Kitobni o'qish: «Шутиха-НГ-95»

Дети спасут мир…

От автора

Начало мрачных девяностых – самый расцвет бандитской экономики в стране. Шла бурная приватизация и прихватизация предприятий, рейдерский захват частной собственности и государственной. Оборотистые коммерсы баснословно богатели. Окрестности Тверского бульвара в центре столицы обживали бомжи всех мастей, попрошайки и малолетние беспризорники с ближних и дальних провинций.

Бывший Союз Советских развалился. Обломки империи расплылись, взяли курс на Европу с оглядкой и поклонами в сторону американского дяди Сэма. Полезных ископаемых на огромной территории России было в достатке на пару веков вперёд, потому смело разрушали, распродавали собственное производство, недвижимость и землю, в надежде на дешёвые товары из Китая, зарубежную электронику, компьютерную технику и дотации чужеземных инвесторов и хапуг.

Технический прогресс лавиной хлынул из-за бугра, унося отечественные достижения в небытие. Модемы стрекотали стаями сверчков. Железные ящики четыреста восемьдесят шестых «писюков» трещали от перегрузок. Флэшки в несколько сотен мегабайт продавались на радиорынке в Митино в яркой коробочке, с крышкой с магнитными замками и считались вполне приличным подарком к Новому году. Мобильные телефоны были редкостью, стремительно преображались от чемодана с клавиатурой и телефонной трубкой стационарного аппарата, до «Сони-эриксона» размером с ладонь и «раскладушки Сони» со спичечную коробку.

Английский сленг с лёгкостью приживался у «продвинутой» молодёжи, повёрнутой на всём западном, от оригинальных джинсов «Леви Страус» до наручных часов «Ролекс», которые являли собой несомненное финансовое благополучие владельца.

Ещё не было засасывающего, общедоступного интернета, соцсетей, чатов, ботов, мессенджеров, «планшетников», мобильных с сенсорным экраном, яркого мусора из смайликов с «лайками», примитивных рожиц, заменяющих живое общение и эпистолярный жанр письма.

Понятие «мэтч» прижилось не сразу даже среди молодняка от «новых русских», учившегося в престижных колледжах Запада и Заокеана, наезжавшего на Родину только на каникулы, и отражало собой нечто романтическое, но чужеродное. Хотя необыкновенных совпадений на девяностые хватало с лихвой, когда чувства людей оказывались искренними и взаимными в чуткой атмосфере всеобщего грабежа и нищеты.

Прилизанный юноша из «начинающих мажоров» мог похвастать знанием английского и прошептать на ушко возлюбленной на просмотре американского боевика в домашнем кинотеатре папаши-бизнесмена:

– It’s a match!

Девочка скромно опускала глазки, рдела от волнения, хотя могла и не знать, что означает сие выражение, молчаливым согласием поощряя избранника на самые откровенные действия.

Свобода заполоняла страну во всех её высоких и низменных понятиях. Коррупция и бандитский беспредел процветали.

Но было всё-таки место искренним чувства, переживаниям и волнениям.

Особенно на традиционный праздник всех времён и народов – Новый год,

когда ждали подарков и чудес, все – от мала до велика.

Бедная Сэра и другие

Ранним вечером город расцвел праздничной иллюминацией. Гирлянды на елках, цепочки разноцветных светящихся огней на домах, ресторанах.

На бульваре, вдали от пересечения с улицей между машинами, что замерли перед светофором перекрёстка, бродили замерзшие дети: девочка с прозвищем Сэра в старушечьем одеянии, повязанная под горло тёплым, драным платком, и длинноволосый мальчуган по прозвищу Киса в треухе, в грязном строительном ватнике поверх серого пальто. У мальчугана на носу красовались круглые очочки без стекол. Дети бродили среди пара и выхлопных газов, что выдыхали на морозе автомобили, застрявшие в пробке. Беспризорники стучали в оконца водителей, предлагали новогодние календарики и красные колпачки Санта Клауса.

Среди недовольного рычания двигателей автомобилей, послышались дикие вопли, свист, крики подростков, накатывающих чёрной лавиной среди вереницы машин.

– Девку!.. девку хватай!

Мальчугана за шиворот схватил высокий подросток в спортивной куртке. Но пацанчик в очках ловко вывернулся, выскользнул из ватника, сноровисто и нагло успел боднуть головой в подбородок «спортсмена» и убежать в подворотню.

– Пацана держи! – завопил злющий «спортсмен», сплюнул окровавленную слюну в грязное месиво снега на бульваре, отшвырнул ватник, что остался в его руке.

Девочка Сэра догнала во проходных дворах мальчугана, удержала его за рукав пальто, утащила в ближайший переулок. Вдвоем они стремглав унеслись в сторону Арбата.

Ватага подростков, выдыхая сизый морозный пар, как лошади на скачках, пробежала между машинами, бросилась за беглецами в погоню.

Синим вечером сквозь лобовое стекло машины из салона было видно, как по освещенной, местами очищенной от снега, аллее вдоль жилого дома «сталинской» постройки брёл на лыжах роскошный белобородый Дед Мороз в красном кафтане с мешком за спиной, раскланивался с прохожими.

В салоне грузопассажирской «газели» маячили тёмные силуэты трёх парней, бандитской наружности, наблюдающих за Дедом. Водитель Микола из Украины и его напарник Сашок из Сибири, разговаривали на повышенных тонах, перекрикивая грохочущую в салоне музыку:

– Он?! – громко спросил Микола, кивнул в сторону Деда Мороза.

– Он, собака, – подтвердил Сашок.

– Где собака?! – перекрикивая музыку, из-за их спин вылез ближе к лобовому стеклу третий напарник. – Мика, сделай тише это бухалово! Орать невозможно!

– Какая Мика?! – возмутился Микола. – Микола и – точка!

– Ладно, не бухти! – прохрипел третий.

– Че на лыжах-то по асфальту прётся? – удивился Сашок. – Не скользко! Снега-то мало!

– Прикалывается, – ухмыльнулся Микола, уменьшил громкость магнитолы.

– Почему собака-то? – переспросил третий мрачных пассажир «Газели».

– Собака? А!.. Да просто…

– Что – просто? – тупил третий.

– Просто и просто! – занервничал Сашок. – Бабка моя гусей называет свиньями, если нагадят или щипаются! Телушку – барыней. Любит всех своих домашних, потому что… Любит! А каждый третий сосед у неё – собака. Усёк?!

– Нет! – вредничал третий.

– Замотаешься ждать, этого Клауса! Шастает туда-сюда! Праздник на дворе чи шо? Новий год! – возмутился Микола. – Задубеешь тут з вами! Собака он и есть собака, этот Клаус поганий. Засели б на чердаке, да грохнули банкирца з оптики! И – всего делов! Сиди тут, жди… Чё за дурнии придумки, Сашок?!

– Микола, ты – западенец, чи шо? – мрачно спросил третий.

– А чиво те?

– Та злой, как западенец!

– Ни злой. Змерзнул слегка.

– А где родився? – передразнивал, утрировал украинский язык третий, мрачный тип, который специально прятался в тени салона, чтоб не светиться перед прохожими.

– Мамо з Белой Церкви. С-под Киеву. А я родився у диду с бабкой в Старых Хохлах, – терпеливо пояснил Микола.

– Так ты – из старых хохлов? – подначивал третий.

– Деревенька така, – начинал злиться Микола. – Отвяжись!

– Не обидно хохлом называться? – Не унимался третий.

– Те не обидно, когда москалём кличут? – парировал Микола.

– Неа. Чё ж обидного? Я ж теперь с Москвы, – отвечал с улыбкой третий. – Москаль и есть москаль! Гордюсь!

– Так и мне не обидно. Моя ридна деревенька – Старые Хохлы. Радуюсь, поминаю…

– Чё ж тогда Клаус, а не Деда Морозный? – продолжал развивать сложную шутку третий. – К америкосам в НАТО собрался?

– Да, собирався! Усю жись собирався! – недобро отшутился Микола. – З вами москалями не охота опять баланду хлебать в Сибири. Хва с мени!

– Не, Микола, тя в НАТу не возьмут, – добродушно сказал Сашок. – Ты ж русский хохол. Какой из тя самостиец? Учился, женился, отсиделся за грабёж в Харькиве – да и подался к нам в Рассею, типа, за рубеж.

– Чё эт не возьмут в НАТу? Возьмут. Тогда мы вам, москалям, морды-то утрём, – недобро заявил Микола, прерывая дружеский треп, рявкнул:

– Хорош балакать! Айда Клауса брать!

– Прям щас? – удивился Сашок.

– Не, другой год подождём! – огрызнулся Микола. – Вылазь!

– Щас?!– воскликнули оба пассажира. – Людей на дворе полно!

– Щас! Прям щас! – отрезал Микола. – Клауса – в багаж! Димон одевайсь Морозом.

– Я?! – возмутился третий. – Куда девайсь?!

– Нет, я! – заорал Микола. – Вылазь! Шибче!

Трое парней не успели покинуть «Газель». Лобовое стекло машины мистическим образом мгновенно замерзло, покрылось изумительными узорами, словно сказочными листьями папоротника, расцветшего зимой. Стекло стало совершенно непрозрачным, засверкало искорками снежинок в отсвете уличных фонарей и праздничной иллюминации района.

Некоторое время внутри машины бандиты безмолвствовали от удивления, затем водитель Микола включил горячий обдув лобового стекла. Сашок выбрался из «Газели», пытался снаружи соскрести пластиковым скребком изморозь. Угрюмец Димон побежал проследить за Дедом Морозом, что скрылся на лыжах за углом дома.

Поздним вечером девочка Сэра и мальчуган Киса, вывалянные в грязном снегу брели по аллее проспекта, понурые, мимо праздничных, нарядных витрин магазинов, кафе, ресторанов. У девочки наливался синяк под левым глазом. Мальчуган прикладывал снежок к распухшему носу.

Странная парочка остановилась перед витриной кафе, где за столиками нарядные дети в красных картонных колпачках вместе с родителями поедали разноцветные шарики мороженого со стеклянных розеток.

– О! Вон тот мордатый к нам в подъезд таскается, – мальчуган указал пальцем на счастливое семейство за одним из столиков: папа – сытый, лощеный господин в галстуке, Олег Витальевич, банкир, с ним двое деток четырёх и пяти лет, их дородная мамаша, разодетая богато, безвкусно и пёстро, как торговка на ярмарке.

Сэра тяжко вздохнула, с тоской наблюдая через стекло за чужим праздником. Киса, увидев, что у его напарницы заплыл глаз, передал ей тающий снежок, что сам прикладывал к носу. Девочка по-своему поняла юмор, сделала вид, будто лижет снежок языком, заметила кровавость снежного комочка, сплюнула.

– Нос разбили? – спросила она.

– Немножко, – мальчуган шмыгнул носом. – Уже прошло.

– Эскимошку бы лизнуть, – мечтательно прошептала девочка. – Холодрыга. Но эскимошку хочется, просто жуть! Сладенькую!

– А чё не хочешь под Карданом деньгу зашибать? – спросил Киса. – Тогда не будут нас гонять.

– Зашибать? – грустно усмехнулась Сэра. – Попрошайками?

– Отстегнули Кардану и – живи нормально. Ментов не бойся. У Кардана всё схвачено. Давай к ним? Простите-извините, типа, больше не будем.

– Ага, – нахмурилась Сэра, – тебя на органы сдадут, меня – на трассе выставят.

– Как это, на органы? – удивился Киса.

– На вот, – Сэра вместо ответа протянула малолетнему напарнику мятые купюры рублей, – ты почище, зайди, купи в «Бистро» горячих пирожков. Тока не мороженое!.. Я тебя прошу! Задубеем! Сосульками станем.

– Класс! Где прятала? – оживился Киса. – Гуляем!

– Праздник, – прошептала Сэра, подышала на стекло. Но вместо того, чтобы отогреться от её дыхания, слегка заиндевелое стекло расцвело белоснежными сверкающими листьями зимнего папоротника.

От удивления Сэра свела серые глазки к кончику носа, рассматривая узоры.

– Видал? – спросила она напарника. – Чудо!

Киса, небрежно отмахнувшись, убежал ко входу соседнего кафе.

Ряженый – заряженный

Железная дверь подъезда старого жилого дома «сталинского» типа была украшены синеватыми оспинами расплющенных снежков. Таинственно мерцал в синеве вечера пульт домофона. Едва светилась желтым, запылённым мхом под козырьком подъезда среди зубьев разбитого плафона тусклая лампочка. По одну сторону двери обвисала оборванная яркая бумажная гирлянда.

Послышался грохот. Дверь содрогнулась от тяжёлого удара изнутри подъезда. С металла обшивки, выкрашенного масляной охрой, осыпались прилепившиеся комья снега. Жалобно запищал сигнал открытия замка домофона. Двое молодых парней-гастарбайтеров в синих комбинезонах ремонтников спиной вперёд вынесли под руки ряженого в красный кафтан Деда Мороза. Ряженый куражился, поджимал ноги в валенках. Ремонтники донесли «Деда» до заснеженного газона, усадили задом в сугроб. Рядом поставили в снег увесистый кумачовый мешок, с оставшимися подарками.

Ряженый поудобнее уселся в сугробе, оглянулся по сторонам с безмятежной улыбкой юродивого. Один из ремонтников наклонился к нему, погрозил кулаком, но проворчал добродушно:

– Бутылкой башка дам! Не ходи туда, – и признался с тяжким вздохом. – Всех достал злой женщина! Шайтан в юбка!

– Щас милицию вызову! – завопила из нутра подъезда рассерженная дама. Переминаясь от холода с ноги на ногу, в домашних тапочках с розовыми помпончиками, она плечом придерживала распахнутую дверь, куталась в норковую шубу, зажимая одной рукой меховой ворот на груди, ладонью другой прикрывала правый опухающий глаз.

Ремонтники вернулись в подъезд.

Один из них негромко пробормотал.

– Нечайно он, да.

– Чайно! – истерично завопила дама. – Прям в глаз пробкой засветил! – И она швырнула пробку от шампанского в Деда Мороза, отчего шуба распахнулась, обнажая розовый атласный халат. – Специально, подлец, целился.

Суровые ремонтники не выдержали, фыркнули от смеха.

– Чё ржете?! – закричала дама. – Быстро за работу! Дождётесь у меня премии!

Дверь подъезда закрылась.

Неунывающий Ряженый продолжал сидеть в сугробе, отхлебнул из горлышка бутылки шампанское, поморщился, сплюнул.

– Пойло! Да ещё тёплое! – проворчал он, воткнул бутылку в снег. – Остудить! – с трудом выбрался из сугроба, оправил красный кафтан, прикинул, походит ли он на добропорядочного Дедушку Мороза. – Не хотят люди праздника! Нет! Не хотят!

Послышался хлопок. В форточку третьего этажа от выстрела хлопушки вылетел разноцветный сноп конфетти.

Ряженый приветливо помахал в ответ варежкой.

В окне четвертого этажа целая семья провожала его, с благодарностью покачивала над головами зажженными, искрящимися бенгальскими огнями. Громко пели в приоткрытую створку окна по-английски:

– Хэппи нью ейа! Хэппи нью ейа!

Хохочущие молодожены с балкона пятого этажа, он – в белой рубашке, она – в воздушном свадебном платье запустили вниз яркие цветные ленты серпантина.

Зазвучала магнитофонная запись песни Элвиса Пресли «Santa bring my baby back to me». В праздник российского Нового года люди привыкали к новой европейской моде, с «хеллоу – винами» и «злобными» Клаусами из иноземных фильмов.

В переулок близ проспекта мальчуган Киса вынес из кафе бумажный пакетик. Девочка Сэра по-прежнему стояла перед стеклом витрины и развлекалась. При каждом её выдохе на стекле расцветали чудесные зимние узоры.

– Классно! – наконец, удивился Киса. – Как это у тебя получается?

Сам попытался подышать на стекло. От его дыхания оттаяли на узорах тёмные пятнышки.

Девочка Сэра мило и загадочно улыбнулась, забрала у мальчугана пакетик.

– Горячие, – прошептала она, согрела озябшие ладошки, перекладывая пакетик из руки в руку, наконец, вытащила один пирожок, протянула Кисе. Тот с виноватым видом отвернулся.

– Уже. А эт тебе, – проворчал он.

– Негодяй, – беззлобно осудила Сэра. – Мороженое слопал? Признавайся! Ангину заработаешь. Холодно. На, держи, – она протянула раскрытый пакетик своему малолетнему напарнику, сама надкусила пирожок, ойкнула. Опустила руку с половинкой пирожка. В её зубах была зажата монета.

– Здоровски! – восхитился Киса. – Фокус-покус!

Сэра вынула монету изо рта.

– Чуть зуб не сломала, – простонала она.

– Мужик с молотком, – прошептал Киса, близоруко уткнувшись в ладонь девочки носом, рассматривая монету. – Старинная?

– Советская, – со знанием дела сказала Сэра. – Со звездой. 1924. 50 копеек.

– Ну-у, – разочарованно заныл Киса. – Полтинник.

– Балда, – прошептала Сэра. – Это ж – серебряная! У папы такие были.

– Да-а?! Дорогущая?! Дай-ка! Может, там ещё есть?! – Киса попытался забрать у девочки пакетик с пирожками.

Сэра отстранилась с таинственным видом, вновь подышала на стекло, по-прежнему вызывая своим дыханием появление изумительных морозных букетов.

– Похоже, я стала Снегурочкой, – прошептала она восторженно.

Киса округлили от удивления глаза и без того округлённые круглыми очочками без стекол, что вновь водрузил на нос.

– Да ла-адно! Прям Снегурочкой?! – недоверчиво возмутился он. – Столько стукнуло годов по балде, а в сказки веришь!

– Верю, – тихонько сказала девочка.

В синеве вечера мерцал пульт домофона соседнего подъезда «сталинского» дома. Палец в красной кумачовой варежке неуверенно набрал номер квартиры. Жёлтым отчетливо высветились цифры. Долго звучала трель домофона. Палец в красной варежке нажал отбой.

К двери у пульта домофона приложили мятую бумажку с записанными номерами квартир. Большая часть цифр уже была зачёркнута.

Палец в красной варежке неуверенно набрал следующий номер. Прозвучала трель сигнала домофона. Вновь набор цифр номера квартиры остался без ответа.

Перед входной, металлической дверью подъезда переминался с ноги на ногу, с валенка на валенок ряженый в Деда Мороза. По его неуверенным движениям и покачиваниям было видно, что фальшивый Дед не вполне трезв после обхода жителей с подарками. Полупустой кумачовый мешок валялся на бетонных ступенях у его ног, обутых в мятые валенки.

Неожиданно пропищал сигнал домофона. Дверь распахнулась, отодвигая Деда Мороза в сторону. На ступеньки крыльца вышла рассерженная девочка Рита лет пятнадцати в модной, крашеной дублёнке, сапожках на высоком каблучке, как у взрослой фотомодели. Девочку придерживала под локоть миловидная женщина Елена Николаевна, её мать, в похожей дублёнке.

– Давай без истерик, Ритуля! – сдержанным голосом, но отчаянно взывала Елена Николаевна. – Прошу тебя! Пощади маму!

– Надоело! В Новый год!.. в праздник опять сплавила Алиску к соседке! И меня выгоняешь на мороз?! – возмутилась Рита.

Дед Мороз нерешительно мялся, скрывался за распахнутой дверью. Мама и дочь мешали ему пройти в подъезд, но прервать их перепалку он не решался.

– Перестань, – проворчала Елена Николаевна, оглянулась, не желая, чтобы кто-то из соседей их услышал. Ряженого за дверью они не замечали.

– Прошу просто погулять. Часик. Не больше.

– Часик?! Погулять?! – вскрикнула Рита. – В Новый год? По морозу?! Все с родителями, а я – погулять, как бродяга?!

– Риточка, прости, в последний раз, – извинительно сказала Елена Николаевна. – Обещаю.

– На чердаке пересидеть? Или в подвале с крысами?

– У Валентины Николавны побудь…

– Не хочу! Твоя Валя замучила Алиску: то нельзя, это нельзя! Хочешь, чтоб и меня психом сделала. Не пойду! И мне надоело каждый праздник, как бомж, шататься на улице! Уеду к бабушке в Петербург! Навсегда!

– Зачем ты так?

– А как? Каждый раз, как приходит твой тупой Олег, мне надо сваливать, – возмутилась Рита.

– Не кричи, пожалуйста. Олег Витальевич очень богатый человек.

– И что?

– Можно потерпеть?

– Нельзя! Надоело!

Пищание домофона прекратилось. Казалось, электронный замок сдох или устал от ссоры дочери с мамой.

– Правильно, хватит терпеть унижения! – проворчал из-за двери ряженый в Деда Мороза.

– Извини, – с волнительным придыханием проговорила Елена Николаевна, стыдливо отвела глаза от укоризненного взгляда дочери. – Что же делать, Ритуля? Надо как-то выживать в наше чудовищное время.

– Какая ты жалкая, ма! Нельзя так унижаться! – негромко, но внушительно сказала Рита.

– А как можно? По-другому не получается, – прошептала Елена Николаевна. – Не уходи, Ритуля, давай поужинаем, потом… Я прошу. В последний раз, обещаю…

– Простите-извините, – выглянул из-за двери Ряженый, пытаясь встрять в разговор, но женщина прикрыла за собой дверь, возвращаясь в подъезд вместе с дочерью.

Ряженый вновь оказался перед закрытой дверью. Не успел он отвернуться в сторону двора в расстройстве, как дверь резко распахнулась, сталкивая «деда» со ступенек вместе с праздничным мешком. Из подъезда вывалились мальчишки, не обращая внимания на Деда Мороза, резво унеслись во двор к снеговикам и разваленной снежной крепости. Пока Ряженый приходил в себя после удара в плечо, металлическая дверь вновь прикрылась пружинным «доводчиком».

– Детки! – крикну Ряженый. – Откройте! Помогите дедушке!

– Да пошёл ты! – откликнулись мальчишки.

– Никакого уважения к старшим…

Ряженый обреченно повздыхал, набрал на панели домофона номер следующей по списку квартиры. После недолгой трели и шороха снимаемой трубки прозвучал скрипучий детский голосок:

– Кто тама?

– Родители дома? – хрипло спросил Дед Мороз.

– А ты кто?

Ряженый распрямил спину возмущённо, вновь склонился перед домофоном и с достоинством бывалого обходчика ответил:

– Аллё, детка, я – Дед Мороз.

– Дедов Морозов не бувает, – заявили детским голоском.

– Деточка, – потерял терпение Ряженый, – выгляни в окошко. Дедушка помашет ручкой в варежке, спляшет «камаринскую» вприсядку, попрыгает по сугробам. В красном халатике, валенках, красном колпаке на ватном меху, хорошенький такой! Весёленький! – импровизировал «дед». – Открой, будь другом.

– Снегурочка есть?

– Нет.

– Уходи. Ты – не Дед Мороз.

– А кто?

– Ты – плохой, злой человек, – ответили тоненьким голоском.

Домофон щёлкнул и смолк.

– Я – злой, – попыхтел Ряженый. – Да, я – злой! Плохой, вредный! Тридцать первое число, а у меня ни в одном глазу! Хожу как последний… последнее Му!..

Он пихнул валенком мешок. Жалобно звякнуло в коробках стекло. Ряженый испуганно заглянул через горловину мешка внутрь, осторожно перебрал содержимое. После бульканий жидкости, узнаваемого хруста огурца, физиономия Ряженого, с перекошенной ватной бородой, вынырнула из распахнутой настежь горловины мешка вполне умиротворенная. «Дед» вольготно уселся на ступени крыльца, собираясь ждать «до победного».

В подъезде ближайшего к кафе дома сидели на корточках в уголке на промежуточной площадке между первым и вторым этажами Сэра и Киса, расковыривали пирожки на газетке с заголовком «Известия». Разломленные половинки откладывали в сторону, найденные монеты очищали от налипшего теста, капусты и мяса, подолгу рассматривали. Сэра подбросила на ладошке советский серебряный рубль двадцатых годов и три полтинника.

– С лысым тож старинная деньга? – спросил Киса, когда вынул из последнего пирожка юбилейный рубль с изображением «вождя мирового пролетариата».

– Не. 1970 год, – разочарованно проворчала Сэра. – Рублей за сто, за двести можно сдать.

– Одну? – тихо воскликнул Киса. – Классно! Надо ещё пирожков накупить! Тыщ-щу! И в каждом – серебряк!

– Отвернись, – попросила Сэра.

– Че эт отвернись?

– Отвернись, – потребовала Сэра.

– Пажа-алте, – Киса спустился вниз по лестнице на один марш. – Пойду, денег стырю у лохов.

Девочка сделала вид, что оправляла одежду, на самом деле из-под подола вынула грязный узелок из носового платка, развязала узелки, вынула свёрнутые трубочкой денежные купюры.

– Киса, погоди, – позвала она. – Пойдём ещё пирожки купим.

У подъезда «сталинского» дома прозвучал долгожданный сигнал магнитного замка двери. Дверь приоткрылась. Ряженый поднялся со ступеней, раскланялся в знак благодарности.

– Ой как! Вырядился-то! Годы – в лысину, чёрт – на шею! Попугай старый! – при виде Ряженого пробухтела грузная тётя базарного вида с большими торговыми сумками наперевес. На всякий случай, она отступили обратно в подъезд, опасаясь за товар в сумках.