Kitobni o'qish: «Метро 2033: Голод»
Ресторан в темноте
Объяснительная записка Дмитрия Глуховского
Во «Вселенной» иногда появляются книги, которые ни с чем не перепутаешь. Которые так сильно отличаются от привычных уже нам с вами экшен-триллеров в туннелях метро, что сразу выделяются на их фоне и врезаются в память.
Сага «Север» Андрея Буторина: когда я рассказываю кому-то, что в нашей серии есть роман о юноше из малой северной народности, который путешествует по постъядерному миру на упряжке оленей, люди сначала улыбаются, но, прочтя эту дилогию, запоминают ее навсегда.
«Ледяной плен» Игоря Вардунаса: роман о путешествии выжившей атомной подлодки по глубинам зараженного радиацией океана. Сама идея завораживает!
«Корни небес» Туллио Аволедо: история путешествия католического монаха из Рима в Венецию – готическая, реалистичная, непривычно жесткая.
«Голод» Сергея Москвина. Книга, которую вы держите в руках. Самая странная из всех перечисленных и, возможно, самая необычная из всех книг, которые издавались в серии.
Считается, что большинство читателей жаждет жанровой литературы. Например, женского детектива – знаешь, чего от него ждать, и получаешь именно то, чего ждал. Оправданные ожидания, гарантированное удовольствие. Или роман ужасов. Или фантастика. Понимаешь правила – и без лишних вопросов. Заказываешь котлеты – приносят котлеты, никаких сюрпризов.
Но у нас – ресторан в темноте, где ешь вслепую, и дегустационное меню. Принести могут что угодно, и пока не попробуешь, не поймешь, гречка это или котенок. И если, беря с полки очередную книгу «Вселенной», вы думаете, что знаете, какие чувства вас ожидают, и берете «Вселенную» именно за этим, за гарантированными эмоциями, предупреждаю вас: «Голод» – не очередная книга. Она другая. Не тот жанр. Не тот Москвин.
Готовиться надо не к головоломным приключениям, не к простой морали, не восстановлению попранной справедливости, не к схваткам с монстрами. На сей раз все будет не так.
Мы обещали не давать вам заскучать – но не обещали, что после наших книг вы сможете спать спокойно.
Не ждите от этой книги ничего, и лучше ни к чему не готовьтесь.
Пусть «Голод» застанет вас врасплох.
Мяу.
Дмитрий Глуховский
Это – «МУОС». Книга, которая стала легендой в Сети задолго до публикации.
Это – «МУОС». Книга о Минском метро. Горькая. Страшная. Светлая. Честная.
Это место, в котором дети слишком рано взрослеют, а молодые – гибнут. Место, которое надежда покинула навсегда. Место, в котором до сих пор верят в Чудо…
Вы ждали эту книгу очень долго. Теперь она перед вами!
Когда-то давно это была немецкая земля. Земля, обильно политая русской кровью во Второй мировой. Город-крепость Кенигсберг. Преддверие Берлина. Последний плацдарм, после взятия которого падение Третьего рейха стало неизбежным. Но даже когда отгремела Последняя война, загнавшая остатки человечества под землю, есть те, которым не дает покоя ужасное наследие предков. И во имя обладания этим наследием они готовы умирать и убивать…
Сталкерами не рождаются – сталкерами становятся. А может – и рождаются тоже. Особенно когда глава твоего Убежища – полковник спецназа ГРУ, кругом – радиоактивные развалины, наполненные кровожадными мутантами, сосед норовит выстрелить в спину и каждый день приходится сражаться за жизнь. Свою. Своих близких. Друзей. Надеяться только на верный «винторез», испытанного в сотне передряг напарника и удачу. Платить за существование – патронами, а за ошибки – кровью. Вновь и вновь доказывать миру свое право на силу…
Все в мире имеет две стороны. Аверс и реверс у монеты. Хорошее и плохое внутри человека. Свет и тьма. И даже у самого мира тоже есть лицевая и изнаночная сторона. Только вот далеко не всякий человек найдет в себе смелость встретиться с изнанкой мира. Ведь вывернутая жизнь куда страшнее привычного порядка вещей. Особенно для юного, воспитанного в традициях высоких коммунистических идеалов обитателя Красной ветки Московского метро 2033 года. На изнанке мира не в чести дружба и любовь. Долг и верность. Слабости и сомнения. А жизнь и смерть человека здесь – лишь разменная монета, небрежно поставленная на кон в грязных играх власть имущих…
Пролог
… лет до н. э. Крайний Север, стойбище еркара Явонгад1
Холодно. Здесь всегда холодно. Когда бы Нюда2 ни пришла на берег, с моря всегда дует злой холодный ветер. А она приходит сюда каждый день. С тех пор, как ее отец и два старших брата отправились в море на охоту. Приходит и ждет, с надеждой вглядываясь в бегущие по морю волны. Не мелькнет ли среди пенных гребней знакомый силуэт отцовской лодки? У отца хорошая и крепкая лодка, сшитая из прочных моржовых шкур. Он начал охотиться задолго до рождения Нюды. Отец выходил в море столько раз, что ей и не сосчитать. И ее братья тоже много раз выходили в море. Они попадали в штормы и ледяные заторы, однажды их лодку едва не раздавили плавучие льдины, но они всегда возвращались. С добычей или нет, но возвращались. На другой день, на третий, однажды даже на пятый. Сегодня пошел восьмой. Так долго отец с братьями не задерживались еще никогда.
Шаман говорит, что Большой Холод придет только через семь лун, но Нюду и сейчас бьет озноб. Теплая меховая малица3, сшитая из шкуры нерпы, не спасает от пронизывающего ветра. Потому что холод не только снаружи. Подобно тому, как червь смерти халы грызет плоть умирающего, проникший в душу Нюды холод замораживает ее тело и постепенно убивает надежду.
Это случилось на второй день, точнее, на вторую ночь после того как отец с братьями отправились на охоту. Нюда с криком проснулась посреди ночи, дрожа от холода и внезапно охватившего ее необъяснимого страха. Огонь в очаге погас, и ей пришлось потратить немало сил, заново разжигая его. Чтобы не умереть во сне от ужаса, Нюда не сомкнула глаз до самого рассвета. Перебравшись ближе к растопленному очагу, она просидела остаток ночи с открытыми глазами, пытаясь вспомнить подробности разбудившего ее кошмара, но так ничего и не вспомнила. Утром, выйдя на берег, Нюда обнаружила там трех мертвых белых китов, выбросившихся из моря минувшей ночью. Вся община радовалось ее находке. Еще бы, столько мяса! Но Нюда чувствовала: это плохой знак. И шаман подтвердил ее опасения.
Следующие шесть дней прошли для нее как в тумане. Каждое утро Нюда приходила на берег и, подставив лицо ледяному ветру, смотрела на бегущие по морю волны. Смотрела, ждала и надеялась. Но так же, как гаснет огонь в забытом очаге, в ее душе угасала надежда.
Уставшие от напряжения глаза начали слезиться, и девушка вытерла слезы рукавом. А когда опустила руку и снова взглянула на море, увидела мелькающую среди волн черную точку. Лодка?! Это мог быть и морж, и кит, и даже крупная рыба, выставившая из воды свой спинной плавник. Но вспыхнувшая с новой силой надежда заставила Нюду поверить, что это возвращаются с охоты отец и ее братья. А когда она узнала отцовскую лодку, то не смогла сдержать переполняющих ее чувств и с радостным криком бросилась к воде.
Но по мере того, как лодка медленно приближалась к берегу, охватившая Нюду радость сменилась настороженностью. Почему отец не поставил парус? Почему никто не гребет веслами? Почему она никого не видит, словно… лодка пуста!
Старые охотники уже находили в море пустые лодки. Шаман сказал, что пропавших людей утащили на дно злые морские духи. Но такого давно не случалось. Да и отец, собираясь на охоту, принес духам богатую жертву.
Затаив дыхание, Нюда следила за плывущей по морю лодкой, пока волны не прибили ее к берегу. Тогда она сделала глубокий вдох и медленно зашагала в ту сторону. Каждый шаг давался с трудом, но она прошла отмеренный безжалостной судьбой путь и заглянула в лодку. Нет, она не была пустой. Сначала Нюда даже не поняла, что видит перед собой, а когда разглядела ускользнувшие в первый момент подробности, на голове зашевелились волосы, а охвативший ее ужас с криком рванулся наружу, но застрял в сдавленном судорогой горле.
На дне лодки лежали два сцепившихся друг с другом обледеневших тела. Две ледяные глыбы, в которых Нюда не сразу, но все-таки узнала отца и своего старшего брата. Туловище отца насквозь пронзал гарпун, который сжимал в руках ее брат. Рот был широко открыт, но не в предсмертном крике. Челюсти отца вгрызались в горло собственного сына!
13-й день после дня «Х», архипелаг Новая Земля, о. Южный
Электронные часы, которые носил Валера Утесов, рядовой срочной службы по прозвищу Утес, остановились на третий день. Почему именно на третий, а не сразу как долбануло, он так и не понял. Да и какая разница? Остановились и остановились. Кому они сейчас нужны, эти часы, когда весь мир провалился в тартарары? Кто будет измерять время, когда на Большой Земле, может, и людей-то не осталось? Если уж даже здесь, на острове, был слышен грохот ядерных взрывов, а небо так и полыхало зарницами, что же тогда на материке творилось?
Грохота уже давно не слышно, а зарницы полыхают по-прежнему. Каждый день и каждую ночь. Хотя тут, на севере, и не разберешь, когда день, а когда ночь. Солнце как выкатилось на небо месяц назад, так с тех пор и висит. Может, теперь всегда будет висеть. А что, запросто, если сдвинулась земная ось. Вон как долбали и наши, и америкосы проклятые, и китаезы узкоглазые – все долбали. Вполне могли весь земной шар перевернуть, а то чего и похуже. Хотя куда уж хуже? Хуже просто некуда…
Валера взглянул на серое, затянутое тучами пепла и радиоактивной пыли небо, сквозь которую едва пробивалось тусклое северное солнце. Все-таки плохо без часов. Поди узнай, сколько осталось до конца его смены. Солдат зябко поежился. Несмотря на теплое фланелевое белье и армейский бушлат на ватной подстежке он продрог до костей, потому что из темного зева, пробитого в скале туннеля и почти на километр уходящего в недра сопки, постоянно тянет холодом. Не сквозняком, а настоящим могильным холодом. Валера чувствует этот холод каждой клеточкой своего тела, но уж лучше сутки напролет караулить вход в ставшее братской могилой подземелье, чем таскать сюда из ангара разлагающиеся трупы. Бойцы, набранные начмедом4 в похоронную команду, первые дни почти все блевали. Двое так вообще руки на себя наложили. Поднялись на скалу, где маяк, да и бросились оттуда вниз. Одного потом достали – его тело между камней застряло, а второго так и не нашли – видно, волны унесли труп в море. В части никто не удивился поступку покончивших с собой солдат, да и осуждать самоубийц особо не стали. Решили: их выбор. Многие даже позавидовали: отмучались. После Удара, а особенно после того, как на прибрежную мель вынесло обгоревший военный корабль с облученными до такой степени моряками, что с них пластами отваливалась кожа, у многих на полигоне башни посносило. Командир части даже распорядился изъять из казармы все автоматы. Так что теперь оружие есть только у часовых.
Валера вынул из ножен висящий на поясе штык-нож, долго смотрел на него, потом тяжело вздохнул и вставил обратно. Ни с того ни с сего ему вдруг вспомнилась мать и младшая сестренка, двенадцатилетняя пацанка, оставшиеся в далеком Саратове. Что с ними, живы ли, да и уцелел ли тот Саратов? А может, живы, да облучились и медленно умирают в жутких мучениях, гниют заживо, как моряки с застрявшего на мели противолодочного корабля? Не приведи бог так мучиться. Уж лучше сразу в огне сгореть. Ни боли тебе, ни мучений, лишь горстка радиоактивного пепла…
Валера шмыгнул носом и промокнул ладонью повлажневшие глаза. Какой он, нафиг, Утес?! Сопля зеленая, троечник-неудачник, который даже в техникум не смог поступить. Поэтому и загремел в армию. Да еще по своему обычному «везению» угодил на Край Света, на испытательный полигон на Новой Земле. Вот уж край, так край. Крайнее некуда. Служба – кошмар. Целый день с утра до вечера пахота до седьмого пота, словно это стройбат, а не ракетные войска, да еще караулы бесконечные и жратва отвратная. Даже посмотреть не на что – ни тебе леса, ни реки, одни сопки да голые камни вокруг, и еще море. Злое, холодное, к которому даже близко подходить страшно. Валера только и жил надеждой, что год этой каторги рано или поздно закончится, и он вернется в родной Саратов. А оно вон как все обернулось…
Солдат переступил с ноги на ногу, несколько раз тяжело подпрыгнул на месте, чтобы унять дрожь, но так и не смог согреться. Пост перед входом в недостроенную штольню, где хоронят погибших от лучевой болезни моряков, распорядился выставить особист5. Это только говорится, что хоронят, а на самом деле облученные, разлагающиеся тела просто сваливают в кучу в конце уходящего под землю туннеля. Только за последние три дня похоронщики оттащили туда более полусотни трупов. Захоронить их по-другому было просто невозможно. А несчастные моряки продолжают и продолжают умирать. И днем и ночью возле ангара, куда по распоряжению начмеда поместили всех облученных, слышны стоны и крики изнывающих от боли людей. Валера сам слышал, когда проходил мимо. Возле ангара тоже есть пост, да еще парный. Часовые, которые несут там службу, затыкают уши пробками из ваты и свечного воска, чтобы не слышать криков, иначе смену просто невозможно выстоять – можно с ума сойти. Но даже с пробками Валера все равно не хотел бы оказаться на их месте. Уж лучше охранять покой мертвецов, чем сторожить доведенных болью до полного безумия обреченных. Если бы еще не было так холодно…
Часовой перевел взгляд на ведущую к военному городку тропу, которую в части с недавних пор стали называть «дорогой смерти». В конце нее показались две шагающие друг за другом фигуры. Неужели разводящий со сменой? Вроде бы еще рано. Валера прищурился и даже приставил к глазам ладонь, чтобы лучше видеть. Нет, не смена. Двое в ОЗК6 с носилками – похоронщики. Значит, еще кто-то умер.
На этот раз похоронщики почему-то были без касок и противогазов и только вдвоем, что тоже удивило Валеру. Первым шагал широкоплечий и угрюмый старший сержант из «стариков». Если бы не война, он ушел бы осенью на дембель. Вот кому подошло бы прозвище Утес. Но сержант носил не менее выразительное погоняло – Клин. Его напарник тоже был из старослужащих и такой же угрюмый и неразговорчивый, но как его зовут, Валера не помнил.
Чтобы лишний раз не злить похоронщиков, которые и так постоянно были на взводе, он заранее повернул установленный перед входом рубильник, и по всей штольне зажглись развешенные на протянутом под потолком проводе электрические лампочки. Однако, поравнявшись с часовым, Клин дернул головой, подавая знак напарнику, и они опустили накрытые черной полиэтиленовой пленкой носилки на землю. Только теперь Валера заметил, что у Клина в углу рта зажата выкуренная до самого фильтра дешевая сигарета. Сержант с явным сожалением выплюнул окурок и, обернувшись к часовому, спросил:
– Утес, курить есть?
– Откуда? – Валера развел руками. Сигареты, папиросы и даже махорка на полигоне всегда были в дефиците. А после Удара командир части приказал собрать все остатки и выдавать поштучно, да то – лишь санитарам и членам похоронной команды.
Но Клин, видно, об этом забыл и хмуро уставился в лицо часовому, так что тому стало не по себе. Валера опустил глаза и, зацепившись взглядом за накрытые черным полиэтиленом носилки, спросил:
– Еще кто-то из моряков умер?
Вместо ответа Клин сплюнул в сторону сквозь стиснутые зубы, но затем все-таки заговорил:
– Мы к ним днем больше не ходим. Вечером сразу всех жмуриков заберем. Им уже все равно с кем лежать. Они не разбирают: где живые, где мертвые. Да и мы тоже. Если не шевелится, значит, труп. А это, – Клин дернул головой в сторону носилок, – особист застрелился.
– Как застрелился?! – опешил Валера.
Худой жилистый контрразведчик, которого в части побаивались все солдаты и офицеры, а по слухам – даже сам начальник полигона, производил впечатление человека, выкованного из стали. Валера и представить не мог, что он может по собственной воле свести счеты с жизнью.
– Как-как? – передразнил его сержант. – Заперся у себя кабинете, выжрал в одиночку припрятанную бутылку водки, да и пальнул в висок из своего «макара». Хоть оттянулся напоследок… Ну, че застыл?! Понесли! – внезапно рявкнул он, обернувшись к своему напарнику и, не дожидаясь его, схватился за носилки.
«Он же не зараженный. Зачем же его туда?» – хотел спросить Валера, но не успел – похоронщики со своей ношей уже скрылись в уходящем под землю туннеле.
Какое-то время Утес видел их раскачивающиеся, постепенно удаляющиеся тени, но внезапно развешанные под потолком лампы погасли, все разом, и туннель мгновенно погрузился в кромешную тьму. Произойти такое могло только в одном случае – если по всей части отключилось электричество. Но на антенной мачте, вздымающейся над контрольно-измерительным центром, по-прежнему горели сигнальные огни. Значит, дело не в электричестве. Валера совершенно растерялся. Если бы у него был при себе фонарь, он бы не раздумывая бросился на помощь похоронщикам. Но фонаря не было. Только штык-нож, полученный перед заступлением на пост.
Валера подбежал к распределительному щитку и остервенело защелкал рубильником, но это ни к чему не привело – свет в штольне так и не загорелся.
«Может, обрушение туннеля? – мелькнула в голове тревожная мысль. – Свод обвалился и перебил провод. Может, и ребят завалило!»
– Клин! Как вы там?! Живы?! – изо всех сил закричал он в темноту.
Тишина. Даже эха не слышно. Точно, обвал!
Валера уже хотел бежать за помощью, но внезапно услышал несущиеся из туннеля звуки. Странные звуки, похожие на треск деревьев в лютый мороз. И еще топот. Но топот не одного и не двух человек, а множества ног. А потом прямо на него из штольни выбежал напарник Клина с вытаращенными глазами, ссадиной посредине лба и прижатой к шее левой рукой, из-под которой толчками выплескивалась кровь.
– О-они жи-живые! – прохрипел истекающий кровью похоронщик, пытаясь дотянуться до Валеры правой рукой, которая тоже была в крови. Когда он взмахнул ладонью, несколько капель сорвались с его пальцев и упали Утесу на лицо.
Часовой в ужасе отшатнулся. Похоронщик двинулся за ним или на него, но не удержался на подкосившихся ногах и плашмя рухнул на землю. Зажимающая рану рука отлетела в сторону, и из разорванной артерии фонтаном брызнула кровь…
Глава 1
Северные зверобои
Порывистый ветер треплет парус и раскачивает лодку, грозя перевернуть утлое суденышко. Но находящиеся в лодке люди не обращают внимания на ветер, летящие в лицо соленые брызги и проникающий под одежду холод. Вот уже много часов они напряженно вглядываются в поверхность моря, стараясь разглядеть среди гребней волн и проплывающих мимо льдин спину или голову вынырнувшего моржа, тюленя или любого другого зверя, мясо которого спасет от голода их общину надвигающей арктической зимой и темной полярной ночью.
Насколько хватает глаз, вокруг только вода. Вода и льды. Чувствуя приближение холодов, звери ушли в море, покинув известные охотникам лежбища. Но людям некуда идти: от Большой Земли их отделяет изобилующий штормами и ледяными заторами пятидесятикилометровый пролив и холодные воды Баренцева и Карского морей. Да и существует ли та Большая Земля, или десятки и сотни ядерных бомб и ракет, обрушившихся на материк двадцать лет назад, превратили его в безлюдную выжженную пустыню?
А на Новой Земле, на бывшей пограничной заставе, у них есть хотя бы крыша над головой, три подлатанных баркаса и оружие, позволяющее охотиться на морского зверя и отбивать нападения хищников, защищая свой дом. Здесь живут семьи пограничников, бывшие полярники, перебравшиеся на заставу с расположенной по соседству исследовательской станции, и бригадир ненецких зверобоев, приплывших на Новую Землю перед самой войной.
Старого ненца зовут Ванойта, но почти все на Заставе называют его Ваня. Ванойта не обижается. Он давно привык к новому, звучащему на русский манер имени, привык к окружающим людям, заменившим ему пропавшую семью, оставшуюся на Большой Земле. Эти люди по-доброму отнеслись к нему, и он по мере сил помогает им. Двадцать лет он ходил с ними на охоту, показывая, как нужно выслеживать и бить зверя, а когда на заставе закончилась солярка, помог установить на моторных лодках новые снасти и научил ходить под парусом. Его труд не пропал даром. Почти все мужчины на Заставе стали настоящими охотниками, а двадцатитрехлетний Максим уже сейчас превосходит обоих сыновей Ванойты, погибших на охоте много лет назад.
Однако в этом году жителей Заставы преследуют неудачи. Когда неожиданно прохудилась и утонула лодка Максима, а ему самому едва удалось спастись, нужно было сразу принести духам богатую жертву, но жители Заставы не верят в духов. Они оставили их без положенного подношения, вот духи и разгневались на людей, лишив охотников необходимой добычи. А если не добыть мяса и тюленьего жира, то до следующего сезона охоты на Заставе не хватит еды, и многие умрут от голода.
Ванойта это понимает, потому и уступил просьбе начальника Заставы, согласившись провести самых отчаянных охотников на север, в дикие, неразведанные места, где они надеются встретить морского зверя. Но на севере начинается территория злого духа Нга – грозного и ужасного властелина подземного мира. Еще до того, как лишившиеся разума люди принялись жечь землю и убивать друг друга, во владениях Нга уже происходили страшные вещи: тонули большие и малые лодки, гибли охотники, а морские звери, птицы и даже рыбы сходили с ума.
Оттого и неспокойно на душе у Ванойты. Оттого и бьется тревожно сердце в груди. Хмурит старик-ненец морщинистое лицо, глядя на плещущиеся за бортом волны. А подгоняемая ветром лодка плывет и плывет вперед. Все дальше и дальше. На север…
* * *
Сидящий рядом с проводником молодой широкоплечий парень, одетый в армейский прорезиненный плащ, почувствовал охватившую старика тревогу и повернулся к нему.
– Вань, ветер попутный. Пройдем еще немного?
Ненец не ответил, озабоченно вздохнул и еще сильнее запахнул полы собственноручно сшитой из тюленьей шкуры меховой накидки, которую он по-своему называл малицей. В этот раз Вайнота вообще вел себя странно: на охоту отправился с явной неохотой и в пути почти все время молчит, хотя обычно любит поговорить. Можно даже подумать, что старый ненец чего-то боится.
– Дядя Ваня, нельзя нам без добычи возвращаться. Никак нельзя. Правда, Макс?
Максим улыбнулся: это Пашка. Решил поддержать друга. Пока не нашли зверя, ему и остальным гребцам делать нечего, вот Пашку и тянет поговорить.
Но он прав. Скорее всего, это последняя охота в нынешнем году. Еще несколько дней, может, неделя, и море покроется льдом. Начнутся метели, ветер будет сбивать с ног, и ударят такие морозы, что плевок станет замерзать на лету, не долетев до земли. Возможно, уже завтра начальник Заставы прикажет перетащить лодки в ангар, где они будут стоять до будущей весны, а всем жителям – готовиться к зимовке. И к голоду, если охотники вновь вернутся домой без добычи.
Максим взглянул на небо. Низкие темные тучи очень не нравились ему. Только шторма сейчас не хватало. Неужели придется поворачивать? Охотник опустил глаза и сразу напрягся, заметив мелькнувшую среди волн темную точку. Даже не точку, а смазанный штрих, исчезнувший за очередным пенным гребнем.
– Влево! – от волнения он перепутал команду, но правящий лодкой кормщик прекрасно понял его.
– Что там, Макс? – подался вперед Пашка.
Некоторые гребцы даже вскочили со своих мест, но кормщик тут же осадил их, и непоседы плюхнулись обратно на скамьи.
Максиму некогда отвлекаться на беспокойно возящихся в лодке гребцов. Задача забойщика – выследить и загарпунить зверя, и он внимательно смотрит вперед, прощупывая взглядом разбегающиеся перед лодкой волны. Конечно, замеченная им точка могла оказаться телом акулы, которые нередко заплывают в прибрежные воды, или спинным плавником кита-убийцы – самого опасного морского хищника. Но внутренний голос подсказывал, что это не акула и не кит, а долгожданная добыча – тюлень или морж. И интуиция не подвела.
Когда животное вновь показалось на поверхности, Максим отчетливо разглядел в бурлящем водовороте покрытую глубокими шрамами бугристую спину огромного моржа. Старый самец-секач был, наверное, размером с лодку. Схватка с ним грозила смертельной опасностью, и в другой раз Максим не рискнул бы связываться с такой крупной добычей. Но в голодное время выбирать не приходится.
– Морж прямо по курсу! – объявил он, подтягивая к себе тяжелый металлический гарпун.
* * *
С шумным плеском вспенившиеся волны сомкнулись над горбом ушедшего под воду зверя. По лодке прокатился вздох разочарования. Кто-то досадливо выругался – молодые охотники, как всегда, бурно реагировали на сорвавшуюся попытку загарпунить преследуемую добычу. Даже проводник-ненец не удержался от замечания. Только два человека: зверобой, застывший на носу лодки с гарпуном в опущенной руке, и сидящий на руле седой кормщик сохранили молчание.
Не отвлекаясь на пустую болтовню, кормщик смахнул с ресниц соленые брызги и, повинуясь жесту зверобоя, повернул руль и натянул шкот, изменяющий положение паруса. Неопытным рулевым сделать это одновременно, как правило, не удавалось. Кормщик с удовлетворением отметил, что, несмотря на возраст, руки по-прежнему слушаются его.
Взлетев на гребень волны, лодка накренилась на левый борт, едва не зачерпнув морскую воду и вызвав новый вскрик сидящих на веслах молодых охотников, но, скатившись вниз, послушно понеслась в указанную зверобоем сторону. Почему он выбрал именно это направление, для всех, кроме самого зверобоя, осталось загадкой. Но через пару сотен метров ушедший в пучину старый горбатый морж вынырнул прямо перед носом лодки. В тот же миг напоминающая сжатую пружину фигура зверобоя распрямилась, зажатый в руке гарпун взметнулся над головой и обрушился вниз, вонзившись в шею показавшегося из воды толстокожего гиганта. Видевшие это гребцы восторженно заголосили, хотя праздновать победу было еще рано: с этого момента схватка между людьми и загарпуненным зверем только начиналась. Даже не самый крупный морж мог перевернуть лодку или расколоть надвое одним ударом шишковатой головы, вооруженной похожими на слоновьи бивни огромными клыками, а уж загарпуненный Максимом восьмиметровый исполин – и подавно.
Седой охотник с опаской поежился, глядя в напряженную спину зверобоя, травящего тянущийся за гарпуном линь. Именно ему, управляющему лодкой кормщику, охотники доверяли свои жизни. И он отвечал за них не только перед самим собой, но и перед их родными и близкими и, в конечной счете, перед всей общиной. Если бы вместо Максима в лодке находился другой гарпунщик, кормщик ни за что не позволил ему преследовать столь крупного зверя. Даже если бы его умоляли остальные охотники. Но Максим, или Макс-Зверобой, как его уважительно называют на Заставе, – другое дело. Он смелее, быстрее, точнее и, главное, удачливее любого охотника.
Даже когда весной его самодельная лодка неожиданно затонула, Макс каким-то образом сумел выбраться из ледяной воды и добраться до Заставы, пройдя пешком по берегу почти два десятка километров. Как ему в одиночку удалось преодолеть отвесные скалы и лежбища хищных тварей, в которых превратились обитавшие в Карском море тюлени за двадцать лет после войны, так и осталось загадкой.
Нос лодки резко ушел вниз, зарывшись во встречную волну – значит, выбрав всю длину линя, морж нырнул в глубину. Холодная морская вода с шумом хлынула в лодку. Гребцы испуганно вскрикнули. Даже у старого кормщика сердце сжалось от страха. «Руби конец! Потонем!» – захотелось крикнуть ему упрямому зверобою. Но то ли в груди перехватило дыхание, то ли челюсти свела судорога, то ли понадеялся кормщик на удачу Максима. В общем, промолчал. А Макс лишь тронул рукой натянувшийся линь, и в тот же миг лодка выровнялась – загарпуненный морж пошел к поверхности.
Кормщик вытер выступивший на лбу холодный пот. Вот же счастливый черт! И окончательно обретя голос, прикрикнул на застывших в растерянности гребцов:
– Чего застыли?! Вычерпывайте воду!
Схватив ковши, те тут же принялись за работу, а увлекаемая моржом лодка понеслась по волнам, перелетая с гребня на гребень.
– Часа три потаскает, – заметил Макс, усаживаясь на переднюю скамью.
«Четыре, как минимум! А то и все пять», – мысленно поправил зверобоя старый кормщик, получивший на Заставе прозвище Седой, но спорить с Максимом не стал.
