Kitobni o'qish: «Иного не желаю»
1. Мадрид. Министерство культуры
В старинном особняке с обветшавшими колонами, в просторном кабинете с остатками опоясывающей фрески под высоким потолком, в рисунках которой угадывались библейские сюжеты, за письменным дубовым столом XVIII века, с кожаной столешницей, сидел сухощавый господин лет шестидесяти с клиновидной бородкой. Перед министром культуры Испании Сесаром Пересом лежала раскрытая папка с планом мероприятий на текущий 1984 год. Пожелтевший от сигарет указательный палец сеньора нервно стучал по длинному списку.
Сейчас начало июня, половина дел позади. Основные фестивали, гастроли, выставки, обмен делегациями деятелей культуры запланированы традиционно на весну и осень. А жаркое лето отдано программе поддержке туристов, с которой неплохо справляются местные муниципалитеты. Самое время расслабиться, если бы не личные обстоятельства. Министр размышлял, как заинтересовать своенравную двадцатисемилетнюю дочь Марию совместным отдыхом в горах, вдали от лишних глаз, ведь ему нужно поведать ей о самом важном деле своей жизни. Передать священную обязанность.
Так повелось, что должность Хранителя великой тайны рыцарского Ордена передавалась по наследству. Сесар Перес, разумеется, оставил дочери письменные инструкции, которые Мария получит в случае его внезапной смерти, но лучше объяснить их на словах. Он должен убедиться, что дочь прониклась идеями и целью ответственной миссии, которая возложена на их род на протяжении веков.
– Non Aliud, – пробормотал министр по латыни и мысленно повторил: «Иного не желаю».
Сесар Перес снял пиджак, ослабил галстук, подошел к окну и открыл дверцу, ведущую на узкий декоративный балкон. Порыв жаркого воздуха, заблудившегося в каменных переулках Старого Мадрида, качнул бахрому на портьере. В кабинет вместе с шумом проник запах городских улиц. Министр фыркнул, но дверцу не закрыл. Уж лучше так, чем врезанные в окна коробки кондиционеров, уродующие исторический фасад.
Сесар, чье имя равнозначно имени Цезарь, величественно посмотрел вниз. Он ощущал себя императором духа, и пусть у него нет подданных, зато у него есть великая тайна. Сегодня Сесар Перес ждал посетителя, которого не хотел видеть, но встреча с которым была неизбежна. Министр культуры и тайный Хранитель могущественного Ордена не мог отказать Ватикану в настойчивой просьбе, хотя речь пойдет о том, о чем говорить он не желает. Однако Ватикан считает иначе. Министру жестко дали понять, что века ожиданий закончились, его миссия Хранителя подошла к концу.
«Пришло время действий!» – отчеканил кардинал по телефону.
На прошлой неделе неизвестные обыскали мадридскую квартиру Переса. Ничего не пропало, но Хранитель прекрасно знает, кто к нему пожаловал и что именно искали непрошенные гости. Сесар верой и правдой оберегает ключ к бесценному сокровищу вот уже почти сорок лет. Также до него поступали Хранители прошлого. На протяжении веков тайна передавалась от одного Хранителя к другому.
Тайное звание Перес ценил неизмеримо выше, чем должность министра. Сейчас над его головой сгустились тучи, значит, настало время передать священную обязанность преемнику. Новым Хранителем должна стать его дочь. Он не даром ее назвал Мария де ла Крус – Мария у Креста – ей предстоит нести священный крест великой тайны.
У Сесара мелькнула малодушная мысль: а не покинуть ли здание министерства через черный ход и затеряться в переулках Мадрида? Но бегство даст лишь временную отсрочку. Посланник Ватикана все равно найдет его. Пусть лучше неприятная встреча состоится здесь, в его кабинете, по его правилам.
Угнетенный ожиданием министр отмерял шаги по кабинету и бормотал:
– Они ничего от меня не добьются. Ничего! Я не выдам тайну. Еще не время. Они могут догадываться, но никогда не узнают, где именно…
На столе включилась громкая связь. Личная секретарша Переса бесстрастно защебетала:
– Сеньор министр, к вам пришел Мигель Санчес. Он утверждает, что вы его ждете.
Имя Мигеля Санчеса не говорило Пересу ничего, но заставило встревожиться: под таким шаблонным именем удобно прикрываться злоумышленнику, который хочет скрыть свою настоящую личность.
– Пусть войдет, – нажав на кнопку связи, ответил Сесар.
Исполнительная секретарша, молодящаяся пятидесятилетняя сеньера, в бежевом платье с расширенной по последней моде линией плеч, распахнула дверь, пропуская в кабинет посетителя. Хранителю было любопытно, какого уровня посланника к нему направил Ватикан.
Вошел черноволосый короткостриженый мужчина с самоуверенным, твердым взглядом. На его положение не указывал ни крест на груди, ни пурпурная кайма на одежде, ни епископский перстень. Одет он был в безукоризненный черный костюм с черной рубашкой без галстука, на ногах – черные ботинки. Крепкий мужчина лет тридцати пяти без признаков милосердия и сострадания на лице. Ни дать ни взять, посланник Дьявола, а не Бога.
Впрочем, перстень у гостя имелся – особый, с секретом. Сесар Перес почувствовал это сразу, как только закрылась дверь и гость стиснул его руку в крепком рукопожатии. Что-то острое, подобно укусу осы, впилось в ладонь Хранителя.
«Перевернутый перстень с иглой!» – догадался Перес, вспомнив, что заметил не камень в оправе, а ободок кольца на пальце Санчеса. Подлый укол не сулил ничего хорошего.
Хранитель попытался выдернуть руку, но гость стискивал ее стальной хваткой. Ему не требовались модельные подплечики, чтобы продемонстрировать скрытую мощь своего тренированного тела.
– Где? – прошипел Мигель Санчес, придвинувшись к Хранителю.
Неосторожный взгляд Переса лишь на миг метнулся на скульптуру святого Франциска в углу кабинета, но, кажется, оплошность не укрылось от цепкого во всех смыслах посетителя.
– Ты выполнил свой долг, Перес. Верни Ватикану то, что хранишь.
– Нет! Еще не время.
Санчес приподнял сцепленные руки и продемонстрировал часы на запястье. Это были дешевые часы на пластиковом ремешке, которые обычно выпускают с изображением мультяшных героев, но у гостя в центре циферблата красовался не Микки Маус, а хорошо известный Хранителю символ Золотого Руна – золотая баранья шкура на подвеске. Перес не сразу понял, что ему тычут в нос – благородную символику или часовые стрелки?
– Через минуту онемеет твоя правая рука, – зловещим шепотом пояснил гость, – затем правая половина тела. Потом все тело. Смотри на часы! Пять минут ты еще сможешь говорить. Но если я не отпущу тебя, и твоя секретарша не вызовет врача, тебе конец.
Министр в панике отступил и попытался вновь выдернуть руку. Рука Санчеса вытянулась, его пиджак и рукав рубашки задрались, и на запястье гостя Хранитель увидел грубый безобразный шрам, по-видимому, от рваной раны.
– Где манускрипт? – с силой притянул к себе Хранителя посланник Ватикана.
И тут ослабевший министр допустил роковую ошибку. Перес бросил еще один беспомощный взгляд на скульптуру.
Санчес среагировал мгновенно. Он потащил министра в угол. Гипсовый святой Франциск ростом с обычного человека был изображен в монашеском балахоне. Его взгляд был устремлен к Богу, руки смиренно сложены на груди.
– Чудная работа, не правда ли? Но что-то в ней не так. О, да! Бедный Франциск похож на тебя, упрямец! – желчно заметил Санчес и ухмыльнулся: – Это неспроста.
Хранитель вынужденно смотрел в лицо святого Франциска. Когда-то доверенный скульптор выполнил работу по его заказу и действительно придал лику святого сходство с ним, Сесаром Пересом.
В следующее мгновение свободной рукой Мигель Санчес неожиданно толкнул министра в затылок, и голова того ударилась о лоб скульптуры. Удар был такой силы, что пустотелая голова святого Франциска отвалилась и с грохотом шлепнулась на инкрустированный паркет. Гипсовые черепки разлетелись по полу. Санчес разжал руку с перстнем, и обмякшее тело оглушенного министра рухнуло, с хрустом раздавив черепки.
В шее разбитой статуи открылся тайник в виде круглого отверстия. Санчес сунул туда руку и извлек кожаную тубу, которую гурманы используют для перевозки ценных бутылок вина. В ней находилось нечто тяжелое.
Санчес раскрыл тубу и рассмотрел находку. Цилиндрический предмет размером с бутылку был изготовлен наполовину из черного металла, наполовину из полированной стали. В середине контрастные части были разделены тремя вращающимися кольцами. На темном железном кольце были отчеканены латинские буквы, на блестящем стальном – римские цифры, а между ними находилось кольцо из золота всего с одним символом – в виде закрытого амбарного замка. На обоих торцах тубы были выгравированы изображения знака Ордена Золотого Руна.
Посланник Ватикана удовлетворенно хмыкнул. В руках было то, что он искал.
Санчес спрятал тяжелый футляр во внутренний карман пиджака, отчего костюм потерял идеальную форму, и повернул красный перстень на безымянном пальце в обычное положение. Опытный взгляд оценил уровень оставшегося яда в скрытой под рубином емкости.
Гость, назвавшийся Мигелем Санчесом, посмотрел на министра. Тот пришел в себя и с болью наблюдал за действиями посланника Ватикана.
Санчес наклонился и спросил:
– Что передать на словах?
– Будьте прокляты! – вытолкнул из немеющей глотки Хранитель.
– Тебе конец, Перес, – процедил Санчес. – Помолись, пока есть время.
Посланник Ватикана наступил на правую руку министра, убедился в отсутствии реакции и направился к выходу из кабинета.
У распахнутой двери замерла скованная ужасом секретарша. Санчес с сожалением развел руки:
– Извините, сеньора, за беспорядок.
Непонятно откуда в его руке очутился узкий кинжал, который в следующее мгновение вонзился под сердце растерянной женщины. Секретарша охнула и осела на пол, ее распахнутые глаза закатились. Санчес спокойно вытер окровавленное лезвие о бежевое платье жертвы. Затем он нажал на предплечье, и кинжал исчез в его рукаве. Санчес заметил темное пятнышко на манжете черной рубашки и еще раз убедился, что черный цвет самый практичный – на черном не виден не только пот, но и кровь.
Лежащий на полу Хранитель беспомощно наблюдал, как черные ботинки покинули кабинет. Тело министра постепенно немело. Последнее осознанное движение, которое он сумел сделать после падания – это накрыть левой рукой передающее устройство, вывалившееся из головы статуи.
«Только бы она успела, – молил Всевышнего Хранитель. – Дай мне шанс, Боже».
Его дочь, Мария де ла Крус Перес, свободно владела несколькими языками и работала переводчицей в министерстве культуры. После разрушения тайника у нее должен был включиться зумер в кулоне, подаренном отцом. Мария получила строгий наказ – не снимать кулон ни при каких обстоятельствах, и когда он сработает, немедленно явиться к отцу.
Дверь в кабинет распахнулась. Дочь ахнула, увидев мертвое тело секретарши и бросилась на призывный взгляд отца.
«Славная девочка, ты выполнила мой наказ», – убедился Хранитель и, собрав последние силы, зашептал:
– Ватикан забрал… Это испанская половина… Не дай им ее соединить с другой…
– Папа, о чем ты?
– Прочти завещание… Возьми мой знак Ордена, он поможет… Ты теперь Хранитель Ордена.
– Папа, кто это сделал?
– У него шрам на запястье…
Голос Хранителя угас, его взгляд потух и веки закрылись. По щекам Марии катились слезы. Отец предупреждал ее о чем-то подобном, о какой-то древней тайне, за которой могут охотиться. Рассказывал он туманно, и она до конца не верила словам отца. И вот его сердце остановилось. Еще она помнила, что дала отцу клятву – чтобы не случилось, она обязана стать сильной и выполнить его последнюю волю.
«Ты теперь Хранитель Ордена», – звучало в ее душе его напутствие.
Девушка поднялась с колен и вытерла слезы. Пока в кабинете не появилась полиция, она должна забрать то, что перешло ей по наследству. Мария подошла к креслу, где висел старый пиджак отца, с которым он почти не расставался. К подкладке на спине был пришит знак Ордена Золотого Руна, прикрепленный к роскошной орденской цепи. Отец никогда не носил его открыто, а в последние годы неизменно прятал под одеждой.
Мария отпорола ценную реликвию и сжала в ладони золотую подвеску в виде бараньей шкуры. Тайна Хранителя Ордена Золотого Руна перешла к ней.
2. Москва. Премьера фильма
Как обычно по вечерам в будний день в московском метро было тесно. Каждый второй пассажир, отвоевав клочок пространства перед носом, уткнулся в книгу или газету. Тихон Заколов, вцепившись в верхний поручень, удерживал давление толпы, чтобы не свалиться на сидевшего перед ним противного старикашку, брезгливо косившего поверх толстых очков с нескрываемым немым осуждением: «понаехали тут». Старик отгородился от неприятной суеты развернутой газетой «Вечерняя Москва». Он читал передовицу, а Тихон волей-неволей елозил взглядом по последней странице с новостями культуры и спорта.
Крупный заголовок о премьере фильма «Коварная дуэнья» по мотивам комедий Лопе де Вега в кинотеатре «Россия» не оставил бы в его памяти и следа, если бы в следующее мгновение взгляд молодого человека не зацепился за набранный мелким шрифтом список артистов, задействованных в эпизодах.
Лариса Трушина. Сердце забилось чаще. Сомнений не было – это она!
Три года назад в 81-м Тихон провел опасное волнующее лето на берегу озера Балхаш в компании очаровательной студентки театрального института. Ларисе тогда было столько же, как и ему, двадцать один год, и ненасытностью в любви они соперничали друг с другом. С тех пор их пути разминулись. Но рыжеволосая взбалмошная красотка, мечтавшая о ролях в кино, оставила незаживающую рану в его сердце и не раз тревожила сон сладкими видениями.
После окончания вуза Тихон стал работать младшим научным сотрудником в НИИ кибернетики. Сегодня он возвращался из Института истории, где началась международная научная конференция. В последний день конференции ему предстояло сделать доклад о роли математики в исторических процессах. Необычная тема заинтересовала язвительного профессора истории Ивана Степановича Мартынова. Заколов вступил с ним в спор, в результате которого обязался объяснить смысл загадочных знаков на архивной находке. О предмете спора ему напоминала потяжелевшая сумка, перекинутая через плечо.
«Лариса должна присутствовать на премьере. Я хочу ее видеть!» – забыв обо всем на свете, решил молодой человек, пробиваясь к выходу из вагона.
Без пятнадцати семь Заколов выскочил из подземного перехода на Пушкинскую площадь, обогнул памятник задумавшемуся поэту и пробежал мимо фонтана к кинотеатру «Россия».
В кассе билетов уже не было. Топтавшийся рядом долговязый модно одетый парень подмигнул незадачливому покупателю и поманил пальцем:
– Есть два места. Нам приглашения во ВГИКЕ раздали. Пять рублей.
– Да ты что! – удивился цене Заколов, но тут же смирился: – Куплю один билет.
– Приглашение на два лица. Дает право прохода в буфет к артистам. Пять рублей.
Тихон взглянул на часы и отсчитал деньги:
– Давай!
Яркие светло-рыжие локоны среди чопорной богемной тусовки, собравшейся в буфете, Тихон заметил сразу и устремился к Ларисе, как мотылек к огню.
На этот раз девушка воспользовалась модной химической завивкой, и ее голову украшала вздыбленная копна из мелких завитушек. Новая прическа смущала – не обознался ли он? Открытая спина, тонкое ожерелье из жемчуга и платье в пол тоже оставляли некоторое сомнение – столь нарядной былую подружку он никогда не видел. Однако легкое прикосновение к плечу одарило его полуоборотом головы, вспышкой голубых глаз и вздернутым от удивления острым носиком в обрамлении мелких конопушек.
– Лариса! – радостно выдохнул Заколов.
– Тихон?
Пустой бокал в руке девушки явно ее тяготил. Тихон быстро сориентировался в праздничной обстановке, отнес бокал к стойке, вернулся с двумя фужерами шампанского и предложил тост:
– Поздравляю с новой ролью! За твой успех!
Лариса сделал глоток, и ее лицо перекосилось. Тихон расстроился: не принес ли он нечто горькое или кислое, и пригубил свой бокал – нет, обычное шампанское.
– Праздник у них, а не у меня.
Лариса обиженно указала мизинцем на две шумные компании. В центре первой журналистам с блокнотами демонстрировала гордую осанку известная актриса в годах, стремящаяся обмануть время. Ее кожа страдала от излишнего макияжа. Чуть в стороне в окружении суетливых фотографов сияла от счастья и звонко смеялась юная захмелевшая мордашка, которая пока совершенно не опасалась, что безразмерная улыбка способствует раннему появлению морщин.
– Они главные, а я в эпизоде. Их фотографируют, у них берут интервью, а меня не замечают. С Дуэньей ладно, Лапина старая и заслуженная, но вот эта наглая проныра Мухина играет ее воспитанницу, красотку! Она, дура, не понимает, что с такой жуткой фигурой нельзя одевать обтягивающее платье. А я, ты знаешь, кого я играю? Злую хромоножку! – топнула каблуком Трушина.
– Злиться у тебя получается отменно, – пошутил Тихон, но отклика не увидел.
– Я у стилиста два часа сидела, а это платье мне обошлось… Ох! Капнула, теперь пятно будет. Ну и пусть! – Лариса осушила бокал и с еще большим ожесточением зашипела: – Я два года нигде не снималась. Ты не представляешь, на что мне пришлось пойти. Видишь того толстого коротышку? Это помреж, мерзкий, потный развратник. Я переспала с ним.
Лариса посмотрела на свой пустой бокал и поменялась бокалами с Заколовым.
– Ты с ним…ради роли? – сжалось от боли сердце Тихона. Он не виделся с Ларисой почти три года, но почувствовал ужасный укол ревности.
– Такая доля у дебютанток. Лапина когда-то тоже через это прошла, а сейчас ей целуют ручку и дают премии.
– Лариса, ты самая лучшая и красивая. Они по сравнению с тобой…
В этот момент мимо пофланировал толстый помощник режиссера и подмигнул Трушиной. Девушка мило улыбнулась, но, как только наглые глазки помрежа сменились залысиной на затылке, в глазах Ларисы сверкнула молния. Тихону даже показалось, что девушка готова разбить о голову толстяка бокал. Он придержал ее за локоть.
Лариса покорно допила шампанское, избавилась от пустого бокала и взяла старого друга под руку:
– Больше мне не наливай, а то я скандал устрою. – Она прижалась к молодому человеку боком и зажмурилась: – Хорошо, что ты пришел, Тихон. Здесь все такие ненастоящие, а ты… Ты другой. Я помню наше лето. Мы сходили с ума.
Распахнувшиеся голубые глаза окатили Заколова дерзкой волной обещания. Девушка бросила взгляд на фотографов и потребовала:
– Повтори громко свои слова обо мне.
– Что ты самая лучшая?
– И красивая.
Заколов понял, что сумасбродство сегодня – верный путь к женскому сердцу. Он упал на колено и, глядя в сияющие глаза девушки, громко продекламировал стихи поэта, мимо памятника которому только что прошел:
– Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты!
На них обратили внимание, защелкали фотоаппараты. Лариса небрежно протянула руку, и Тихон картинно припал к ладошке губами.
Дали последний звонок. Девушка подала знак Тихону, что можно подняться, и шепнула:
– Поцелуй меня в щеку и веди в зал. Пусть мымры посмотрят.
Тихон убедился, что невысказанные обещания начинают сбываться. Противный старичок с «Вечерней Москвой» предстал в образе доброго вестника. Тихон, одетый по случаю международной конференции в приличный костюм, с удовольствием выполнил новую просьбу девушки. И даже позволил себе большее.
Как только в зале погас свет, и на экране началась костюмированная хохма про казусы сватовства в средневековой Испании, Тихон положил руку на колено девушки и сжал пальцы.
– На какую ножку ты хромала? – спросил он, дыша в ухо Ларисе.
– Мои ножки, для того, чтобы ими любовались.
– А губы?
Ответом были блеск в глазах и влажное прикосновение раскрытых губ. После трехминутного поцелуя девушка оттолкнула парня и жарким голосом предложила:
– Давай уйдем. Не хочу, чтобы ты видел меня хромоножкой.
Квартира Ларисы оказалась на расстоянии хмельного поцелуя в такси. Казалось, только шлепнулись на задний диван автомобиля, сомкнули губы, почувствовали языки друг друга, дали волю рукам, и вот – с вас три рубля – и пора выходить.
Подъем в лифте, возня с замком и продвижение по квартире превратились в череду сумбурных объятий, откровенных ласк и торопливых движений пальцев, помогающих расставаться с одеждой. Кажется, коридор был бесконечным, оба не хотели ждать и начали у стены. Лариса обхватила его руками и ногами, а Тихон бурными толчками сотрясал тело девушки, припечатывая ее к стене и задевая плоский выключатель, отчего свет над головами влюбленных то и дело подбадривал их яркими вспышками.
А потом они все-таки добрались до спальни, и широкая кровать не отпускала их до утра.
