Kitobni o'qish: «Воровской общак»

Глава первая

1

Руслан захлопнул дочитанную книгу и посмотрел на обложку, чтобы запомнить автора. Ловко пишет этот Жора Курский! И жизнь воровскую, видать, знает не понаслышке. Глядишь, на склоне лет Руслан тоже тиснет бандитский роман, а может, и не один. Чем черт не шутит?

Мысль вызвала усмешку на его выразительном, красивом лице, слегка попорченным шрамом на верхнем веке. Из-за этого левый глаз Руслана казался меньше правого и был скошен вниз. В остальном молодой вор отличался завидной внешностью. Во время недавней отсидки это создало ему определенные проблемы, но зато и помогло подняться с нуля. Руслан очень быстро доказал, что он принадлежит к воровской масти и никому не позволит усомниться в этом.

Свою романтическую кличку он получил благодаря своим светлым, жестким волосам, пытавшимся курчавиться, несмотря на короткую стрижку. Дело было в камере пересыльной тюрьмы, где один босяк, заинтересовавшись внешностью молоденького и явно неопытного парнишки, поманил его пальцем:

– Эй, блондинчик! Хиляй сюда.

Новичок даже глазом не повел в его сторону.

– Тебе говорят, блондинчик, – повысил голос босяк. – Иди, покажу кое-что.

– Сам любуйся своим кое-чем, – был ответ. – И заруби себе на носу: я не блондин, я русый.

Состоялся жестокий, но честный поединок, в результате которого босяк лишился двух зубов и убежденности в том, что всякий смазливый новичок является его потенциальной добычей. Ну а Руслан приобрел кличку, видоизменявшуюся по мере того, как менялся его статус среди сидельцев. Сперва он был Русым, потом некоторое время ходил Русаком и, наконец, стал Русланом.

Пять лет пролетели не то, чтобы незаметно, но все же быстрее, чем думалось, когда впаяли срок. За эти годы Руслан многое понял, многому научился, многое для себя решил. Искать какую-нибудь унизительную работу, на которой пришлось бы ишачить на «дядю» за подачку, он, разумеется, не собирался. Затевать собственный бизнес и становиться «комерсом» тоже не входило в его планы. Деньги – не самое главное в этой жизни. Куда важнее такие понятия как свобода, честь, дружба.

Его лучшими корешами на свободе были Головастик и Баркас, которые судимостей пока не имели, но имели полное представление о понятиях, по которым следует жить правильным пацанам.

Головастик был совсем еще молодой парень, недавно откосивший от срочной службы. Лицо у него было почти детское, излишне округлое и белое, как сдобное тесто. Для солидности он уже несколько недель отпускал усы, но получались они белесые, почти незаметные, поэтому Головастик украдкой затемнял их с помощью горелых спичек.

Баркас в подобных уловках не нуждался. Ему недавно стукнуло двадцать семь, в сущности он был матерым мужиком с щетинистым лицом, волосатой грудью и кривоватыми ногами, косолапящими при ходьбе. Ударом кулака Баркас валил с ног любого противника. Потом, правда, доставалось и ему, потому что в драке он был нерасчетлив и терял голову от злости и боли. А вот Головастик подраться не только любил, но и умел. Руслан неоднократно убеждался в этом за годы их дружбы.

Сам он обладал недюжинной силой, однако заметил, что во время отсидки сделался не таким мускулистым и жилистым, как прежде. Сказывался малоподвижный образ жизни, отсутствие витаминов, привычка подолгу спать, тем самым сокращая время, оставшееся до «звонка». Чтобы вернуть себе прежнюю форму, Руслан целый месяц старался соблюдать жесткий режим и вести спортивный образ жизни. Он ограничивал себя в куреве, мало выпивал, по утрам качался и отжимался, даже записался в плавательный бассейн. Но сегодня Руслан решил оттянутся по полной программе. С завтрашнего дня ему предстояло подыскать себе и корешам какое-нибудь дельце, способное обеспечить их деньгами. Перед этим следовало хорошенько отдохнуть. Чем друзья и занялись вплотную.

Для начала они решили покататься по городу на тачке Руслана, доставшейся ему незадолго до того, как он загремел на нары. Это был довольно приличный «Ситроен» белого цвета, с оскаленным черным барсом на капоте. Разумеется, «Ситроен» в свое время угнали, а потом перебили номера, но Руслана это абсолютно не смущало. Главное, что у него были колеса и они крутились. Руслан любил промчаться на предельной скорости по ночному городу, врубив музон погромче. Конечно, этим он не злоупотреблял, потому что понимал, как это может мешать мирным гражданам, отдыхающими перед тем, как снова и снова проснуться лишь для того, чтобы отправиться ишачить на какого-нибудь дядю или на целое скопище «дядей», именующих себя государством. Но иногда оторваться все же хотелось, и тогда Руслан отрывался.

– Где осядем? – спросил он, перекрикивая шансон, несущийся из мощных динамиков.

– А без разницы, – отозвался Баркас, успевший, видимо, проглотить жменю своих заветных таблеточек, а потому немного скучный и очень расслабленный.

– Давай в «Манхэттен» наведаемся, – предложил Головастик.

Руслан подумал, что из этого ночного клуба они выйдут с пустыми карманами, но это даже хорошо. Быстрее дельце провернут. Потому что без денег порядочным пацанам сидеть не пристало.

– «Манхэттен», так «Манхэттен», – сказал он, выворачивая на широкий и почти пустынный проспект Ленина. – Только с завтрашнего утра сухой закон вводится. Делу время, потехе час.

Чтобы все его услышали и потом не отмазывались, он выключил музыку.

– Я – за, – сказал Головастик, сидевший в гордом одиночестве на заднем сиденье.

– Без вопросов, – сказал Баркас и принялся разминать пальцы, щелкая суставами.

Руслан терпеть не мог эту дурацкую привычку товарища. Он хотел предложить ему перебраться назад и там хоть пальцы ног выкручивать, но не успел, потому что «Ситроен» подрезала черная, хищная «Мазда», выскочившая неизвестно откуда. Если бы Руслан не успел вовремя ударить по тормозам, то кое-кто этой ночью отправился бы не в «Манхэттен», а прямиком в травматологию.

– Вот падла! – возмутился Баркас, держась за ушибленный нос. – Он что, слепой?

– Крутой, – возразил Головастик. – Или таковым себя считает.

Руслан молча прибавил скорости, почти поравнялся с черной «Маздой» и несколько раз ударил кулаком по клаксону: «фа-фа!»

Этим бы он и ограничился, если бы не вызывающее поведение лихача. Вместо того, чтобы признать свою вину, он опустил затемненное стекло и высунул наружу руку, изображающую интернациональный знак «факью».

– Блин! – воскликнул Баркас, окончательно вышедший из своего созерцательного транса. – Да я ему этот палец оторву, на хрен!

Руслан снова промолчал. Холодно глядя своими немигающими серо-голубыми глазами на «Мазду», он резко утопил педаль газа. Взревевший «Ситроен» обошел нарушителя правил дорожного движения, некоторое время двигался параллельным курсом, а потом принял вправо. Таким образом, Руслан тоже подрезал обидчика. Тому это не понравилось. Вынужденный резко затормозить, он высунулся в окно с проклятиями.

Руслан, вместо того, чтобы уехать, остановился. Он был воспитанным человеком, а воспитанный человек не станет делать вид, что он не замечает, когда к нему обращаются.

– Чего тебе? – спросил он у водителя «Мазды».

Это был спортивного вида мужчина, образ которого прекрасно дополнялся новенькими джинсами и белоснежными кроссовками. Короткие рукава рубахи не скрывали выпуклых бицепсов. Часы он носил на правой руке, что выдавало в нем левшу. На всякий случай отметив это обстоятельство, Руслан стоял неподвижно, наблюдая, как из «Мазды» выбираются еще трое – все крепкие, воинственно настроенные, одетые неброско, но явно недешево. Все четверо, посовещавшись, неспешно направились к «Ситроену», беря его в полукольцо.

– Пацаны, – негромко позвал он, и несколько секунд спустя друзья стояли рядом с ним – один по левую руку, другой по правую.

Мимо проносились машины, но пешеходов было мало, а те, которые заметили, что на ночной улице происходит что-то неладное, торопливо переходили на другую сторону или исчезали за углами зданий. На площади, прилегающей к ленинскому проспекту, тоже было пусто. Оценив обстановку, Руслан пробормотал:

– Выяснить отношения нам здесь никто не помешает. Главное, по-быстрому этих борзых фраерков отключить.

Те, кого он назвал фраерками, находились уже совсем рядом.

– Вам проблемы нужны? – поинтересовался Головастик, выступая вперед.

Он тут же схлопотал кулаком в челюсть, отлетел назад и сел, мотая головой.

– Им нужны проблемы, – констатировал Руслан, бросаясь вперед.

– Создадим, – пообещал Баркас.

Слаженно работая кулаками и ногами, они быстро «уронили» на асфальт двоих противников, после чего взялись за тех, которые выдержали первый натиск. Спортивный мужчина в белых кроссовках получил от Руслана три зуботычины подряд и, отступая, выхватил из под рубахи портативную рацию.

– Шестой, шестой, – пропыхтел он, довольно умело отбиваясь одной рукой, – срочно высылай наряд на площадь Ленина. Нападение на патруль, нападение…

Подпрыгнув, Руслан нанес ему мощный удар обеими подошвами. Обладатель рации опрокинулся, как неосторожно задетый манекен. За доли секунды до этого Баркас уложил своего противника и сцепился с новым, успевшим подняться с земли. Головастик азартно месил кулаками того, кто заехал ему в челюсть.

– Атас, – пацаны, – крикнул Руслан, заслышав истошный вой сирен, приближающийся к площади. – Мы на мусарню нарвались! Сматываемся!

Но подходы к «Ситроену» оказались перекрытыми. Воодушевленные приближением подмоги, мужчины из «Мазды» сплотились, став плечом к плечу. Водитель в белых кроссовках нырнул в салон автомобиля, отыскивая там явно не боксерские перчатки и не теннисную ракетку.

«Шмальнет, – понял Руслан. – Достанет ствол и шмальнет. И ведь закон, как всегда, окажется на его мусорской стороне».

Разбежавшись, он вторично прыгнул на противника, который как раз начал распрямляться с пистолетом в руке. Увидев бесславное падение своего вожака, остальные трое бросились врассыпную.

2

Сирена верещала где-то совсем рядом. Не теряя ни секунды, Руслан запрыгнул в «Ситроен». За ним последовал Головастик, потом Баркас, ноги которого проволочились по земле, когда автомобиль сорвался с места.

Заложив крутой вираж, Руслан погнал «Ситроен» не прочь от ментов, а навстречу им. Это позволило покинуть площадь незамеченными. Сделав несколько крутых поворотов, Руслан стал колесить по дворам, прилегающим к проспекту Ленина.

– Опасно, – предупредил Баркас. – Зачем ты возвращаешься? Заметут ведь!

– Как раз здесь искать не станут, – ответил Руслан. – Сейчас улицы бросятся перекрывать, может быть, даже выезды из города.

– Нет, – до этого не дойдет, – возразил Головастик, поминутно озирающийся назад. – Мусора ведь не при исполнении были.

– Они всегда при исполнении, – буркнул Баркас.

– Это точно, – согласился Руслан, тормозя возле безлюдной детской площадки. – А мне обратно на зону пока возвращаться неохота. Не нагулялся еще на свободе. Поэтому приняли вид независимый и за мной. Представьте, что мы к знакомой девахе в гости намылились.

– Деваха бы сейчас не помешала, – сказал Головастик. – Хотя бы одна на троих.

– На двоих, – осадил его Баркас. – Тебе рановато, братишка. У тебя еще даже усы не растут.

– Растут получше, чем у некоторых!

Затеялась беззлобная словесная перепалка, но Руслан не стал одергивать друзей, решив, что так их компания будет смотреться даже естественней. Подойдя к двери выбранного подъезда, он посмотрел на клавиши кодового замка, пощелкал ими и сделал приглашающий жест:

– Милости прошу.

– Откуда ты код знаешь? – удивился Головастик, входя в темный, пованивающий мочой подъезд.

– Циферки, на которые чаще нажимают, совсем вытерты, – пояснил Руслан. – Осталось только определить, в каком порядке нажимать.

– Учись, студент, – хохотнул Баркас. – Дяди тебя плохому не научат.

– Сам ты студент, – оскорбился Головастик, с трудом закончивший восемь классов.

– Ах да, ты же у нас малолетка. Усы подрисовываешь, чтобы пиво отпускали.

– Я вот тебе сейчас самому усы пририсую. Красные!

– Ша! – прикрикнул Руслан, остановившийся на площадке третьего этажа. – Хорош шуметь. Какая-нибудь тетка ментов вызовет, и хана. Тут же областное управление в двух шагах.

– Нынешние менты по вызовам не ездят, – наставительно заявил Баркас. – У нас во дворе жмур целую ночь валялся, и хоть бы одна собака заинтересовалась. Хотя, – усмехнулся он, – собаки как раз интересовались. А менты только под утро прикатили.

– У нас тоже был случай… – оживился Головастик, но был остановлен властным жестом руки.

Прильнув к окну, Руслан некоторое время наблюдал за тем, что происходит на площади. Милицейская машина с синей мигалкой отъехала от черной «Мазды», возле которой остались стоять три мужские фигуры. Обладателя белых кроссовок среди них не наблюдалось. То ли с патрульными уехал, то ли еще куда делся. Почему-то Руслан был убежден, что этот крендель вернется. Может, выдастся возможность поучить его хорошим манерам. А то ведь подрезал первым, потом напал со своей шоблой, потом ментовку вызвал, а под конец и вовсе за ствол схватился.

– Того, кто за рулем японской тачки был, пока не видно, – тихо сказал Руслан. – Хочу подождать. Мой разговор с ним не закончен.

– Оставил бы ты его в покое, – посоветовал Баркас. – Сам знаешь, дерьмо лучше не трогать, а то развоняется.

– И правда, Руслан, – поддержал товарища Головастик. – Ну этих мусоров к лешему. Мы же оттянуться вроде собирались, а?

– Я никого не держу, – отрезал Руслан. – Хотите, уматывайте. Я остаюсь. Не привык обиды прощать.

Переглянувшись, друзья не стронулись с места.

– Я, в принципе, тоже на этих козлов зуб заимел, – пошел Головастик на попятный. – Я тоже останусь.

– Да и я никуда не тороплюсь, – загудел Баркас. – Вместе заварили кашу, вместе и расхлебаем.

Все это были правильные слова, но Руслан почувствовал, что в них много неискренности и фальши. Парни, которых он считал своими закадычными корешами, поддержали его неохотно. Это означало, что по-настоящему положиться на них нельзя. Случись что серьезное, так Головастик с Баркасом сразу отвалят в сторону. До конца они за Русланом не пойдут, завода не хватит. Вот и верь после этого в мужскую дружбу. Где ж ее искать? Может, и нет ее вовсе на свободе?

– Остаетесь, так остаетесь, – сухо произнес Руслан. – Я вас не гоню и не держу. Решайте сами.

– Да мы уже решили все, Руслан, – виновато сказал Головастик.

А Баркас, тот вообще поспешил сменить скользкую тему.

– Пить охота, просто умираю от жажды, – пожаловался он, утирая несуществующий пот со лба. – Сколько теперь здесь торчать придется?

Руслан продолжал смотреть в окно, из которого было отлично видно все, что происходит возле черной «Мазды».

– Сколько надо, столько и проторчим, – проворчал он.

– И то верно…

Баркас вставил в зубы сигарету и пытался прикурить ее от зажигалки, которая никак не хотела включаться. Вместо пламени из нее вырывались лишь маленькие искорки. Головастик достал из кармана коробок со спичками и бросил их товарищу, но коробок упал на пол. Баркас наклонился, чтобы поднять его и выругался:

– Тьфу, черт! Тут, кажется, помочился кто-то.

Он снова защелкал зажигалкой, и она наконец-то дала огонек. Баркас подкурил сигарету и осветил пол: все было усыпано окурками, а ближе к стене блестела лужа с намокшим спичечным коробком.

– Вот так натюрморт, – прокомментировал Головастик. – Н-да, не задался у нас вечерок. Вот тебе оттянулись.

– Все еще впереди, – обронил Руслан, не подозревая о том, что слова его окажутся пророческими.

3

Майор милиции Брюшин, явившийся в областное управление МВД в новехоньких белоснежных кроссовках, пожалел, что не обул что-нибудь попроще. Во-первых, он привлекал к себе повышенное внимание сотрудников, которых, несмотря на поздний час, в управлении хватало. Во-вторых, приметные кроссовки бросились в глаза полковнику Мохновскому, который даже привстал из-за письменного стола, чтобы видеть подчиненного от макушки до пят.

– Что за наряд? – недовольно спросил он, падая в кресло, жалобно пискнувшее под весом его массивного тела. – Ты с теннисного корта, что ли?

– Вы же сами посоветовали одеваться в штатское, чтобы не выделяться, – сказал Брюшин.

Ненужная и даже опасная реплика. Начальство не любит, когда ему напоминают его собственные слова. Оно усматривает в этом отсутствие уважения и вольнодумство.

– Одеться в штатское, не значит нарядиться клоуном, – гаркнул Мохновский. – Тебя в этих белых тапочках за версту видно. Слишком приметный и запоминающийся.

Брюшина подмывало ответить, что он находится не на оперативной работе, но он сдержался. Начальство любит возражения по существу еще меньше, чем напоминания. Оно прямо-таки бесится от подобных возражений. А гусей дразнить не надо. Они, гуси, и без того найдут повод ущипнуть за больное. Брюшину было очень обидно, что его приравняли к клоуну. Он никогда не шутил, терпеть не мог анекдотов и смеялся так редко, что почти разучился это делать. Его брови сошлись у переносицы, на скулах проступили желваки, губы сузились.

Полковник Мохновский понял, что перегнул палку.

– Ладно, – сказал он, – я тебя не для того вызвал, майор, чтобы твой гардероб обсуждать. У меня, знаешь ли, дела поважнее. Час назад из администрации вернулся. Там обеспокоены.

– Чем? – спросил Брюшин, не отрывая глаз от носков своих кроссовок.

– Процентом раскрываемости преступлений, – ответил полковник. – С тяжкими еще туда-сюда, а вымогательства, ограбления, драки, они же годами висят без движения. В результате вместо премий вот. – Он скрутил внушительный кукиш. – В Администрации хотят результаты борьбы с организованной преступностью видеть, а где они, результаты?

– Будут, – пообещал Брюшин, как обещал всякий раз, когда полковник Мохновский начинал зудеть про организованную преступность.

Оба отлично знали, кто крышует все банды в городе, но при этом ужасно возмутились бы, если бы их назвали пособниками бандитов. Такое вот раздвоение сознания происходило у работников правоохранительных органов. Являясь на работу в управление, они свято верили, что занимаются защитой мирных граждан от преступности. Себя преступниками не считали ни полковник Мохновский, ни майор Брюшин, ни их подчиненные, ни те, кто исправно платил всей этой ораве зарплаты и пенсии. Обладая званиями, табельным оружием и служебными полномочиями, продажные милиционеры не боялись разоблачения, потому что олицетворяли собой тот самый закон, который попирали. Если они и боялись чего-то, так это прогневать начальство, не отправив вовремя дань наверх. Плюс к этому приходилось кое-как расследовать и предотвращать некоторые преступления, создавая видимость правопорядка.

– Будут, будут, – передразнил Мохновский, косясь на раздражающие его кроссовки. – Хватит кормить меня обещаниями, майор. Результаты нужны. Конкретные.

– Завтра возьмем кого-нибудь, – пообещал Брюшин.

– Кого именно?

– Да хотя бы команду Айболита. Совсем оборзели. Третий месяц не платят.

– Так загреби, загреби их! – Мохновский провел ладонью в воздухе, сжал ее в кулак, а потом шарахнул этим кулаком по столу.

– Есть, – откликнулся Брюшин.

– Есть на жопе шерсть, – пошутил полковник, после чего посерьезнел, подался вперед и поманил подчиненного к себе. – Только вот что, – пророкотал он, когда Брюшин приблизился к столу и уперся в него обеими кулаками, наклонив голову, – показания Айболита этого нам ни к чему. У меня такое предчувствие, что при задержании он окажет сопротивление, и его придется…

Не закончив предложение, полковник выставил указательный палец и дважды издал характерный звук: «пф-ф, пф-ф!»

– Я тоже так думаю, – улыбнулся Брюшин. – Айболит, он же тип совершенно невменяемый.

– Пара его сообщников тоже может погибнуть во время операции. Тогда остальные не станут болтать попусту, а будут говорить только то, что нужно.

Подполковник милиции Мохновский не был человеком кровожадным. Несмотря на суровую профессию, он оставался по натуре человеком мирным, можно даже сказать, добродушным. Родившись на Украине, был он до глубины души человеком русским, а потому любил русскую баню, где его и без того красное лицо становилось прямо-таки пунцовым. Почти каждое воскресенье Мохновский и его друзья-товарищи азартно стегали друг друга березовыми вениками, а потом пили либо обжигающий чай со всевозможными вареньями, либо ледяную водку, закусывая ее традиционными хрустящими огурчиками.

Выращенные и собранные собственноручно огурцы были страстью и гордостью Мохновского. Ему нравилось ездить по выходным на дачу и трудиться на огороде до седьмого пота. На его грядках всходило до десяти разных сортов огурцов: Кибирия, Меренга, Артист – названия эти звучали сладостной музыкой для слуха полковника.

Поработав под палящим солнцем, он спешил искупаться в пахнущем тиной пруду, а затем надевал чистую рубашку и усаживался за стол, накрытый под навесом из дикого винограда. Зудели комары, вилась мошкара вокруг лампочки, свисающей с рыжего витого шнура. Мохновский обожал эти моменты полного покоя и домашнего уюта, ему нравилось наблюдать, как суетится жена, расставляя на столе закуски и улыбаясь ему многообещающе и вместе с тем застенчиво. Примериваясь взглядом к ее ладной, крепко сбитой фигуре, Мохновский думал, что знает, в чем состоит счастье и смысл человеческой жизни.

Айболита и его людей он за людей не считал, хотя в общем-то они занимались одним и тем же делом. Подтверждением тому мог послужить дальнейший диалог, состоявшийся в кабинете полковника Мохновского.

– А теперь о главном, – значительно произнес он, когда майор Брюшин подтвердил, что лишних свидетелей брать не намерен. – Что-то в последнее время ты приносить стал меньше. Сперва на тысячу баксов в неделю, потом на полторы. Ты же понимаешь, что туда… – Мохновский ткнул пальцем вверх, подразумевая отнюдь не потолок, – …что туда я меньше отправлять не могу. Следовательно, разницу мне приходится возмещать из собственного кармана. Это непорядок.

– Так я же не себе эти деньги беру, – принялся оправдываться Брюшин, преувеличенно округляя глаза и так же преувеличенно хлопая ими. – Я ребятам плачу.

– Каким таким ребятам? – вкрадчиво осведомился Мохновский.

– Операм своим. За сопровождение. Чтобы коммерсанты без проволочек за крышу платили и на всякий пожарный случай. Ну, если нападет кто.

– Кто ж на офицера милиции при исполнении обязанностей нападет? Разве что псих, но это тоже маловероятно.

– Все-таки с бригадой как-то солиднее, – не сдавался Брюшин.

– Солиднее, – сказал Мохновский, откинувшись на спинку кресла. – Согласен. Но за солидность ты, майор, из собственного кармана плати. Если собственного авторитета не хватает.

– Почему не хватает? Хватает.

– Тогда не таскай оперативников с собой зря. Пусть отдыхают по вечерам, чтобы с утра преступников ловить. Вот и повысится раскрываемость. А то запустил ты оперативно-следственные мероприятия, ох, запустил.

– Исправлюсь, товарищ полковник, – хмуро произнес Брюшин.

– Вот-вот, исправляйся, молодец, – покивал Мохновский. – И про должок не забудь.

– Какой должок, товарищ полковник?

– Тот самый, майор. Я твою свиту содержать не подряжался. И те, кто надо мной, – Мохновский снова ткнул пальцем в потолок, – тоже. Так что денежки возвращать придется. Всего три с половиной штуки с тебя, майор. Плюс полторы штуки штрафа.

– За что? – с отчаянием выкрикнул Брюшин.

– А за инициативу, – был ответ. – Которая, как известно, наказуема.

– Но, товарищ полковник…

– Не ной, майор, не ной. – Полковничья длань шмякнулась на крышку письменного стола. – Иди исправляй свои ошибки, а то тебя самого исправлять придется. Я ясно выражаюсь?

Насупившись, Брюшин буркнул:

– Предельно ясно, товарищ полковник.

– Так не торчи тут, как тополь на Плющихе, а действуй, действуй, – воскликнул Мохновский, помогая себе отстраняющими взмахами рук.

– В смысле, точки объезжать? – уточнил Брюшин.

– Да хоть на вертолете их облетай.

Более конкретного ответа майор Брюшин не дождался. У полковника Мохновского внезапно нашлось много неотложных дел, он придвинул к себе ноутбук, пощелкал «мышкой», потом принялся рыться в бумагах, открыл и закрыл выдвижной ящик стола.

– Ты еще здесь, майор? – удивленно спросил он, не обнаружив там ничего интересного.

– Уже нет, – отчеканил Брюшин и удалился.

Четкого, недвусмысленного приказа он не получил, но давно приучился понимать начальство с полуслова, с маловразумительного, туманного намека. А еще он окончательно усвоил, что инициатива еще как наказуема. В тех случаях, когда исходит снизу, а не сверху.

Настроение у него было не просто скверное, а гораздо хуже. Мысль о том, что придется расстаться с пятью тысячами долларов терзала его, как палач, засевший внутри черепной коробки. И избавиться от него можно было только одним способом. Не то, чтобы дедовским, но проверенным и надежным.