Kitobni o'qish: «Чернозем»

Владимиру Васильевичу Богородскому

А там, во глубине России…

– Хорошо ваш автомобиль справляется с осенней грязью.

– Ему все нипочем.

– Какая марка?

– Форд. Не элегантно, но хозяйственно.

– Сколько сил?

– 22.

– А весу?

– 30 пудов.

– Только?

– Вес нагруженной телеги. Где крестьянский воз проходит, там проходит и автомобиль.

– Это ценное свойство при ваших мостах.

– Да, наши мосты не то что ваши. У вас «Нева оделася в гранит, мосты повисли над водами». А у нас пруды оделися в навоз, мосты стоят середь дороги.

– Как – середь дороги?

– Да ведь объезжаем, – вернее.

– А когда нельзя объехать?

– Что ж делать? Надо так надо. Перед риском не задумываемся.

– А рискованно?

– Где перст Судьбы, там нет Закона. Однажды архиерей проехал в карете, так за ним мост провалился. Хорошо, что не под ним, – только проехал, провалился. Архиерей проехал, а исправник остался на той стороне.

– И опасное место?

– Зияющая пропасть легла между властью светской и духовной.

– Ну, послушайте, как ни хороша аллегория, а в ваших местах не поверю, чтобы были зияющие пропасти.

– Что? Гладко?

– Удручающе гладко. И потом этот горизонт, который никогда не приближается, а всегда уходит.

– Да, в это время года особенно безотрадно.

– И этот цвет: на земле черно, над землей серо…

– Посмотрели бы летом: на земле золото, а над землей сине. И какие закаты солнца! Только в Каире бывают подобные.

– Но отсутствие человека. Ведь это пустыня.

– Кроме галок, никого.

– Черные галки, черная дорога, черная равнина…

– Время года. Посмотрели бы летом. Днем – уборка, в золоте ржи рассыпанные сарафаны и рубахи, звон косы; вечером – в облаках золотой пыли стада, щелканье арапника; а ночью – звезды, песни и костры… пронесется табун, залает собака, под боком из темноты фыркнет лошадь…

– Вон обоз идет навстречу, – наконец живые существа!

– Надо остановиться, пропустить.

– Как лошади относятся к автомобилю?

– Очень розно.

– Темперамент?

– Темперамент, опыт, общественное положение, – вы думаете что?

– Несчастий не бывало?

– Слава Богу. Один раз лошадь распряженная около телеги стояла, заметалась, забилась, обезумелая, и вдруг всеми четырьмя ногами на телегу. Счастье – в телеге никого; подумайте, если бы в ней ребенок спал…

– Понемногу привыкнут.

– Надо надеяться. А то исправник соседнего уезда так объявил, что он не допустит езду на автомобилях, пока все лошади в уезде не привыкнут.

– Да, тогда, конечно, несчастных случаев не будет. И как это другие не догадались… А люди как относятся?

– Тоже розно. Но, представьте, тут скорее возраст, а не темперамент.

– Что же, дети боятся?

– Наоборот. То есть бояться никто не боится, а взрослые глупее детей. Мальчишка слышит свисток и понимает, лошадь остановит, соскочит, накинет ей зипун на голову или закроет шапкой глаз, и все это спокойно, без переполоху. А мужик – свистка не слышит, услышит – не понимает, смотрит выпуча глаза, едет на слабых вожжах… И можете себе представить картину этой скачки, дерганой, рваной: лошадь в сторону, вожжи подбираются, телега по бороздам, пожитки из телеги…

– Чем это объяснить?

– Чем объяснить… Посмотрите на крестьянских детей: что это за драгоценный материал и что из него выходит.

– Условия жизни?

– Уж не знаю. Только посмотрите, как отвечают дети в сельской школе на экзамене, и посмотрите, как ответит вам мужик, если вы у него дорогу спросите. Я раз сбился с дороги. Переспросил, я думаю, человек двадцать: чесание затылков, и больше ничего не добился, а когда несколько человек вместе стоят, то один показывает вправо, а другой влево. Я вас уверяю, что в Центральной Африке с английским языком и несколькими туземными словами я бы легче выбрался на дорогу, чем в своем уезде. Один, помню, посмышленее, взялся проводить, согласился с нами сесть; только, вижу, что-то мешкает: идут переговоры с женой. «Ну, что же, спрашиваю, скоро?» – «Нет, барин, не поеду». – «Что же передумал?» – «Аграфена не пущает».