Kitobni o'qish: «Император. Книга вторая. Ушаков»
На юг
Я тащился на перекладных по раскисшим весенним дорогам. Путь лежал на юг через всю Россию-матушку. Вёз с собой кожаный портфель, набитый бумагами. На портфеле стояла гербовая печать. Внутри лежал новый морской устав и рескрипты для адмиралов от Адмиралтейств-коллегии, а также письма для генерал-губернатора Киева.
По пути заглянул на пару деньков к матушке в Новгородскую губернию. Несказанно обрадовал её. Матушка немного постарела, но оставалась как прежде: живой, с гордой осанкой и добрыми лучистыми глазами. Её старенькое синее платье как всегда было идеально отглажено. Белоснежный чепец накрахмален. Кружева на манжетах и воротнике расправлены. Мы сидели в нашей горнице с небогатой обстановкой и долго разговаривали. Героические предки смотрели на нас с портретов, казалось, внимательно слушали наш разговор. Потемневшие иконы в красном углу слабо озаряла лампадка. Я рассказывал матушке о службе, о Петербурге, о своих новых друзьях и знакомых.
Она все охала: «Да как же это, к самому государю на службу? Быть такого не может! И ты уже в лейтенантах? Жаль, отец не дожил. Вот бы он гордился!» Дверь распахнулась, ввалились братья гурьбой. Крепко обнял всех. Каждому привёз подарок. Ну и подросли же они! Уже, как прежде, за озорство им уши не надерёшь – могут и ответить. Старшие: Александр и Никита крепкими стали, высокими. Вслед за мной на службу собрались; все расспрашивали: куда им податься, да в какие полки? Могу ли я им рекомендации дать? Младший, Михаил, Мишутка, вцепился мне в шею и не желал отпускать. Еле его уговорили. Потом уселся ко мне на колени и все разглядывал мой мундир, вертел пуговицы, водил пальчиками по галунам.
Сели обедать. Я не спеша хлебал щи деревянной ложкой, попутно растолковывая братьям все превратности армейской службы. Они внимательно слушали, не перебивали. А мама не отводила от меня взгляда. Вдруг всплакнёт и отвернётся.
Матушка, ну что вы, право! Что случилось? – спрашивал я.
– Ничего, – улыбалась она сквозь слезы. – Ты кушай, да рассказывай. Не обращай на меня внимания. Просто, я гляжу на тебя и удивляюсь: до чего же ты на отца стал похож.
Пришли наши мужики, поглядеть на барина. Человек пять, старших нерешительно потоптались в сенях, после на цыпочках вошли в горницу, поздоровались, низко поклонившись. Сели в угол к печи. Луша, наша горничная, подала им чай с баранками. Конюх Илья, рябой, рыжебородый здоровяк, все шептал остальным:
– Я ж барина вот таким помню, – и показывал заскорузлой ладонью, сколько вершков от земли я тогда был. – На коня его впервые посадил, он совсем махонький был. А сейчас – гляди! Ну – вылитый отец, царство ему небесное, благодетелю.
И мужики тут же дружно крестились на иконы.
Дети и молодые девки облепили окна, стараясь разглядеть, что же там твориться в барском доме?
– Луша, – сказала мама, – надо бы вечером праздник устроить. Стол в саду накрыть, да соседей пригласить. Когда ещё Семён к нам заглянет?
* * *
Простившись с родными, продолжил путь. Ехал через Витебск и Гомель. Добрался до Киева, где сдал часть писем в канцелярию. Хотел тут же отправиться вновь, но генерал-губернатор потребовал меня к себе.
Гудовичу, Ивану Васильевичу уже минуло пятьдесят, но он не терял военную выправку. Был свеж и опрятен. Принял меня в обширном кабинете. Пристально окинул мой мундир тяжёлым взглядом из-под нависших густых бровей.
– Вам идёт прусский покрой, лейтенант, – сказал зычным голосом.
Предложил чаю. Задал мне не меньше сотни вопросов о столичных делах, об императоре, о его окружении. Внимательно слушал ответы, кивал, иногда что-то быстро записывал карандашом на сером листе бумаги.
Я раньше много слышал о Гудовиче. Личность легендарная. Имел отличное образование. Учился в Кёнигсбергском и Лейпцигском университетах. Остался верен присяге, когда Екатерина Великая свергла Петра Голштинского. За то был арестован, но вскоре оправдан. Отличился в Турецких войнах, как отважный и умелый командир. Недавно вышел в отставку, но Павел Петрович потребовал, чтобы он вновь вернулся на службу, и назначил Гудовича на должность главы Киева. По духу – бунтарь, но чести совей ни разу не запятнал, а верность данному слову ценил превыше всего.
В конце он меня поблагодарил за рассказ. Быстренько начеркал письмо адмиралу Ушакову.
– Вам повезло, – сказал он прощаясь. – Вы увидите великого человека. Наша с вами история канет в Лету, а Ушакова будут славить многие поколения, уж поверьте мне.
Вновь на юг в почтовой карете. Через Белую Церковь по унылым степям. В Умани примкнул к военному обозу. Около сотни фур под охраной двух эскадронов жандармов следовали к Хаджибею. Теперь на месте Хаджибея возводили новый город – Одессу, – так мне объяснил румяный майор интендантской службы. Узнав, что я из Петербурга, да ещё следую к самому Ушакову, уговорил меня перебраться с почтовых в его обоз. Я и не прочь. Всё веселее коротать дорогу. Пыльные, тесные почтовые кареты уже надоели до чёртиков. А тут и верхом прокатишься, и в фуре выспишься на мешках с зерном. И кормили обозных отлично. Ночевали лагерем в степи. Разводили костры под низким звёздным небом. Благо, весна в Новороссии тёплая, мягкая.
На рассвете третьего дня моего путешествия с обозом я почувствовал какой-то новый запах, необычный, солёный, свежий.
– Чуешь, Семён Иванович, морем дыхнуло? – сказал майор радостно. – Это наше, Русское море так пахнет. Ваше, Балтийское, так не дышит. Я знаю, бывал в Питере.
– Далеко ещё?
– Завтра увидим лиманы.
Вечером на очередном привале, у костра я спросил майора:
– Вот, смотрю: мы едем который день, а кругом степи безлюдные. Неужели земля в этих краях непригодная?
– Как же! Земля здесь богатая. Вон, трава какая, выше человека, – показал он на степь.
– Так почему никто не живёт, не возделывает землю?
– Это все из-за набегов крымчаков да ногайцев. Уж сколько они эти края терзали, вот земля и обезлюдила. Кто же захочет здесь жить? Представь, человек трудится, живота не жалея: землю пашет, скот растит, детей рожает…. А тут нагрянут орды, все отберут, хаты пожгут, да пахарей на невольничий рынок уведут. Спасибо матушке Екатерине, да Светлейшему князю Потемкину: нынче усмирили крымчаков и ногайцев наказали – больше не суются сюда.
Погоди, Семён Иванович, ещё расцветёт Малороссия.
Одесса
– Смотрите, смотрите же, Добров! – закричал майор, размахивая руками.
Мы совершали конную прогулку, пока обоз с трудом взбирался на очередной крутой подъем. Под майором была шустрая кобылка, и он первым оказался на вершине холма. Я подскакал к нему и замер, не в силах что-либо вымолвить. Впереди раскинулась стеклянная гладь светло-голубого нежного оттенка. Она уходила к горизонту, постепенно темнея, где-то далеко у виднокрая образуя почти чёрную грань, на которую тонким прозрачным куполом опирался хрустальный колпак неба. Картина до того очаровательная, что казалась нереальной. Глубокий, полный спокойствия мир, со своими тайнами и причудами. Попробуй-ка, разгадай его!
– Ну, что я вам говорил? – радостно воскликнул майор, стараясь перекричать ветер. – Это вам не Балтика. Это – Русское море!
* * *
Город только закладывался. Город – одна огромная стройка. На скалистом берегу теснилось поселение: деревянные бараки, косые мазанки, а дальше, вглубь материка размечены фундаменты будущих домов. Кругом стопки строительного камня, досок, брёвен. Небо коптили кузнечные горны и смоловарни. У пирсов в гавани множество кораблей. Мачты, снасти – словно лес. Нагруженные возы еле тащились, запрудив все проезды. И кругом суетился мастеровой люд. Визжали пилы, стучали молотки, скрипели лебёдки. Пахло известью, углём, горячей смолой и свежей древесиной.
Мы расстались с майором интендантской службы. Он повёл обоз к небольшой крепости, возвышавшейся над гаванью, а я отправился в торговую часть города искать коменданта. Мне указали небольшой каменный дом в два этажа с портиком и львами у входа. Я доложил адъютанту, что прибыл с пакетом из Петербурга. Меня тут же провели в дом.
– Ка-ак, вы уже лейтенант? – узнал меня Иосиф Михайлович де Рибас, расплываясь в широкую, белозубую испанскую улыбку. – Сейчас то вы нам все расскажете: что там у вас в Петербурге творится. Говорят – ужасы сплошные: круглые шляпы запретили, за жилеты порют прилюдно, все ведомства с пяти утра работают…
Военный комендант Одессы пил чай в просторном светлом кабинете. Он был в безупречном зелёном сюртуке. Парик с буклями идеально напомажен. За круглым столом, устланным белой скатертью, помимо самого де Рибаса находился ещё один человек, генерал, лет сорока пяти. Он представился, как военный инженер, Франц Павлович де Воллан. Что-то совиное было в его облике: скучающее выражение лица, хищный нос, глаза немного навыкат. Парика он не носил. Мундир, хоть и генеральский, но скромный.
– Константин, – окликнул Иосиф Михайлович слугу, грека. – Поставь ещё один чайный прибор. – Вновь обратился ко мне: – Как здоровье императора?
– Император весь в делах, – ответил я, присаживаясь на скрипучий стул, обитый красным атласом. – Везу адмиралу Ушакову поправки к морскому уставу.
– Ушакову? Поправки? – усмехнулся Иосиф Михайлович. – Ох, быть конфузу.
– У адмирала свой устав. Он – человек тяжёлый и непреклонный, – объяснил тихо генерал да Воллан.
– Указы императора нельзя обсуждать, – напомнил я.
– Верно, – согласился Иосиф Михайлович. – Только видите ли, с турками война особая. Это не в Европе. Ждать от турок благородных поступков, то же самое, что ждать милосердия от голодных шакалов. Посему иногда приходится действовать супротив всех уставов.
Передо мной появилась чашечка с блюдечком из тонкого фарфора с греческим орнаментом. Тарелка с горячими булками и ваза с фруктами.
– Попьём чайку, а после, перед обедом, сходим, посмотрим, как пристань строится. Я вам все покажу. Погодите, – нетерпеливо вскочил де Рибас. – Пойдите сюда. – Он подвёл меня к широкому окну, отдёрнул тяжёлую бархатную портьеру. – Полюбуйтесь: что за вид!
Действительно, панорама открывалась чудная. Передо мной расстилалось бескрайнее море, и была видна прибрежная полоса, на которой шумела грандиозная стройка.
– Поглядите: – вот там будет порт. Здесь возведут дворцы, – указывал де Рибас. – А вдоль набережной посадим аллеи. Вы не представляете, какой красивый город будет стоять на этом месте. Он вберёт в себя лучшие традиции европейской архитектуры и, в тоже время, органично впитает античный стиль. Здесь будет шуметь торжище, разгружаться корабли с колониальными товарами. Расцветёт буйным цветом искусство и ремесло. На улицах зазвучит разноголосая, разноязычная речь. Ах, что за город! Мечта! Я вам все подробно покажу! Мы с Францем Павловичем продумали все до последней детали. И обязательно в Одессе будет лучший в Европе театр.
Пока я пил ароматный крепкий чай, де Рибас распечатал конверт с рескриптом от императора. По мере чтения лицо его приобретало растерянное выражение. Он морщил лоб, стараясь глубже вникнуть в суть написанного, фыркал, раскрывал рот, как будто хотел кому-то задать вопрос…
– Интересно, – задумчиво произнёс он, нервно покусывая нижнюю губу.
– Неприятности? – осторожно спросил Франц Павлович, отставив в сторону чашку с недопитым чаем.
– Неприятней некуда, – ответил де Рибас, кладя письмо на стол меж блюдец и креманок с вареньем. – Нас с вами, Франц Павлович, вызывают в Петербург.
– С отчётами?
– Хуже, – он сделал жесты руками, как делают итальянцы, когда не понимают, что происходит. – Экспедицию по строительству города и порта приказано свернуть.
– Не может быть! – вскочил с места генерал Воллан. – Как это?
– Сам не могу уразуметь. Но вот, – он растеряно указал на письмо. – Закрыть. Баста!
– Не понимаю. – Генерал Воллан схватил письмо, принялся читать. Лоб его покрылся испариной. – Но, позвольте! Столько проделано, столько вложено труда…. Все напрасно? Да как это может быть?
– Почитайте до конца, – посоветовал де Рибас. – Генерал-поручик Бердяев, ныне губернатор Новороссии, сделал доклад императору. По его ревизионным расчётам затраты на строительство города и порта слишком огромны. Читайте, читайте. Казна не в состоянии выдать нужную сумму. Так же он докладывает, что работы над сооружением порта вовсе не продвигаются. Мало того, создана комиссия по проверке злоупотреблений и казнокрадству. Нашему с вами злоупотреблению и казнокрадству.
– И что теперь будет с Одессой? – спросил Воллан, сглотнув комок.
– Одессы не будет, – со вздохом сожаления ответил де Рибас. – Но вы не о том печётесь, Франц Павлович. Как бы нам с вами в казематах Петропавловской крепости не оказаться.
* * *
Город я покидал с тяжёлым чувством. Почтовой кареты ждать пришлось бы долго, поэтому я отправился в обозе чумаков на тюках с солью. Вокруг кипела работа. Но приказ о свёртывании строительства уже был получен. У заставы меня поджидала толпа торговцев. Широкополые греческие шляпы, расшитые молдаванские жилеты, алые кушаки. Среди народа я заметил даже турецкие фески. Опалённые южным солнцем лица с вислыми усами. Темные глаза.
– Господин из Петербурга! – Толпа обступила воз, на котором я ехал. – Господин из Петербурга, как же так? – задал мне вопрос широкоплечий, чуть сгорбленный старый еврей. На нем была рабочая ситцевая блуза, молдавский яркий жилет, а на голове расшитая бисером кипа. – Мы в город столько труда вложили, столько денег…. А его закрыть хотят. Мы родные края покинули, чтобы служить России…. Больше нам податься некуда. За что с нами так поступают? Посмотрите: мы все здесь живём, как твари в Ноевом ковчеге. Мы все – одна семья. А понадобится – умрём за императора. Господин из Петербурга, где же справедливость?
– Я только привёз приказ, – с сожалением ответил я. – Просите губернатора, чтобы он подал прошение царю. Ничем вам помочь не могу.
Севастополь
Вновь повезло с военным обозом. На этот раз везли корабельные орудия, порох в просмолённых бочонках и ящики с чугунными ядрами. Дорога вилась по скалам у самого обрыва. Слева поднимались горы. У подножья росла буйная зелень, доселе мне невиданная. На кустарниках густо распустились ярко-жёлтые цветы. А сами горы вздымались белыми отвесными стенами, похожие на суровые морщинистые лица гордых старцев. Справа открывалась гладь голубого моря. Солнце жгло нещадно. В теснинах становилось душно, но лишь только кони выносили на откос, как тут же жару прогонял прохладный ветерок.
Наконец впереди показался белый город. Маленькие домики рассыпались по берегу широкой бухты. В саму бухту, расправив паруса, величественно входили кильватерным строем боевые корабли. Облачко дыма выпорхнуло из пушечного порта первого корабля. Затем донёсся запоздалый грохот и эхом заметался среди гор. С бастиона ответило орудие.
– Это и есть Ахтиар? – спросил я у флотского офицера, ехавшего со мной в повозке.
– Он самый, – благоговейно ответил офицер, сорвал шляпу и перекрестился. – А это наши корабли идут. Красиво идут! Словно лебеди. Впереди «Святой Павел», флагманский.
В штабе я долго ждал приёма. Офицеры мелькали туда-сюда. Походка уверенная, немного вразвалочку. Вид непривычный для меня: все в белых мундирах. Шпаги короткие. Сапоги без шпор. Адъютант разбирал корреспонденцию, сидя за массивным дубовым столом. Было нестерпимо жарко. Я встал возле распахнутого окна, чтобы хоть немного освежиться.
В штаб вошёл офицер невысокого роста. Движения размеренные, неторопливые. Во взгляде чувствовался напор и уверенность. Голова большая, непропорционально телу, лоб широкий. На отвороте светлого мундира сиял орден Святого Георгия четвертой степени.
– Здравия желаю, Дмитрий Николаевич, – любезно приветствовал его адъютант.
– Фёдор Фёдорович занят? – спросил офицер.
– Лейб-медик у него.
– Разнос устраивает?
– Да. Недоволен снабжением госпиталя.
– Поделом, – согласно кивнул офицер. – Каков госпиталь – такова и армия. Из Петербурга что-нибудь слышно? Все трясёмся, что французы с турками нападут. Уж третий месяц вдоль побережья ходим – все без толку.
– Вот, – указал адъютант на меня. – Курьер только что прибыл.
– Ага! – удовлетворённо воскликнул офицер и решительно направился ко мне. – Вы с вестями?
– Так точно, – ответил я. – Лейтенант Семёновского полка, Добров.
– Капитан первого ранга, Сенявин. – Он пожал мне руку. Ладонь маленькая, но казалась каменной. – Так вы не из фельдъегерской службы? – удивился он.
– Никак нет.
– А от кого поручение?
– От императора.
– Вот как! – воскликнул он и обернулся к адъютанту. – Так чего вы лейтенанта под дверью держите, если он от самого императора? Извольте доложить адмиралу немедленно.
В штаб, словно ураган, влетел молодой высокий лейтенант. Лицо красивое смуглое, южной породы. Темные глаза неистово сияли. Стан тонкий, гибкий. Он сорвал шляпу, обнажая черные кудри, стянутые узлом на затылке.
– С приказами из адмиралтейского правления, – выпалил он.
– Обождите минуточку, – остановил его адъютант. – Адмирал занят.
– Но позвольте, я гнал коней сутки из Херсона, – возмутился лейтенант.
– Метакса, – окликнул его Сенявин. – Егор Павлович. Вы, как обычно – торопыга.
– Здравствуйте, Дмитрий Николаевич, – расплылся он в белозубой улыбке, подходя к нам.
– От графа Мордвинова? – указал Сенявин на кожаную папку в руках у лейтенанта.
– Так точно.
– Что-нибудь важное?
– Как обычно: приказы по снабжению кораблей, переводы офицеров, ну и прочее…
– И чего тогда так спешишь? Тут, курьер из Петербурга ждёт с бумагами от самого Императора.
Лейтенант смутился, покраснел, как девушка, чем меня развеселил. Крепко пожал мне руку:
– Прошу прощения. Лейтенант флота Егор Метакса.
– Добров. Лейтенант Семёновского полка, – ответил я.
Двери в кабинет адмирала распахнулись. Из них вышел высокий тощий немец в пышном парике и темно-синем сюртуке. Лицо его было бледное с растерянным выражением.
– Проверю лично! – звучал грозный голос ему вслед. – Хлеб больным подавать белый, без всяких отрубей. Мясо должно быть свежее. Вино – неразбавленное.
– Честь имею, – кивнул нам лейб-медик и поспешил вон.
– Заходите, господа, – послышалось из недр кабинета.
В просторном светлом помещении, за большим столом с незатейливой резьбой сидел адмирал. Суровый флотский начальник гренадерского роста с плечами атлета. Погоны с тремя золотыми двуглавыми орлами на белом мундире. Черты лица его были грубыми. Лоб гладкий, бронзовый от загара. Выгоревшие русые волосы с нитями седины стянуты на затылке тугим узлом. Шея мощная, короткая, воротник блузы еле сходился. Глаза удивительно ясные и совсем не строгие. У него были широкие жилистые руки. Белые кружевные манжеты блузы не очень сочетались с его грубыми ладонями. Я доложил о себе, подал пакет.
– Присаживайтесь, – сказал он громким отрывистым голосом с хрипотцой, и указал стулья напротив.
Мы сели.
Пока адмирал читал рескрипт императора, я оглядывал кабинет. Нисколько этот кабинет не был похож на петербургские министерские или генеральские. Никаких тяжёлых драпировок, массивных люстр и канделябров с амурчиками. Никакой показной роскоши. Все просто, но со вкусом. Светлые стены, белая лепнина на потолке, белые портьеры, белые двери без всякой позолоты. Картины, и те в простых светлых рамах, все больше портреты адмиралов или морские пейзажи. Мебель тяжёлая, с точёными ножками. Массивные шкафы, набитые книгами. Напольный глобус. Единственная дорогая вещь – персидский ковёр устилал паркетный пол.
Ушаков закончил чтение, отложил документы и взглянул на нас.
– Что у вас, Дмитрий Николаевич? – спросил он Сенявина.
– На Святом Петре, Фёдор Фёдорович, надо бы заменить часть парусов и лафеты на кормовых орудиях.
– Заменим! Теперь обязательно заменим! – радостно сказал адмирал. – У вас что, лейтенант Метакса?
– Приказы от адмирала Мордвинова.
– Нынче не имеют силы приказы Мордвинова, – прервал Ушаков. – Вот, – он ткнул пальцем в рескрипт, который только что читал. – Император назначает меня командующим Черноморским флотом. Теперь и лафеты заменим, и паруса, и экипажи кормить нормально будем.
– Поздравляю вас, Фёдор Фёдорович, – холодно сказал Сенявин, поднявшись со стула. Я почувствовал, что между капитаном и адмиралом отношения были весьма натянутыми.
– Капитан Сенявин. – Ушаков посмотрел собеседнику прямо в глаза. – Предвижу, нам вскоре предстоят нелёгкие времена. Вы – один из лучших офицеров. Вам доверен линейный корабль, самый грозный и быстрый. В бою, вы – моя правая рука.
– Я готов отдать весь свой талант и, если понадобится, жизнь во славу России, – все так же холодно ответил Сенявин. – Разрешите идти?
– Идите, – пробурчал адмирал.
Капитан Сенявин повернулся на каблуках и уверенным чеканным шагом вышел из кабинета.
Ушаков проводил его тяжёлым взглядом, затем обратился ко мне:
– А вас, я так понимаю, приставили ко мне в качестве наблюдателя? – недобро спросил он. – Устав новый привезли. Будете докладывать, как я сей устав исполняю? Вы его выучили?
– Устав выучил, – ответил я. – Но не в нем дело. Всему виной ваши разногласия с адмиралом Мордвиновым.
– Мордвинов, – кивнул задумчиво Ушаков. – Вот оно что! – Взял со стола папку с приказами, которые принёс лейтенант Метакса. Пробежался глазами по тексту. – Что ж, – оживился он. – Добро пожаловать на флот, лейтенант Добров. Интендант найдёт вам жилье. Почистите платье, отдохните с дороги, а к ужину жду вас в офицерском собрании.
В кабинет ворвался невысокий, кругленький, пышноусый майор.
– Вызывали?
– Вызывал, – ответил грозно Ушаков. – Что с новобранцами, прибывшими из Воронежа.
– Не углядели, – вздохнул майор. – В бане их помыли, а пока новое обмундирование выдавали, они на солнышке решили погреться. Вот и сгорели. Но вы не волнуйтесь, Фёдор, Фёдорович. Живы будут. Мы их жиром намазали, да в погреб положили.
– Впредь приказываю! – перебил его Ушаков. – Матросам на солнце не лежать! И далее: что у вас за бардак на стройке? Почему строительный камень лежит на проезде?
– Уберём! – заверил майор адмирала.
– Вы что, забыли, я терпеть не могу беспорядок! Только что фельдшер у меня был. Бардак у нас с госпиталем. По госпиталю составить мне доклад: сколько больных, сколько выдаётся хлебного и винного довольствия на каждого. Замечу недостачу, интенданта госпиталя лично высеку.
– Будет исполнено!
– И вот ещё: познакомьтесь. Сей лейтенант прибыл из Петербурга для службы при экспедиции. Прошу позаботиться о нем и доложить мне.
– Будет исполнено!
Майор попросил меня пять минут подождать и куда-то умчался. Я остался стоять один в тени здания штаба. На небо смотреть было невозможно, до того оно сияло солнечным светом.
– Добров, простите, забыл ваше имя. – Ко мне подошел лейтенант Метакса. Он мне как-то сразу понравился. Может, потому что был почти моих лет, а может, потому что казался открытым и добродушным. – Семён Иванович, – напомнил я.
– Вот и отлично! – он крепко пожал мне руку. – Егор. Хотел узнать, как там в Петербурге?
– Много перемен, – ответил я. – Даже не знаю, что бы вы хотели услышать. Вы давно бывали в столице?
– Уже семь лет минуло, как был переведён в Черноморский флот. Я же заканчивал корпус чужестранных единоверцев. Потом в кадетском корпусе учился. Закончил гардемарином. В девяносто первом получил мичмана – и сюда, на Чёрное море. А вы каким ветром здесь? Простите, если задаю бестактный вопрос.
– Сослан за дуэль.
– Вот, как? – насторожённо ухмыльнулся Егор.
– Ничего смешного, – вздохнул я. – Я убил человека.
– Всякое бывает. На то она и дуэль, – неопределённо пожал плечами лейтенант Метакса.
Повисла какая-то неловкость. Мы оба с минуту молчали.
Я неуверенно спросил:
– Что за человек, адмирал Ушаков?
Метакса оживился:
– Скала в бушующем море. Такого флотоводца ещё не было в нашей истории. Стратег. Если с ним в бой идёшь – ничего не страшно. Скоро узнаете нашего Нептуна. Он строг, суров. Порядок любит. Но матросы и офицеры его боготворят, как отца родного.
– Что-то я не заметил, – усомнился я.
– Вы о капитане Сенявине? – Егор задумался. – Понимаете, тут – случай особый. Два бунтаря никогда не уживаются. А вообще – это история тянется уже долго. Вы же слышали, какой конфуз случился, когда адмирал Войнович повёл эскадру к Румелии. Разразился шторм. Корабли разметало по морю. Многие после еле добрались до Севастополя. Один фрегат затонул. Линейный «Мария и Магдалена» отнесло к Босфору, прямо в руки к туркам.
– Слышал, – сказал я. – Большая неудача. Тогда говорили, что наша эскадра потерпела поражение, даже не вступив в бой.
– Так, вот: Сенявин был флаг-капитаном при Войновиче.
Благодаря ему команда не отчаялась и спасла корабль. Сенявин со шпагой в руках носился по кораблю и командовал матросами. По сути, это он спас корабль и адмирала. Войнович после того случая полюбил его, как сына. А Ушаков терпеть не мог адмирала Войновича за нерешительность и трусость. Добился, чтобы того отстранили от командования флотом. После сего между Сенявиным и Ушаковым произошла ссора.
– Как же они в одной эскадре? – удивился я
– Нет, вы не думайте, что все так плохо. Это они в мирное время друг к другу относятся с неприязнью. Но как только на горизонте появится вражеский флот – все обиды тут же забываются.
– Хотелось бы верить, – сказал я.
– Вы тоже об этом будете писать императору? – настороженно спросил лейтенант Метакса. Мне не понравился его вопрос.
– Простите, но я не доносчик. Однако, моя работа – подробно докладывать о состоянии флота, дабы император имел ясную картину происходящего.
* * *
Меня поселили на окраине города в небольшом каменном домике с низким потолком и земляным полом. Два окошка узких и пыльных выходили в сад. За садом начинался обрывистый берег. В открытые окна доносился шум прибоя. Интерьер как в монашеские кельи: топчан с соломенным матрацем, письменный стол, грубый табурет – вся мебель. Но комнатка моя имела отдельный вход. За стеной жили хозяева: колченогий корабельный плотник, его дородная жена и трое босоногих ребятишек: старшему не больше десяти.
Мальчишки принесли воды в деревянных вёдрах. Я кое-как омылся после длинной пыльной дороги. Хозяйка почистила и погладила мой мундир. Как только солнце начало падать за горы, я явился в офицерское собрание, где уже находилось с полусотни офицеров в белых морских и красных артиллерийских мундирах.
Общество нисколько не напоминало петербургское. Ни у кого я не заметил на лица то особое напускное безразличие, какое обычно бывает у наших гвардейцев, или уж очень любезную улыбку, когда нижний чин заговаривает с высоким начальником. Говорили громко, смеялись открыто. Огонь горел в глазах. Вокруг была какая-то живая добродушная атмосфера. И я почувствовал себя здесь лишним. Я нисколечко не походил на этих людей в своём зауженном прусском сюртуке. Кожа моя была бледная. Открыто и уверенно говорить с собеседником я разучился за время службы при Аракчееве.
– Вице-Адмирал всех просит к себе в кабинет! – объявил адъютант.
Разговоры притихли. Офицеры потянулись в соседний зал. Ярко горели люстры. Широкий стол застилала карта.
– Прошу внимания! – громко произнёс Ушаков, расправив могучие плечи. Все встали вокруг стола и притихли. Обратили взоры к адмиралу. Он здесь был императором. – Из Петербурга к нам прибыл новый товарищ в чине лейтенанта от артиллерии. Командирован к нам самим императором Павлом Петровичем.
Я поклонился. Почувствовал на себе пристальные любопытные взгляды.
– Позвольте поинтересоваться, на какую должность вам назначено? – вежливо, но настороженно спросил меня Сенявин, стоявший на против.
– Ответьте-ка нам честно: на кой черт вас сюда прислали? – вторил ему смело суровый седовласый майор от артиллерии с грубым лицом и натруженными большими руками.
– Да, скажите нам все, как есть, – откликнулся Ушаков. – Видите ли, мы здесь – одна семья. Война людей делает ближе. Мы тут все сроднились под турецкими ядрами. Никто ни от кого ничего не скрывает, – так принято. Иначе как можно доверять товарищу, с которым, возможно завтра, придётся идти в абордажный бой.
– Выкладывайте все начистоту, – пробасил молодой высокий капитан.
– Господа офицеры, – обратился я к собранию, – ваше превосходительство, – к Ушакову, – скажу вам откровенно. – Мой голос слегка дрожал. – Я прибыл, чтобы вести доклады императору о положении дел в эскадре.
Все долго напряжённо оценивали меня, как муху, посмевшую сесть на торт.
– И в каком ключе вы будете вести доклады? – с неприязнью спросил меня седой майор от артиллерии.
Я почувствовал, как щеки мои пылают. Хотел сказать что-нибудь в оправдание, но адмирал опередил меня.
– Господа. – Ушаков, решил разрядить обстановку. – Разве нам есть что утаивать? Мы честно служим отечеству. Никто из нас не замечен в трусости или казнокрадстве. Так в чем же дело? Доклад командованию – обычное служебное поручение.
– Так-то оно – верно, – нехотя согласился майор от артиллерии.
– Простите, господа, – наконец вымолвил я. – Но мне самому не нравится сея обязанность. Если вы думаете, что я по своей воле направился сюда заниматься этим недостойным делом, то вы ошибаетесь.
– Так вас сослали? – удивился каперанг Сенявин.
– Да, господа, – признался я. – Сначала хотели отправить в Тобольск, но после вынесли решение – на флот.
– Проступок серьёзный? – насторожился Ушаков.
– Он не касается службы. – Далее я выдал версию, которую мне придумал Аракчеев: дуэль за честь дамы.
– Тогда – другое дело, – смягчился Сенявин. – Защищать честь дамы – разве это преступление? Убил наглеца, значит – такова воля Высшего суда.
– Поединок чести – это не преступление, – согласился седой майор.
– Добро пожаловать в нашу компанию, – сказал Ушаков. – Но учтите, лейтенант, служба у нас не из лёгких. Придётся и ноги замочить, и руки намозолить. Ну, и кухня у нас своя: порой одни сухари есть придётся.
Я сразу почувствовал, что становлюсь ближе этим суровым, смуглым морским чертям.
– Господа офицеры, – между тем громко сказал адмирал Ушаков. – Как новый главнокомандующий Черноморским флотом, я должен ввести вас в курс дела. Обстоятельства складываются к новой войне. Вот, только с кем предстоит сражаться – ещё не ясно. Французский флот готов выйти из Марселя. – Он указал на карту. На Ионических островах, захваченных недавно Францией, подготовлены базы. Я получил письмо от графа Воронцова из Лондона. Английская разведка донесла: на Корфу переброшены войска. Операция проходит в строжайшей тайне. Так же наблюдается скопление войск возле портовых городов: Марселя, Тулона, Генуе, Чивитавеккьи. По скудным данным можем предположить: директория готовит вторжение. Куда готовится вторжение – сведений не имеем. Якобы французские войска готовят для переброски в Сицилию и Сардинию. По другим данным, все же, цель экспедиции – Константинополь. Перебросив войска в Турцию, далее французы хотят совместно с оттоманским флотом атаковать Крым. Цель – вернуть полуостров Османской империи, затем вторгнуться в Валахию и Молдавию, освободить Польшу и затребовать у России контрибуцию за унижение Речи Посполитой. В поддержку этой версии известно, что один из корпусов экспедиции сформирован польскими добровольцами во главе с Домбровским. А также в Генуе был замечен инженер Дюверен Депрель. Если кто помнит, этот инженер в восемьдесят четвёртом году побывал на всём побережье Чёрного моря, дабы зарисовать все наши и турецкие береговые укрепления. Стоит учесть тот факт, что Франция давно вынашивает планы вторжения в Англию. Но при данном раскладе сил, план этот выглядит провальным. У Франции нет достаточно сил и средств перевести десант через Па-де-Кале. Вывод – экспедиция направлена в Чёрное море. Наша задача: сорвать их планы – это понятно. Сдержать французскую эскадру в Средиземном море постарается английский флот под командованием адмирала Нельсона. Давайте оценим силы противника. Капитан Сенявин, сделайте доклад о состоянии французского флота, – попросил Ушаков.
