Kitobni o'qish: «Пыль»

* * *

Тянулся кипарис, миндаль душистый цвел,

Катило море шумно вал за валом,

И день, такой неторопливый, точно вол,

Покачиваясь, двинулся устало.

Куда, зачем спешить – везде такой покой!

Язык устал от дара красноречья,

Так хорошо притихшим звукам за губой,

Когда им не звучать костистой речью.

Все ленью сладостной наполнено округ

И солнце в небе вертится лениво,

Лениво в воздухе гудит тяжелый жук,

И море катит волны с пенной гривой…

Туманны берега и море нить прядет,

Глухую пряжу Время выплетает,

Но годы тянутся, как золотистый мед,

И в Вечности бесследно исчезают.

Моя лира

Живу себе далеко от столицы

Родной страны, да – в принципе – любой.

Куда приятней пение синицы,

Чем гул толпы на сходке вечевой;

И мишуре столичной жизни черствой,

Морской простор, что вижу из окна,

Покой в душе, горы торчащий остов –

Гора левее из окна видна –

Предпочитаю, пусть в ущерб достатку.

А утром слышать из своих «перин»,

В окне открытом, так бывает сладко

Пичужий свист, но не клаксон машин.

И не спеша, как бы владея миром,

Рассматриваю за окном пейзаж,

А на столе, нетерпеливой лирой

Лежит, томится черный карандаш.

Одной струной натянут грифель тонкий;

Пусть не прочна, петь можно и на ней!

На грани черной, лаковой и звонкой,

Здесь серебром начертано: Orfey.

* * *

Едва открыло лето дням подсчет,

как отовсюду тысячи примет:

июньская кукушка мне поет

пустую песню, ветер клеветник

чуть слышно шепелявит уху весть,

что полифемов глаз за мной с высот

сощурясь наблюдает, мысля месть…

но вдруг растаял. Вечером одни

летают ласточки, и ткань небес

кроят крылом, как вздумается им.

Толкутся овцы, где-то вдалеке

кричат лягушки громко на реке,

шумят коровы, возвращаясь в дом

от сочных трав, пофыркивая ртом.

Темнеет солнца скрывшегося свет,

комар звенит серебряной струной,

а ночью душной будит гром глухой,

и сонный мир опутывает сеть.

Утра

1

Рано утром в мире столько покоя и столько тиши,

Что даже вороний «кар» и «чирик» воробья излишни;

Воздух почти прозрачен и звонче любого хрусталя,

Горы вдали похожи на клинок из дамасской стали.

Утро, как говорится, что Господь вам подал на блюде!

В этот час ни о чем не хочется думать, только грудью

Сильнее вдохнёшь воздух в виноградную ветку легких;

Кажется, если задержишь дыхание – станешь легким,

И улетишь, но это – плод резвого воображенья,

Ни на мгновенье не прекращающего движения

В проеденном извилинами сыре мозгов человечьих.

Ухо никто не тревожит какой-нибудь глупой речью,

Глаза наблюдают за тем, как белая птица реет

Высоко над землей одинокой душой назорея…

Таким солнечным утром, дыханье прохладного бриза

Разносит запах моря повсюду, вместе с радостью жизни.

2

Хорошо утром лежать в нагретой постельной нише,

Когда не тревожит возня мысли серебряной мыши;

Глядеть, как греется на соседской крыше кот.

Хорошо, когда в голове крутится чепуха, вроде

Одной из давным-давно навязших в ушах мелодий,

И точно знать, что тебя больше никто не ждет.

Потому что дождались, обняли, расцеловали,

Стали реветь, говоря сквозь слезы, что ждать устали;

После расспросов и водки, улечься в кровать

И потихоньку, под толщей покоя и тишины,

Привыкать спать ночами и видеть спокойные сны,

И ничего, кроме того, что жив – не знать.