– Садо же ни в чём не виноват. Он мстил за сына. – думал про себя.
– Всё. Этого достаточно знать тебе.
Минуту мы молчали. Он – за сына, я – за отца. После разговор продолжился.
– А знаешь, Анрей, ты похож на него. Смотрю и вспоминаю его карие глаза и такие же кудри. Только вот кожей он был темнее.
– …
– Ты мне понравился. Не испугавшись вооружённых людей, пришёл ко мне, чтобы поговорить. Это достойно уважения. – сказал Садо и протянул мне руку.
Я видел в его глазах доброту и честность, поэтому пожал ему руку. Хоть нам и запрещают как-либо взаимодействовать физически с террористами, но не мог ему отказать. Я простил Садо.
– Что ж, Тери… извини, Анрий, за одну просьбу готов отпустить всех заложников.
– Я весь во внимании.
Мы встали и подошли поближе к ним. Заложников было 17 штук и все они лежали в мешках, только иногда пошевеливаясь, и если, террористы замечали это, то их сразу начинали избивать. Я увидел на глазах, как чёрный мешок бьётся в агонии от боли и вопли, которые перебивались кашлем, скорее всего кровавым.
Садо протянул мне пистолет.
– Там два патрона.
– Что мне с ними делать?
– Я хочу помочь тебе. Спаси свою душу и убей двух неверных. – сказал он, имея ввиду заложников.
Был я готов к этому? Нет. Как же тут правильнее поступить? Убью Садо – не прощу себя, да и застрелят меня уж, и заложников тут же всех, а террористы сбегут. В комнате было всего 3 террориста и их главарь, двоих я смогу убить и Садо тоже обезврежу, но что делать с третьим? Какое-то безвыходное положение у меня. Разве убить двоих заложников, ради других пятнадцати – это правильно? Как же много вопросов, и как же мало ответов. Чёрт. Даже если убью двоих “неверных”, меня посадят за решётку свои же сослуживцы. Я же просто переговорщик, почему должен решать судьбу других людей? Этим должен заниматься другой человек, но точно не я. У меня две прекрасные дочки и прелестная жена, самая лучшая женщина, которую только можно встретить в этом ужасном и неправильном мире. Как они смогут выжить без меня?
– Похоже самое верное решение – пустить себе пулю в голову. – подумал я про себя.
– Ты как-то долго думать, Анрий. Или ты хочешь обидеть меня?
– Давайте поговорим и придём к более надёжному и правильному решению проблемы.
– Нет. Ни в коем случае. Я решил, что будет так.
– Вы же понимаете, что вам это не поможет и мне тоже. Я хочу, чтоб вы поняли мои мысли и прислушались к ним.
– Нет и еще раз нет. – чуть ли не криком сказал Садо. Он достал нож из зубов и держал его крепко в руке. Я понимал, еще одно неверное слово и стану просто кровавым мешком.
Атмосфера хуже некуда. На меня давит Садо, заставляет это сделать. Но я не могу так, это противоречит всему в моей голове, в особенности влияет на решение и моя семья.
Я закрыл глаза. Мурашки побежали по коже. Глубокий вдох… выдох. Выстрел! Еще один! Меня оглушил звук из пистолета, хотя стрелял из него чаще, чем виделся с дочками. Я убил двух заложников, которые ни в чём не провинились. Прошло около двух минут.
Открыл глаза. Никого рядом не было. Только 15 мешков с живыми людьми и 2 мешка с дыркой и, выливающейся каждую секунду все больше и больше, кровью. Я услышал топот по лестнице – группа захвата. От пережитого стресса сознание отключилось и моё тело, как те мешки с заложниками, упало на пол.
Никогда прежде со мной такое не случалось. На всех предыдущих заданиях или меня выгоняли террористы после неудачных переговоров, или всё проходило гладко и я находил с ними общий язык. Но не в этот раз.
Погода не соврала. Дело прошло с частичным успехом, а единственное, что я смог сделать из хорошего – простить убийцу отца. Смогу ли простить себя за смерть тех двух заложников, кто погиб от моей руки? Не знаю, увидим в будущем.
Меня привели в чувство. Голова очень сильно кружилось, но не смотря на это я поднялся на ноги. Теперь мне предстоит поехать в офис, чтобы дать показания.
Закончив операцию и покидая здание, я чувствовал смешанные эмоции. С одной стороны, я был облегчен, что удалось помириться с человеком, который лишил меня отца и навсегда изменил мою жизнь. С другой стороны, глубокое чувство вины пронизывало меня, горячей волной заливая каждую клетку моего существа.
В жестоком мире силовых структур, в котором я работал, смерть и насилие были неизбежным свидетелем моей профессии. Я знал, что каждый раз, когда выхожу на задание, сталкиваюсь с возможностью потерять жизни невинных людей, не сопряженные с тем, за что я сражаюсь. Но все равно, это не претерпеть убийство было для меня непереносимо.
Шагая по улице, ощущая нагрузку волны эмоций, я осознал, что мои переговоры с террористами превратились во что-то большее, чем просто способ снять напряжение и закончить операцию. Это превратилось в борьбу за понимание, за человечность, за возможность перемирия.
Я всегда верил, что диалог – мощнейшее оружие. Было множество случаев, когда удалось убедить террористов выйти на свет и отказаться от своих злых планов. Но иногда, как в этот раз, это становилось невозможным. Этот террорист был слишком утвержден в своих убеждениях, слишком слеп к человеческому страданию, чтобы услышать мой зов к разуму.
Я знал, что время от времени приходится брать на себя роль исполнителя, чтобы спасти безвинных. Это была жестокая реальность, которую я не мог утверждать или опровергать, она просто была. Но понимание этого не делало легче принять решение, чтобы защитить несчастных заложников.