Kitobni o'qish: «Легенды и судьбы»

Слово к читателю

Мне с детства нравится слушать старинные легенды и предания. Связано это с моей мамой Анной Никитичной, именно от нее мне впервые довелось услышать про Шамана Багарыню. А детство мое прошло на маленьком острове Сагастыр, затерявшемся в необозримых водных просторах моря Лаптевых. Обитатели рыболовецких участков, после изнурительной работы, находили силы, сменяя друг друга, непременно сказывать нам сказки, разные истории о разных необъяснимых явлениях, о людях, прославившихся своей силой и невероятных происшествиях. А мы, дети, ждали это чудесное время и слушали, затаив дыхание. С тех далеких пор и осталась в моей памяти, больше всего поразившая мое детское воображение, легенда о Шамане Багарыне. Да и позже, уже во взрослой жизни, мне привелось слышать немало увлекательных, порой таинственных и загадочных историй, превратившихся со временем в легенды и предания. Они, на мой взгляд, хранят безграничный, безудержный полет мысли и души, богатейшую фантазию якутского народа, проявление наивысшего понимания и видения им сути Природы и окружающего мира.

Надеюсь, что и рассказанное мной об этом видимом и невидимом, реальном и нереальном мире станет связующей нитью, ведущей к пониманию и восприятию той таинственной силы Могущественного, Прекрасного и Возвышенного, что есть в Природе, в нашей Жизни.

Автор

О силе любви

Если вам приведется когда-нибудь плыть по реке Амге, перед вашим взором предстанут в удивительной своей красе, приводящие в неописуемый восторг всех увидевших это, устланные зеленым бархатом, открытые всем ветрам горы Мырыла. Они вызывают невольный интерес, а так ли силен дар игры воображения, безудержной фантазии саха- якутов как эта невероятная мощь и захватывающая дух красота окружающей их природы?!

Бывая в разных местах, мне доводилось слушать людей, которые произвели на меня неизгладимое впечатление. Но подобных им великолепных рассказчиков, увы, не так уж и много мне довелось встретить за мою жизнь.

Верно говорят, что все красивое и прекрасное радует глаз, пленяет душу. А кому не хотелось бы познать в чем суть и в чем тайна этого, так ведь?

* * *

Связующая нить легенд и преданий – Человек. Лишь он может вдохнуть в них жизнь, рассказать их так, что они смогут пережить века. Лишь он может передавать их из поколения в поколение, вызывая незатухающий интерес, тем самым даруя им вечность.

Судьба свела меня с седовласым, белобородым, похожим на сказочного Сэркэна Сэсэна Константином Лукичом Федоровым на берегах Амги у гор Мырыла. Почтенному старцу тогда исполнилось восемьдесят три, в старину бы сказали, что на его плечах растаял снег уж восьмидесяти трех зим.

Горы Мырыла со двора Константина Лукича были видны как на ладони. Вначале, расспросив почтенного старца о его родных местах, земляках-сородичах, я поинтересовался, а есть ли легенды или предания, сложенные об этих великих горах. На что он, словно собираясь мыслями, устремил свой взгляд вдаль, на горы и ответил:

– Приводилось слышать…

После недолгого молчания, губы старика дрогнули и он, всем своим видом, выражая радость оттого, что, наконец, можно поделиться тем, что долгие годы хранил в себе, начал свой рассказ…

* * *

Еще с тех незапамятных времен, как был сотворен этот мир, на берегу неспешно несущей свои воды Амги, появились горы Тейер Хайа, Кёбдёх Хайа и Кыыс Хайа.

Несравненная красавица Кыыс Хайа – драгоценная единственная дочь Тейер Хайа и Кёбдёх Хайа росла и хорошела изо дня в день: наливались румянцем щеки ее, длиннее и пушистее становилась коса ее, родители глядя на дитя свое, не могли нарадоваться и прочили ей счастливую судьбу. В эту пору рядом с ними появился молодой да удалой сосед Тёнгюлю Хайа. Был он силен и крепок. И нравом хорош, и ликом пригож.

Запала в сердце его прекрасная дева, но он долго не смел признаться в своей любви. Да как-то раз не смог стерпеть сердечные муки и ранним летним утром, когда небо на востоке зарделось, словно сбрызнутое брусничным соком, пришел к ее родителям и стал держать такую речь:

– Настал день обратиться мне к вам, к людям, которых чту как своих родителей. Батюшка мой, Кёбдёх Хайа! Матушка моя, Тейер Хайа! Зеница ока вашего, дитятко золотое, пташка ненаглядная Кыыс Хайа пришлась мне по сердцу. Со смирением склоняю голову, с почтением преклоняю колени пред вами, с мольбой-просьбой обращаюсь к трем теням, духам вашим. За век свой, прожитый с дочерью вашей, не позволю и мыши пробежать под ногами ее, не дозволю птице пролететь над головой ее, будет она равной подругой мне, спутницей долгой счастливой жизни. Кто, кроме вас, лучше знает свою дочь, ее думы и помыслы?! Так передайте же ей, что Тёнгюлю Хайа просит ее руки, – так изливал душу, открывая свое сердце влюбленный.

Приосанившись, как и подобает добру молодцу, он с надеждой во взоре, полыхающим светом восходящих лучей солнца, застыл в молчаливом ожидании ответа от возлюбленной.

С тем и пришли Тейер Хайа и Кёбдёх Хайа к своей красавице дочери Кыыс Хайа. Она встретила их еще более цветущей и прекрасной, чем прежде – лицо ее светилось дивным светом, а глаза сияли, словно драгоценные камни. Стала расспрашивать родителей, что же привело их к ней, чем они спешат обрадовать ее.

Зная нрав своей дочери, мать с отцом начали издалека, подбираясь к причине своего прихода окольными путями. Кыыс Хайа как раз была в той поре, когда юные да молодые ощущают себя средоточием вселенной. Восседая с чрезвычайно важным видом, она, ловко орудуя огромными ножницами, была занята изготовлением большого берестяного сосуда.

Услышав, что к ней сватается молодой сосед Тёнгюлю Хайа, уж и не знаю отчего, она аж личиком потемнела от гнева:

– А чего ж не сидится на месте этому Тёнгюлю Хайа, что решил свататься ко мне, как к ровне? Да как он посмел?! Ну, так уж и быть… дам ему знать, кто я. Ох уж не промахнусь я и попаду прямо в лоб его каменный. Получай! – с этими словами она со всего размаху кинула огромными ножницами, которые со свистом пролетели над головами родителей прямо в сторону опешившего от неожиданности Тёнгюлю Хайа, ждавшего ее ответа и… упали, едва не задев его.

Испустив истошный вопль, бедняга Тёнгюлю Хайа и не заметил, как одним махом перепрыгнул через реку Амгу, очутившись на другом ее берегу. Тейер Хайа и Кёбдёх Хайа были несказанно удивлены и очень огорчены таким поступком дочери. Тейер Хайа сказала дочери:

– По разумению своему якутскому думал я, что моя дочь, вобравшая красоту прекрасного солнечного мира, имеет такой же светлый и добрый нрав. Ты очень сильно разочаровала меня. Чем же тебе негож Тёнгюлю Хайа, чем не достоин? Видно, сказывается предначертанный свыше твой суровый удел… Ты и меня чуть не покалечила своими ножницами. Ну что ж. С этих пор, ты сама по себе, и я сам по себе. Пусть впредь будет так, как уготовано нам судьбой. Не говори теперь, что у тебя есть родители, не ластись больше к нам. Нет для тебя с этой поры ни отца, ни матери. Это мое последнее слово! – с этими горькими словами мать отвернулась от дочери навсегда.

Прошли века, а Тейер Хайа так и сидит на берегу Амги, повернувшись на юг, против течения реки, спиной к дочери.

А перепрыгнувший через Амгу, отвергнутый гордой красавицей, Тёнгюлю Хайа не захотел возвращаться обратно да так и остался на другом берегу. Он был сильно огорчен, что возлюбленная не приняла его, потому много и горько плакал. Да так много, что из его слез образовалось озеро, которое так и назвали – Озеро Тёнгюлю.

Только после всего случившегося, говорят, Кыыс Хайа поняла, что совершила непоправимое. И тогда, ужаснувшись содеянного, она невольно отпрянула, подалась назад и… застыла на том месте навеки.

С того несчастного дня, говорят, еще горше стал плакать и грустить Тёнгюлю Хайа. Он с сожалением думал, что не стоило так сильно обижаться на Кыыс Хайа. Возможно, пусть с другим, не с ним… но она прожила бы долгую и счастливую жизнь. С горя и досады, что невольно стал причиной непоправимого несчастья, Тёнгюлю Хайа решил навсегда укрыться в глухой тайге. С тех пор, посреди речки Туолума, текущей в непроходимых таежных дебрях, из воды выступает неизвестно откуда взявшийся в тех местах округлый камень, напоминающий темя человека.

* * *

На самом деле, легенды и предания – это ведь судьбы людей. А из судеб слагаются легенды и предания. Из них мы узнаем о наших предках, живших за хребтами далеких веков, узнаем об их чувствах, радостях и страданиях. Наши сопереживание и сочувствие вдыхают в них новую жизнь, пробуждают воображение, делая их еще ярче и ближе каждому новому поколению.

Эту историю о любви мне привелось услышать на берегах прекрасной реки Амги, в красивейшей местности Мырыла. Она стала легендой, передаваемой из уст в уста, из поколения в поколение и не перестала волновать сердца. Я вновь поверил в силу Любви и преклонился перед этим возвышающим человека чувством!

Поющий Мыс
(основано на легенде)

«Говорят, когда поющий человек вкладывал в свое пение душу, его голос звучал с особой силой да так, что звенела посуда на полках и даже слышалось одобрительное восклицание божеств Верхнего мира: «Ноо!». Так мог петь лишь настоящий Певец!»

(Далан. «Легенда о Певце»)

Из всех больших мысов Чурапчи Ырыа Тумул – Поющий Мыс – является самым примечательным. Никто теперь не может сказать, в связи с чем, откуда и почему появилось его название.

Люди охотно селятся в этой местности с покрытой густой травой возвышенностью, откуда открывается прекрасный вид на окрестности. Их зовут жителями Поющего Мыса. Часто бывает так, что мыс озаряется удивительным солнечным светом, льющимся сверху сквозь облака или туман, запоминающимся и проникающим в самое сердце, как сладкий запах тюптэ-дымокура. Вслед за свежим утренним ветерком, пробегающим по синей глади реки, поднимая игривые волны, над почтенным водоемом взмывает и лучезарный круг солнца. Красивейший уголок природы становится в этот миг еще чудесней и прекрасней.

Чурапчинцы связывают с Поющим Мысом и радостные, и печальные моменты своей жизни. Их душа умиротворяется лишь тогда, когда они взбираются на возвышенность и оттуда обозревают величавую матушку-реку, огибающую мыс и несущую свои широкие воды в безоглядную даль.

 
Когда не станет меня, вдруг,
Душа прилетит сюда, мой друг…
Наша любовь не умрет никогда,
Так ведь… скажи мне «да»!
 

О, сколько сердечных тайн молодых хранит в себе, пронеся через годы и века, Поющий Мыс! Одним из них, наверное, был поэт Джуон Джанглы, в ночь перед тем, как уйти на фронт защищать Родину, написавший такие строки: «На заветном мысу, где встречались с тобой, стою под поникшей березой…».

* * *

Как-то от здешних стариков я услышал одно предание. Случилось это давным-давно и укрылось уже за ушедшими веками, за былыми временами – все приметы тех весенних дней предвещали наступающим летом жестокую засуху, что сильно встревожило глав больших родов, взволновало всех жителей Чурапчи. Случилось так, что из-за подтаявшего, а потом замерзшего снега, лошади не могли пробить копытами образовавшийся ледяной наст, чтобы добыть себе корм. Покачивающихся из стороны в сторону, едва держащихся на ногах лошадей пришлось кормить залежалым, прошлогодним сеном, которого и так оставалось совсем мало, а надо было кормить еще и другой скот. Так, еле помогли им пережить до того времени, пока сойдет, наконец, ледяной покров. А под ним показалась совершенно сухая, потрескавшаяся земля, напоминавшая пересохшие от жажды губы человека.

Это все равно что, если бы в наши времена, в Николин день, когда лучи солнца уже вовсю прогревают землю и все вокруг цветет пышным и ярким цветом, вдруг ни одного цветущего дерева, ни одной зеленой травинки бы не было. Такое случилось тогда. Даже освободившаяся от толщи льда река предвещала засуху, она до того обмелела, что в ней местами даже рыба заснула…

Однажды утром все увидели, как Намылган Удаганка, приняв торжественно-величавый вид, подобающий предстоящему важному действу, разожгла над самой кручей мыса огонь, собираясь совершить древний обряд предков. Встревоженные, напуганные наступающей засухой люди вздохнули с облегчением, в надежде на силу ее песнопений-заклинаний.

 
Несчастья-беды придут,
Невзгоды жестокие ждут.
Засуха да безводье грядет —
Зной все вокруг сожжет,
Никого не пожалеет,
Никого не обойдет —
Ни взрослых,
Ни детей малых,
Ни живность круторогую,
Ни живность долгогривую,
Все живое заставит страдать,
В муках страшных погибать!
Вот почему
Вознамерилась,
Вот почему
Отверзла я
Золотые свои уста —
Отвести несчастье-беды,
Отогнать горе-невзгоды!
Призвать счастье,
Приветить радость!
Предки наши не обошли,
Даром своим не обделили…
Дни мои тихие-благие закончились,
Дни умиротворенные завершились…
О, как же тело мое горит,
Изнутри распирает, теснит,
Слова сами собой из меня льются,
Силой чудотворной наполняются.
Вот и день настал —
Свыше мне данное исполнить,
Свыше указанное совершить,
Обет священный выполнить,
Обряд сокровенный сотворить!
И нас всевышний одарил
Силой слова родного.
И нас всевышний оделил
Силой слова чудодейственного,
Слова страстного,
Слова одухотворенного!
Словом чувства сполна выражающие
Страсть его впитали,
Словотворчеством искусно владеющие
В слово дух неистребимый вдыхали,
На века его жизнь продлевали.
Воздев ладони окровавленные,
Тьму кромешную отодвигали,
Словом чудодейственным владеющие
Древо засохшее к жизни возвращали,
Счастье повсюду утверждали,
Радость везде умножали.
Предков помнящие духи,
Предков помнящие божества
Почтенный Чаадай, Алтан Кыччаанай
Из огня вспыхивающего
Глядящие,
Из пламени полыхающего
Выглядывающие,
Увидьте меня,
Услышьте меня!
 

– завершила свое песнопение-заклинание Намылган Удаганка и, зачерпнув большим деревянным черпаком пенящийся шипучий кумыс, с размаху плеснула его в огонь, который будто того и ждал – взметнулся, заполыхал еще ярче и сильнее, будто выражая радость и готовность слушать, что еще скажет шаманка.

Всем существом охваченная исходящими из ее уст словами заклинания, вкладывая в них невероятную силу энергии, со струящимися по обеим щекам слезами, Намылган Удаганка продолжила страстную песнь-мольбу, обратив свой лик к небу:

 
– Коль в мире этом срединном
С деревами невечными,
С сэргэ-коновязью священным
Суждено нам свыше быть,
Разводить скот,
Рожать детей,
Жить!
Из сосуда затейливо узорчатого,
Предками еще расписанного,
Высших божеств приветствовать,
Светлых божеств потчевать!
Коль
Ими изначально
Суждено и предопределено
Будущее наше не отнимать,
Гнездовья родного не лишать —
Молю!
Оживи,
Леса на корню засохшие,
Травы не расцветшие,
Озера, ручьи пересохшие,
Реки обмелевшие!
Вдохни
Жизнь в погибающее!
Покажи
Силу свою великую!
Пошли
Дождя благодатного
Да на три дня и на три ночи!
Да свершится,
Да сбудется это!
Просьба делается неспроста,
Мольба произносится не всегда!
Божества, что живут в небесах,
Намылган Удаган меня назвали,
Душу состраданием наполнили,
Словом искусным наделили,
На поводьях солнечных
В срединный мир спустили,
Сородичам моим
Благо творить,
От напастей оберечь,
От бед защитить.
Сегодня,
Голову низко склоняя,
Колени покорно преклоняя,
Прошу! Молю! Заклинаю!
Духи Огня! К вам взываю!
Почтенный Бырджа Бытык,
Суровый Кыырык Тюсюмех,
Светозарный Кюндюл Чагаан,
Смелый Хатан Суотуя,
Последыш Ылгын Эрбия,
Препочтенный Хатан Тэмэрия!
Угощаю напитком священным,
От предков до нас дошедшим!
Умилоствитесь,
Улыбнитесь!
Добром обернитесь!
 

– воскликнула Намылган Удаган.

И снова, зачерпнув большим деревянным черпаком пенящийся шипучий кумыс, плеснула его в огонь, который жарким пламенем взметнулся ввысь, к небу, в след песне-мольбе.

И вдруг, на чистом без единой крапинки небе, откуда ни возьмись появилось одно маленькое облачко. У всех на глазах оно стало расти, разбухать, чернеть, тяжелеть, наплывая на все небо. Стало темно. Запахло дождем.

Происходящее придало еще больше уверенности Намылган Удаганке в силу и энергию своих чар, в силу мольбы людей, взывающих к духам вместе с ней. Она продолжила песнь-заклинание:

 
– Невидимые,
Незримые,
Дольнего мира
Духи вольные!
Видно, услышали,
Видно, приняли
Слова-мольбы
Страдалицы,
Страстотерпицы,
Сестрицы своей
Намылган Удаганки!
Сердце от радости встрепенулось,
Сильнее в груди моей забилось!
В долю счастливую земли родной
Верю я неколебимо!
В долю счастливую сородичей моих
Верю я незыблемо!
Вот и помогла она,
Вот и сподвигла она
Отогнать беду,
Отвести невзгоды!
Да наступит изобилие,
Да наступит благоденствие!
Почтенный Бырджа Бытык,
Суровый Кыырык Тюсюмех,
Светозарный Кюндюл Чагаан,
Смелый Хатан Суотуя,
Последыш Ылгын Эрбия,
Почтеннейший Хатан Тэмерия!
Умилоствитесь,
Улыбнитесь!
Добром обернитесь!
 

– пропела-проговорила шаманка.

Вдохновленная видимыми и невидимыми обнадеживающими признаками наступающего благополучия, шаманка в радостном порыве снова набрала полный черпак пенного, шипящего кумыса и в третий раз совершила обряд кормления огня.

Словно вняв мольбе-заклинанию шаманки Намылган Удаган, из разверзшихся небес полились животворные струи благодатного дождя, который шел непрерывно три дня и три ночи! Измученная жестокой засухой земля, впитавшая живительную влагу, вмиг ожила, расцветая зеленью душистых трав и деревьев. По лесам, по долам разнеслось неутомимое, звонкое кукование кукушки. По давно пересохшим руслам травяных речек, клокоча, хлынул бурный поток воды.

Посреди такого буйства природной стихии, несмотря на мощный, лившийся все три дня и три ночи ливень, огонь, разожженный шаманкой на мысу, не потух и даже не ослабел, а горел еще ярче, еще жарче. Намылган Удаган все эти дни и ночи время от времени продолжала совершать обряд кормления огня кумысом.

С тех пор так и повелось – в знак признания и преклонения перед Намылган Удаган своим чудодейственным Словом, великим Даром спасшей их от неминуемой беды-несчастья, от страшного горя-лиха – люди стали просить ее и впредь совершать священные обряды кормления огня, угощая его мучной кашей-саламатом из чаши-кытыйа, кобыльим молоком-кумысом из резного сосуда-чорона и вознося свою песнь-мольбу к небесам.

 
– На благо людей сотвореннная,
Силой великой наделенная,
В Срединный Мир ниспосланная,
Сестрица наша Намылган Удаган!
В знак безмерной любви,
В знак благодарности
Отведшей несчастье от нас,
Отринувшей беду от нас
Защитнице,
Заступнице,
Спасительнице нашей
Намылган Удаган —
На этом мысу,
На самом юру
Три дня и три ночи подряд
Творившей предков обряд —
Пусть останется навсегда
Памятью жизни торжества
Поющий Мыс – Ырыа Тумул!
Во веки веков быть тому!
Пока жив народ саха,
Пока речь его жива,
Передавать будут
Потомкам всегда,
Предание это из уст в уста.
Да будет так!
Почтенный Бырджа Бытык,
Суровый Кыырык Тюсюмех,
Светозарный Кюндюл Чагаан,
Смелый Хатан Суотуя,
Последыш Ылгын Эрбия,
Почтеннейший Хатан Тэмерия!
Умилоствитесь,
Улыбнитесь!
Добром обернитесь!
 

– так, пеньем-мольбой люди выражали свое почтение, свое преклонение перед Намылган Удаган.

После чего устроено было ими большое пиршество в честь нее и в великую ей благодарность!

* * *

Когда на земле чурапчинской случается сильная засуха, я вспоминаю о спасительнице Намылган Удаган. Во мне вскипает желание воззвать-взмолиться, обращаясь к Поющему Мысу: «Очнись, утверди вновь предание предков, ниспошли влагу животворную, низвергни с небес дождь благодатный!»

Придет, наступит время, когда живописные, просторные поля и луга Чурапчи не будут больше страдать от жестокой засухи – на них забьются фонтаны воды, обильно орошая и навсегда превращая их в плодородные, изобильные душистым разнотравьем земли! И тогда, пусть даже это буду не я, а кто-то другой вспомнит добрым словом былое, скажет: «А, ведь, когда-то было и такое, когда отважная Намылган Удаган из сострадания к людям смогла соединить их страстную мольбу со своей и вдохнуть в эту песнь-мольбу чудодейственную силу, дошедшую до небес и спасшую от засухи, грозившей гибелью всему живому».