Kitobni o'qish: «Шаг в палеолит»

Сергей Быков

Shrift:

В издательстве «Центрполиграф» выходят книги Сергея Быкова

Цикл романов ШАМАН ИЗ БУДУЩЕГО

ШАГ В ПАЛЕОЛИТ

ШАМАН ИЗ БУДУЩЕГО

Вместо пролога

Я часто размышляю, что есть История? Говорят, это наука, в широком смысле этого понятия, о прошлом. Но обычный человек прежде всего воспринимает историю как знания о прошлом человечества. И вот я задаю себе вопрос: а насколько История – наука? И вообще, сколько там от науки?

Человечество всю свою историю азартно и с большим удовольствием жонглирует фактами, материальными свидетельствами, письменными источниками и устными преданиями. Всегда, когда это необходимо, теряют нужное, «находят необходимое», приглаживают, приукрашивают, купируют… Если нужно, искажают, а то и полностью переврут, не постесняются. Иногда это делают тонко, а иногда до того грубо, что хочется крикнуть: «Да вы что, опупели там все, что ли!» Приглядитесь повнимательнее, послушайте, посмотрите! Иногда Историю курочат прямо у нас на глазах, что уж говорить о прошлом… Не сомневаюсь, есть где-то за толстыми дверями, за семью замками История, которая гораздо ближе к той действительности, которая когда-то была, но она не для всех. Она для узкого круга посвящённых. Нам же, 99,9 процентам населения Земли, достаётся то, что считают нужным сообщить. Микс из правды, полуправды, вымысла и лжи. А так интересно было бы узнать, как там оно на самом деле.

Когда мне стукнуло тридцать пять, я связался с реконструкторами. Как говорят, «не было печали – купила баба порося». Но я ни разу не пожалел! Сейчас мне уже пятьдесят два, за семнадцать лет, болтаясь среди рыцарей и викингов, я такого насмотрелся и попробовал на собственной шкуре, столько узнал о ранних и Средних веках, что в некоторых аспектах «исторической реалии» любого кабинетного профессора за пояс засуну. Это поначалу только адреналинчиком взбодриться – назвездить оппонентам от души в бугурте – как бы основное. Как поэтично выражались наши предки, «выйти во чисто поле, поподчевать злого ворога стрелкой калёной, преломить копья вострые о щиты червлёные, позвенеть мечами о шеломы прочные».

Я, пока помоложе был, ни одной «драки» не пропускал, потом-то тяжковато стало, но нет-нет да и выйду, отвешу пяток-другой увесистых плюх мечом или топориком, а то другой раз и копьецом поработаю. Ну и в ответ, конечно, получишь, без этого никак. Но если зацепила тебя реконструкция всерьёз и надолго, то потянутся, как ниточка за иголочкой, вслед за боёвкой и другие интересы. А какие доспехи были, а почему такие, а у других почему не такие, а как сделать, а из чего? Это что, меч? А чё такой лёгкий, я читал, он целый пуд весить должен. Что, нет таких?! А какие были, а из чего, а самому сделать можно? А одежда из чего, а горшки как делали? И вот уже расширяются твои знания и интересы во все стороны, словно волны от камня, брошенного в воду. Это только со стороны кажется, что реконструкторы безбашенные отморозки или странные личности, оторванные от реальности. Не верьте первому впечатлению – мы в «образе». Я вам авторитетно заявляю: 95 процентов реконструкторов образованные, умные, вменяемые и адекватные люди. И кстати, довольно часто встречаются профессиональные историки и археологи.

Однажды на фестивале по эпохе викингов от одного очень умного человека, кстати кандидата исторических наук с неоригинальным погонялом Доцент, я услышал то, что заставило меня переосмыслить отношение к истории как к науке. Взглянуть на многие, казавшиеся ранее очевидными и неоспоримыми факты под другим, более иным углом. Тем более что критическая масса «неудобных» вопросов уже давно в голове накопилась.

– Знаешь, – сказал Доцент, – Пётр Алексеич, я тебе как профессиональный историк скажу: история – это всё, что угодно, только не наука. Я её даже назвал бы лженаукой! Хочешь, я тебе сейчас расскажу, из чего она состоит?

– Давай, глаголь! – подбодрил я его.

– Знай же, мой тёмный и необразованный воевода отважных варягов, что на самом деле история состоит из нескольких частей. Одна часть – это то, что мы можем взвесить, измерить, пощупать. Вторая – что мы можем прочитать и посмотреть. Совсем маленькая часть – что мы можем услышать. Казалось бы, вполне не плохое основание для науки, некоторые и на меньшем базируются. Для какой-нибудь геологии или астрономии вполне достаточно, но там, где пересекаются людские интересы по вопросам прошлого, настоящего и будущего… – Он с печальной улыбкой покачал головой. – Всё вышесказанное и пощупать, и посмотреть, и почитать, а уж тем более послушать может являться абсолютной правдой, а может и совершеннейшей фикцией. В любой пропорции и в любой градации. Если откинуть словоблудие, то историю мы смело делим на три абстрактных составляющих. Нам кажется, что так было, мы думаем, что так было, нам хотелось бы, чтобы так было. В любом из трёх случаев в зависимости от конъюнктуры мы и фактики не постесняемся подправить, и документики найдём либо потеряем, и вообще… Этим увлекательным делом человечество занимается всю свою историю. Слышал небось выражение «Историю пишут победители»? Уж поверь, воистину это так, но ты можешь назвать мне безоговорочных победителей, одних-единственных и на все времена?! Нет таких! Всегда на смену одним приходят другие. И те, кто приходит, пишут историю ту, которая нужна им! В астрологии, Пётр Алексеич, науки кабы не больше, чем в истории.

– Может, сгущаешь, а, Доцент? – Я посмотрел на его серьёзное лицо. – Неужто в таких масштабах можно всё перековеркать?

– Эх, Пётр Алексеич! – сокрушенно махнул он рукой. – А ты в курсе, что большинство американцев убеждено, будто они первыми вышли в космос? Якобы по каким-то там ими же, американцами, написанным правилам, Гагарин куда-то там не долетел, как-то там неправильно летал и не так, как нужно, сел! И я это сейчас вполне серьёзно. Некоторые вообще считают, Россия и Германия воевали вместе против Америки во Второй мировой войне. А хохлы какие пули отливают! Ведь ты посмотри, на наших глазах формируется новая историческая реальность!

Долго мы тогда ещё говорили. Не сказать, что он прям величайшие истины мне открыл, но с тех пор я стал внимательней относиться к «бесспорным утверждениям авторитетных людей» и «неопровержимым историческим фактам». Не ленился с информацией поработать, сравнить разные источники, своей головой подумать и осведомлённых людей послушать, если что непонятно. На умные книжки подсел, философов стал почитывать. И вот вам моё сугубо личное мнение: мировая история в том виде, в котором нам её преподносят, полная туфта! Приглядитесь, почитайте, задумайтесь, там же «рояль на рояле». Сто лет! Иногда ещё имеются живые свидетели, всё ещё слишком много письменных источников, изобразительных и материальных свидетельств, ещё не успели люди, которые заинтересованы в этом, исказить реальность в нужную им сторону. Тысяча лет! И мы уже начинаем барахтаться в вязком болоте догадок и предположений. У нас начинают повисать в воздухе даты и события. Как ярчайший пример – Куликовская битва. Одно из основополагающих событий для русской государственности. Казалось, мы об этом знаем всё. Когда, кто, вплоть до многочисленных персоналий, почему, чем закончилось. Но мы до сих пор не знаем – где? ГДЕ?!! Где то место, на котором сошлись ни много ни мало, а семьдесят тысяч воинов, чтобы в течение нескольких часов треть из них там и погибла! Где-то здесь? Где-то рядом? Может, рядом, но не здесь. Нет ответа.

Десять тысяч лет – терра инкогнито. Мы, несомненно, что-то знаем. Специалисты, уверен, даже больше, чем «что-то». Одна беда – меж собой договориться не могут.

Пятьдесят тысяч лет – мы знаем, человек был. Аллилуйя!

К чему я так долго «растекался мыслию по древу»? Это к тому, что волею непонятного, но вполне не редкого на Земле аномального феномена загремел я вниз по спирали времени, на далёкие тысячи лет, да так, что до сих пор определиться не смог, на какие.

Глава 1
Попадос

Зовут меня Пётр Алексеевич Зотов. Я самый настоящий чёрный дембель. Да будет вам известно, чёрный дембель – это не тот дембель, что бедных солдатиков пугает, приходя тёмными ночами по их грешные души, а тот, кто выслужил все положенные цензы: минимальную выслугу – двадцать лет (в моём случае двадцать семь) и максимальный возраст – сорок пять. Как бы пришёл на службу молодым, зелёным, там пожелтел, покраснел, потом почернел, сожмурился и отвалился. Благодарная Родина дала три медальки «За безупречную службу», девять тысяч пенсии и напутственным пендалем отправила в счастливую и беззаботную жизнь расейского пенсионера.

Кстати, забыл добавить, я пожарный чёрный дембель. Двадцать семь лет «горел» на работе. Был женат, но… не сложилось. Зато есть сын. Красавец, двухметровый, мускулистый, голубоглазый блондин. Весь в меня. Сейчас в армии. У дяди Васи. Сначала положенное отслужил, теперь ещё на три года остался. Пока нравится, а там, говорит, посмотрим. Горжусь им! Когда срок подошёл, даже не заикнулся, чтобы как-то откосить или ещё чего. «Ты, – говорит, – батя, всю жизнь на государевой службе, плюёшься, ругаешься, но служишь, значит, это для тебя важно! Оба прадеда на войне жизнь положили, чтобы я на свет появился. Дед, моряк военный, где-то в океане вместе с кораблём на дно ушёл. Не пристало мне, вашему потомку, по подвалам да сараям от службы прятаться». Моё воспитание! И то сказать, когда с женой разошлись, ему восемь было, а через два года у неё новый муж появился. Хороший человек. К сыну с воспитательным процессом не лез, вместе с женой против меня не настраивал. Сын, считай, у меня постоянно был. А ещё через год, когда у него появилась сестричка, он практически ко мне переселился. Как он относился к отчиму и матери, сказать трудно, но сестрёнку свою обожает. Но это так, лирическое отступление…

Всё началось в один из дней ранней весны. Туманное утро ничем не предвещало беды. Какой затёртый банальный штамп. Было бы так и в самом деле, не было бы так обидно. Но ведь предупреждали дурака, и не раз! Как там у Владимира Семёновича, «каждый волхвов покарать норовит, а нет бы послушаться, правда?». В данном конкретном случае ни волхвов, ни их кар не было. Была милая старушка Алевтина Петровна, хозяйка маленького домика на краю полузаброшенной деревушки Лутошкино Красненского района. У неё в доме по взаимному согласию и обоюдной пользе я держал «дачный арсенал».

– Не ходи ты, Петя, через Блудов овраг, когда туман стоит. Нехорошее там место, сколько раз там люди блукали, а былоча, и вовсе пропадали, – просила она меня не раз, и не два, и не три.

– Да когда же это было? – отвечал я ей постоянно. – Сами рассказывали, Алевтина Петровна, чуть ли не при царе Горохе такое в последний раз случалось.

И не то что я вовсе не верил. Когда поживёшь, жизнь немного повидаешь, начинаешь понимать, если не совсем дурак: мир, что вокруг нас, не такой очевидный, как кажется.

Подожмёт Алевтина Петровна губы:

– Умные все ныне стали, Бога не боитесь, в чёрта не верите, а народ-то не зря овраг Блудовым прозвал. Христом Богом прошу, Петя, не ходи в туман.

– Да не волнуйтесь вы так, Алевтина Петровна, – машу в ответ рукой, – всё нормально будет.

И подобные диалоги у нас каждый раз, когда я к ней приезжаю, словно ритуал какой.

Вообще-то, надо слегка прояснить, что за овраг такой туманный и чего это я через него туда-сюда шастаю. Дело в том, что дачка у меня здесь, недалеко, находится.

Когда в стране грянула лихая перестройка, все окрестные колхозы враз миллионерами стали. Кто миллион, кто три, а кто и вовсе пять государству должны оказались. Вот один из них взял да и роздал свои земли под садовые участки. Бесплатно! Всё равно зарастали. До города отсюда недалеко, километров двадцать, не больше. От центральной трассы до дачного посёлка щебёночную дорогу насыпали, свет провели, овраг плотиной перекрыли, пруд образовался. Тому директору, что сделал это, при жизни памятник ставить нужно. Налетел народ, похватал земельку, бывало, аж до драки доходило. И не зря, многим тогда эти сотки голодные годы пережить помогли. Но минуло время, жизнь помаленьку наладилась, что уж там говорить, не голодаем. Молодым и представить дико, что когда-то, в девяностые, страна, которую полмира экономическими санкциями нагнуть не может, жила по талонам. Вот и стал хиреть дачный посёлок. Кому уже здоровье не позволяет, кто и вовсе помер. Те, кто в своё время навкалывался по самое не могу, сильно, так сказать, сбавили обороты, а молодёжи это и вовсе не надо. Начали обрабатывать землю намного меньше, а то и вовсе бросать дачки. То там, то тут… Дальше – больше. Дорогу раздолбали, будто в войну бомбардировщиками стратегическую магистраль. Сначала провода украли, а потом вдогонку и столбы. Раньше охрана круглый год стояла, теперь – только на летний период. Соответственно, охрана отошла – бомжи подошли. Всё, что можно украсть, сломать, разбить, – всё сделали. Люди, кто ещё дачи держит, на зиму всё, до голых стен, вывозят. Не дай бог замок на дверь повесить – выломают вместе с дверью, а если ничего не найдут, хорошо, если на пол нагадят, могут и сжечь в отместку. За обман, так сказать, радужных надежд.

Вот, значит, лет пять назад я себе и приобрёл такую «фазенду». Можно сказать, за копейки. Домик – три на пять с маленьким окошком и небольшой верандочкой, обвитой виноградом. Ни света, ни телика, ни радио, зато до пруда – три шага. Тишина и покой. Нирвана. Я с весны до осени там живу. На участке тоже не загибаюсь, только всё самое необходимое. Кое-что сам выращиваю, что-то соседи на заказ привозят, за хлебом, крупами, колбасой-тушёнкой я на велике в Лутошкино мотаюсь. Это, если по дороге, до деревни километров десять, а если напрямки, через Блудов овраг, чтоб его, и пары километров не будет. Опять же, сердобольная Алевтина Петровна то молочком, то яйками меня «подогреет». У нас с ней замечательные отношения. Всю позднюю осень, зиму и раннюю весну живу в городе, подрабатываю. Но Алевтину Петровну не забываю, наезжаю к ней регулярно, привезти чего, починить, поправить. Да и просто посидеть, поговорить, одинокая она. Мне не трудно, а ей в радость. Жизнь её помотала, куда там бразильским сериалам! Такого порассказывала, ни в кино, ни в книжке не встретишь! Я и от половины того, что она пережила, загнулся бы. Алевтине Петровне уже скоро восемьдесят стукнет, но ничего, ещё шустрая бабусь-ка. Так что осенью я свою дачную барахлюндию к ней волоку, а весной обратно на дачу. За три-четыре ходки, навьючив себя и велосипед, укладываюсь.

Блудов овраг, через который я постоянно курсировал, и правда был странноват. Неглубокий, метров семь-восемь, но довольно широкий. По дну протекал слабый ручеёк, да какой там ручеёк, так, сырость одна. Весной и осенью помокрее, а летом и вовсе пересыхает. Не сказать, что всегда, но довольно регулярно там действительно присутствует туман. В основном, конечно, по утрам и вечерам, что вполне естественно. В пасмурные или дождливые дни тоже появлялся достаточно часто. Но самое интересное, что структура тумана была весьма непостоянна. То он представал лёгкой белёсой дымкой, то монолитным пластом плотной ваты, то бурлящей молочной субстанцией. Подойдёшь другой раз к краю, посмотришь сверху – ну полное ощущение, что сейчас в кипяток нырнёшь. Короче, был туман многолик и разнообразен. Если это и есть проявление его жутких свойств, то… не знаю, меня лично не впечатляло. Преодолевал я его по многу раз и в разных состояниях.

Вот и в этот раз, нагрузив своего Мула, как я свой велосипед называл, до состояния прогиба ободов и взвалив на плечи станковый рюкзак, килограмм эдак под двадцать пять, я, повернувшись к Алевтине Петровне, махнул ей рукой, мол, всё, отчалил. Она лишь недовольно поджала губы и привычно перекрестила меня вослед. Она всегда так делает.

Солнце только-только начинало подниматься где-то на востоке. Я навалился на руль и плавно покатил Мула в сторону оврага. Покатил потому, что в данной комплектации для езды он не приспособлен. Мощный задний багажник, на нём объёмный сумарь, по бокам колёс – два вместительных кофра из толстой кожи, прообразом которым послужили пехотные ранцы ещё аж 1812 года. Спереди – большая крепкая, мелкоячеистая металлическая корзина, с боков висят полуовальные эмалированные 12-литровые вёдра. И всё это забито до отказа. К раме плотно примотаны, так сказать, орудия производства. Да я и сам упакован неслабо: плотная футболка, сверху – «зимняя» тельняшка, подарок сына, потеплей иного свитера будет. Потом куртка со штанами, мой старый, но ещё ходить и ходить в нём, камок. Портупея. Под штанами – добротные трикошки, когда тебе за полтишок, они не лишние, знаете ли. На ногах, на плотный носок, крепкие, но разношенные берцы. Нигде не жмут, не давят. Завершает «ансамбль» просторная куртка из плотного брезента с капюшоном, ну и «балаклава» на голове. Казалось бы, с таким грузом и так одет – кабы не замариноваться в собственном соку, но тут всё рассчитано. Я всегда в утренний рейс по максимуму гружусь: по холодку, не спеша, с «перекурами», дойду до дачи и даже не вспотею. У нас в конце апреля другой раз и посерёд солнечного дня задубеть можно.

Когда я подкатил к краю Блудова оврага, выяснилось, что сегодня туман пребывает в своей плотной ипостаси. Ну что ж, не в первый раз такое. Потихоньку-помаленьку начал спускаться. И с этой, и с той стороны склоны были достаточно пологими, а кое-где люди слегка помогли природе лопатами. Далеко не один я здесь хожу.

С каждым шагом становилось всё темнее и «молочней», я будто реально погружался в топлёное молоко. Совсем скоро видимость упала до полутора-двух метров. По ощущениям, уже почти спустился, как вдруг колесо обо что-то стукнулось, руль мотнуло, и велик всей своей массой резво рванул вниз. С криком «Мля-а-а-а, стой, падла-а-а!» я, держась за руль, проскользил по склону метров пять и… – о чудо! – сумел не только остановить этот грёбаный тарантас, но и сам остановиться. Меня аж в пот бросило. Как я не навернулся со всеми вещами… уф-ф!!! Осмотрелся… Ну, это такая фигура речи – «осмотрелся». На самом деле: вытяни руку – пальцев не различишь. То есть ни шиша не видно. Стой не стой, а двигать надо. Но для начала хоть ногой впереди пошуровать надо. Я снял рюкзак, поставил, оперев о него велик, пошатал конструкцию – вроде не падает. Сделав несколько шагов, практически на ощупь, я чуть в воду не влетел, вовремя тормознул.

– Это что ещё за хрень, – пробормотал я, – откуда здесь столько воды?

Я прошёл немного вправо, потом столько же влево, ничего не поменялось – вода. Много воды! Откуда столько? Ещё этот туман гадский! В такой плотный я и правда ещё ни разу не попадал. Ни черта не видно.

– Эй! Алё! У вас тут что, бобры-стахановцы завелись?! – крикнул я в плотную сырую взвесь. – Или потоп местного разлива, э?!

Туман ответил мне мертвящей тишиной. Да что там, казалось, даже звук, сорвавшись с моих губ, тут же растворился без всякого следа.

Бр-р-р! Меня аж передёрнуло, то ли от холода, то ли от нервов. Что-то напрягать меня стало это «белое безмолвие». Вот насмотришься всяких нехороших фильмов, где из подобного, по сути, совершенно безвредного природного явления всякая страсть Господня лезет…

«Так, – сказал я сам себе, – надо вылезти наверх и слегка подождать».

Карабкаясь по склону, я якобы в шутку бурчал под нос: «Вот говорила мне бабушка Алевтина: не ходи, Петенька, в туман». А на самом деле мне было страшно, и неосознанным таким, иррациональным страхом.

Когда я вылез из оврага, у меня ещё заодно и глаза на лоб вылезли.

– Алевтина Петровна, дорогой вы мой человек, надеюсь на вас и уповаю! – Я прижал руки к груди в молитвенном жесте. – Очень хочется мне, чтобы это вы сегодня с утра, дабы проучить неслуха окаянного, подмешали мне в квас хрень-траву. И всё, что я вижу сейчас, мне только кажется!!!

Вместо Лутошкино, до которой в прямой видимости метров триста от оврага, буквально из-под ног начинался пологий подъём на каменистую возвышенность, покрытую явно прошлогодней травой, которая тянулась и вправо, и влево, на сколько хватало обзора. Ничего подобного здесь и сейчас быть не могло. Не могло, но было! Ах, какие нехорошие предчувствия накатили на меня, аж до слабости в коленях. Я обернулся посмотреть, что находится на противоположной стороне оврага, однако вспухший белёсым горбом туман совершенно не давал рассмотреть хоть что-нибудь.

– Что ж, поднимемся в гору и обозрим окрестности, – дал я себе задание.

Когда метров через пятьдесят я поднялся на вершину каменистого гребня, то картина, открывшаяся предо мной, повергла меня в ужас, трепет, восторг – всё одновременно! И тем не менее в то, что мне открылось, я поверил сразу и безоговорочно.

Мне незачем кататься по земле с криками «Не верю!» и «Этого не может быть!», рвать волосы, бить себя по щекам и щипать за бока, дабы проснуться. Убеждать себя, что, возможно, мне стало плохо, и я сейчас лежу под капельницей в палате интенсивной терапии, и всё, что я сейчас вижу, глюки. Я всегда был сторонником «реальности данной нам в ощущениях». Если ты видишь, слышишь, обоняешь, если тебя прошиб холодный пот и дёргается веко, это и есть – реальность! Всё остальное – от лукавого. А ещё я всегда считал себя психически устойчивым.

– Ну что, Петруха? Судя по всему, случился с тобой грандиозный попадос! И мне кажется, загремел ты, браток, в гости к мамонтам и саблезубым тиграм.

Невеликий костерок весело потрескивал промеж трёх камней, на которых стоял, побулькивая, котелок с густым варевом. Пару картофелин, бомж-пакет, мелко покрошенная ветчина, хлеб, намазанный паштетом, в перспективе – чай с сухарями… Шикарный будет ужин. В сумерках угасающего дня я задумчиво смотрел на языки пламени, вновь и вновь «пережёвывая» события прошедшего дня. Дня, круто изменившего мою жизнь, сколько бы её ни осталось…

Утром, когда я забрался на гребень, мне открылась слегка холмистая лесостепь, уходящая во все стороны, насколько хватало взгляда. Где-то далеко, по-моему на северо-востоке, просматривались невысокие горы. Сквозь белёсую муть на небе еле-еле просвечивало встающее солнце. Но самое главное, что меня потрясло, это то, что среди рощиц, перелесков и отдельных деревьев на открытых участках степи бродило множество травоядных животных. Я такое только по телевизору об Африке видел! А здесь явно не Африка! Какое-то время я не мог осознать, что же я вижу, но когда из-за группы деревьев плавно и величественно вышли огромные серо-бурые туши… Хоть и было до них не близко, но не узнать в этих волосатых гигантах с мощными бивнями мамонтов можно только специально. Тогда-то я и сообразил, в когда меня приблизительно закинуло. А как сообразил, то забегал, засуетился. Очень забегал, да.

Проверил мобильник – мёртвый, в смысле – не работает вообще. Кинулся к оврагу, благо туман уже почти рассеялся, слава богу, велик и рюкзак были там, где я их оставил, но сам овраг очень изменился. Вместо ручейка – целая речка метров десяти шириной, противоположный склон выше, за ним – такая же каменная гряда, как и с моей стороны. Я лихорадочно бегал вдоль оврага, поднимался и спускался несколько раз к велосипеду и рюкзаку в напрасной надежде, что этот чёртов овраг снова сработает и выкинет меня домой. Слегка истерил… Возможно, со слюнями, соплями и слезами. Не помню. А если и да, то не очень стыдно. Когда тебе пятьдесят три, о мамонтах и иже с ними хорошо смотреть на экране, полёживая на мягком диванчике, с центральным отоплением под боком и исправно функционирующим ватерклозетом. Очень мне домой захотелось… Очень… Да-а, не лучшие минуты в моей жизни.

Потом успокоился, поднял наверх воистину бесценные в данной ситуации вещи. Достал из рюкзака свой рекон-структорский «свинокол». Булатное, слегка изогнутое двадцатисантиметровое лезвие, насаженное на хищно изогнутый отросток лосиного рога, небольшой туристический топорик в нейлоновой кобуре и всё это повесил на портупею. Также вынул фальшион (если кто не знает, что такое фальшион, то это – средневековое оружие с формой лезвия один в один как у мачете. Только лезвие у него более широкое и массивное, предназначенное не кустики рубить, а одоспешенных бойцов. И ещё отличается тем, что лезвие переходит в плоскую ручку, а та, в свою очередь, утончаясь, в хвостовик квадратного сечения, который, загибаясь и прикрывая пальцы, возвращался к лезвию. Потом ручку обматывали кожаным ремешком или проволокой и – вуаля! У вас в руках хоть и не такой красивый, как воспетые в книгах и фильмах рыцарский полуторник, а тем паче двуручный фламберг, но… именно такими фальшионами нередко реальные рыцари в реальных битвах предпочитали проламывать вражеские доспехи) в ножнах с креплением из широкого кожаного ремня через плечо и через плечо же повесил. Отвязал от рамы велосипеда «копательные» вилы, короче, вооружился до зубов и опять взобрался на гребень.

Долго наблюдал за расстилающимся пейзажем, но уже гораздо спокойней и рациональней. И картина вдруг наполнилась подробностями и деталями, неувиденными ранее. Здесь тоже была весна и как бы ещё не более ранняя, чем там, откуда я прибыл. То там, то здесь блестели различного размера озерки талой воды. И чуть ли не в каждом более-менее крупном свистела, крякала, гоготала и суетилась разнообразная пернатая дичь. В небе же её летало ещё больше. А количество всяких быков, антилоп, газелей – впечатляло, если сказать помягче. Один раз среди зарослей кустов и прошлогодней травы заметил стремительные серые силуэты, очень похожие на волчьи. Даже на глаз эти были куда более рослые и мощные. А ещё я услышал далёкое, но явственное и характерное подвывание гиен. Они и сами по себе довольно противные создания, но читал я, в эти времена жила и процветала ещё и некая гигантская гиена. Здесь вообще всё крупнее. Ну так и понятно, мамонтовая мегафауна! Всякие гигантские олени, лоси, волки, бобры там, выхухоли ужасные… Ни львов, ни каких-нибудь махайродов не заметил, но то, что они есть, не сомневаюсь. Но меня и волки с гиенами сильно напрягли. Ещё мелькала всякая мелочь – зайцы, лисы, шакалы… Из нор вылезали всевозможные суслики, из кустов в кусты шмыгали весьма крупные и, похоже, не летающие птички. Короче, жизнь била ключом.

В общем, напитался впечатлениями досыта. Потом искал подходящее место для ночёвки, а в месте, так сказать, попадания сложил из камней пирамиду высотой по пояс. Вот сижу теперь в уютной ложбинке, варю пожрать и размышляю о тактике и стратегии, что делать, куда бечь, чтобы и самого не сожрали, и с голоду не помереть.

Да, стратегия… Нужно понять, есть ли шанс вернуться назад. Концепция «где выход, там и вход» далеко не всегда верна. Взять ту же мышеловку. А ведь есть ещё «система ниппель» – туда дуй, оттуда… ну, сами понимаете. Алевтина Петровна рассказывала, что люди пропадали, хотя редко, даже очень редко, но было… А вот слухи, что в тех краях появлялся какой-нибудь огромный бык или тем паче гиена, – не было. Уж если бы такое случилось, то местные об этом точно помнили. Лет сто! А значит, вероятнее всего, этот Блудов овраг – дорожка с односторонним движением? И даже если нет, то… сколько раз за пять лет я пересёк его туда-сюда, пока «механизм» не сработал. У меня нет пяти лет, у меня, по большому счёту, и пяти недель нет. Здесь каменистая, не пригодная ни к каким посадкам земля. А нужна плодородная почва, так как есть различные семена, и если их посадить и вырастить урожай – это шанс выжить. На одной охоте я точно не протяну, потому что охотник из меня никакой. Совсем… Да и на мясной диете, даже если бы я был суперохотник, человек живёт очень плохо. Ему разнообразие подавай. М-да…

Кстати, нужно завтра провести тщательную ревизию всего, что у меня с собой. Сейчас ранняя весна, приблизительно за месяц необходимо найти удобное место с подходящей землёй, рядом с водой и желательно достаточно изолированное – легче выживать. Чтобы и травоядных халявщиков отваживать, и самому на клык не попасть. Реально? Хороший вопрос… Однако нужно постараться, так как «сидение на жопе ровно» – гарантированная смерть. Предаваться унынию и меланхолии – смерть. Восклицать «Всё пропало!» и «Я здесь умру!»? Нет, это не мой путь…

Итак, продолжал размышлять я, снимая котелок с огня и пристраивая кружку с водой на угольки, нужно уходить. Самое разумное направление – вниз вдоль оврага, не спеша, осторожно, внимательно изучая окрестности. Соваться за гребень в лесостепь – глупость. Если только как с разведывательной целью, вдруг что интересное попадётся. И конечно, необходимо переходить на подножный корм, такого пиршества, как сегодня, я позволить себе смогу не скоро. Но тут проблема: я не охотник – это минус, но зато рыбак, а это плюс. И если я при таком изобилии живности что-нибудь себе не добуду, то грош мне цена. Значит, охота и рыбалка, и, слава богу, у меня для этого с собой кое-что есть. И ещё необходимо оружие защиты: вилы хороши только как колющее оружие, а фальшион – оружие ближнего боя. А с кем мне тут фехтовать? С гиенами, с волками или, не дай бог, с пещерным львом?

Я себе как раз фальшион у одного питерского кузнеца заказал, очень качественное, остро наточенное лезвие, прекрасный баланс, добротные ножны из толстой кожи, короче – вещь! Неплохие, кстати, деньги отвалил. Вожу с собой на рыбалку да на дачу. Очень удобно камыш порубить, лозинник, кустарник всякий. Да и вообще… мало ли что, люди всякие встречаются. На той же даче, к примеру, принесёт какую-нибудь развесёлую компашку, и, если у них не будет огнестрела, я с фальшионом в руках их быстро в чувство приведу.

Вот завтра из него и сочиню «вундервафлю». Но это завтра, а сейчас поесть – и спать, спать, глаза просто слипаются. Лечь на надувной матрас (в комплект к нему, на дачу, следующим рейсом должна была прибыть раскладушка), накрыться толстым верблюжьим одеялом, вилы поближе, фальшион под руку, в костёр дровишек подкинуть… Жаль, налобный фонарик – тю-тю, вроде с виду целый, а не работает. Видать, не дружит переход с электричеством.

Есть шанс, что проснусь – а мне какой-нибудь гадский пещерный медведь ноги отъедает?

Но когда ты активно и интересно дожил до пятидесяти с лишним лет, когда вырастил сына, когда поднакопились возрастные болячки, приходит понимание… Понимание, что хоть в душе тебе всё ещё двадцать лет, но ты уже идёшь дорогой, которой суждено пройти всему живому в этом мире, и это естественно и, наверное, правильно. Тогда многие вещи воспринимаются спокойней, появляется некий фатализм, который, как ни странно, помогает жить дальше. И даже наслаждаться ею и всем тем, что тебе осталось. Всё-таки чертовски были правы узкоглазые самураи, выведя формулу «Жизнь в каждом вздохе»…