Kitobni o'qish: «Впечатления обетованные»

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ: В СТРАНУ ВСЕХ РЕЛИГИЙ

Строго говоря, насчет «всех религий» я преувеличил. Говорят, что ни Сварог, ни Будда, ни верховный бог народа майя Унаба на Святой Земле не были. Хотя, если как следует покопаться в этой самой святой земле, не исключено, что найдутся следы пребывания в ней и первого, и второго, и даже третьего.

Стыдно признаться, но дожив до своих лет, я так и не собрался побывать в Израиле. То не было денег, то отпугивала возня с получением визы, то находились более важные дела. И вот, наконец, оказия!

Уже несколько лет, в сентябре, на еврейский новый год Рош а-Шана тысячи паломников-хасидов едут из Израиля в украинский городок Умань помолиться на могиле своего святого – цадика Нахмана Рабби Брацлавского. До Одессы они летят, понятно, самолетами, причем не рейсовыми, а чартерными, а через неделю отправляются назад. И чтобы не гонять авиацию порожняком, предприимчивые одесситы решили организовать встречный поток туристов. Причем по смешным ценам – 230 долларов США туда-обратно. Как до пол-Москвы!

О том, что готовится такое путешествие, я узнал еще в июле. В начале сентября поинтересовался, есть ли еще места, и с удивлением узнал, что «да, но только нужно быстро».

Деньги, которые пришлось одолжить, я внес, даже не поставив в известность жену. Причем и о том, что я их внес, и о том, что их пришлось одолжить. Потом появились сомнения. Самолет берет на борт человек 200. Неужели их нельзя было набрать за два месяца? А с другой стороны, 200 х 230 = 4600 долларов США. А если насобирать деньги не на один, а на 10 самолетов – это уже 46 тысяч. А если на 100? Это уже полмиллиона. А с такими деньгами можно рискнуть и, улетев первым же рейсом, затеряться на земном шарике.

К счастью, мои расчеты не оправдались, и 25 сентября группа «антипаломников», состоящая на 40 процентов из знакомых, начала собираться у одесского аэропорта. Позже я узнал, что в этом году в Умань приехали 20 тысяч хасидов (а это как раз сто самолетов), так что мои опасения были не напрасны.

Самолет с хасидами уже сел, и вскоре из здания аэропорта донеслись звуки песнопений. Пели, на удивление, на русском языке. Заглянув внутрь, я убедился, что поют наши, возглавляемые чисто православным батюшкой. Очевидно, паломнические группы формировались обоюдно по принципу «вы к нам – мы к вам».

Улетали с приключениями. Вначале час сидели в самолете с выключенным кондиционером. Я уже было предположил, что это для более легкой акклиматизации на хоть и святой, но жаркой земле. Но выяснилось, что это просто Турция не давала коридор для пролета над своей территорией какого-то сомнительного чартерного рейса. Тут своих, рейсовых, сажать не успеваешь.

Задержка повторилась над Тель-Авивом, когда самолет сорок минут описывал круги над утонувшим в огнях городом, как бы предоставляя своим пассажирам возможность налюбоваться его ночной прелестью.

– Тель-Авив – это ночной город, – наставлял меня мой одесский друг, который много раз бывал в Израиле, – по нему нужно гулять ночью и можно аж до утра.

К сожалению, мне так и не удалось выполнить это наставление, и ночной Тель-Авив я видел только с борта самолета. Но и он произвел впечатление. Также как и главный аэропорт страны Бен-Гурион – в основном размахом своих коридоров, переходов и движущихся дорожек, которые нетерпеливые пассажиры с легкостью обгоняли. А вот обещанные многочисленными «доброжелателями» «драконовские меры» личного досмотра при въезде в Израиль не произвели вообще никакого впечатления, потому что их попросту не было. Быстрый и деловой паспортный контроль, где к девочке за стойкой можно подходить целыми семьями (попробовали бы вы в аэропорту Домодедово заступить за красную черту хоть на полшага). Затем просвечивание чемоданов и «рамка», перед которой максимум что предлагают, так это выложить все из карманов и снять пояс.

ДЕНЬ НУЛЕВОЙ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, 25 СЕНТЯБРЯ

ПЕРВЫЕ ШАГИ ПО СВЯТОЙ ЗЕМЛЕ

Если в самолете все летели дружной компанией, то после приземления компания распалась. У всех нашлись родственники в Израиле, которые с радостью жаждали воссоединить семьи. И эта радость была тем большей, что обе стороны понимали, что воссоединение происходит всего на неделю.

Мне воссоединяться было не с кем. Как я с гордостью всегда писал в советских анкетах: «Родственников за границей не имею». «Осташко, как так может быть, что у тебя и нет родных в Израиле?», – спрашивали меня. И приходилось рассказывать две мои любимые истории по поводу соответствия моей внешности и национальности (таки нет!).

Должен пояснить, что величина моего носа является предметом зависти нескольких поколений одесских раввинов. Именно за него мои предки по материнской линии получили фамилию Вороновы. И именно из-за этого фамильного носа мою маму однажды пригласили сниматься в фильме «Как это делается в Одессе» в качестве обитательницы еврейской богадельни.

Оба случая, кстати, произошли хоть и достаточно давно – в начале 2000-х, но как раз в канун Рош а-Шана.

В Одессе тогда только что сменился раввин. Вместо Ишаи Гиссера прислали Шломо Бакшта. С Шаей мы поддерживали дружеские отношения после того, как я осветил в газете «Моряк», где работал, праздник Пурим. Как оказалось, это был первый в истории случай, когда в советской прессе рассказали об этом еврейском празднике. Но сейчас не об этом.

Итак, Шая уехал, Шломо приехал. И звонит мне Лена Каракина из Литературного музея и спрашивает:

– Осташко, тут Шломо решил выпускать русскоязычную еврейскую газету. Ты бы смог ее редактировать?

– Редактировать я ее, конечно бы, смог, – отвечаю, – но если Шае было все равно, то, насколько мне известно, Шломо не так лояльно относится к представителям нетитульной одесской национальности.

В трубке повисает минутная пауза, после чего с надрывом звучит сакраментальный вопрос: «Осташко, ты что – не еврей?!!!»

После чего минут десять Лена убеждает меня, что я таки да еврей, и только аргумент: «Ленка, посуди сама. Если бы я был евреем, сидел бы я еще в этоq стране?» как-то примиряет ее с фактом.

Буквально через несколько дней произошел второй случай. В конце сентября я бегу по Дерибасовской и сильно куда-то спешу. Откуда-то сбоку ко мне подскакивает рыженький гражданин и всовывает мне в руки бумажку. Краем глаза вижу, что это приглашение на празднование еврейского нового года. Вспоминаю, как меня учил отвечать в таких случаях Шая – «Шана това у метука», отвечаю и бегу дальше, потому что сильно спешу. Рыжий сначала, вроде, слегка опешил, потом быстро оклемался, догнал меня, пристроился сбоку и на бегу спрашивает:

– Простите, пожалуйста, вы еврей?

– Нет!

– Почему???

Разумного ответа на это вопрос я не могу найти до сих пор.

Впрочем, пора вернуться на землю, хоть и не мне, но все-таки обетованную.

В связи с отсутствием прямых родственников наш визит в Израиль, кроме чисто познавательно-паломнических интересов, преследовал две цели. Во-первых, увидеть как можно больше друзей и, во-вторых, чтобы те друзья, которых повидать не удалось, не дай Бог не узнали, что мы приезжали.

С самого начала за честь встретить в аэропорту чету Осташко разгорелась настоящая борьба. Первым сошел с дистанции Игорь Борц из Нетании (Донецк), который в течение нескольких лет бомбардировал меня письмами: «Ты только найди деньги на билеты, а дальше – мои заботы». Оказалось, что в эти же дни к нему приезжает одновременно его последняя жена и теща по первой жене. Так что свою квартиру он отдал на растерзание первой теще, а сам с женой был вынужден ютиться по знакомым. Чтобы компенсировать наши неудобства, Игорь обязался показать страну, чем я тут же воспользовался, предложив ему свозить нас на Мертвое море.

Другие друзья, тоже из Нетании – Володя и Таня Шинкаревские – во время предварительных переговоров находились в круизе, но сообщили через общих знакомых, что сразу после возвращения нас ждет их радушие и полутораспальная кровать в детской комнате рядом с ванной. К слову сказать, в один из дней мы с удовольствием воспользовались и их радушием, и полутораспальной кроватью, и даже ванной. (См. ниже)

Третьи друзья были готовы предоставить в наше распоряжение целую гостевую комнату, но честно предупредили, что в связи с празднованиями Рош а-Шана с вечера четверга по конец субботы они за руль не садятся. А чтобы нам не было скучно, готовы на эти два дня накупить кучу экскурсий.

Но всех на последних метрах обошел Лёня Тульчинский, который не только категорически заявил, что будет нас встречать, но и взял на работе отгул на следующий день, чтобы повозить нас по окрестностям Тель-Авива.

С Лёней мы познакомились в Клубе Веселых Встреч (КВВ) при Одесском объединении молодежных клубов (ОМК). Это уникальное образование, кстати, первое в СССР, в 80-х объединило практически все самодеятельные творческие силы города. Достаточно сказать, что из КВВ вышли комик-труппа «Маски», создатели журнала видеокомиксов «Каламбур», авторы телепередачи «Городок», многие известные сегодня актеры, режиссеры, продюсеры и сценаристы…

Я был в КВВ руководителем авторской секции, а Тульчинский – создателем и вдохновителем чудесного ансамбля «Большой секрет». Ансамбль блистал на всех одесских Юморинах и далеко за пределами родного города вплоть до отъезда Лёни в Израиль. Ребята работали в жанре так называемой «зримой песни». Каждый номер был фактически отдельным иронично-юмористическим спектаклем, написанным, срежиссированным и разыгранным силами трех человек, каждый из которых еще и, как говорят в Одессе, «немножечко шил», то есть прекрасно играл на каком-то инструменте.

Именно Леонид Тульчинский создал лучшую, на мой взгляд, песню об Одессе.

ОДЕССА

Слова Анатолия Гланца, музыка Леонида Тульчинского.

 
Это странно, что выпав из лапы стресса,
Окунает в море лицо Одесса,
Ибо где нету выхода для печали,
Там ошибка в начале.
 
 
Это солнце всегда, над любым сараем,
Старый кран, где мы бреемся и стираем.
Это город, который восторг и выдох,
Это блики на рыбах…
 
 
Это двор с голубятней, где на канате
Голубой купальник студентки Кати,
Это шкварки и смалец дощатых лестниц
И похабные песни…
 
 
Пара нищих старух, чистый профиль женский
Возле входа в собор по Преображенской.
В майонезном небе ажур балконов
И заправка сифонов.
 
 
Это лепка карнизов под штукатуркой,
Повсеместная страсть к полноте желудка,
И при этом большой интерес к диете…
Эти наглые дети…
 
 
Это то пространство, которым с детства,
Терпеливо бредит во мне Одесса,
Это то, на чём выросли и отъелись,
Эта южная ересь.
 
 
Но зачем в это главное время года
Так меняется резко в лице природа?
Отчего на берег сошёл моряк?
Разве что-то не так?
 
 
Истекающий персиком лик Привоза,
К Перестройке повсюду зовущий лозунг,
Магазин «Океан» вместо свежей рыбы
И бетонные глыбы…
 
 
Этот город теперь деловит и точен,
Он лоснится довольством у всех обочин.
Но всё реже услышишь от раза к разу
Здесь одесскую фразу.
 
 
Да, проходят годы, желтеет пресса,
Но стареет в лужах моя Одесса…
Чудо-город, который давал всё сразу,
Помутился, как разум.
 
 
Только стоит ли сетовать и ругаться?
Сохраним это счастье вдыхать акаций…
Пусть тебе ветерком проскользнёт за ворот