Kitobni o'qish: «Ванька V»
Глава 1 Студент
Я повертелся туда-сюда перед зеркалом.
Красавец…
Писанный.
На голове – новенькая фуражка с козырьком. Темно-зеленого сукна с алыми выпушками по краям околыша и по верхнему кругу головного убора. Над околышем посреди тульи – круглая гражданская кокарда.
Темно-зеленого сукна сюртук, двубортный, причем – офицерского образца, хоть в зеркале и отражается пока только студент первого курса. Все шесть пуговок застегнуты, ни одна не пропущена.
Воротник сюртука закругленный, опять же темно-зеленый.
По верхнему краю воротника и обшлагов, по борту сюртука, по краям задних карманных клапанов видны алые выпушки.
Пуговки все белые, посеребренные. Поблёскивают – только вчера вечером собственноручно начищены.
Плечевые погоны – темно-зеленые и с той же алой каемочкой. У слушателей приготовительного курса императорской академии её нет, а у меня она уже имеется. Зачислен я в ряды. Ещё бы, такого героя, да сразу в состав студентов отказались бы включить…
Ширина каждого погона ровно полтора вершка, а ширина выпушки – одна шестнадцатая. Откуда знание таких точностей? Контролировал я лично портного семьи Александра Владимировича. Он мне опять форму строил.
На каждом погоне наискось два серебренных галуна шириною пять восьмых вершка. Между ними – одна восьмая вершка уставной дистанции. Всё тютелька в тютельку, согласно Приказу по военному ведомству № 273 от такого-то числа, месяца и года.
Подбой воротника и погон – из алого сукна, а не темно-зеленый как у слушателей.
Если юбку сюртука чуть-чуть загнуть – подкладка там кашемировая покажется, темно-зеленая.
Я сделал три шага назад.
Тотчас в зеркале и шаровары мои отразились. Темно-зеленые, с алой выпушкой, длинные, для носки поверх сапог.
Чёрт, чёрт, чёрт… Привязалось ко мне это словечко – выпушка. От еврея-портного им заразился. Нет, как комсомолец против евреев я ничего не имею, но тут – что ни портной, то опять лицо еврейской национальности. Тянет их что-то к иголке с ниткой? Мёдом намазано?
Сапоги у меня короткие, без шпор. Шпоры нам не положены… Жаль.
Через месяц-другой, когда попрохладней станет, поверх сюртука пальто носить будет нужно. Оно у меня тоже уже имеется, но сейчас в шкафу пока висит. Серое, двубортное, офицерского образца, с погонами и пуговицами как на сюртуке.
А… Опять забыл…
Где она?
А, вон, в углу у платяного шкафа примостилась.
Я пристроил на законное место свою шашку офицерского образца. Однако – без темляка. Нам он не положен. Несколько лет назад студенты в военно-медицинской академии шпаги говорят носили, а сейчас вот – шашки. Это хорошо, шашкой я немного владею.
Я поправил свою плечевую портупею. Никак к ней не привыкну. А, ничего она себе, красивая – черной лакированной кожи с посеребренным металлическим прибором.
Перчатки у меня сегодня белые. Начальству представление предстоит, а так бы – серые замшевые с собой взять пришлось.
С наградами за японскую компанию проблем у меня не было, а вот с последней…
Поверх воротника? Под него ленточку спрятать? Как, правильно-то будет?
Не приспособлена моя форма к ношению этой медали…
Зеркало отразило мою ухмылку.
Целая история с этим награждением вышла.
Ну, не предусмотрены как-то сейчас в России государственные награды за точное попадание в лоб портсигаром дамочкам с пистолетом, который они на императора направляют. Или – на Великого князя? Дело-то могло много шума наделать, вот его и не сильно афишировали. Можно сказать, подзамяли чуток. Как бы и не было никакого покушения на Николая Александровича. Ну, достала девица из своей дамской сумочки пистолет, но не выстрелила же… Может она его с пудреницей перепутала? Заволновалась сильно при виде государя? Кто их, баб разберёт…
А, наградить-то меня император уже распоряжение своё дал…
Вот и придумали мне вручить медаль «За службу в собственном конвое государя императора» – государственную награду Российской империи, предназначенную для служащих в Собственном Его Императорского Величества Конвое. Получали такую чаще горцы и мусульмане из Конвоя, а я – и не горец, и не мусульманин, но другой-то мал-мали подходящей просто нет…
Собственный Его Императорского Величества Конвой – это формирование Русской императорской гвардии, осуществлявшее охрану царской особы. Как я уже после получения этой медали в энциклопедии прочитал, датой основания Конвоя считается 18 мая 1811 года. Из того же печатного источника узнал, что 17 октября 1813 года в битве при Лейпциге лейб-гвардии Казачий полк спас Александра I от плена, разметав в тяжелейшем бою кирасир Наполеона Бонапарта. Этот подвиг и положил начало Собственному Его Императорского Величества Конвою.
Вот мне такая редкая награда и вызвездила. Причём – золотая. С профилем нынешнего Самодержца Всероссийского.
Могли бы ещё и алую черкеску дать, жадины, но – не положено. Эх…
Данная медаль имела ушко для крепления к Аннинской ленте. Носить медаль полагалось на шее.
Вот я сейчас с ней и маялся…
Поверх воротничка эту медаль приспособить? В проёме воротничка на черном шелковом офицерском шарфе её разместить?
Спросить-то некого…
Поручик ещё почивать изволят, а мне на занятия в первый день опаздывать как-то совсем не с руки.
Я в конце концов решил не мудрить. Под воротничок ленточку спрятал. Так, мне показалось, правильно будет.
Глава 2 Минус один
Да уж…
Вот она, кругом – история российской медицины и здравоохранения…
Причём, всё вживую и даже потрогать своей рукой можно.
Начальник академии Александр Яковлевич Данилевский к первокурсникам, то есть к нам, с приветственным словом обратился, поздравил с поступлением и началом занятий. Мы с вниманием и почтением ловили каждое его слово.
Данилевский – один из основоположников биохимии. Его портрет я ещё дома в учебнике по этому предмету видел, но там не было как-то отмечено, что он весьма успешно несколько лет Императорской Военно-Медицинской академией руководил. Забыли, наверное, о таком упомянуть. Или – не посчитали нужным.
До Данилевского исполнял обязанности начальника академии Владимир Михайлович Бехтерев. Вообще, уроженец Вятской губернии и соученик по гимназии моего знакомого земского фельдшера из села Федора. Он и сейчас в академии преподает, так что при случае от Павла Павловича надо ему поклон передать, напомнить генералу, академику и тайному советнику о старом знакомце. Ну, это если удобный момент подвернётся.
Наше торжественное построение надолго не затянулось. Нечего воду в ступе зря толочь, надо идти на военного врача учиться. Первое занятие сегодня – анатомия.
Кафедра нормальной анатомии – одна из старейших в академии. Её заведующие – цвет российской и мировой анатомической науки. Вон их портреты – на стенах в коридоре присутствуют. Загорский, Буяльский, Пирогов, Грубер, Таренецкий…
У нас занятие сегодня профессор Владимир Николаевич Тонков вести будет. Опять – живая легенда. Когда дома ещё был, у нас на кафедре на стенде под стеклом его «Учебник нормальной анатомии человека» студентам демонстрировался. Шестое, если не путаю, издание. В руки первокурсникам его не давали – раритет.
Я, когда про Тонкова узнал, ну, что он у нас преподавать будет, опять в некоторое недоумение пришёл. За пропуск лекции по анатомии мне в своё время реферат писать пришлось. Как раз про Тонкова. Три раза мне его на доработку возвращали, так что я его биографию наизусть до сих пор помню. Не должно его сейчас в академии быть. В Казанском университете он в это время ещё преподаёт.
Очередная нестыковка с известной мне историей. Так же, как и с фигурками на капотах местных автомобилей.
В своё ли прошлое я попал?
Опять этот вопрос у меня по извилинам думательного органа гулять начал.
Нет, будет Тонков на кафедре анатомии нашей академии, даже возглавит её, но чуть позже.
– Профессор задерживается. – в дверь аудитории заглянула чья-то всклоченная голова. – Ждите.
Будем ждать, куда нам деваться. Курсант – лицо себе не принадлежащее…
На столах, обитых сверху оцинкованным железом, были разложены человеческие кости. Правильно, изучение анатомии с костей начинается.
Кости – они всякие. Трубчатые – короткие и длинные, губчатые, плоские, смешанные.
Я прошёлся около столов. На них все мне вспомнившиеся присутствовали.
Костные препараты были прекрасно подготовлены для учебного процесса. Все – натуральные, никакой тебе пластмассы.
Особенно мне понравились черепа. Зубы, правда, на некоторых подкачали. Ну, это для будущего военного врача далеко не главное.
Между зубов одного из костных каркасов человеческой головы кто-то папироску вставил. Кстати, дешевенькую. Шутник, мля…
Тут дверь аудитории распахнулась и число присутствующих в ней увеличилось ещё на одного человека в военной форме.
– Приступим, – громко произнёс он хорошо поставленным голосом.
Профессор подошёл к столам с костными препаратами. Вдруг замер, повернулся к нам. Лицо его не сулило ничего хорошего.
– Кто? – прозвучало в почти гробовой тишине.
Курсанты начали переглядываться. Вопрос был не совсем понятен.
– Кто папиросу в cranium вставил?
Ответа на свой вопрос профессор не получил.
– Кто? – уже в третий раз задал вопрос Владимир Николаевич.
Виновник продолжал не сознаваться.
– Достать портсигары! – уже со злинкой в голосе произнёс профессор.
Курсанты полезли в карманы. На свет были извлечены различные вместилища для папирос.
– Я не курю… – робко прозвучало со стороны одного из первокурсников.
– Это прекрасно. Кто ещё не курит?
Трое из присутствующих подняли руки.
– Открыть портсигары, – последовала очередная команда.
Курсанты почти одновременно нажали на кнопки своих предметов личного пользования. У многих они были серебряные, с чернением или украшенные перегородчатой эмалью. Такого, как у меня, ни у кого не было. Мой сосед справа не удержался и цокнул языком.
Профессор по очереди начал подходить к каждому из владельцев портсигаров. В руке у него была папироса, извлеченная из челюстей человеческого черепа.
Мой портсигар вызвал у профессора интерес.
– Позвольте.
Я вложил подарок императора в протянутую профессорскую руку.
– Однако…
Владимир Николаевич внимательно посмотрел на меня.
– Подарок, – пояснил я.
– Ну-ну… – перевел куда-то на потолок свои глаза профессор.
Затем он тяжело вздохнул и вернул мне портсигар.
– Это я… – вдруг донеслось откуда-то слева.
Профессор туда ещё не добрался.
– Поздно, батенька, поздно… – голосом, лишенным эмоций, произнёс преподаватель. – Раньше сознаваться надо было. Фамилия?
– Извините… – снова голос слева.
– Фамилия? – уже громче повторил Тонков.
Провинившийся назвался.
– На отчисление, – вынес приговор профессор. – В полдень явиться в учебную канцелярию. Докладная записка на Вас там уже будет…
За несостоявшимся военным врачом закрылась дверь. Второго шанса поступить в Военно-Медицинскую академию у него уже не будет.
– Минус один… – прошептал кто-то из курсантов.
– Mortui vivos dociunt, – начал занятие профессор.
Глава 3 Ловля собак
Я зевнул так, что чуть себе нижнюю челюсть не вывихнул. Мандибулу, это – если по-нашему, медицинскому.
Спать-то как хочется…
Сил моих просто больше нет…
Глаза закрываются, хоть серные спички в них вставляй.
Ну, на первом курсе высшего медицинского учебного заведения так и бывает. Объёмы информации, которые необходимо усвоить – огромны, вот организм и защищается. Он у нас – умный. По крайней мере, у меня.
Эх, если бы только одна учёба…
Первокурсников ещё тут и всяко-разно припахивают. Нет, на картошку, как дома, здесь в колхоз не посылают. Капусту в пригородном совхозе убирать тоже не возят. Нет тут ни колхозов, ни совхозов, зато – картошки и капусты девать некуда и она сущие копейки стоит. Лук и морковь – дешевле дешевого, а вот помидоры – дороги. Что говядина лопатка, что помидоры – по одной цене…
Вот… Еда ещё на ум пришла…
Кроме борьбы со сном, началась у меня ещё и борьба с голодом.
Не только спать мне сейчас всё время хочется, но что-то ещё и не наедаюсь я на академических казенных харчах. Это, видно после житья в княжеском доме. Теперь-то я в казарме обитаю.
Так вот, припахивают первый курс. Сегодня после занятий мы идём собак ловить. Это – для старших курсов. Они на них оперировать учатся. Хотя, операции на собаках и человеке имеют множество своих особенностей. Обусловлено это различиями к кровоснабжении и так далее.
Бродячих собак в Санкт-Петербурге достаточно. Ловить не переловить.
Однако, мне это делать не очень приятно. Не долго живут собачки после курсантских операций…
Собака, как говорится, это – друг человека. Хотя…
Дома ещё, на первом курсе у нас физика была. Учебник по ней толстущий, словно не на врачей, а на этих самых физиков нас и учили. На занятиях мы скучали, вот наш преподаватель, как мог, так нас и веселил. Даже про собак рассказывал. Вот сегодня этот рассказ мне и припомнился. Честно говоря, рассказ про собак и к физике отношение имел. К Исааку Ньютону. Была у него, значит, болонка. Глупая преглупая в отличие от своего хозяина. Однажды пёсик прыгнул на стол Ньютона, когда того не было дома. Самого-то его дома не было, а вот на столе ворох рукописей гения находился и горящая свеча. Понятное дело, болонка свечу уронила и начался пожар. Рукописи Исаака и сгорели все подчистую. Ньютон волосы на себе рвал, но делу это мало помогло. Пришлось ему по памяти всё и восстанавливать. Со слов преподавателя – далеко не всё восстановить получилось. Хотя, ушел на это у ученого почти целый год. Вот вам и собачка-болоночка… Такой, друг человека…
Нам болоночек ловить было не велено. Требовались особи покрупнее.
Методика ловли была отработана в императорской академии годами. При кафедре, которой требовались собаки, содержалось несколько сук. Сейчас они затечковали, значит – сезон ловли собак для оперативной деятельности открыт.
Лаборант кафедры Петрович сначала тряпочкой по нужному месту у суки проводил, а потом ею же по нашим форменным коротеньким сапожкам. Поганил курсантскую форменную обувь самым настоящим образом.
В таких измазанных обувках мы на отлов животных и отправлялись. По словам Петровича, нам ничего особого и делать не предстоит – кобели сами к нам со всей округи сбегутся. Как их нужное количество наберётся, останется только в сторону кафедры двинуться, а собаки за нами сами своими лапами перебирать будут. Тут уж и начнётся у Петровича работа. Длинная палка с петлёй у него загодя уже приготовлена.
На словах всё было гладко. Получилось же – как обычно.
На Боткинской я немного от своих товарищей отстал. Покурить остановился. Не люблю я курить на ходу.
Тут, откуда ни возьмись, дама с собачкой. Сама дама – худенькая, востроносенькая. Одета богато. Собака у неё – толстущая, здоровая. Ситуация, надо сказать, совершенно не типичная. За всё время жизни в Санкт-Петербурге я с большими собаками дам ни разу не видел. Всё они каких-то мелких шмакодявок на поводках выгуливают. Тут же – вот такая телушка-полушка…
Псина шла, шла и как обухом топора её по голове огрели. Встала как вкопанная. Башкой завертела. Дамочка же идти продолжает, в облаках где-то витает. Длительность её задумчивости определила длина поводка…
Всё бы ладно, но тут псина ко мне рванула…
Инстинкт продолжения рода у кобелины сработал.
Я в сторонку отгребать начал, а псина за мной. Востроносенькая в своих длинных юбках запуталась и на брусчатку плюхнулась. Заорала, как будто режут её студенты-практиканты без наркоза на мелкие кусочки.
Мне бы, так по здешним правилам приличий полагается, ей помочь встать надо, а я…
Ну, решил скрыться с места преступления. Псина за мной, а на её поводке и дамочка вслед собаке волочится.
Мля…
Что, делать-то?
Народ на такое событие оборачиваться начал.
– Опять курсанты собак приманивают! – заорал кто-то из осведомленных.
Публика заволновалась, в мой адрес даже пара не совсем ласковых слов была сказана.
Я наддал. Очень уж мне в участок не хотелось…
Глава 4 Что можно, а что нельзя
Завтра – почти самый настоящий выходной.
Нас, курсантов первого года обучения, поведут на осмотр краниологической коллекции академии. Нигде больше такой нет. По всему миру её собирали. Причем, не одно десятилетие.
Поэтому, вечер нынешний у меня выдался свободный. Ничего к завтрашнему дню учить не надо. Не нас будут на занятиях спрашивать, а самим нам только рассказывать.
Лафа… Редко подобное счастье приваливает.
Кстати, об этой коллекции я ещё дома слышал. Так уж получилось.
Вернее, не о всей коллекции черепов, а о пополнении, что уже после революции случилось.
Дед тогда ко мне в гости приехал. Решил внука-студента навестить. Ну, и конечно – своего фронтового друга. Дело как раз перед 9 Мая было.
Вот мы с ним к Соломону Соломоновичу и отправились. Тот заранее был предупрежден, стол накрыл, парадный мундир из шкафа на белый свет извлёк.
– Проходи, Василий Иванович, проходи! Ты, Иван, тоже в дверях не стой…
Сразу видно – рад профессор гостям. Особенно тому, который постарше.
– Соломон, а у тебя что-то наград больше стало? – Василий Иванович кивнул на грудь профессора.
– Есть такое дело… Приглашали тут в одну жаркую страну…
– Всё, всё – больше ничего не спрашиваю…
Василий Иванович дурашливо ладонью рот свой прикрыл, другой, свободной рукой на розетку указал.
– Товарищ майор, это у меня так, к слову пришлось…
– Проходи в зал, шутник…
Соломон Соломонович сам тот старый анекдот про кгбешника Василию Ивановичу в своё время рассказал. Сколько лет уж прошло, а помнит его старый фронтовой друг…
За столом тогда два заслуженных врача и студент медицинского вуза посидели крепко. Было там, что выпить и чем закусить.
Кого уже нет вспомнили, за победу бокалы не раз подняли.
За горячим разговор о краниологической коллекции ВМА и зашел. Соломон Соломонович и дед Ивана в послевоенные годы оба там профессию врача получали. Пусть сейчас тот и другой в других городах проживали, но про alma mater не забывали.
– А, помнишь, Соломон, коллекцию черепов?
Василий Иванович вдруг на ровном месте погрустнел, в скатерть на столе глазами упёрся.
– Как, Вася, не помнить…
Настроение и у профессора тоже на глазах в минус пошло.
– Может и Колька там…
Василий Иванович наполнил рюмки водкой.
– Может…
Находящиеся за столом не чокаясь выпили.
Тут дед Ивана, видя непонимание внука, такое рассказал, что у него глаза на лоб полезли.
– С сорок второго по сорок четвёртый Военно-морская медицинская академия в эвакуации в Кирове была. Потом, в пятьдесят шестом её к ВМА присоединили. Так вот, пока они в Кирове были, на их кафедре нормальной анатомии человека за два с половиной года была создана коллекция черепов в количестве более чем четырёх тысяч препаратов…
Василий Иванович наполнил свою рюмку и выпил сорокоградусную словно водичку из-под крана.
– Из-за нехватки реактивов мацерация черепов проводилась с помощью факторов внешней среды. В нескольких сараях складировали человеческие головы с мягкими тканями, пересыпали их соломой и всё это дело заливали мочой. Так запускались и потенцировались естественные процессы гниения. Затем головы перемещали в другое помещение, где кроме соломы, были ещё и личинки-трупоеды. Понятно, для чего…
Тут и Соломон Соломонович последовал примеру деда Ивана.
– В ещё одном сарае уже очищенные черепа отмывали и прогревали, а затем их раскладывали на крышах, где уже солнышко косточки отбеливало. Каждый череп маркировали инвентарным номером. Красные номера – сорок второй год, синие – сорок третий, оранжевые – сорок четвертый…
– Сорок четвертый… – вслед за Василием Ивановичем повторил Соломон Соломонович.
– Головы эти были наших солдат, что в кировских госпиталях от ран и болезней умирали, – закончил свой рассказ Василий Иванович.
– Друг наш, Коля, в сорок четвертом там скончался, – добавил Соломон Соломонович.
– Можно, Соломон, так с мужиками было делать? С ранеными героями?
Рука Василия Ивановича дрогнула и он опрокинул свою рюмку.
– Нельзя, Вася…
Ордена и медали на мундире профессора печально как-то звякнули.
– Вот и я думаю – нельзя. Не правильно это, Соломон, не правильно…
Глава 5 Краниологическая коллекция
– Коллекция уникальных раритетных препаратов представлена прежде всего черепами из «Анатомического кабинета профессора Буяльского», подаренных кафедре описательной анатомии ещё в 1864 году…
Да, есть тут на что посмотреть. Это уж точно. Раньше бы только нас сюда привели, когда мы кости изучали. Сейчас-то уже на занятиях до мочеполовой системы добрались…
Тут я улыбаться начал, ну – как дурак какой. Позавчерашний случай вспомнил. Лаборант с кафедры по неизвестной никому причине не все необходимые препараты для проведения занятия приготовил, вот и послал наш преподаватель Васю Васильчикова за недостающим. Вася, непонятно, как и в ряды курсантов попал. Туповат он, если уж, по правде. Вместо лаборантской, он за каким-то лешим в кабинет доцента попёрся. Ещё и рассказал потом нам обо всём там с ним случившемся. По своей простоте душевной.
– Захожу, а он за столом сидит. Пишет что-то.
Тут Василий изобразил в деталях увиденный им процесс трудовой деятельности доцента.
– Захожу, значит, и говорю ему – у Вас член есть? Ну, за чем меня послали.
Рассказывает Василий обстоятельно, ничего не упускает.
– Он на меня глаза от бумаг поднимает и говорит – есть, как не быть…
На этом месте Васильчиков на момент замолкает, а затем продолжает дальше.
– Дайте, говорю, мне этот член. Он в ответ – мне он самому нужен.
Василий разводит руками. Вот де – жадина.
– Я тогда говорю, что меня за членом послали, он для изучения сегодняшней темы необходим. Тут он засмеялся и к лаборантам меня отправил… Сказал, что препараты членов там выдают.
Между тем наша экскурсия продолжалась.
– …каждый из них представляет несомненный unicum – шедевр анатомического искусства того времени. Как вы видите, первый череп разобран на отдельные кости, соединенные между собой в раздвинутом положении бронзовыми пластинами, и фиксирован на штативе. Особенностью данного препарата является искусная гравировка пирамиды височной кости с целью демонстрации костных структур внутреннего уха человека…
Точно, уникум… Кто бы с этим спорил…
– Второй череп расчерчен по френологическому способу Галля. Это, по всей видимости, череп ещё молодого человека, на котором сусальным золотом отмечены определенные зоны согласно черепословию. В данной коллекции имеются еще два черепа, сделанных самим Буяльским, – это черепа взрослых людей, покрытые золотистой бронзой. При этом один из них также расчерчен на зоны согласно черепословию Галля…
Золотистой бронзой… Во как, а могли бы и настоящего золота не пожалеть. Бронза-то на воздухе окисляется из-за содержащейся в ней меди. Сначала на ней появляется пятнистая патина, а потом и вообще беда может случиться. Пойдёт это на пользу костному экспонату? Да, ни разу…
Ведущий экскурсию между тем продолжал.
– Данный экспонат из Германии, изготовленный Хайгеманном из Брауншвайга, представляет собой черный планшет, на котором укреплен горизонтальный распил черепа, покрытый тонким-тонким слоем воска. На нем, как вы видите, смоделированы черепные нервы для демонстрации мест их выхода, отмечены синусы твердой мозговой оболочки и борозды средней менингеальной артерии и ее ветви. К этому основанию прилагается восковой муляж большого мозга со стволом и всеми двенадцатью парами черепных нервов…
Тут я вспомнил, как у нас зачёт по этим самым черепным нервам проходил. Тогда я чуток опоздал. Вся группа уже в анатомическом театре, а я перед дверью мнусь. Преподаватель, который зачет принимает – зверь в отношении опозданий. Не любит он сильно данное нарушение дисциплины со стороны будущих военных докторов.
Я за дверью, а он уже опрос начал. По одному к столу с препаратами вызывает. Кто лучше, кто хуже отвечает…
– Воробьев.
Вот и до меня очередь дошла. Что, делать-то?
Тут за окном что-то грохнуло. Опять революционеры-террористы свои идеи в жизнь воплощают?
Преподаватель отошёл к окну, а я тем временем из-за двери шмыг и у стола с препаратами встал. Как ни в чём не бывало.
Народ наш в полном обалдении…
– Так. Воробьев нам расскажет… – огладил свою бороду принимающий зачет.
Ну, всё я рассказал и показал. Готовился я к зачёту. Анатомию врачу, тем более здесь и сейчас, назубок знать надо. Тут, не как дома, медицинской аппаратуры для диагностики мало, всё больше на свои руки, глаза и уши надо надеяться. Ну, и на знание анатомии, физиологии и прочих нужных дисциплин.
