Kitobni o'qish: «По лезвию денег»

Пролог

Мною движет единственная цель – мне нужны деньги. А кому они не нужны – усмехнетесь вы. Это так, но у меня особая ситуация. Мне нужно много денег, и у меня нет времени, чтобы заработать их честно. Я рассчитал точную сумму – более ста миллионов рублей. Даже самая высокооплачиваемая работа, соответствующая моему интеллекту, будет приближать меня к заветной цели черепашьими шагами. А я не могу ждать. Причина проста – в любой момент я могу загнуться и сдохнуть.

Да, черт возьми, мне суждено умереть раньше, чем вам! И эту ужасную реальность никак не исправить. Ни вы, ни я, никто другой на огромной планете не в силах мне помочь.

Ну и пусть. Только смирившись с неизбежным уходом, я осознал, насколько стал сильнее. Да, вы не ослышались. Мне нечего терять, я ничего не боюсь, все худшее в моей жизни уже случилось, поэтому я готов рисковать, рисковать по-крупному, поставить на кон свою жизнь, чтобы сорвать куш.

Только не подумайте, что я убийца или бандит. Нет, я действую без оружия. У меня есть четкий план, как добыть деньги. Незнающие люди сочтут его фантастическим или безумным, но план работает.

Доказательство – тяжелая сумка в моей руке. Она набита банкнотами, которые я… Какое бы слово подобрать, поточнее. Украл? Нет, это не совсем так. Добыл? Чуть ближе к истине, но все равно не отражает сути моей деятельности. Заслужил? Да, конечно! Мне сорок лет и минимум тридцать из них я учился, трудился, развивал свои мозги, чтобы в критический момент они подсказали мне верный путь. Сумка с деньгами – это вознаграждение за долгие годы серых будней.

Серые… Это безликое слово преследует меня всю жизнь. Дело в том, что мое имя – Юрий Серов, и, разумеется, школьные приятели называли меня Серым. Серый – ни то, ни се, ни черный, ни белый, другими словами, посредственный.

И вот я доказал, прежде всего себе, что они ошибались. Сейчас в моих руках большая сумма денег. Как же приятна их тяжесть. Теперь я не Серый, я – Доктор. Под этим именем я известен подельникам и клиентам, о нем слышали и в полиции, но до сих пор не знают, кто за ним скрывается. Я почти победил. Правда, скользкое «почти», как петля на моей шее.

Дело в том, что сумма в моих руках хоть и большая, но недостаточная. Я еще не довел свой план до конца и вынужден рисковать дальше. Наша игра в кошки-мышки продолжается. Я уверен, что перехитрю полицию, однако не догадываюсь, что сейчас за подкладкой моего пиджака «маячок», по которому меня отслеживают.

В любой момент это может стать катастрофой.

Вы хотите знать подробности? Надеюсь вы не из полиции. А, впрочем, когда там прочтут эти записи, меня, скорее всего, уже не станет.

Ваша жизнь идет по накатанной колее, и вы полагаете, что так будет всегда? Вы знаете, что будет завтра, через неделю? За полгода планируете свой отдых? Наивные. Я тоже так жил, пока в один обычный день злой рок не дал мне подсечку. Бац – и я на лопатках!

Больно. Так больно, что жить не хочется. Но я не могу оставить в беде своих близких. Поднявшись после удара судьбы, я оказался в другой реальности, и мне пришлось кардинально измениться, чтобы впредь устоять на ногах.

1

Въезд на территорию больницы перегораживал шлагбаум. Я бросил машину где придется и, шлепая по лужам, побежал прямо к приемному отделению. За спиной осталась майская предрассветная улица, пахнущая цветущей сиренью, а за порогом меня ждал стремящийся к стерильности мир с негаснущим белым светом и усиливающим тревогу стойким запахом моющих средств. От специфического духа при посещении больницы у меня всегда портилось настроение, что уж говорить про этот визит. Я порвал два комочка бахил, которые никак не хотели расправляться, прежде чем нацепил их на мокрые туфли.

Существо в белом халате – я не заметил ни пола, ни возраста – провело меня к двери кабинета на втором этаже. Там меня встретил уставший взгляд немолодого лысеющего грузина. Врач сидел за столом и был одет в хирургический костюм с коротким рукавом и треугольным вырезом на груди, где из-под белой футболки протискивались черные волоски. Эти нелепые завитушки, похожие на проволочки, выглядели совершенно неуместно в лечебном заведении.

Пока я восстанавливал дыхание, хирург изучал меня сквозь стекла очков в стальной оправе. Наконец, густая щеточка его усов, ограниченных уголками губ, пошевелилась, хозяин кабинета представился:

– Давид Гелашвили, хирург. – Жестом руки он предложил мне сесть, а затем уточнил: – Вы отец?

– Серов Юрий Андреевич, – торопливо ответил я и даже потянулся за паспортом, но понял, что это лишнее. Меня терзала неизвестность. – Что с Юлей?

– Мы вытащили ее, но состояние девушки по-прежнему тяжелое. – Хирург умолк, сложив перед собой сильные волосатые руки, на которых просматривался рисунок вен.

– Да не молчите вы! – Я подпрыгнул на стуле. – Что значит «тяжелое»?

Хирург не спешил. Он перебрал какие-то бумаги, сунул их в стол, снял очки, помассировал уставшие глаза.

– Сколько лет вашей дочери? – спросил он, не поднимая взгляда.

– Восемнадцать.

– Несчастная любовь?

– О чем вы?

Врач тяжело вздохнул и водрузил очки на нос. Поколебавшись, он объяснил:

– Ваша дочь выпила уксусную эссенцию. В результате – химическое повреждение желудочно-кишечного тракта, острая почечная недостаточность… Крайне болезненный способ самоубийства.

Жуткое слово резануло, как нож по живому. Я затряс головой:

– Нет, Юля не могла. Что вы несете! Это невозможно. Дочь радовалась жизни, строила планы, на днях ей выпала большая удача. Да она… у нее все только начиналось!

Гелашвили выдернул бумажную салфетку из коробочки, протер ею лоб и невнятно пробормотал:

– Издержки профессии.

– Ну, знаете ли, а это вас не каса… – Я осекся. Не помню, чтобы я упоминал о профессии дочери.

– Касается. К сожалению, чаще, чем хотелось бы. Я – хирург, и постоянно наблюдаю, как обрывается безмятежная жизнь. Человек не видит, не слышит, что рядом пропасть: шаг в сторону – и он в полете. Разобьется или выкарабкается… – Гелашвили изучил скомканную салфетку в руке, словно она символизировала то, во что превращается спокойная жизнь после опрометчивого поступка.

– Нет. Самоубийство исключено, – с обидой в голосе заявил я. – Так даже думать нельзя про нашу Юлю. Она, она… Вы ее совсем не знаете.

– Тогда ей кислоту подлили.

– Кто? За что?

– Я врач, а не следователь. Пострадавшую привезли из ночного клуба «Гонконг» на «скорой». Повезло, что вовремя. Мы успели многое, но внутренние повреждения достаточно серьезные.

– Где Юля? Я хочу ее видеть, – я вскочил на ноги.

– Сейчас нельзя, – жестом остановил меня хирург. – Девушка в реанимации. Она без сознания.

Я медленно опустился на стул.

«В реанимация, без сознания», – неужели эти ужасные слова о моей дочери? Какое, к черту, самоубийство? Еще вчера…

Да что «вчера», буквально сегодня вся наша семья была счастлива. Исполнилась многолетняя мечта – мы сменили тесную квартиру в пятиэтажке на новенький просторный таунхауз. Домик, как с открытки. Фасад из красного кирпича, словно перекочевал в Подмосковье из старой Англии. Перед входом лужайка и место для двух автомобилей, внутри два этажа с отделкой и дополнительный мансардный этаж. И это чудо недалеко от Москвы: пятнадцать минут по Новорижскому шоссе. Живи и радуйся!

Всего несколько часов назад, вечером, моя беременная жена Катя расхаживала в новом доме среди неразобранных вещей, святилась улыбкой и строила планы:

– Здесь будет детская, рядом с нашей спальней. Комната Юли подальше, чтобы не беспокоила малыша. Ой, еще столько надо купить, и мансарда не доделана. Хорошо, что кухню обставили и в гостиной есть диван, можно друзей пригласить. – Жена сложила руки на круглом животе и посмотрела на меня: – Юра, мы справимся?

– Конечно, я все рассчитал, – поспешил заверить я и бережно обнял жену сзади.

Мои ладони легли поверх ее рук, щека коснулась пышных каштановых локонов, взгляд опустился в треугольный вырез халата на округлившуюся грудь – и мне стало так хорошо. Поздняя незапланированная беременность возродила нежность в наших отношениях, размеренная жизнь приобрела новый смысл, появилось желание все поменять. Мы оба словно помолодели.

Рождение малыша – настолько сильный мотив, что за полгода я решил проблему с новым жильем и, помимо этого, настоял, чтобы Катя ездила на самом безопасном автомобиле. Пришлось взять еще один кредит, чтобы купить ей новенький «вольво».

Тогда на кухне я вдохнул родной женский запах, в котором преобладало пьянящее умиротворение, коснулся губами ее щеки и прошептал:

– Ты у меня такая, такая…

– Давай без этого, – вырвалась она из объятий. – Как ты не можешь понять, что я волнуюсь.

– Нет никаких причин для беспокойства. Ипотека на двадцать лет, проценты умеренные. На выплаты уйдет только треть моей зарплаты – нынешней, а со временем я буду получать больше. Нам хватит.

– Двадцать лет, – вздохнула Катя. – Нам по шестьдесят стукнет, когда мы расплатимся за дом. А еще кредит на машину.

– Не думай о трудностях, думай ребенке.

– Я ведь долго не смогу работать, а малышу, знаешь, сколько всего понадобится?

– Все у нас будет, я обеспечу. А сейчас… – Я с затаенной гордостью повел рукой, демонстрируя новое жилье. – Сегодня у нас праздник. Отметим?

– Извини, я не успела ничего приготовить.

– Ерунда. Вино и сыр у нас найдутся.

– Мне не до вина. – Катя бережно, с затаенной гордостью, провела ладонью по животу.

У меня всякий раз замирало сердце, когда я видел этот жест. Катя пошла в гостиную. Смотреть на нее сзади было еще приятнее, у нее даже талия сохранилась. Она присела на диван.

– Я устала, отмечать будем послезавтра. Приедут твой брат с Наташей. Мы уже с ней обо всем договорились, она поможет. А праздник сегодня у нашей Юли.

– Где она, кстати? Нарядилась и умотала. Уже поздно, – забеспокоился я о восемнадцатилетней дочери.

– Ты что, забыл? Юлю на обложку «Elite style» утвердили. – Катя улыбнулась, явно гордясь дочкой, так похожей на нее в молодости.

– В этой суматохе голову потеряешь. – Я сдвинул ногой коробку, расширяя проход к дивану.

Честно говоря, я не одобрял упорное стремление дочери стать моделью. Юлька красивая, фотогеничная – этого не отнимешь, но симпатичных девчонок прорва, а успеха достигают единицы. Да и что это за профессия – торговать собственной красотой? Красота эфемерна. Сегодня она есть, а завтра увянет, или стандарты красоты изменятся. Ненадежно все это.

Вот я закончил факультет вычислительной математики МГУ, хотел стать ученым, но жизнь подтолкнула к более востребованной профессии – разрабатываю программное обеспечение для банков. И наплевать, как я выгляжу, главное, чтобы голова соображала. И На том же факультете училась Катя. Правда, после окончания университета не потянула серьезное программирование, зато стала квалифицированным бухгалтером. У Юли тоже есть способности к математике, но она угробила время и деньги на обучение актерскому мастерству, танцам, косметологии, на создание портфолио. Упорство принесло результат, ее заметили. Но что будет с ней через пять-семь лет? Новое поколение красоток неизбежно вытеснит поблекших моделей.

Я не стерпел и высказал недовольство:

– Ее что, ночью будут снимать?

– Съемки для журнала послезавтра. А сегодня Юля с подружками в клуб поехала. Да не дуйся ты. Дело молодое, есть повод для радости. Успеет еще выспаться, чтобы лицо было свежим.

– Ночной клуб, стилисты, фотографы. Лучше бы она в университет поступила, как мы.

– Не ворчи. – Жена потянула меня за руку, я плюхнулся рядом. Катя прижалась боком, склонила голову на мое плечо, вздохнула. – Кто знает, что лучше, что хуже? В жизни много разных возможностей. Мы идем планомерно вверх по лесенке…

– А она хочет перескочить через все ступеньки. – Я с сомнением покачал головой.

– А вдруг у нее получится?

Ох, эта женская вера в чудо. В глубине души все они Золушки. Я промолчал, чтобы не затевать спор.

Катя заглянула мне в глаза, смущенно улыбнулась:

– Я спать пойду, с ног валюсь.

– Ложись, конечно, а мне придется…

Я повел рукой, показывая, что продолжу разбор вещей. Жена, как водится, не удержалась от наставлений:

– Коробки с одеждой подними на второй этаж. Те, что с посудой – сложи на кухне. Только не разбирай без меня, ты напутаешь, я завтра сама этим займусь.

Кто бы спорил, так даже проще. Катя ушла. Я перенес коробки, не уставая радоваться простору нового дома. Здесь и третьему ребенку найдется отдельная комната, жаль, что мы припозднились со вторым. Перед сном я выпил вина и заснул с теплым чувством в груди: как же хорошо.

А ночью меня разбудила неприятная вибрации мобильного телефона. Звонок был отключен, на дисплее светился незнакомый номер. Сердце сжалось в дурном предчувствии. Чтобы ответить я покинул спальню. Звонили из больницы, сообщили, что им доставили девушку, по документам Юлию Серову, просили срочно приехать близкого родственника.

У меня подкосились ноги. Несколько минут я сидел оглушенный. Вязкая пустота, словно болото, поглощала все мысли. Убедившись, что разговор мне не приснился, и на клочке упаковочной бумаги моей рукой записан адрес больницы, я оделся и уехал, стараясь не разбудить жену.

И вот я сижу в кабинете хирурга, который только что разъяснил ужасные последствия произошедшего. Сознание отторгает свалившуюся беду, не желая верить. Почему мы? Ведь все плохое случается с кем-то другим, где-то далеко, в телевизоре, в новостях, в интернете, а моя семья защищена от несчастий. За что нам такое?

– Я должен ее увидеть, должен, – заявляю я, с надеждой глядя на хирурга. – А вдруг это не Юля? Вдруг, вы ошиблись?

– Ну хорошо, пойдемте, – подумав, соглашается врач.

В палате реанимации, на специальной кровати с бортиками, под капельницей, с трубками во рту лежит молодая девушка. Я подхожу вплотную, долго всматриваюсь, хотя сердце екнуло сразу. Сомнений нет – это моя единственная дочь Юля. Внешне она не изменилась – все та же красавица, только смертельно бледная. А внутри по словам хирурга…

Я представил себе ужасные последствия воздействия кислоты и меня передернуло. Я отвожу взгляд, делаю шаг назад и сипло спрашиваю Гелашвили:

– Что я могу сделать для нее?

– Сдайте кровь. Это всегда нужно.

2

Мой старенький «пежо», брошенный посреди лужи, покапризничал и завелся не сразу. Когда двигатель наконец заурчал, я включил обогрев и устало прикрыл глаза. Мне было не по себе, я отключился во время сдачи крови и до сих пор испытывал неприятное головокружение.

Терзающая душевная боль дополнилась новой тревогой: как Катя перенесет известие о том, что с дочерью случилось несчастье? Врачи и так накрутили ее, что поздняя беременность таит много опасностей, просили избегать волнений, а как в этом случае не волноваться? Чем я ее успокою? Постепенно я пришел к мысли, что лучше повременить с правдой, подождать, пока Юля придет в себя.

Поколебавшись, я решил не возвращаться домой, а сразу ехать на работу. Время – почти семь, и по телефону проще утаить страшное, чтобы не встревожить жену.

В «Юпитер-банке» я занимаю должность руководителя отдела информационной безопасности. В мои обязанности входит обеспечение бесперебойного функционирования банкоматов, платежных терминалов, устройств по приему пластиковых карт и электронных денежных переводов. Ключевых сотрудников отдела всего двое – я и молодой амбициозный ведущий инженер Олег Голиков. Мы занимаем отдельный кабинет, где никогда не отключаются полдюжины компьютеров с большими мониторами.

Олег циничный меркантильный приспособленец, но специалист толковый. Несмотря на разницу в возрасте в двенадцать лет, мы общаемся по-приятельски.

– О, привет! Ты что так рано? – удивился Голиков, застав задумавшегося начальника перед остывшей кружкой чая.

Я не люблю костюмы и галстуки, зимой предпочитаю трикотажную одежду, а летом легкие пиджаки и джинсы. Олег, в отличие от меня, всегда одет с иголочки. Внешний облик он ассоциирует с успехом, поэтому ездит на черном «ягуаре-купе», заказывает престижные итальянские костюмы, дополняя их аксессуарами известных брендов. Правда мало кто догадывается, что автомобиль у него не новый, вместо швейцарских часов китайская копия, а живет он за городом с родителями в тесной старой квартире.

– Я-то не из дома, загулял вчера, одноразовая встреча, а вот ты? – продолжил бесцеремонный расспрос Голиков.

Я мысленно посмотрел на себя глазами лощенного коллеги. Потертый воротничок рубашки-поло, вспотевшие подмышки, забрызганные брюки, понурый вид – типичный неудачник в представлении молодых. Еще вчера я бы и сам смущенно поправлял одежду и протирал обувь, но сегодня после визита в больницу собственный облик в шкале приоритетов уменьшился до размеров песчинки. Меня мучило другое: что сказать Кате?

Я до сих пор не решился позвонить жене. Я взял телефон и отвернулся от назойливого коллеги. Тянуть с разговором дальше было нельзя.

– Катя, это я, доброе утро, – стараясь говорить бодро, я приветствовал супругу. – Не удивляйся, что уехал не попрощавшись. Не хотел будить. Понимаешь, вызвали на работу пораньше, у нас тут проблемы… Юля? О ней не беспокойся. Она звонила мне, предупредила, что заночует у подруги… У той, с которой она всегда… Ехать за город было далеко, а та живет рядом с клубом.

– Подруга по имени Арсен? – ехидно подмигнул Олег. – Был я вчера в одном ночном клубе, там такие девочки, вокруг них столько соблазнов и соблазнителей.

– Ладно, Катя, мне некогда. Потом перезвоню. – Я свернул разговор с женой, пока она не раскусила фальшь в моем голосе.

Бесстрастным взглядом я наблюдал привычную церемонию. Голиков водрузил на стол кожаный портфель, снял пиджак, аккуратно повесил его на плечики. Из письменного стола он достал пакет из химчистки со свежей сорочкой. Снял вчерашнюю, переоделся. Узел галстука оставил ослабленным и подтянул манжеты на рукавах ровно настолько, чтобы стали видны «престижные» часы. По рыцарскому кресту на циферблате и такому же лейблу на портфеле знающий ценитель мог определить, что оба аксессуара принадлежат дорогому швейцарскому бренду «Vasheron».

– У нас что-то случилось? Ты упомянул о проблемах, – спросил Олег, извлекая из портфеля пакет с зелеными яблоками.

Решив бросить курить, он покупал их каждое утро, заменяя сигареты яблоками по совету модного журнала. «Витамины вместо никотина», – шутил он. Ритуалу исполнился почти год, за это время ежедневная порция яблок существенно уменьшилась.

– Это я так, для жены, – отмахнулся я.

– Ушам не верю. Да ты ходок, Юрий Андреевич. Уж не завел ли ты длинноногую модель, как наш босс Радкевич? Его жена вечно отдыхает по заграницам, а он времени даром не теряет – гуляет здесь. Видел, какая у него красотка? Держи.

Олег швырнул мне яблоко. Бросок также являлся частью ритуала, но сегодня я был настолько заторможен, что сплоховал. Я запоздало дернул рукой, яблоко ударилось мне в грудь, шлепнулось под ноги и покатилось по полу.

– Не видел и видеть не хочу, – проворчал я, поднимая яблоко.

– А я бы от такой красотки не отказался. Когда-нибудь отобью ее у босса. – Олег хрустнул сочным плодом, небрежно сидя на краешке стола. Прожевал и мечтательно улыбнулся: – А может, и получше закадрю.

Я не стал поддерживать пустой разговор и постарался сосредоточиться на работе. Бесполезно. Вскоре я убедился, что модернизировать сложную программу сегодня не в состоянии, не позволяла душевная боль, мешавшая сосредоточиться. Раздражало все: привычное гудение компьютеров, шум кондиционера, скрип кресла и даже битое яблоко, попадавшее в поле зрения.

Я переключился на рутинный труд, которым обычно занимался Голиков. Это проверка каналов связи, анализ текущих цифр, поиск сомнительных операций. Я стремился хоть чем-то занять мозг, чтобы вытеснить угнетающие мысли о семейной трагедии. Постепенно технические проблемы отодвинули на задний план остальное. Мне бросилось в глаза явное несоответствие.

Я вслух прокомментировал увиденное на мониторе:

– Какая-то ошибка. В терминалы поступила одна сумма, а на счет зачислена сумма меньше.

– Где? – откликнулся Голиков и подкатил в офисном кресле ко мне. – Ах, это. Никакой ошибки, сейчас подправлю. Подвинься.

– Что ты делаешь? – нахмурился я, наблюдая, как Олег вносит изменения в таблицу банковских транзакций.

– Свою работу. Ввожу скрытый корректирующий коэффициент, согласно распоряжению босса. Вот так. Теперь суммы в отчетах совпадают, и никакая проверка не подкопается.

– Я что-то не понял насчет коэффициента.

Голиков усмехнулся:

– Юрий Андреевич, не будь наивным. Ты думаешь, зачем Радкевичу сеть сомнительных платежных терминалов «Юпитер-оплата», если у нас имеются официальные банкоматы?

– Расширение бизнеса.

– Правильно. Но какого бизнеса? – Глаза Олега хитро блеснули, он понизил голос: – Через терминалы поступает неучтенная наличка. Босс сам спускает мне нужный процент, и я подгоняю отчетность, чтобы все было чики-пики.

– Почему я не в курсе?

– Потому что ты правильный, а я гибкий, – снисходительно улыбнувшись, выпятил грудь Голиков. – Зачем ты вообще полез не в свою зону ответственности?

Я сжал ладонями голову, вспомнил о дочери и простонал:

– Отстань.

– Перебрал вчера? – посочувствовал Олег. – Выйди, проветрись, выпей крепкий кофе. Могу аспирином поделиться.

– Ничего я не хочу! – взвился я, схватил битое яблоко и швырнул его в корзину с мусором.

– Баскетболист из тебя хреновый, – прокомментировал бросок Голиков, глядя на опрокинутую корзину и ускакавший плод.

Он покачал головой и пошел устранять последствия неумелого броска. Я остался один на один с тяжелыми мыслями, чувствуя себя хуже некуда. И жизнь, и работа разом повернулись ко мне неприглядной стороной. Мои руки долго не прикасались к клавиатуре, и дисплей погас. В черном зеркале монитора отражалось мое огрубевшее лицо и потемневшие контуры кабинета, словно я сам и мир вокруг попали в мрачное зазеркалье. Смотреть в жуткую черноту было невыносимо.

Я ударил по клавишам, ввел пароль в появившемся на мониторе окошке и раскрыл таблицы движения средств по счетам. Надо делать хоть что-то, лишь бы не оставаться один на один с гнетущими мыслями. Моя зрительная память отлично запоминала числа, все-таки я математик по образованию, а не поэт. Поток чисел, за которыми стояли денежные суммы, затягивал меня в головоломную воронку, заставляя их сравнивать и анализировать. Спустя час, я нашел целый ряд сомнительных операций.

– Опять какая-то ерунда. Что-то не так, – бурчал я, копируя суммы и номера счетов в отдельный файл.

– Ну что еще? – высказал недовольство Голиков, с сомнением покосившись на меня.

Пришлось распечатать таблицу и разъяснить:

– Смотри. В суточных выписках эти переводы есть, а в отчете за месяц отсутствуют.

Олег оттолкнул свое кресло на колесиках и подошел ко мне. Его взгляд был колючим и ироничным одновременно. Голиков пощелкал пальцами около моих ушей, словно будил заснувшего.

– Эй, идеалист, проснись! Ты думаешь: чем мы зарабатываем? Депозиты-кредиты? С ними легко прогореть. Мы не Сбербанк, которому все доверяют. Радкевич выбрал другую нишу для бизнеса.

– Взять деньги и смыться?

– До этого еще не дошло. Наш банк оказывает услуги особого рода.

– Какие же?

– Если в двух словах, то криминалу надо отмыть деньги, чиновникам обналичить откаты и спрятать их в офшоре. Есть спрос – будет предложение.

– Обналичить и спрятать.

– Наконец дошло.

Меня распирала обида:

– Я месяцами работаю над программами, ставлю преграды для мелких мошенников, а тут…

– Да что с тобой? – начал раздражаться Олег. – Ты не такой как всегда.

– Кое-что случилось.

– Что же?

Мне не хотелось говорить про дочь, для чужого человека это лишь любопытная информация, а для меня непрестанная боль. И я хлопнул ладонью по сомнительной таблице:

– Вот это!

Голиков хмуро вглядывался в мое лицо, словно видел впервые. Я с вызовом ответил на его невысказанный вопрос:

– Что, не нравлюсь?

– Забудь.

Олег выдернул из-под моей руки страницу с номерами счетов, вернулся к своему столу и сосредоточенно захрустел яблоком. Даже его спина выражала презрение. Швырнув огрызок, словно окурок, Голиков вышел из кабинета.

«Заложит», – равнодушно подумал я.

Спустя двадцать минут я внутренне усмехнулся своей прозорливости – меня вызвали к Радкевичу.

Путь к директорскому кабинету не занял много времени – только подняться на этаж выше.

– А, это ты, Юра. Заходи, – нарочито дружески приветствовал меня владелец банка.

Радкевич не предложил мне сесть, а сам вышел из-за стола навстречу. Он был немного старше меня. Я знал, что первоначальное состояние он сколотил на торговле левым алкоголем. Рискованный бизнес закалил его характер, придал уверенности, но расшатал нервы. В последние годы Борис Михайлович Радкевич сосредоточился на банковском деле, менее прибыльном, зато респектабельном и комфортном. Теперь он мог уделять много времени своей главной страсти – породистым лошадям. Говорили, он владеет конюшней где-то за городом. Выражение лица банкира легко менялось в зависимости от обстоятельств. Он привык повелевать подчиненными и выражать сдержанное уважение сильным мира сего.

Глядя на босса, я еще раз убедился, на кого стремится быть похожим Голиков. Престижные костюмы, обувь, часы, автомобиль – только у Радкевича все настоящее и обновляется чаще.

На стенах просторного кабинета были развешаны стильные черно-белые фотографии лошадей, напечатанные на ткани.

– Красивые животные. – Радкевич остановился у одной из рамок. – Лошадей любят и ценят, создают им условия, которым могут позавидовать многие двуногие.

Радкевич улыбнулся собственному каламбуру, перевел взгляд на меня и помрачнел.

– Но у каждого жеребца, даже самого распрекрасного и дорогого, есть свой хозяин. Хозяин решает, кого – под седло, а кого – в упряжку.

Я не знал, что ответить. Босс выждал паузу и указал на соседний снимок:

– Посмотри, какая выразительная тройка. Чудо животные. Чувствуется мощь, стремительность, они действуют, как единое целое. А вот эта маленькая деталь сбоку от глаз – это шоры. Полезная штука, конь смотрит только вперед, не отвлекается на постороннее. Если надо повернуть, кучер подскажет ему направление ударом кнута. Ты понимаешь, о чем я?

Я уже понимал, однако ответил:

– Мне больше нравятся лошадиные силы под капотом.

Взгляд Радкевича похолодел.

– Ты хороший специалист, Юра. Я тебя ценю и создаю условия. Разве не так?

Я вынужден был кивнуть. Мои кредиты на новый дом и машину были оформлены по его распоряжению. Да и с зарплатой он не обижал.

Радкевич сдержанно улыбнулся и похлопал меня по плечу.

– Вот мой совет. Занимайся своим делом и не смотри по сторонам. – Радкевич вынул из кармана листок с моей таблицей сомнительных сумм и демонстративно разорвал его на мелкие клочки. – Мы друг друга поняли?

Я снова кивнул.

– И вот еще что, – напоследок пожурил Радкевич, – не забывай одевать свежую рубашку по утрам. Это улучшает настроение и тебе и окружающим.

Как легко давать советы. Если бы этот рецепт работал, я бы менял рубашки каждый час.