Kitobni o'qish: «Санкт-Петебург – вид сверху»

Жизнь без риска не для нас,

Мы рискуем каждый раз,

Когда виснем между небом и

Землею

Когда смотришь сверху вниз,

По-другому видишь жизнь,

Еще больше любим мы ее с

Тобою.

Из песни промышленных альпинистов.

20 января 2011 года

Метет поземка. Все тонет в белой круговерти. Гнется под напором стихии кустарник, чернеют деревца в море снега…

Где мы находимся? В степи, в поле с редколесьем? Нет. Мы на высоте двадцати метров, на крыше производственного корпуса объединения «Светлана». Поэтому поземку я бы назвал «покрышкой». Здание давно заброшено, и кровля буйно зарастает.

«Поле битвы – Земля», – называется американский фильм. Поле нашей битвы, вернее, место работы – крыша. Мы чистим ее от снега и сбиваем сосульки. Иногда спускаемся по веревкам на фасад. Сегодня срезаем и сбрасываем старые проржавевшие вентиляционные трубы.

Что такое работа строителя, промышленного альпиниста в том числе? Это путь. С объекта на объект. С кровли на фасад, из Колпино, где на одном из домов повесили водосточные трубы, в торговый порт Питера, где надо будет красить какой-нибудь ржавый, поставленный в док корабль или портальный кран. Всегда дома наготове рюкзак с веревками и снаряжением. У меня, правда, разъезды на время закончились. Я со своей бригадой прочно осел на «Светлане».

Теперь перемещаемся с фасада «Полупроводников», заштукатуренного и покрашенного, на протекающую кровлю «Электронприбора», с трансформаторной подстанции номер шесть на кислородную станцию…

Город стонет под гнетом снега и льда, а нам приятно – постоянная работа. В этом году в бригаде родился афоризм: «Если кто-то у нас в стране делает деньги из воздуха, то почему мы не можем сделать хоть что-то из воды, пусть и замерзшей».

Работа интересная, иногда с массой впечатлений. На прошлой неделе Николай, опытный кровельщик с тридцатилетним стажем, во время чистки снега сорвался с крыши, влетел в окно, разбил стекло спиной и повис на страховке. Голливуд отдыхает. Причина – образовавшийся маятник веревки. Все обошлось.

В январе 2008-го мне повезло меньше. Три недели в больнице, еще месяц дома. Уколы, капельницы, борьба с пролежнями (я подкладывал под спину рулоны туалетной бумаги). Есть о чем вспомнить. Но нет худа без добра. Раньше не хватало времени, а тут целый месяц пролежал под компьютером, щелкал клавишами. Лежал, потому что сидеть врач запретил. Соорудил лежак из стула, табурета и кучи подушек. Потом была лечебная физкультура и большая подушка в сумке, которую я, по совету доктора, клал под поврежденный позвоночник. Таскал с собой, в электричке занимал оба места у окна. Ноги на противоположном сиденье – вверх-вниз, вверх-вниз. Качал пресс.

Уже позже Виктор Степанович, главный инженер «Светланы Рост», где я два раза навернулся со строительных лесов, говорил: «Ты в паспорт свой заглядывай, когда лезешь на высоту». Намекал на возраст. Все-таки шестой десяток пошел. Я отшучивался: «Не возраст мой виноват, а наночастицы, которые вы бесконтрольно выпускаете. Они на меня пагубно влияют». Предприятие это выращивает кристаллы по нанотехнологиям.

Тема сейчас у нас одна: снежно-ледяная. Между прочим, почему-то именно на корпусах промышленных предприятий, по моим наблюдениям, возникают удивительные ледяные образования Причиной тому, наверное, особый тепловой режим, там возникающий. Растет себе сосулька, тяжелеет и при каждой оттепели считает дни до кончины. И вдруг касается чего-нибудь: трубы, лестницы или кондиционера, с удовольствием опирается на эту подвернувшуюся по пути поддержку и снова набирает вес, насыщаясь влагой и холодом. Она уже не упадет, как ее соседки, и постепенно превращается в многометрового – длиной и в обхвате – монстра. Такую не просто сбить кувалдой или ломом, стоя на крыше. Снизу подрубать ее «щупальца» тоже опасно: можно опрокинуть всю глыбу на себя. Один выход: вывешиваться рядом на веревке и рубить лед простым или торцевым топором (топор, приваренный к железной трубке, хорошо заменяет лом). Надо еще в определенный момент оттолкнуться, чтобы отъехать на время в сторону, когда эта громадина начнет рушиться – по частям или сразу. И не забыть перед началом этого мероприятия надеть каску.

А если идет подпитка водой и нагнетаемым воздухом, это чудище может прилипнуть к стене и за несколько дней доползти до земли (сталактит превращается в сталагнат). Тогда его ликвидация превращается в настоящую проблему. Впрочем, по поводу «чудища» я погорячился и готов поменять оценку на прямо противоположную. Для меня эти ледяные образования, скорее, красавцы. Что-то похожее я видел в Карлюкских пещерах на плато Кугитанг-тау в Туркмении. Столбы из сталагнатов переливались в лучах фонарей. Там, конечно, иная цветовая гамма и другой антураж. Но и наш урбанистический ландшафт с его островерхими крышами, причудливой лепниной и замысловатыми карнизами смотрится не хуже пещерных гротов. А когда движешься в метель по колено в снегу, обвешанный снаряжением, по крутым скатам кровель, можно запросто представить себя, например, на склонах Кавказа.

Бывает, что металлические решетки на окнах исполнены не в виде клеток, а в виде лучей, идущих из угла. И когда прутья зарастают льдом, они напоминает щупальца инопланетян в фильме «Чужой».

Но кем бы ни были эти порождения холода – уродами или красавцами – наша задача уничтожать их.

28 января 2011 года

Сообщение в газете «Метро». В Аргентине выжила женщина после полета с 23-го этажа. Это интересно. В позапрошлом году коллега узбек Коххар отвозил на родину гроб с телом племянника, сорвавшегося со строительных лесов всего-навсего с шестого этажа. Это не привлекает внимания. Трупы гастарбайтеров, наверное, никто не считает. А жаль. С ними вместе не один пуд соли съеден и не один стакан водки выпит.

Кстати, насчет узбеков. Был один случай. Понадобился нам для работы швеллер (П-образная металлическая балка) большого размера. Прораб меня просит: «Походи, поищи по заводу, если надо будет, я заплачу». Прихватив тележку, отправляюсь на поиски. Вижу сварщика, работающего над какой-то конструкцией. Рядом с ним то, что мне надо, и в большом количестве. Хлопаю его по плечу, обращаюсь с просьбой. Он, сняв маску и представившись Романом, вытирает пот и копоть со своего раскосого лица и говорит на ломаном русском, что деньги он не возьмет, тем более что железо это не его. А вот если бы мы предоставили ему работу, то договорились бы насчет швеллера.

Ладно, погружаем балку на тележку и везем прорабу. Докладываю:

– Есть швеллер, но только вместе с узбеком.

– А без узбека не было?

– Не нашел.

Прораб чешет затылок, думает, что делать с образовавшимся привеском.

Позже пришлось привлекать Романа к работе. Он такой же Роман, как я – Рудольф Нуриев. Приезжие с юга и востока называют себя Генами, Колями, Борями, лишь бы первые буквы в именах совпадали. В моей бригаде есть таджик Коля. По паспорту он Кобилджон. Случай тот меня позабавил. Я часто вспоминал и другим рассказывал об узбеке, которого нельзя было отделить от швеллера.

А еще была хохма. На улице Достоевского в одном из зданий мы работали параллельно с многонациональной бригадой, многие из которой здесь же и жили. Как-то раз нам пришлось открыть запасной выход, чтобы выносить строительный мусор, и в него проникли два милиционера, что для гастарбайтеров является чуть ли не стихийным бедствием. Бригадир их Марина, молдаванка, выговаривала мне:

– Что вы творите? Зачем открываете двери? Ведь здесь тоже люди живут, молдаване, таджики.

– Ну, может, молдаване и люди, – отвечаю, – а вот насчет таджиков сомневаюсь.

Я, конечно, пошутил и на самом деле так не думаю, мне все равно, что русский, что украинец, что негр (извините, афроамериканец), ко всем отношусь с уважением.

Я почти научился отличать жителей Средней Азии друг от друга. Однажды мы ремонтировали на «Светлане» фасад радиоузла. Рядом конкурирующая фирма, возглавляемая, как я слышал, сыном директора, то же самое делала на главном административном здании. Мы работали альпинистским способом, а они строили леса. Были там только таджики и киргизы. Разница между ними значительная. У киргизов, кроме прочего, почему-то почти не было акцента. Одно время на этом объекте были проблемы с выплатой зарплаты и, в связи с этим, что-то похожее на забастовку, эмоциональные выступления, переходящие в митинг. Мы наблюдали за этим с высоты, не отрываясь от мастерков, шпателей и валиков.

29 января 2011 года

Недавно доходило до минус восемнадцати, а сегодня снег тает и капает с крыш. И не куда-нибудь, а мне на штаны. Я вишу на втором этаже, с помощью топора и какой-то матери борюсь с очередным природным шедевром на кирпичной стене – толстым слоем наледи, которая наползла на окно. Волнистое и ребристое изваяние прилипло к стене намертво. С дырявого карниза льется водичка. Похоже, скоро и я покроюсь льдом, превращусь в аллегорическую фигуру, которые живут в старой части города. Было бы красиво – человек с топором охраняет любимый город, скульптор неизвестен…

Лед умирает, но не сдается. С каждым ударом он осыпает меня осколками. Я их выплевываю, чертыхаюсь, но не останавливаюсь. Наконец, срубаю нарост и скольжу по веревке к земле. Дрожащими от холода руками срываю с себя амуницию – пояс, сидуху, спусковуху. Тороплюсь в тепло раздевалки. Нет, аллегорической фигурой быть не хочу. Похрустывает ледок на сгибах одежды. Дымится чай в чашке.

3 февраля 2011 года

Оттепель продолжается. В наших рядах панические настроения: «Шеф! Все пропало. Снег тает. Сосульки сами отваливаются! Скоро будем без работы!» Поздно вечером посыпал снег, хоть и без особого энтузиазма. Ура! Снеговые лопаты, ломы и топоры наготове. Одежда и обувь к утру просохнут.

Вспомнился эпизод, произошедший первого апреля прошлого года. С утра, если мне не изменяет память, солнечная теплая погода. Лишь кое-где виднеются остатки снега. Еду в электричке на работу. Начальство сообщило, что с кровли первого корпуса «Светланы» выполз и завис над входом в ОАО «Цыпленок» край огромной льдины, и ее надо столкнуть, пока она сама не упала кому-нибудь на голову.

Настроение, как и должно, быть в такой день, праздничное, весеннее. Звонок по мобильному телефону. Саня Букреев сообщает, что льдина упала и можно не торопиться. «Ну, да, – улыбаюсь молча, – и спина у меня сзади белая». Помню, какой сегодня день, поэтому с самого утра готов к таким приколам. Снова звонок. Опять Саня: «Леня (это наш шеф) сказал, что без тебя справимся». Игнорирую и продолжаю путь.

Прибыв на место, вижу: подтаявшая льдина вышла уже на полметра. Нужен лишь слабый толчок.

…На дорогу, установку ограждения и оцепления, подъем на крышу, привязывание веревок, страховку, а также на обед и шутки-прибаутки ушло несколько часов. На подталкивание льдины в нужном направлении – несколько секунд. Но это тоже наша работа.

4 февраля 2011 года

У меня прохудились рабочие сапоги. Иду в торговый центр «Светлановский». На мне полный боекомплект – рваный ватник, монтажный пояс, гремят карабины. Хорошо, не прихватил с собой лом и снеговую лопату.

Захожу. Охранники в строгих костюмах, полупустой зал, на витринах – косметика от Версачче, запонки от Армани, на манекенах – одежда от «Дольче Габанна». Шаркаю рваными сапогами по блестящей плитке.

– Что вас интересует?

Приветливость в голосе охранника, совершенно соответствует выражению его лица. Насмешливо-презрительные нотки хорошо замаскированы. Не нравится мне их работа. На месте любого из них я бы застрелился. Целый день сидеть, клевать носом, глазеть по сторонам и ждать, когда же закончится эта чертова смена. Но каждому свое. Возможно, он тоже захотел бы свести счеты с жизнью, подвесь его на веревке в мороз и ветер.

Чего бы я хотел? Показываю на свои сапоги, мокрые насквозь.

«У нас этого нет», – слышу короткий ответ.

Киваю головой, бурчу под нос, что не туда попал, и убираюсь восвояси.

10 февраля 2011 года

Прежде, чем выйти на крышу пятнадцатого корпуса, обхожу помещения второго этажа, где расположены швейные мастерские, и монотонным голосом объявляю: «Внимание, сейчас будем бить стекла! Будьте осторожны, не подходите к окнам. Будем бить стекла!» Женщины встречают меня многозначительными улыбками.

В прошлом году Вова Давыдов сколол с крыши изрядную глыбу льда, которая стукнулась о трубу, идущую по фронтону здания, и влетела в окно мастерской – прямо рядом с девушкой, строчившей на машинке. Та от потрясения подпрыгнула. Ее долго колотило. Она боялась сесть за машинку. Молодую швею отправили домой с наставлениями вызвать врача в случае продолжения трясучки. Назревал крупный скандал.

«Спокойно, – сказал Вова, после того как заменил фанерой разбитое стекло. – Девушки любят пугаться по пустякам. Я пообещаю на ней жениться, и она успокоится. Или наоборот, испуг от моего предложения будет такой силы, что она надолго забудет о ледяшке, упавшей под ее стул».

Не знаю их дальнейших отношений. За эту зиму на этом корпусе на моем счету сорванная вместе с кронштейнами труба низкого давления, два разбитых стекла в швейной мастерской и ни одного обещания жениться.

Позже возникла байка:

– Ваша сосулька разбила оконное стекло. Когда вставлять будете?

– Нет, что вы? Мы стекла не вставляем, мы их только бьем.

11 февраля 2011 года

Испытываю удовольствие, когда после моих ударов торцевым топором кусок наледи с хрустом отламывается, соскальзывает, и через несколько секунд я слышу глухой удар о землю. Иногда хулиганю. Стараюсь отколоть кусок побольше, чтобы прохожие, бредущие в отдалении, если не вздрогнули, то хотя бы повернули головы в мою сторону. Наверное, от скуки.

Однажды на крыше завода «Морион», что на Васильевском острове, скука была развеяна в мгновение ока. Дело было в оттепель, я рубил лед и сбивал сосульки со свесов. Не успел занести топор для удара, как слой льда подо мной поехал вниз. Страховка была на месте, но веревка вилась по крыше с приличным запасом. Прежде чем зависнуть, я бы пролетел несколько метров, и получился сильный рывок, что опасно для позвоночника. К тому же вместо обстоятельной обвязки на мне был только монтажный пояс.

Все это дольше читается, чем происходит. Я резко откинулся назад и распластал руки. Шуршание было недолгим. Ботинки зависли над пустотой, а пятая точка уперлась в место, освобожденное от наледи. В очередной раз повезло.

Говорят, высотник, как и минер, ошибается один раз. Но, к счастью, это не всегда так. Есть у нас промальп Дима Новгородцев с говорящей кличкой Демон Отвязанный.

…Ремонтировали фасад станционного здания у «Навалочной». Разгар лета, жара невыносимая. Свежевыкрашенный фасад сверкал так, что невозможно было на него смотреть. Плавился асфальт и кровля под ногами. А еще больше плавились от жары мозги.

      Дима, не отличавшийся дисциплиной, всегда опаздывал на работу, являлся с красными от бессонницы глазами. Наверное, в компьютерных играх зависал. В тот раз он был именно в таком состоянии.

      Залез на крышу, небрежно дернул веревку – вроде, держится… И стал по ней спускаться. Вспомнил, что забыл кое-какой инструмент в сумке – не спеша поднялся, влез на крышу. И тут обнаружил, что конец веревки всего лишь зажат в щели. Встал на карачки, дернул, и конец выпрыгнул из щели и свернулся вопросительным знаком на жарком гудроне.

       Дима сел на сумку за трубой и долго сидел, тупо глядя на вопросительную веревку.

У Михаила Врубеля есть картины «Демон летящий», «Демон сидящий» и «Демон поверженный». У нас появился Демон Отвязанный.

12 февраля 2011 года

На «Светлане» выходной, тишина, нарушаемая лишь гудением вентиляции. С Саней спускаемся по веревкам с высоты 26 метров с крыши корпуса «Полупроводников». Наша задача – быстрее заделать брезентом оконную раму с выбитым стеклом на третьем этаже – побочный эффект чистки крыши. В здании – уникальное оборудование. Один градус в сторону, и отказывается работать.

За бортом минус восемнадцать. Изо рта валит пар, щеки красные. В усах у меня лед, у Сани Букреева в черной бороде блестят целые гроздья. Большое окно на пятом этаже, с которым мы поравнялись, наполовину закрыто огромным ледяным наростом. Если его не сбить, при дальнейшем спуске рискуем получить его себе на головы.

Тормозим. Топором и кувалдой отбиваем от глыбы большие куски и пытаемся ее раскачать. Наконец расправляемся с ледяным монстром – он летит вниз. Но, словно в отместку за свою смерть, расправляется с вентиляционной трубой, висящей тремя этажами ниже.

Крепим брезент. Потираем замерзшие руки. Получилось хорошо. Теперь люди и оборудование перестанут ежиться. Но на втором этаже теперь ждет ремонта разбитая вентиляционная труба. Вот такой круговорот работ в природе.

На улице Турку

Поздней осенью 2007-го года, когда последние дожди перемежались с первыми снегопадами, мой организм медленно адаптировался к новым условиям. Сливели губы с холода и руки коченели в постоянно мокрых перчатках.

Я влился в коллектив, который шпаклевал и красил пятиэтажку на улице Турку в фисташковый цвет. Дом, крыша которого, словно паутина, была опутана веревками, с его прежде облезлым и обшарпанным фасадом, облепленным теперь висящими на веревках высотниками, постепенно приобретал ухоженный и даже праздничный вид. Первый день для меня был ознакомительный. Располагались мы в полуподвальном помещении. То, что с потолков и стен, тронутыми рыжими пятнами грибка, свисала облупившаяся краска – это не беда, а вот то, что помещение не отапливалось, и нам негде было сушить одежду, это, мягко выражаясь, вносило дискомфорт в наше существование.

Цементный пол наполовину был залит водой. Дальняя стена пропадала во мраке, и многие ходили туда по малой нужде, перепрыгивая через лужи. Полы и древние, разваливающиеся столы были завалены атрибутами походной жизни: альпинистским снаряжением, веревками, перемазанными краской, шовной мастикой, шпаклевкой и еще бог знает чем

Карабины, «спусковухи», «сидухи», жумары соседствовали с обрезанными пластиковыми бутылками, приспособленными под пепельницы, пачками типа «доширак», как целыми, так и пустыми, термосами, шпателями и кистями. Сегодня я привез лишь кусок веревки и привязал его к опоре на крыше, предварительно выбрав себе участок стены для будущей работы.

Все идет своим чередом: кто-то мешает шпаклевку, некоторые разливают по ведрам краску, а кое-кто по стаканам нечто прозрачное, а потом объясняет на улице у дверей раздевалки местному дворнику:

– Почему пьем? Так ведь страшно на высоте. Попробуй сам. Да и погода, как видишь, способствует. Холодно.

На следующий день, приехав на работу пораньше, оставляю сумку со снаряжением возле дверей раздевалки, иду за ключом и узнаю неприятное известие. Кто-то залез в окно и хорошо почистил наше помещение. Пропало многое из снаряжения. Впадаю в уныние, больше нет желания работать. «Слава богу, – думаю, – что вчера не успел привезти и оставить свой инструмент». Возвращаюсь к раздевалке. Моей сумки нет. Пробежки вокруг дома в надежде по горячим следам схватить вора за руку не дают результата. Полку пострадавших прибыло. Карабины, самохваты – содержимого в бауле было не на одну тысячу рублей. Зря я только что воздавал хвалу господу. Ясное дело, что действует здесь одна шайка, которой мысленно посылаю проклятия. В свой адрес отпускаю словечки не менее выразительные.

Во время обеда обсуждаем, кто мог нас обокрасть. «Бомжи». Другого ничего на ум не приходит. Где-то на проспекте Славы, предположил кто-то, на фасаде тоже работают высотники, и наше снаряжение грабители могли сплавить туда. В магазине карабин стоит рублей триста, а тамошним альпинистам его запросто можно продать за пятьдесят. Уже на бутылку хватит. Делаем набег на соседний подвал с выражением твердой решимости на лицах, но видим лишь пустые аккуратные лежаки между трубами, полное отсутствие каких-либо свидетельств злодеяния со стороны их хозяев.

На следующий день, поскребя дома по сусекам, кое-как набираю снаряжения для работы, к которой незамедлительно приступаю. Настроение, как говорится, ниже плинтуса. Шпаклюю фасад, болтаясь на веревке, и все еще занимаюсь самобичеванием.

Даю себе слово: больше никогда не буду оставлять свои вещи, где попало, никогда не дам себя облапошить. Уже внизу, когда я выпутывался из веревки, подходит подвыпивший мужик с бутылкой шампанского в руке и восхищенным взглядом в мою сторону, со словами: «Ну, вы даете, ребята», предлагает составить ему компанию. Что же, есть возможность хоть немного поднять себе настроение и, недолго думая, соглашаюсь.

– Только стакана у меня нет, – говорит он, излучая приветливость, – принеси что-нибудь, если можешь.

Я иду в раздевалку, нахожу на столе свой термос с чаем, дорогой, красивый, только что подаренный женой, и не придумываю ничего лучшего, как взять от него завинчивающуюся крышку. Все, поехали. Мы прячемся за соседнюю девятиэтажку, чтобы меня не заметили за распитием, он наливает в крышку. Успеваю сделать лишь несколько глотков, да поболтать с ним, как это водится, о всяких пустяках. Слышу, что меня окликают. Быстро ухожу на голос, возвращаюсь через минуту. Моего собутыльника и след простыл. Он пропал вместе с крышкой от моего драгоценного сосуда, подарка жены. Зачем ему она, будь он не ладен? Зачем мне термос без крышки? Пробежки вокруг, в надежде по горячим следам кого-то догнать, опять не увенчались успехом.

Так, за два дня я лишился альпинистского снаряжения и термоса с завинчивающейся крышкой. Через некоторое время пришлось его выбросить. Такой негостеприимной оказалась улица Турку.