проходил уже третий день. И только усилием воли эмир заставил себя встать на ноги и принять участие в бою.

Все три последних дня Далгат Аристотелевич спасался только тем, что подолгу беседовал с Гериханом Довтмирзаевым, своим пожилым пулеметчиком. Гаримханов давно уже заметил, что умеющий сочувствовать чужой боли Герихан своими словами всегда приносил ему облегчение. И даже не обязательно словами, он мог просто сидеть рядом, и эмиру становилось легче. Далгат Аристотелевич когда-то читал про энергетический вампиризм. Наверное, он был энергетическим вампиром, если получал облегчение от присутствия другого человека. Причем не каждого, а того, кто умеет сочувствовать и жалеть того, кому больно. Без этого человека боль порой становилась невыносимой.

Гаримханов как-то даже удосужился спросить у Герихана, не трудно ли тому бывает стрелять в людей. Ведь пулемет – оружие такое, что не делает выбора в цели. Он косит всех подряд, и добрых, и злых.

Довтмирзаев задумался перед ответом, а потом признался:

– Поначалу я даже спать не мог. После первого боя проснулся ночью оттого, что плачу. Больно было за убитых, вспоминал, как они руки вскидывают, как головы роняют, как сами падают на землю. Все время вспоминал, и во сне лица убитых рассматривал, пытался представить себе, какие они были при жизни. Потом постепенно привык и старался не думать о них. Сам я смерти не боюсь. Я, как говорится, человек пожилой. А что такое – пожилой? Это тот, который уже пожил свое. Все равно скоро Аллах меня заберет. И я не думал о том, что если не убью тех, кто против меня идет, то они меня убьют. Но думал о тех, кто со мной рядом, о вас, эмир, думал, о других из нашего джамаата. Их убьют, мне больно будет. И тогда я перестал чувствовать боль за убитых, ведь я спасал своих друзей.

– Это правильно, – согласился эмир, большой любитель вставлять в разговор цитаты из Аристотеля. Не своего отца, которого звали Аристотелем, а того умного древнего грека, в честь которого отца и назвали дедушка с бабушкой. – «Друг всем – ничей друг». Нельзя быть одновременно другом и врагу, и товарищу. И любить следует того, кто рядом с тобой, кто тебя поддерживает и все трудности с тобой делит. Это – настоящие друзья. Их мало, но еще древний Аристотель говорил: «У кого есть много друзей, у того нет друга».

Пулеметчик Герихан никогда ничего не читал из того, что говорил Аристотель, и даже не очень себе представлял, кто это такой. Он вообще за всю свою жизнь книг, кроме школьных учебников когда-то давным-давно, в руки не брал. Но со словами эмира всегда соглашался. Они казались ему очень умными и значительными, и от этого он уважал Гаримханова еще больше.

Он уважал своего эмира до последнего своего вздоха. Когда разгорелся бой, когда спецназовцы выгнали джамаат из хорошо протопленных землянок на дне ущелья и погнали бойцов на склон, Довтмирзаев прикрывал общий отход. И погиб первым уже на склоне, когда эмир приказал остановиться, чтобы прикрыть отход пулеметчика. Он почти догнал джамаат, по крайней мере, уже вышел на полосу снега, где его и настигла пуля. Чтобы организовать качественное прикрытие отступающего, у джамаата Гаримханова просто физически не хватило стволов для соответствующей плотности огня. Герихан, получив пулю в спину, выпрямился в полный рост, уронил пулемет, но посмотрел напоследок не туда, откуда прилетела пуля, а на своего эмира, словно пожалел его в последний раз. Довтмирзаев знал, как трудно Далгату Аристотелевичу даже просто ходить, не то что бежать по колено в снегу. И от этого взгляда эмир почувствовал себя лучше. Почти нестерпимая боль, которая неестественно выгибала его тело, отступила, и он, ругнувшись короткой автоматной очередью в сторону наступающего спецназа, побежал дальше, к камням, по которым было легче уйти от преследования, поскольку камни не оставляют следов.

Но спецназ, что называется, «сел на хвост». Плотно «сел» и не отставал. Было или нет спасение в пещере, этого не знал никто. Эмир даже думал, что спецназовцы могли ее раньше найти и заминировать ближайший вход. Но это была надежда на спасение, и она еще не умерла. Понятие того, что надежда умирает последней, заставляло Гаримханова бежать, превозмогая боль. Но он все же не мог бежать так быстро, как его моджахеды, а они не хотели бросать своего эмира. В итоге все решил Ваха, ближайший помощник и друг детства Далгата Аристотелевича. Именно Ваха дал команду:

– Джамбек! Уводи эмира. Помоги ему. Мы прикроем!

Джамбека Абалиева Ваха выбрал потому, что Джамбек был самым сильным и выносливым в джамаате бойцом. Он мог бы и на себе унести Далгата Аристотелевича, если бы того в какой-то момент совсем сломала боль.

И все послушались. Их оставалось четверо, они отходили, пятясь и отстреливаясь. И все четверо полегли там же, на пятнадцать шагов выше по склону, чем Герихан Довтмирзаев. Это эмир увидел, обернувшись перед тем, как спрятаться за скалу, которая скрывала вход в пещеру.

– Запрут нас здесь… – предостерег Джамбек.

– А что ты предлагаешь? Под пули идти? – спросил Гаримханов. – Или сдаться хочешь? Иди, они тебя сразу пристрелят, чтобы до суда дело не доводить. Иди, если хочешь, я тебя не держу. Я предупредил только, что на пощаду рассчитывать не стоит…

Джамбек улыбнулся. Он в такой ситуации еще не потерял способность улыбаться.

– Я не про то, эмир. Я подумал, может, нам лучше по языку на ту сторону перейти? Там ущелье сквозное. Спустимся и сможем оторваться.

Далгат Аристотелевич посмотрел на каменный язык, сползающий от вершины хребта. Он образовался давно и постоянно грозил мощным камнепадом скатиться в ущелье. Эмир даже запрещал своим людям ходить на этот конец ущелья, потому что камнепад мог свалиться в любую минуту и сделать над могилой бойца каменный холм.

– Жить надоело? – спросил он Джамбека. – Это то же самое, что спецназу сдаться…

Джамбек был тем хорош, что никогда не отличался своеволием, он послушно полез в щель под скалой, из которой можно было пробраться в пещеру. При ширине его груди и плеч протиснуться в узкую щель было проблематично. Но Джамбек протиснулся, оставляя на камнях клочки одежды и даже бороды. Два лоскутка с его камуфлированного бушлата эмир подобрал и сунул в карман. Зачем оставлять следы спецназу? Будут искать – пусть ищут, все равно следов не найдут. Снежный покров, печатающий следы, остался на десять метров ниже, а тот, что выше… – Гаримханов посмотрел и ужаснулся. Прямо над ними висел большой и тяжелый снежный козырек, который в любую секунду мог сорваться. Вид будущей лавины, стоящей, можно сказать, на взводе, заставил Далгата Аристотелевича забыть про боль и быстрее полезть под скалу. Расщелина сначала не хотела его пускать, но скоро признала за своего и расступилась. Чтобы попасть в пещеру, требовалось спрыгнуть с высоты полутора метров. Раньше это казалось эмиру детской забавой, сейчас же только от мысли о прыжке боль резко возобновилась. Хорошо, что Джамбек такой большой и сильный. Он буквально воспринял приказ Вахи и протянул руки, помогая Гаримханову, как ребенка снимая его из расщелины и ставя на ноги…

Фонарик все же остался у него, и это хорошо. Это было отчасти спасением. Старший сержант посветил себе под ноги и спустился на нижний уровень пещерной галереи. Галерея представляла собой каменную трубу диаметром около двух с половиной метров, идущую по длине хребта. На искусственно созданную она не походила. На стенах не видно было следов человеческих орудий труда. Но под ногами, как показалось, земля была утоптана. Кто и когда эту землю утоптал, неизвестно. Но, если кто-то здесь ходил, значит, из пещеры есть выход наружу, нужно только поискать.

Об эмире Гаримханове, банду которого преследовал взвод, старший сержант в этот момент даже не подумал. Все его мысли сводились к одному – как выйти из пещеры, как найти своих товарищей по взводу или же тех, что остались за камнями в засаде. Насколько он успел увидеть, лавина не должна была дойти до этих камней и снести солдат.

Галерея оказалась длинной. Но скоро она все же закончилась и привела старшего сержанта в большой грот. Там он нашел следы старого костра, скорее всего, многолетней давности, и копоть на потолке. Только после этой находки Слава Чухонцев вспомнил об эмире Гаримханове и предположил, что его не смогли найти на склоне только потому, что он через какой-то хорошо замаскированный проход забрался в пещеру. Вполне возможно, что банда даже жила когда-то в этой пещере и только потом вырыла себе на дне ущелья землянки, куда и перебралась. Землянки нашли и взорвали вчера. Банду практически уничтожили сегодня. А эмир с одним из своих сподвижников полез куда-то наверх. И вполне резонно допустить, что он решил спрятаться в прежних своих апартаментах.

Эти мысли старшего сержанта не сильно напугали. Бандитов он не боялся, справедливо считая, что это они должны его бояться. Увидят одного, посчитают, что пришли все. У страха глаза велики. Испугавшись, стрелять не будут, предпочитая оставаться незамеченными, что, возможно, позволит им спастись. Но и ему следует соблюдать повышенную осторожность.

Сказать, что падение в подземную галерею прошло безболезненно, можно было с большой натяжкой. У Славы болело все тело, при каждом шаге что-то скрипело в спине, как у векового старика, с болью в области плеча поднималась левая рука, ныла основательная шишка на голове чуть выше лба, да и легкая головная боль настроения не поднимала. Трудно было смотреть, не поворачивая головы влево – в глазах сразу появлялась боль, и выступали слезы – верный признак сотрясения мозга. Но, видимо, легкого, потому что при сильном сотрясении обязательно присутствует тошнота, а у Славы тошноты вообще не было. Хотя, кажется, слегка поднялась температура – это тоже признак сотрясения мозга. Вроде бы падал не с большой высоты, но упал неожиданно, не управляя своим телом, и вот результат. Тем не менее, взяв себя в руки и сконцентрировавшись усилием воли, Слава почувствовал себя более боеспособным и готовым к любым новым неожиданностям.

Усевшись на камень около много лет назад потухшего костра, Чухонцев задумался. Первое, что он решил предпринять, это попытаться выйти на связь с командиром взвода. Перед тем как остаться в засаде, Слава проверял свою трубку. В аккумуляторе был только ополовиненный заряд, который позволял звонить, но, главное, в правом верхнем углу монитора отчетливо читалась надпись: «Нет сети». В ущелье связи не было, могла ли она появиться в пещере? Но нет, ее по-прежнему не было. Конечно, невозможность связаться с командиром или с кем-то другим не радовала, но и не казалось убийственной. Связь – это вещь страшно капризная. Она может пропасть на самом ровном участке, где нет вроде бы никаких внешних помех, и появиться, когда проходишь между скалами, со всех сторон окруженный камнем.

Что можно предпринять в такой ситуации, в которой Слава оказался? Он начал размышлять.

Если исходить из того, что когда-то пещера и ее галереи и гроты использовались бандитами для постоянного проживания, следовало предположить, что здесь существует несколько входов и выходов. Именно несколько в целях безопасности. И поискать их стоит, чтобы выйти из вынужденного заточения. Но при этом следует не нарваться на эмира Гаримханова. А если все же это произойдет, то дать бой. В своей боевой подготовке старший сержант контрактной службы был уверен. Даже двум бандитам, если не будет какой-то неожиданности, с ним не справиться. Более того, именно боевая подготовка давала возможность Чухонцеву самому создать неожиданность для бандитов, и он очень на это надеялся. На свою отработанную реакцию, на свое умение стрелять не просто так, как стреляют все, а навскидку, от пояса или за спину сразу с разворота, а то и при перевороте по оси в прыжке, что дает стрелку дополнительные гарантии сохранить жизнь. И еще на те занятия, которые проводил старший лейтенант Шахамурзиев и которые старшему сержанту Чухонцеву не очень нравились, потому что он тогда считал их бесполезными с практической точки зрения. Командир взвода завязывал солдатам глаза, крутил их вокруг оси в несколько оборотов, чтобы они потеряли ориентацию, сам садился в специально для этого вырытую щель и закрывался металлическим щитом. Щит выставлялся не для защиты от пуль, а для того, чтобы солдат не угодил ногой в щель и не повредил себе конечности. А сам старший лейтенант через целую систему блоков тащил в десяти метрах от солдата провод с несколькими пустыми консервными банками. Пустые банки хорошо звенят, когда их тащишь по асфальту, особенно, если одна другой касаются. Слава хорошо помнил свое детство, когда пацаны во дворе привязывали всегда к одной и той же машине веревку с пустыми консервными банками. Грохот сильно пугал водителя, их соседа, и это вызывало у мальчишек восторг. Только уже потом, став взрослым, Слава понял, что в игре участвовали не только мальчишки, но и сам хозяин машины. Он наслаждался восторгом хохочущих мальчишек, как они наслаждались его видимым испугом.

Старшему лейтенанту Шахамурзиеву, большому спецу на всякие хитрые тренажеры для подготовки солдат, громкость была не нужна, поэтому банки он привязывал к проволоке на таком расстоянии, что они не задевали друг друга, не гремели, а только иногда позвякивали и скрипели на песке. Звук был слабым. И на этот звук надо было стрелять. Стрельба вслепую мало кому нравилась, тем не менее, давала какой-то навык. И за шесть лет, что старший сержант служил вместе с Багдасаром Давлетбаевичем Шахамурзиевым, навык в слепой стрельбе он приобрел основательный, и сейчас, в темноте пещеры, это может пригодиться. Не зря придумал командир взвода такую тренировку…

Вход привел в галерею, из которой, если пройти вправо, можно попасть в глухой большой грот, в котором изначально джамаат и располагался. Но там было слишком холодно зимой – грот расположен близко к поверхности, и в самые сильные морозы верхние камни покрывались инеем, потому, уже на следующее лето, обследовав пещеру основательнее, люди Гаримханова нашли боковой проход, ведущий далеко вниз, в следующий грот, из которого вело еще несколько галерей в разные стороны. Но чтобы исследовать их, не хватило аккумуляторов для фонариков. Фонарики нужны были не только для постоянного проживания здесь, но и для дела – выйти ночью из ущелья без фонарика было невозможно. Поэтому Вахе приходилось отправляться в далекое село к родственникам. В ближних селах моджахедов Гаримханова не поддерживали. Здесь жили люди из других тейпов, они приходились дальней родней тейпу Кадырова. В этих селах даже появляться было опасно, потому что всегда была вероятность нарваться на автоматную очередь. Такое однажды случилось. Хорошо, что весь джамаат был в сборе и рядом. Потеряв двоих, джамаат вошел в село, расстрелял людей, забывших, что такое гостеприимство, и сжег их дом. Заодно еще два дома сгорело. Больше в ближние села эмир Гаримханов не совался без особой надобности…

Даже зная свой народ, даже зная обычное бесстрашие своих одноплеменников, Далгат Аристотелевич считал, что его должны и обязаны были бояться. Ему нравилось, когда его боялись, он тогда чувствовал свою силу. И боялись не только нападения джамаата, боялись встречи с ним самим, особенно его взгляда. О взгляде своих желтых волчьих глаз Далгат Аристотелевич слышал уже неоднократно и часто пользовался тем, что мало кто мог его выдержать. Он смотрел, не мигая, на человека и обычно чувствовал его страх. Даже бойцы джамаата не могли смотреть в глаза своему эмиру. Он их пугал. Однажды Герихан Довтмирзаев сказал, что у эмира взгляд волка. Это очень понравилось Гаримханову, потому что еще в детстве он услышал от отца слова, которые на всю жизнь запечатлелись в его сознании:

– Наш тейп происходит от волка. У нас у всех волчья кровь и волчьи глаза. И потому люди боятся нас. Мы – хищники… И ты, сынок, помни, что волком жить лучше, чем овцой…

Далгат запомнил слова отца. Он всегда старался оставаться волком, не желая быть овцой, и очень радовался, когда на знамени Ичкерии появился волк, а потом расстраивался, что продержался он там недолго. И сама Ичкерия стала снова называться Чечней, хотя ичкерийцы и чеченцы – это разные люди. Чеченцы всегда жили в долинах, занимались ремеслами и торговлей. А ичкерийцы жили в горах и время от времени грабили чеченцев. А как не грабить, если все достояние жителей гор – это пастбища для скота. Ичкерийцы всегда были воинами и абреками – волками, а чеченцы считались мирными людьми – овцами, поэтому в свой джамаат эмир Гаримханов брал только настоящих ичкерийцев. Чеченец Довтмирзаев попал в эту компанию случайно и то только потому, что сам пришел вместе со своим пулеметом. А джамаату требовался и пулемет, и пулеметчик. И эмир нарушил свое правило. Нарушил продуманно, с интересом наблюдая за пожилым пулеметчиком, часто разговаривая с ним по душам и пытаясь понять, почему одним Аллах даровал только одно, другим только другое и не создал совершенного человека, наделенного всеми необходимыми для человека качествами. Размышляя таким образом, Далгат Аристотелевич не сразу даже понял, что начинает противоречить своей жизненной позиции, признавая, что чем-то обойдены и ичкерийцы, такие же волки, как он сам. Но признать обделенным себя он никогда бы не решился. Это сломало бы его характер, это раздавило бы его принципы. Но даже при том, что Далгат Аристотелевич любил поразмышлять и пофилософствовать, он интуитивно не касался в своем анализе людей и ситуаций того, что могло бы в какой-то степени разрушить его веру в себя и в правоту волчьего дела. Он желал оставаться волком до последнего своего часа…

Бродить по галерее в темноте – удовольствие не самое приятное. В этом старший сержант Чухонцев убедился уже на первых метрах пути. Он несколько раз неудачно споткнулся и чуть было не упал. Это вынудило его идти осторожнее, ощупью, но такое передвижение занимало слишком много времени. Тем не менее, предполагая, что эмир Гаримханов с одним из бандитов укрылись именно в этой пещере, Слава не решался пользоваться фонарем. Попасть очередью в человека, освещающего себе путь фонарем, – дело несложное, это умеет, наверное, всякий, кто брал в руки автомат. Так что идти без фонаря все же надежнее.

Глаза человека быстро привыкают к темноте. Но видеть он начинает лишь тогда, когда есть хоть какой-то источник света, хоть лучик, хоть далекий проблеск. И не только человек. Даже животные и птицы, которые считаются ночными охотниками, видят точно так же. Ни сова, ни филин, ни кошка ничего не смогут различить в полной темноте. И только летучая мышь благодаря сидящей у нее в голове радиолокационной системе не нуждается в источнике света, поэтому летучие мыши легко и без проблем живут в пещерах. И хотя нарукавная эмблема старшего сержанта контрактной службы Славы Чухонцева носила на себе изображение летучей мыши, он, тем не менее, видеть в полной темноте не умел.

Спасала опять же тренированность…

– Почему у вас на рукаве «сидит» летучая мышь? – спрашивал старший лейтенант Шахамурзиев, прогуливаясь вдоль строя перед началом новых занятий. Занятия по расписанию были намечены на время, когда уже стемнеет. – Я вам отвечу, потому что спецназ ГРУ должен уметь работать ночью точно так же, как и днем, не замечая разницы во времени суток. Кто смотрит на эту разницу, тот проигрывает по всем статьям. Проигрывает еще до того, как началось дело. Вы – не просто армейские разведчики. Вы еще и диверсанты. Вы обязаны уметь выполнять диверсионную работу в тылу врага. Но кто и когда выполняет такую работу днем? Только ночью! Когда человек даже собственную тень не видит. И противник не видит. А вы должны видеть и собственную тень, и противника, и объект диверсии…

Днем рядом с «полосой разведчика»¹ два самосвала выгрузили камни различной величины, и взвод под руководством старшего лейтенанта разносил и раскладывал их рядом с забором, огораживающим периметр городка бригады спецназа ГРУ. Что они сооружали, солдаты не знали. Камни были тяжеленные, руки от такой работы крепли, но уставали. И все же справились они быстро.

– Такие камни в фундамент хорошо заливать, – заметил кто-то из солдат.

– Домой вернешься, натаскаешь себе с ближайшего каменного карьера, – усмехнулся Шахамурзиев. – И хоть три фундамента заливай…

В расписании занятий последним пунктом стояли занятия по ночной ориентации. Оказалось, это были не просто занятия по ориентации с компасом в руках или без компаса, по часам и звездам, это была отработка умения ходить в темноте по камням. Луна в это время висела в небе невысоко, и камни попадали в тень забора. Тем не менее, их все же было видно. Но даже при этом два молодых солдата за два часа занятий подвернули ноги. На следующий день, в очередные два темных часа, ноги уже не подворачивал никто. И только на третий день старший лейтенант Шахамурзиев выставил рядом с каменной полосой высокие трубки – колья от палатки и натянул между кольями и забором полог. Это делалось для сгущения темноты. Но и там темнота не была полной. А еще через два дня командир взвода заставил солдат завязать повязками глаза и идти полностью вслепую.

– Ночью в горах, где в настоящее время и проходит большинство боевых действий, такие препятствия будут попадаться вам часто, и вы должны уметь ходить по ним в полной темноте.

И взвод ходил. В полной темноте. Солдаты ощупывали ногами камни, осторожно шли дальше, и на этих занятиях ноги уже никто не подворачивал…

Обозленный неожиданным появлением спецназа и измученный своей болезнью, Далгат Аристотелевич собирался второпях, не только необходимые вещи собирал торопливо, но даже мысли собрать ему было трудно, они метались, скакали, выпрыгивали из головы. И он забыл захватить в землянке свой тактический фонарь EagleTac G25 американского производства. Фонарь этот легко устанавливался на автомат, не мешал стрельбе и помогал во многих ситуациях, причем имел, в отличие от российских тактических фонарей, широкую шкалу градации света – и разноцветную, и разную по концентрации луча, и по яркости, и по дальности. С таким фонарем удобно было воевать. Если впереди цель, наставишь автомат и сразу можешь стрелять. Была у фонаря даже способность ослеплять лучом человека. После попадания яркого света в глаза противник несколько секунд ничего не видел и не мог выстрелить в ответ. Причем куплен был этот фонарь в обыкновенном охотничьем магазине. Армейские начальники по охотничьим магазинам не ходят, они закупают для нужд армии дешевые китайские фонари. Правда, иногда офицеры покупают себе на свои деньги фонари стоящие, но это нечасто, обычно такие встречаются только у офицеров спецназа, хоть спецназа военной разведки, хоть у «краповых».