Kitobni o'qish: «Амфора. Тайна древнего могильника»

Для вас – века для нас – единый час…

Александр Блок, «СКИФЫ»

На обложке: скифская баба где-то в Северном Причерноморье.

ДРЕВНИЙ ИДОЛ И СТРАННАЯ ГОСТЬЯ

Скифская баба внутри греческого склепа – явление уникальное, и нет ему никакого разумного объяснения. В шестом веке до нашей эры эта местность была колонизирована выходцами из Эллады, они построили здесь довольно крупный город, именуемый Гермонасса. Так его назвали в честь Гермона, строителя колонии и первого архонта – лидера ее людей. У Глеба были все основания полагать, что найденный склеп принадлежит именно роду Гермона и где-то на дне камеры покоятся кости человека-легенды. Желание найти эти останки было настолько сильным, что Глеб так и назвал этот незапланированный раскоп: «склеп Гермона».

Но как объяснить такое смешение культур? Зачем колониальным грекам потребовалось спустить в свой семейный могильник святыню чуждого, дикого народа, населявшего враждебные степи?

Вот уже три дня, как жуткая серая голова появилась из толщи грунта в раскопе и Глеб почти смирился с самим фактом ее существования, ему даже казалось, что он на грани какого-то потрясающего открытия, которое перевернет современную историческую науку… И вот сегодня древний идол преподнес ему новый сюрприз – нечто совершенно невообразимое, никакого отношения не имеющее ни к науке, ни к реальности вообще.

* * *

Глеб Славин служил начальником археологической экспедиции, что стояла на краю Таманского полуострова, раскинув свои палатки у самого берега залива. Море здесь было не для развлечения: уставшие землекопы попросту мылись в его невысоких волнах, горстью водорослей счищая с загорелых ног вещество тысячелетий.

Две недели назад Глеб проводил плановую проверку стройплощадки под будущую школу: по закону, прежде, чем что-то строить, полагалось запустить археологов.

Угол камня, явно обработанного, торчал из грунта, Глеб распорядился копнуть… В результате строительство школы было приостановлено, поскольку блок песчаника лежал в кладке свода богатого греческого захоронения. Такую основательную постройку мог позволить себе только сильный, процветающий род. А чей род в те времена мог быть таким? Да только Гермона, основателя города. Значит, Глебу именно и предстояла «встреча» с самим Гермоном, то есть – бережная расчистка его костяка.

Пока же раскопки дошли примерно на три четверти глубины, для чего начальнику экспедиции пришлось в срочном порядке организовать бригаду из пяти наиболее опытных копателей и самому возглавить ее.

Законы Российской Федерации были на стороне археологов: огороженный участок считался неприкосновенным до конца раскопок, которые можно было вести по обыкновению медленно и верно, но Глеб не хотел портить отношения ни со строителями, ни с администрацией станицы, поэтому и устроил три рабочих смены, на весь световой день, причем, из-за нехватки людей, в последней, вечерней смене он сам становился простым землекопом.

В этой смене его напарником был Сед – вечный студент, профессиональный пьяница и наркоман-любитель: пьян он был всегда, а вот всяческие драги – таблетки или траву употреблял при случае. Его полный ник был Седуксен, а имя-фамилию уже давно никто не помнил.

– Что за… – послышалось кряхтенье из первой камеры, где работал Сед. – Глеб, это глюк какой-то. Подойди, пшласта, псмотри. Статуя просто летает в склепе!

Сед глотал слова от волнения: казалось, он чего-то сильно боится.

Глеб отвлекся от изящного флакончика, который расчищал в нише. Археологический нож Седа (обыкновенный, конечно: просто широкий нож, каким режут хлеб, но здесь и теперь любой инвентарь можно называть археологическим) ковырял под основанием скифской бабы, уже зайдя за его край. Сед прорыл довольно длинную нору. Глеб совершенно естественно полагал, что баба опирается на какой-то камень – ведь в первой камере, где работал студент, до пола склепа оставалось предположительно сантиметров пятьдесят, о чем можно было судить по уровню дна второй камеры, которая уже была освобождена от грунта. Но никакого камня под статуей не было.

– Сед, – терпеливо сказал Глеб, – не паникуй. Наверное, она просто стоит на двух блоках, справа и слева от твоей дыры. Возьми щуп и проколи грунт.

Сед нашарил длинный стальной прут с буковой ручкой, позаимствованной у напильника, и осторожно ввел его в пространство под статуей. Щуп прошел сквозь песок легко, с тихим хрустом, будто врезаясь в мякоть плода. Никакой опоры под изваянием не было.

– Должно быть какое-то объяснение, – пробормотал Глеб. – Ты не трогай ее пока, расчищай, например, западный угол, – он двинул ладонью на запад, будто отмахиваясь от мухи.

Глеб уже смирился с тем, что греки использовали идола чуждой культуры, например – просто как глыбу камня, как колонну для поддержки свода, скорее всего, намереваясь ее обтесать, чтобы стереть все признаки изображения, но что-то помешало, и баба так и осталась бабой.

Правда, голова изваяния не касалась потолка. Ну и что? Можно допустить, что ее только собирались сделать колонной, однако позже, когда строительство камеры подошло к завершению, передумали, подняли потолок повыше, а саму скульптуру уже было поздно вытаскивать, поскольку строители уже уложили камни, ограничивающие вход.

Это было единственное объяснение. Возможно даже, что какое-то время варварская святыня и вправду служила колонной: на ее голову водрузили дополнительный блок, но затем, от вековых подвижек земли, он свалился и лежит теперь где-то на полу, под нераскопанным слоем земли…

И вот теперь – новый сюрприз: статуя, как выразился Сед, просто летает в склепе!

Ну, не летает конечно, в реальном смысле. Дело в том, что искусственные подземные пустоты постепенно заполняются грунтовыми наносами, и пол сооружений с веками поднимается – до тех пор, пока могила полностью не зарастет песком или лессом, в зависимости от того, каковы в данной местности грунты. Это только в кино отважные археологи проваливаются в какие-то подземелья и бродят там среди умопомрачительных артефактов.

Получается, что скифскую бабу поставили в склеп уже спустя лет полтораста после того, как он был закрыт, и пол занесло на полметра.

– Но это невозможно! – воскликнул Глеб, вперившись в плоское серое лицо бабы, в сущности, к ней и обращаясь. – Ведь плиты на входе не смогли бы тебя пропустить, такую толстую. Получается, будто ты сама по себе появилась внутри готового склепа, будто родилась здесь.

– Родилась, выросла и умерла, – угрюмо отозвался Сед, не разгибаясь в своем углу.

Скифская статуя возникла в склепе не раньше первого века до нашей эры, иначе она стояла бы ниже.

Спустя минуту Глебу уже было не до раздумий на тему исторического детектива. Он присел на корточки и осторожно поддел сантиметровую корочку грунта под нишей для жертвоприношений. Он специально оставил этот кусок нетронутым, чтобы не топтать узорную ступеньку во время работы в нише, и теперь решил, наконец, дочистить его. Утоптанный его ногами пласт отслоился от каменной плиты, явив темно-бурый тюльпан, мозаикой выложенный на ступеньке. И не только… На каменном венчике цветка лежала золотая монета.

О большей удачи Глеб даже и не мечтал. Золото уже блеснуло в этом склепе: позавчера, едва начав расчищать нишу для жертвоприношений, он вытащил небольшой канфар, относящийся к шестому веку до нашей эры. Была в нише и медь – маленький половник, с помощью которого греки размешивали в пеликах свое густое вино. Но монета – особый случай. Это была первая монета в его жизни. Глеб низко наклонился, почти распластавшись по полу, достал лупу и рассмотрел находку. Что-то с этой монеткой было не так, но он не сразу понял, какой невероятный сюрприз преподнес ему древний могильник…

* * *

Глеб служил археологом уже пятый год. Поначалу он думал поступить в аспирантуру, написать диссертацию, может быть, перебраться в Москву, на чем постоянно настаивал отец, мечтая, чтобы сын стал большим ученым. Именно на деньги отца Глеб и закончил Краснодарский университет.

Сразу поступить в аспирантуру не удалось. Неожиданно открылась вакансия руководителя экспедиции в кубанской станице. Глеб ехал сюда с искренней уверенностью, что будет целый год готовиться, понемногу каждый день, и следующей весной сдаст экзамены, явившись в альма-матер прямо с раскопок, загорелый и жилистый, словно Индиана Джонс.

У Индианы кнут, а у Глеба – солдатский ремень от его дембельской формы. Индиана носит лихую ковбойскую шляпу, а Глеб – не менее значительную хулиганскую кепку, какие крутили с особым заломом короли астраханских дворов в пятидесятые, в эпоху юности отца, отчего осталось множество фотографий в старых альбомах: отец и его молодые друзья, теперь уже умершие – с папиросками в уголках рта, в белых футболках, которые действительно имели смысл, поскольку ребята и вправду постоянно играли в футбол… Отец скончался от сердечного приступа той осенью, когда Глеб сидел в казачьей хате над книгами и учебниками. Съездив домой на похороны, вернувшись в станицу, он вдруг понял, что не надо ему никакой аспирантуры и ученым он быть не собирается, ибо уже нет отца, некому доказывать…

Впрочем, и доказывать ничего не хочется. За осенью естественным образом последовала зима, коллектив археологической экспедиции сузился до одного человека – ее руководителя Глеба Славина, станицу на две недели занесло снегом, Азовское море замерзло, из окна было видно, как над серым льдом ветер гонит голодных, ничего не понимающих чаек, но даже в бесконечные вечера, когда отключали свет и так было бы весело посидеть над мудрой книгой с керосиновой лампой, Глеб и вовсе не открыл ни одной своей книги…

Зачем ему, собственно, быть ученым в каком-то, пусть даже и столичном кабинете, входить, блистая лбом, в лекционные аудитории, когда ему и так хорошо?

Наступила весна, в экспедицию понаехали архаровцы со всей страны, Глеб опять ходил в своей кепке, подпоясывался ремнем. Стал действительно археологом, достаточно знал этот предмет, чувствовал маленькие археологические радости, вроде вот этой монеты с профилем Митридата-Евпатора.

Во оно! Митридат-шестой Евпатор правил на рубеже тысячелетий. Этот склеп запечатали задолго до его рождения. Как же сюда попала монета с его чеканным лицом?

Хорошо: ее обронил человек, который побывал в склепе спустя полтораста лет после того, как тут перестали хоронить людей. Значит – это обычный грабитель, расхититель гробниц. Но если это так, то почему же он ничего не взял – ведь тогда еще не была занесена песком ниша, из которой Глеб своими руками на той неделе извлек медный половник, несколько чудесных керамических тарелочек и главное – золотой канфар, то есть, довольно крупный двуручный сосуд.

Как мог этот древний грабитель не взять меди и золота? Да и вообще – склеп-то был нетронут, а значит, человек, побывавший внутри, вообще ничего не взял.

Или, может быть, он все же что-то взял? Что-то такое, что было для него ценнее, чем золото? Но что может быть ценнее золота для жителя рубежа тысячелетий?

Нет, это неразрешимый вопрос: тот человек давным-давно умер, его плоть разложилась, вернулась в землю углеродом, азотом, кремнием, уже много раз послужила пищей для новых растений и животных, которые, в свою очередь, также перешли в гумус, и за две тысячи лет жизненный круг провернулся несколько раз…

Глеб осмотрел оба помещения склепа, провел мысленную линию от основания скифской бабы до ступеньки, которая была сооружена перед жертвенной нишей, чтобы было удобнее размещать в ней всяческие предметы. Так и есть: монета и статуя располагались на одном уровне. Получается, что ее обронил один из тех людей, которые зачем-то впихнули в склеп эту ужасную бабу. Разобрали перекрытия, поставили ее в яму, затем вновь запечатали склеп. Будто спрятали в нем свою святыню. Нигде, ни в какой литературе Глеб не читал ничего подобного. Чувство открытия вновь отдалось в груди легким покалыванием.

* * *

Что-то негромко стукнуло наверху. Глеб поднял голову и вздрогнул от неожиданности. Прямо на него, с расстояния метра, на фоне вечернего неба неразборчивое, смотрело лицо.

Секунд пять Глеб молча расставлял по местам его черты, будто собирая пазл, некую цветную мозаику, поскольку ему казалось, что он уже где-то видел эту девушку.

Впрочем, ничего удивительного: многие лица в станице давно ему примелькались – почта и пристань, керченский катер или просто улица – где только он не мог встретить ее раньше… Девушка сидела на корточках у края раскопа, сцепив руки в замок под подбородком. Короткая толстая косичка свисала с ее плеча.

– И что же вы тут делаете, мужчины? – спросила она низким голосом, и по одной-единственной фразе, по ее интонации Глебу стало ясно, что перед ним вульгарное, низкоорганизованное существо.

Чаще всего красота – и есть единственное достоинство красавицы. Глеб ответил поговоркой из детства:

– Много будешь знать – скоро состаришься.

– Я никогда не состарюсь, – угрюмо пошутила девушка.

– Лара! – воскликнул из своего угла Сед, оторвавшись от работы.

Глеб удивленно воззрился на него: и когда успел познакомится с такой классной девчонкой этот шустрый драгмэн? Сед будто бы тотчас ответил на мысленный вопрос начальника:

– Это Лара. Она – черный археолог.

– Правда? – спросил Глеб у девушки.

– Просто любитель, – сказала она. – Вот, буду поступать в этот… Как его? В Краснодарский университет. Это ж надо: такие слова выговорить!

– Да уж, – сказал Глеб, – примут тебя с таким выговором. А самодеятельные раскопки запрещены. Да и я не позволю, лично.

– А я и не копаю ничего! Так, собираю всякую мелочь на берегу.

– Всякую собранную мелочь, – проговорил Глеб, ударяя на слове, – положено сдавать в экспедицию, то есть – мне, лично в руки.

Глеб сразу пожалел, что выглядит таким занудой, повторяя одни и те же речи.

– Как это – положено? – спросила девушка. – Положено кем? Положено куда?

Лара смотрела на него синими, круглыми от удивления глазами, будто не понимая, что он хочет сказать, а Глеб, уже не в силах остановиться, продолжал свою педантичную нотацию:

– Российскими законами. А вас я попрошу покинуть территорию раскопок.

Вот так всегда: зациклился и не можешь сойти с тропы. Да с такой простушкой шутить надо, комплименты ей говорить, а не в бутылку тут лезть.

– А я и не желаю никаких территорий захватывать! – Лара дернула плечами, сверкнув на солнце гладкой золотой косичкой. – А что это там у вас блестит, любезнейший? – она выбросила руку вперед и вниз.

– Монета, – смягчился Глеб, думая, что давно уже пора перестать выглядеть ученым дураком, но последующие слова Лары повергли его в изумление:

– Какая-то она неправильная, правда?

Это было немыслимо! Мало того, что эта девчонка разглядела с такого расстояния профиль Евпатора, она еще и сделала выводы… Это значило, что она лишь притворяется дурочкой и понимает в древностях гораздо больше, нежели полагается ее возрасту и образованию. Реальный черный археолог. Вот они, оказывается, какие. Глеб никогда раньше не встречался с людьми этой запретной профессии.

– О чем это вы говорите, хотел бы я знать? – спросил Глеб.

Лара будто бы смутилась, что показалось трогательным.

– Ну, это… – сказала она. – Почему на полу валяется?

– Кто-то уронил, вот и валяется, – сердито ответил Глеб.

Интерес, возникший было у него к этой Ларе, быстро угас. Ничего она не понимает – просто монетка «неправильно» валяется.

– Уронил – кто? Уронил – когда? – не унималась девушка.

– Одному Зевсу известно, – сказал Глеб.

– Нет никакого Зевса. Выдумали его.

– Мудрое замечание. Однако, нам работать надо, а вы мешаете разговорами.

– Таки не говорите со мной!

Бесполезно. Глеб отвернулся и осторожно ковырнул пласт рядом с монеткой. Трогать ее нельзя, надо сначала нанести на план и сфотографировать. Глеб быстро дочистил кусок до стены, обнажив весь мозаичный тюльпан. Больше никаких предметов в этом слое не было.

Глеб работал, не подымая головы, но краем уха слышал, как девушка поднялась на ноги, прошлась по краю раскопа туда-сюда и, наконец, удалилась, что-то напевая себе под нос. Песенка эта, мелодичная и грустная, была какое-то время слышна, затихая, сливаясь с шорохом степной травы.

Вряд ли когда-нибудь еще увижу эту Лару, – с грустью подумал Глеб, и потом, когда последующие события, фантастические и страшные, закрутили его, словно щепку на воде, он не раз вспоминал эту мысль и дивился своей проницательности, которая сработала на сей раз с точностью наоборот.

* * *

Глеб вылез из ямы по шаткой деревянной лесенке. Надо сфотографировать монету в том положении, в каком она была найдена. Он запустил руку в седельную сумку своего мотоцикла, шаря в поисках фотоаппарата, но в ладонь попадали бумаги, рукавицы, шариковые ручки, еще какие-то мелочи… Так-с! Меньше надо пить черного тмутараканского по ночам. В наказание – гнать сейчас в лагерь. Пусть, в принципе, фото монеты на ее родном месте и не обязательно: по инструкции достаточно чертежа, а фото – по возможности, но Глебу так хотелось запечатлеть ее, первую свою монету, к тому же – что самое важное – нужно будет продемонстрировать сотрудникам археологического музея точное место, где лежала эта странная монета.

– Сед! – позвал Глеб, подойдя к обрезу ямы. – Я сгоняю в лагерь за фотоаппаратом.

Студент замер с археологическим ножом в руке, будто повар на рабочем месте.

– Темнеет… – неопределенно протянул он, и в голосе его звучала тревога.

– Ну и что?

– Ничего… А если я с вами? Мне тоже в лагере нужно… Это…

– Ты соображаешь, что говоришь? Тут всякие черные археологи бродят, а ты хочешь раскоп бросить?

– Ну, пленкой накроем…

– Ты что – ее боишься? – кивнул Глеб на скифскую бабу, сделав ударение на слове ее, так что им обоим вдруг стало не по себе, будто между ними пронеслась летучая мышь.

– Да не очень, – честно признался Сед. – Тут другое. Лара говорила, что в этом склепе живет древний дух.

– И ты веришь?

– Мало ли, чего на свете не бывает? Призраки могут объясняться вполне реально, просто еще не открытое физическое явление. Вот и в научных журналах пишут…

– В каких еще журналах?

– Ну, в этом, как его? И в другом… Глеб Сергеич! А может быть, просто позвонить кому-нибудь? Пусть принесут фотик, а?

Глеб и сам уже думал об этом, но позволить кому-то из ребят запросто копаться с его вещах…

– Ты мне вот что лучше скажи, Седуксен! – Глеб также обратился к нему «полным именем», – Скажи-ка лучше: эта Лара, значит, тут уже давно ходит, вынюхивает что-то, так?

– Вчера была, – ответил Сед. – При мне – один раз.

– С чего ты взял, что она черный археолог? Сама она, что ли, об этом растрепала?

– Да нет. Просто шаталась тут, высматривала, просилась спуститься вниз, посмотреть, но мы не пустили. Я спросил: ты что – черный археолог? Она стала гнать пургу, что нет, не черный, да и вообще не знает, что это такое, что приехала недавно, остановилась в станице Виноградной, просто интересуется древностями… Ну, я и понял все про нее.

– Интуиция, что ли?

– Вроде того, – ответил Сед с гордостью. – К тому же, у нее сумка была, лопатка складная на ремне, а из сумки кисть торчала.

– С этого и надо было начинать, про лопатку и кисть, а не про интуицию. Ладно, я скоро обернусь. Если появится снова, гони ее в шею.

– Темнеет… – пролепетал Сед.

– Вруби генератор, – сурово заметил Глеб.

* * *

Темнело и вправду – по-южному быстро и глубоко. Старенький «Урал» стрекотал, часто чихая, под своим седоком. Глеб включил фару, шаря мутным световым пятном по степному бездорожью, затем выехал на станичную улицу, озаренную фонарями, хоть и редкими, и выключил свет.

На улицах не было ни души. Глеб подумал, что Сед лукавит, говоря о своих мистических страхах, о каком-то там призраке… Лучше выглядеть суеверным, чем обыкновенным трусом. Дело в том, что несколько дней назад по местному радио прошла информация о том, что где-то в пределах Краснодарского края объявилась террористическая группировка Доцоева. Жителей призывали к особой бдительности, рекомендовали не выходить без особой нужды и так далее. Каждый день поступали сообщения, одно другого загадочней. Оказывается, никто толком не знал, кто такой этот Доцоев, зачем покинул Кавказ и привел свою банду в Россию, да и с Кавказа ли он явился? В Ичкерии вообще никто не слышал о таком человеке. Скорее всего, Сед боялся, что его пристукнут террористы, позарившись на археологические ценности, а призрак склепа Гермона – лишь отговорка. Хотя, ничто не мешает Седу, с его расшатанной всякими веществами психикой, бояться и того, и другого.

Глеб перевернул все в своем «кабинете», обыскал также и камералку – помещение для камеральных работ. Кабинетом он считал маленький чулан в казачьей хате, которую ему выделили как служебную площадь. Камералка была в пристройке к этой хате, где, вероятно, в прежние времена располагался хлев. Еще в этой хате была спаленка и кухонька – комнаты одна другой меньше. Дом стоял на самом краю высокого обрыва над морем, через узкое окошко был виден туманный Крымский берег днем и цепочки керченских огней ночью. Никакого фотоаппарата Глеб не нашел, обыскав свое жилище до последнего темного уголка.

Он сел на табуретку, задумался. Теперь ему казалось, что он хорошо помнит, что укладывал камеру в седельную сумку сегодня утром. Выпасть по пути она не могла. Вывод напрашивался только один: кто-то умудрился стащить камеру. Вряд ли это был какой-нибудь местный воришка, который незаметно и неслышно подкрался к мотоциклу. Фотоаппарат могла взять только Лара, черный археолог.

Аппарат был хороший, с немецким стеклянным объективом. Глеб делал этим цифровиком макросъемку даже самых мелких объектов.

И что же? Девушка Лара позарилась на саму технику или, может быть, дело не в фотоаппарате, а в том, что запечатлено на его карте памяти? Черные археологи хотят знать, что именно найдено в этом склепе. Зачем? Ответ один: готовится ограбление. Все найденные вещи хранятся на камералке, проникнуть в этот бывший хлев не стоит никакого труда. Выставить охрану? Назначить дежурства из числа самых крепких копателей?

Обо всем это Глеб думал, уже стрекоча своим «Уралом» по пути к раскопу. Над головой проносились летучие мыши. С моря дул ночной ветер, пирамидальные тополя волновались в вышине, словно пляшущие великаны. Свернув с проселка в чистую степь, Глеб заметил долговязую фигуру, бегущую навстречу: она резво размахивала руками, как профессиональный бегун, как Терминатор-2. Свет фар выхватил бледное, искаженное страхом лицо Седа. Глеб затормозил, круто развернув мотоцикл.

– Привидение! – сказал Сед громким шепотом.

– Ты что – опять наширялся?

– Нет, гражданин начальник, вот те крест! – Сед и вправду широко, размашисто перекрестился. – Ужасное. Белое. Косматое, словно из соломы.

Глеб стукнул ладонью по заднему сидению.

– Садись!

– Я не хочу опять туда.

– Ладно. Быстро дуй в лагерь и вызови кого-нибудь, кто потрезвее. Двоих. Пусть сторожат раскоп. Не от привидений – от людей! – закончил Глеб, уже сдвигая передачу с нейтралки носком сапога.