Kitobni o'qish: «Удивительное путешествие Нильса с дикими гусями»

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава I

ЖИЛ СЕБЕ МАЛЬЧИК лет четырнадцати, высокий, стройный, с льняными волосами. Добродетелями он не блистал и больше всего любил есть, спать да проказничать.

Однажды в воскресенье родители его собрались идти в церковь.

«Теперь никто не помешает мне стрелять из папиного ружья», – думал он.

Однако отец как будто угадал его мысли и уж на пороге обернулся, говоря:

– Раз ты не идёшь с нами в церковь, то хоть дома прочти проповедь.

Мать в мгновение ока подбежала к полке с книгами, достала «Наставления к проповедям» Лютера, отыскала проповедь на тот день и положила раскрытую книгу на столе под окном.

– В проповеди четырнадцать с половиной страниц, – сказала мать, как бы прикидывая мерку.

– Чтобы поспеть, ты должен приняться за неё сейчас же.

Наконец они ушли, и мальчик, провожая их взглядом, чувствовал себя так, словно попал в ловушку.

– Теперь, небось, они радуются, что так хорошо придумали, и я без них должен буду всё время корпеть над проповедью!

Однако родители ничуть не радовались, а шли в удручённом настроении.

Отец сокрушался, что мальчик – лентяй, что он плохо учился в школе, вышел бездельником и годен разве на то, чтобы пасти гусей. Мать на это ничего не могла возразить, но её ещё больше огорчало, что у мальчика какой-то дикий и злобный характер, что он мучит животных и обижает людей.

– Ах, если бы Господь смирил его злобу и смягчил его сердце! – вздыхала мать. – Он ещё и на себя, и на нас навлечёт беду!

Мальчик долго думал, читать ли ему проповедь или нет. Всё-таки он решил на этот раз повиноваться. Он уселся в широкое кресло и стал читать вполголоса; но собственное бормотание как будто его усыпляло, и он не мог держать головы.

Мальчик читал, склонив голову, и усиленно боролся с дремотой.

– Нет, не буду спать, – говорил он, – а то я до самого обеда не справлюсь с проповедью.

Но, как бы то ни было, он всё-таки уснул.

Неизвестно, долго ли он спал, но проснулся он от какого-то лёгкого шороха. В ту минуту, когда он поднял голову, взор его упал на зеркало, и там он увидел отражение материнского сундука, который почему-то был открыт.

Мальчик ясно видел в зеркале, что крышка сундука откинута. Он не понимал, как это мать, уходя, забыла запереть сундук, чего с нею никогда не случалось.

Он не на шутку встревожился. Он боялся, не залез ли вор, но не двигался с места, а сидел неподвижно и пристально смотрел в зеркало.

Выжидая, не покажется ли вор, он спрашивал себя: что там за чёрная тень на краю сундука? Это был маленький гном, сидевший верхом на краю сундука.

Мальчик слыхал о гномах, но никогда не воображал, что они могут быть так малы. Этот гном был ростом не более ладони.

Мальчик, увидев гнома, был очень озадачен, но не испугался. Разве можно было бояться такого маленького существа? Гном так погрузился в своё занятие, что ничего не видел и не слышал, и мальчик вдруг надумал сыграть с ним какую-нибудь шутку, например, столкнуть его в сундук и захлопнуть крышку или что-нибудь в этом роде.

Он моментально схватил сетку, накинул её на край сундука – и сам изумился своему счастью. Каким-то образом ему удалось изловить гнома. Тот лежал в большой сетке головою вниз и беспомощно барахтался.

Тогда гном заговорил. Он просил, умолял выпустить его на свободу, уверяя, что много лет приносил их семье счастье и потому заслуживает лучшего обхождения. Если мальчик его отпустит, то он даст ему серебряную ложку и золотую монету величиной с крышку отцовских часов.

Однако, когда гном уж наполовину вылез, мальчик сообразил, что мог бы потребовать чего-нибудь существеннее, ну хоть поставить условием, чтобы гном вдолбил ему в голову проповедь.

«Как глупо, что я его отпустил», – подумал он и стал опять дёргать сетку, стараясь зацепить ею гнома.

Но не успел мальчик довести свою затею до конца, как получил полновесную пощёчину, от которой у него голова чуть не разлетелась вдребезги. Он отпрянул сначала к одной стене, потом к другой и наконец без чувств упал на пол.

Он проснулся по-прежнему в комнате. Гном исчез бесследно. Сундук был закрыт, и сетка для мух висела на своём обычном месте. Если бы у мальчика правая щека не продолжала гореть от пощёчины, то он был бы убеждён, что видел всё во сне.

«Во всяком случае, папа с мамой будут уверять, что это мне приснилось, – думал он. – Поэтому лучше поскорее приняться за проповедь».

Отчего же ему пришлось сделать гораздо больше шагов до стола, чем прежде? И что такое с креслом? Оно как будто не изменилось, а между тем ему пришлось сначала взобраться на перекладину между ножками, а потом уж на сиденье. То же самое было и со столом. Чтобы увидеть лежавшую на столе книгу, мальчик должен был встать на ручку кресла.

«Наставления» лежали на столе и на вид тоже не изменились; однако и здесь что-то случилось, так как он не мог разобрать ни одного слова и должен был влезть на самую книгу. Он прочёл пару строчек и случайно оглянулся. Взор его упал на зеркало, и он громко воскликнул:

– А вот и другой!

В зеркале ясно виднелся какой-то малыш в остроконечном колпаке и кожаных штанах.

– Он одет совсем как я! – заметил мальчик и от изумления всплеснул руками. Малютка в зеркале проделал то же самое.

Тогда он стал дёргать себя за волосы, щипать себе руки, кружиться; малютка в зеркале повторял все его движения.

Нильс раза два обошёл вокруг зеркала, чтобы поискать, где прячется малютка, но не нашёл никого и от испуга стал дрожать всем телом. Лишь в эту минуту понял он, что гном заколдовал его и что он сам тот карапуз, чьё отражение виднелось в зеркале.

Мальчик не хотел верить, что он превратился в гнома.

«Это, должно быть, сон или наваждение, – думал он. – Подожду минуты две и тогда, наверно, опять буду человеком».

Он стал перед зеркалом и закрыл глаза. Лишь через несколько минут он снова открыл их, ожидая, что наваждение пройдёт. Но не тут-то было! Он оказался таким же маленьким, как и раньше. Нет, очевидно, сколько ни стой, делу не поможешь! Надо придумать что-нибудь другое. Лучше всего было бы, конечно, разыскать гнома и помириться с ним.

Мальчик спрыгнул на пол и принялся искать. Он заглядывал под стулья и шкафы, за диван и за печку. Он залезал даже в мышиные норки, но гнома нигде не было. Вдруг он вспомнил, что мать однажды говорила, будто гномы любят прятаться в хлеву. Он сейчас же побежал в хлев посмотреть, нет ли там его гнома. Он не достал бы до щеколды, но, к счастью, дверь была открыта. Благодаря этому, ему удалось выбраться из комнаты.

В сенях он стал искать свои деревянные башмаки, так как в комнате, разумеется, ходил в одних чулках. Он соображал, как же теперь надеть громоздкую, тяжёлую обувь, но вдруг увидел на пороге пару крошечных башмачков. Когда он понял, что гном заколдовал даже его башмаки, то встревожился ещё больше.

На старой дубовой доске перед входной дверью прыгал воробушек. Увидев мальчика, он воскликнул:

– Чирик-чирик! Вот Нильс-пастушок. Теперь он мальчик с пальчик! Нильс Хольгерссон – мальчик с пальчик!

Гуси и куры обернулись к мальчику и подняли невообразимый шум.

– Кукареку! – кричал петух. – Так ему и следует! Кукареку! Он мне свернул гребень!

– Ко-ко-ко! Поделом! – без умолку кудахтали куры.

Удивительнее всего, что мальчик понимал их разговор. Он так был поражён, что стоял как вкопанный и слушал.

«Вероятно, я понимаю язык зверей оттого, что превращён в гнома», – думал он.

Его возмущало, что куры не переставали выкрикивать своё «поделом». Он запустил в них камнем и воскликнул:

– Цыц, негодные!

Однако он забыл, что теперь своим ростом уж не мог их устрашить. Они кинулись к нему и окружили его, выкрикивая:

– Ко-ко-ко! Поделом! Ко-ко-ко, поделом!

Мальчик попытался бежать, но куры гнались за ним по пятам и так кричали, что он чуть не оглох. И если бы не подошла кошка, то он вряд ли избавился бы от них. Увидев кошку, куры сразу присмирели и стали искать червяков в земле с таким видом, словно никогда ни о чём другом не помышляли. Мальчик подбежал к кошке.

– Милая киса, – просил он, – ты ведь знаешь все углы и закоулки во дворе. Пожалуйста, скажи мне, где я могу найти гнома.

– Конечно, я знаю, где живёт гном, – ответила она вкрадчивым голосом. – Но это не значит, что я и тебе скажу… Уж не потому ли помочь тебе, что ты так часто дёргал меня за хвост? – сказала она наконец.

Мальчик рассердился. Он совершенно забыл, что теперь стал маленьким и слабым.

– И сейчас дёрну! – крикнул он и бросился на кошку.

Кошка мгновенно преобразилась до неузнаваемости. Она выгнула спину, лапы её напряглись, хвост сделался коротким и толстым, уши откинулись назад. Она громко шипела, а широко раскрытые глаза метали искры.

Мальчик не хотел отступать перед кошкой и сделал шаг вперёд. Она одним прыжком бросилась на него, повалила его и с разинутой пастью стала над ним, придавив ему грудь передними лапами.

Тогда он стал изо всех сил звать на помощь. Однако никто не приходил, и он уже думал, что наступил его последний час. Вдруг он почувствовал, что кошка выпускает его.

– Теперь довольно, – сказала она. – Ради моей доброй хозяйки я на этот раз ограничусь предостережением. Я только хотела показать тебе, кто из нас двоих сильнее.

Кошка ушла с тем же кротким и добродушным видом, как и пришла.

Глава II

МАЛЬЧИК ПОСПЕШИЛ УБЕЖАТЬ в хлев, чтобы там приняться за поиски гнома.

В хлеву были только три коровы. Однако, когда мальчик вошёл к ним, они подняли такой гвалт, словно их было три десятка.

– Му-у, му-у, му-у! – мычала Майская Роза. – Хорошо ещё, что на свете есть справедливость.

– Подойди только! – говорила Жёлтая Лилия. – Уж потанцуешь на моих рогах!

– Подойди, подойди! Сам узнаешь, как мне приятно было, когда ты давал мне пинка в бок деревянным башмаком, – говорила Звёздочка.

– Иди-ка сюда! Я рассчитаюсь с тобой за то, что ты запихивал мне ос в ухо, – кричала Жёлтая Лилия.

Майская Роза была старше и умнее остальных и сердилась больше всех.

– Подойди-ка! – говорила она. – Я отплачу тебе за то, что ты вытаскивал у матери скамеечку, на которой она сидела, когда доила меня; за то, что ты подставлял ножку, когда она шла с ведром молока, и за все слёзы, которые она пролила из-за тебя.

Мальчик хотел сказать им, что раскаивается в своём дурном поведении и теперь исправится, если только они укажут ему, где найти гнома. Однако коровы не слушали его и громко мычали. Он стал бояться, чтобы какая-нибудь из них, сорвавшись с привязи, не кинулась на него, и потому поспешил уйти из хлева.

Мальчик был в полном отчаянии. Он ясно видел, что никто во дворе не поможет ему искать гнома, да и сам гном, если он его отыщет, едва ли сжалится над ним.

Он влез на широкий каменный забор, окружавший ферму и обвитый плющом и жимолостью. Там он сел, размышляя, что делать, если ему не удастся вернуть себе человеческий облик. То-то удивятся отец с матерью, когда возвратятся из церкви! Да, все будут поражены.

Ах, как страшно было об этом думать! Уж лучше, чтоб его не видел ни один человек. Что за горе! Нет на всём свете более несчастного существа! Теперь он уж не человек, а заколдованный карлик.

Он стал понемногу понимать, что значит перестать быть человеком. Он лишился всего, он уж не может играть с другими мальчиками, не может унаследовать фермы своих родителей, и никогда ни одна девушка не согласится выйти за него замуж.

Мальчик взглянул на своё жилище. Это был маленький деревянный домик с выбеленными стенами и высокой, крутой соломенной крышей, которая как будто вдавливала его в землю. Но как всё ни было скудно и бедно, а в его глазах представлялось недосягаемой роскошью. Теперь на лучшее жильё, чем ямка под полом, он не мог и рассчитывать.

Погода была великолепная. Кругом всё цвело, благоухало и пело. Он думал, что небо ещё никогда не было таким синим, как в тот день. Вот показались перелётные птицы. Они возвращались из чужих краёв, пролетели над Балтийским морем и направлялись дальше, к северу. Тут были птицы разнообразных пород, но мальчик знал лишь диких гусей, которые летели двумя длинными вереницами, сходившимися клином.

Уже многие стаи гусей пронеслись мимо. Они летели высоко, но мальчик слышал, как они восклицали:

– Мы держим путь к высоким горам! Мы держим путь к высоким горам!

Увидев домашних гусей, бегавших по двору, дикие гуси спустились ниже и стали звать:

– Полетим с нами! Полетим с нами! Мы держим путь к высоким горам!

Домашние гуси невольно подняли головы и стали прислушиваться. Некоторые из них ответили:

– Нам и здесь хорошо! Нам и здесь хорошо!

Как уже говорилось раньше, день был чудный, воздух был свежий и лёгкий, так что лететь было очень приятно, и, по мере того как пролетали новые стаи, домашние гуси приходили во все большее возбуждение. Иногда они принимались хлопать крыльями, как будто сами хотели взлететь, но каждый раз одна старая гусыня останавливала их словами:

– Не безумствуйте! Лететь с ними – значит, на голод и холод.

* * *

Однако один молодой гусь не остался равнодушным к призыву.

– Если пролетит ещё стая, то я присоединюсь к ней, – сказал он.

Пролетала новая стая и опять звала.

Молодой гусь крикнул в ответ:

– Погодите, погодите! И я с вами!

Он распластал крылья и попробовал подняться, но с непривычки опять упал на землю. Однако дикие гуси, вероятно, слышали его восклицание. Они обернулись и медленно полетели назад, чтобы посмотреть, следует ли он за ними.

– Погодите, погодите! – кричал он, снова пытаясь взлететь.

Мальчик на заборе всё это слышал и думал: «Будет жаль, если большой гусь улетит. Папа и мама очень огорчатся, если он пропадёт».

В эту минуту Нильс совершенно забыл, что он мал и слаб. Соскочив с забора, он подбежал к кучке гусей и обхватил гусака руками.

– Не смей улетать, слышишь! – говорил он.

Однако гусь уже умудрился подняться от земли. В пылу увлечения он даже не стряхнул мальчика и захватил его с собою под облака.

Он поднимался так быстро, что у мальчика закружилась голова. Прежде чем Нильс сообразил, что надо выпустить гуся из своих объятий, он очутился на такой высоте, что, бросившись вниз, разбился бы насмерть. Единственное, что он мог сделать, – это устроиться поудобнее и влезть на спину гуся. Он вскарабкался, хотя и с большим трудом. Однако держаться на скользкой спине между двумя подвижными крыльями тоже было нелегко. Мальчик должен был запустить обе руки глубоко в перья и пух, чтобы не свалиться.

А гуси поднялись не слишком высоко из-за нового сотоварища. Ради него они даже летели немножко медленнее. Наконец мальчик собрался с духом и бросил взгляд на землю. Ему показалось, что внизу разостлана огромная скатерть с бесчисленным множеством крупных и мелких клеток.

– Что это за большая клетчатая скатерть внизу? – спросил мальчик, не надеясь, впрочем, получить ответ. Однако окружавшие его гуси в один голос закричали:

– Поля и луга! Поля и луга!

Тогда мальчик понял, что большая клетчатая скатерть, над которой он пролетал, – ни что иное, как плоская почва Сконе, и понемногу догадался, отчего она кажется клетчатой и пёстрой. Раньше всего он узнал в светло-зелёных клетках озимую рожь. Жёлто-серыми клетками представлялись поля, где предыдущим летом посажены были плодовые деревья; на коричневатых рос клевер; чёрными казались старые пастбища или вспаханная пашня. Коричневые клетки с жёлтой каймой были, без сомнения, буковыми лесами, так как большие деревья посреди леса зимой обнажаются, а молодые буки на опушке сохраняют сухие пожелтевшие листья до весны. Виднелись также тёмные клетки с сероватой серединой. Это были большие квадратные дома с почерневшими соломенными крышами и мощёными дворами. Ещё попадались клетки с зелёной серединой и коричневой каймой. Это были сады, где лужайки уже зеленели, а окружавшие их кусты и деревья выделялись на зелёном фоне своей тёмной корой.

Мальчик, разглядывая пёстрые клетки, невольно засмеялся. Но гуси, услышав его смех, с укором воскликнули:

– Плодородная и хорошая земля! Плодородная и хорошая земля!

Мальчик опять стал серьёзным.

«Как я смеюсь, когда со мной случилось самое ужасное, что может выпасть на долю человека!» – думал он.

Несколько времени он сохранял серьёзность, но потом опять стал смеяться. Ещё никогда он не передвигался так быстро. А мчаться во всю прыть было для него всегда большим наслаждением. Он, разумеется, и не подозревал, что в воздухе бывает так прохладно и что туда доносится такой приятный запах земли и смолы. Он также не представлял себе, какое чувство испытываешь, пролетая высоко над землёй. А чувство было такое, что уносишься прочь от всяких горестей, забот и страданий.

* * *

Большой белый гусь очень гордился тем, что в обществе диких товарищей летал взад и вперёд над южной равниной и мог дразнить домашних птиц. Хоть он и чувствовал себя счастливым, но это не помешало ему уже к полудню сильно утомиться. Когда гуси, летевшие позади, увидели, что он не поспевает за ними, то стали кричать предводительнице, которая летела во главе треугольной вереницы:

– Акка с горы Кебнекайсе! Акка с горы Кебнекайсе!

– Что такое? – отозвалась она.

– Белый отстал! Белый отстал!

– Скажите ему, что быстро лететь легче, чем медленно, – ответила предводительница, направляясь вперёд.

Гусь попробовал последовать её совету и лететь скорее, но так устал, что вынужден был опуститься на уровень подстриженных деревьев, окаймлявших поля и луга.

– Акка! Акка! – кричали гуси, летевшие позади.

– Оставите вы меня в покое или нет? – ответила предводительница ещё нетерпеливее, чем прежде.

– Белый падает! Белый падает!

– Передайте ему: кто не может лететь со стаей, пусть возвращается восвояси.

Полёта своего она и не подумала замедлить и мчалась вперёд с прежней стремительностью.

– Вот оно что! – сказал гусь. Он понял, что дикие гуси вовсе не намерены взять его с собою в Лапландию, а заманили его только ради шутки.

Ему было досадно, что силы покидают его и он не может доказать этим бродягам, что домашний гусь тоже на что-нибудь способен. Но всего неприятнее было то, как отнеслась к нему Акка с Кебнекайсе! Хотя он был домашним гусем, но не раз слышал о предводительнице Акке, которой минуло чуть ли не сто лет. Она пользовалась великим почётом, и всегда только избранные дикие гуси сопровождали её. Однако никто не презирал так домашних гусей, как Акка и её стая, и Белому особенно хотелось показать, что он не хуже их.

Он медленно летел за другими, размышляя, повернуть ли ему назад или продолжать путь. Вдруг мальчик с пальчик, которого он нёс на спине, сказал:

– Милый Мортен, ты сам видишь, что тот, кто никогда не летал, не в состоянии добраться с дикими гусями до Лапландии. Не лучше ли повернуть назад, пока не поздно?

Мальчик с пальчик особенно раздражал гуся, и когда он увидел, что тот сомневается в его силах, то решил во чтобы то ни стало продолжать путь.

– Если ты скажешь ещё хоть слово, – заявил он, – я брошу тебя в первую встречную лужу.

Гнев настолько поднял его силы, что он летел почти наравне с другими гусями. Разумеется, он долго не мог бы выдержать, но в этом и не было надобности, так как к закату солнца стая начала быстро опускаться вниз. Мальчик и гусь, сами того не подозревая, очутились на берегу озера Вомбшён.

«Здесь, верно, будет ночлег», – подумал мальчик и спрыгнул со своего гуся.

Он стоял на узком песчаном берегу. Перед ним расстилалось довольно большое озеро. Впрочем, озеро производило неприятное впечатление. Оно было затянуто чёрным, неровным льдом, испещрённым полыньями и трещинами, как всегда бывает весною. Очевидно, лёд уж недолго мог простоять, так как отделился от берега, и его окаймляла широкая полоса тёмной блестящей воды. Но всё-таки своим присутствием он нагонял почти что зимний холод.

Глава III

МАЛЬЧИКУ КАЗАЛОСЬ, что он попал в безжизненную пустыню, и его охватила такая тоска, что он готов был разрыдаться. Целый день он ничего не ел и теперь был голоден. Но где ж было достать еду? Кто накормит его, приютит, сделает ему постель? Кто посадит его у огня и защитит от диких зверей?

Солнце уже закатилось, и с озера дул холодный ветер. На землю спустилась неприветливая тьма, а в лесу что-то начало трещать и щёлкать.

Бодрость духа, появившаяся у мальчика на высоте, теперь совсем исчезла, и он со страхом озирался на своего спутника. Тут он увидел, что гусю ещё хуже, чем ему самому. Гусь лежал на том месте, где опустился, и, казалось, был при последнем издыхании. Мальчик до той поры всегда обращался жестоко с животными, не исключая и этого гуся, но теперь Мортен казался ему единственным другом, и он боялся его лишиться. Он стал толкать и тащить его к воде.

Гусь сначала погрузился головою в воду и с минуту лежал неподвижно. Вскоре он, однако, поднял голову, отряхнулся и стал жадно пить. Потом он гордо поплыл к камышам. Белый гусь увидел маленького окуня, поймал его и, подплыв с ним к берегу, положил у ног мальчика.

– Вот тебе в награду за то, что ты дотащил меня к воде, – сказал он.

Это было первое приветливое слово, которое мальчик услышал за весь день. Он пришёл в такой восторг, что хотел обнять гуся, но не осмелился. Сам подарок его тоже обрадовал. Сначала ему казалось, что он не сможет есть рыбу сырьём, тем не менее он решил попробовать. Он нащупал, при нём ли нож; нож оказался в кармане, но в уменьшенном виде – не более спички. Всё-таки ему удалось очистить и выпотрошить рыбу, а затем окунь был съеден.

– Для меня будет очень лестно, если я долечу с дикими гусями до Лапландии и докажу им, что домашний гусь тоже на что-нибудь способен. Однако я не думаю, чтоб мне удалось самому справиться с таким предприятием, – продолжал гусь, – и потому хочу попросить, чтобы ты оставался со мною и помогал мне.

Мальчик, разумеется, мечтал лишь о том, чтобы как можно скорее вернуться домой. Нильс рассудил, что, пожалуй, лучше некоторое время не показываться на глаза родителям, поэтому он внимательно выслушал предложение и уж готовился дать согласие, как вдруг услышал сильный шум. Дикие гуси все сразу выскочили из воды и стали отряхиваться. Затем они выстроились гуськом с предводительницей впереди и подошли к новым товарищам.

Глядя на диких гусей, Белый испытывал не особенно приятное чувство. Он прежде полагал, что у них гораздо больше сходства с домашними и что он им более сродни. Они были гораздо меньше его ростом; белой расцветки между ними не встречалось, всё попадались серые или серо-коричневые. Жёлтые глаза их, в которых как будто горел огонёк, нагоняли на него страх. Но больше всего он испугался при виде их ног – огромных, с разорванными и стоптанными перепонками.

В это время дикие гуси уж подошли к ним и стали кивать головами. Белый тоже кивал, только гораздо чаще. После усиленного обмена поклонами предводительница сказала:

– Теперь мы должны знать, кто вы такие.

– О себе я не много могу сообщить, – ответил Белый. – Я родился прошлой весной в Сканере. Осенью меня продали Хольгеру Нильсону из Западного Вемменхёга. Там я был до сих пор.

– Ты, кажется, не можешь похвалиться происхождением, – заметила предводительница. – Как же ты отважился пуститься в путь с дикими гусями?

– Быть может, именно потому и отважился, чтоб доказать вам, диким гусям, что и мы, домашние, на что-нибудь способны.

– Ты отвечаешь смело, а у кого есть смелость, тот может быть хорошим товарищем, хотя бы даже сначала не отличался ловкостью. Не хочешь ли остаться с нами на несколько дней для испытания?

– С удовольствием, – ответил гусь, весьма польщённый.

Предводительница вытянула шею и спросила:

– А это кто же с тобой? Я таких никогда не видала.

– Это мой приятель, – ответил Белый. – Он всю жизнь пас гусей и может быть нам полезен в путешествии.

Видно было, что гусыня, с которой разговаривал Белый, была очень стара. Только глазам её ничего не сделалось, и они блестели ярче, чем у остальных гусей. Теперь она торжественно заявила Белому:

– Знай, гусь, что я Акка с Кебнекайсе. Справа от меня летит Юкси из Вассияуре, а слева – Какси из Нуольи. Знай также, что второй гусь справа – это Кольме, второй слева – Нелье, а сзади них – Вииси и Кууси. Знай ещё, что шесть молодых гусей в конце стаи, три справа и три слева, также из лучших фамилий. И не воображай, что мы примем к себе на ночлег того, кто не хочет открыть нам своего происхождения.

При этих словах предводительницы мальчик поспешно выступил вперёд.

– Меня зовут Нильс Хольгерссон. Я сын фермера и до сегодняшнего утра был человеком…

Узнав, что он человек, Акка отскочила на три шага, а другие гуси ещё дальше. Все они вытянули шеи и сердито шипели на него.

– Ты мне показался подозрительным с той самой минуты, как я увидела тебя на берегу, – сказала Акка. – Теперь ты должен поскорее убраться отсюда. Мы не терпим людей в нашей стае.

– Быть не может, чтоб вы, дикие гуси, боялись такого маленького существа, – заступился за товарища Белый.

Дикая гусыня подошла чуточку ближе, но, видимо, ей трудно было побороть страх.

– Меня учили избегать всякого, кто называется человеком, – сказала она, – будь он большой или маленький, безразлично. Но если ты, гусь, ручаешься, что он не причинит нам зла, то, так и быть, пусть останется переночевать. Боюсь, однако, что ни тебе, ни у ему наш ночлег не окажется подходящим: мы ведь спим на плавучих льдинах.

Она думала, что гусь смутится, но ничуть не бывало.

– Вы очень благоразумны и умеете выбирать безопасные местечки, – сказал он.

– Смотри же, ты отвечаешь за то, чтобы он утром отправился домой!

– В таком случае и я должен вас покинуть, так как дал зарок не расставаться с ним, – сказал гусь.

– Как знаешь, – ответила предводительница.

Она взмахнула крыльями и улетела на лёд, куда за нею поодиночке последовали гуси.

* * *

Мальчик очень огорчился, узнав, что его путешествие в Лапландию расстраивается. Холодный ночлег тоже пугал его.

– Час от часу не легче, Мортен, – говорил он, – мы с тобою замёрзнем на льду.

Однако гусь не терял бодрости.

– Это вовсе не страшно! – сказал он. – Набери только побольше соломы или сена.

Когда мальчик набрал целую охапку прошлогодней травы, Белый схватил его клювом за шиворот и полетел с ним на лёд, где дикие гуси уж спали рядком, засунув головы под крылья.

– Постели траву на льду, чтобы у меня ноги не примёрзли, – сказал гусь. – Ты поможешь мне, а я тебе.

Нильс постлал траву. Тогда гусь опять взял его за шиворот и сунул себе под крыло.

– Здесь тебе будет тепло и удобно, – сказал он, поджимая крыло, чтобы мальчик не свалился.

Нильс утопал в пуху и даже не мог ответить. Лежать было хорошо, и он так устал, что моментально заснул.

Среди ночи ледяная кора озера Вомбшён, отделившаяся от берега, изменила своё положение и в одном месте причалила к суше. Об этом пронюхал лис Смирре. Смирре уже с вечера видел гусей, но не надеялся, что ему удастся изловить хоть одного из них. Теперь же он быстро помчался по льду.

Он был уже близко от диких гусей, как вдруг поскользнулся и царапнул когтями по льду. Гуси проснулись и замахали крыльями, торопясь взлететь. Но Смирре был проворен. Одним прыжком он подскочил к ближайшей гусыне, схватил её и вместе с ней убежал обратно на берег.

Мальчик тоже проснулся, когда белый гусь взмахнул крыльями, и от этого упал на лёд, но ещё долго протирал глаза и ничего не понимал, пока не увидел убегающей коротконогой собачонки с гусыней в зубах.

Он кинулся, чтобы отнять у собаки её добычу. Несмотря на темноту, мальчик различал все трещины и проруби и перескакивал через них большими прыжками. Это объяснялось тем, что теперь у него были глаза как у гнома, и он хорошо видел ночью. Там, где лёд соприкасался с землёй, лис прыгнул. В то время как он карабкался на берег, мальчик крикнул ему:

– Эй ты, ворюга, пусти гусыню!

Расстояние между ним и Смирре всё уменьшалось, и наконец он мог даже ухватить лиса за хвост.

– Теперь я таки отниму у тебя гусыню! – воскликнул он и крепко вцепился ему в хвост. Однако у него не хватило силёнок, чтобы удержать Смирре. Лис рванулся и потащил его за собой так стремительно, что только сухие листья полетели во все стороны.

Смирре, видимо, убедился, что его враг не опасен. Он остановился, опустил гуся на землю, придавил его передними лапами, чтобы он не улетел, и готовился перекусить ему горло, но решил напоследок ещё подразнить гнома.

Каково же было удивление мальчика, когда он увидел острую мордочку своего противника. Он так негодовал на лиса, который потешался над ним, что забыл всякий страх. Он ещё крепче вцепился в его хвост, а сам опёрся на корень бука и, когда он разинул пасть над самой головою гуся, дёрнул изо всех сил. Смирре от неожиданности попятился шага на два, и благодаря этому дикая гусыня очутилась на свободе. Она тотчас же, хотя и не без труда, взлетела в воздух.

По-прежнему мальчик держался за хвост лиса, к которому крепко прижимался, когда он пыталась его ловить. В лесу шёл такой пляс, что только деревья стонали. Смирре кружился и вертелся, но хвост тоже кружился и вертелся, а мальчик держался так крепко, что лис не мог его поймать.

Вдруг мальчик увидел молодой бук. Он выпустил лисий хвост и поспешно влез на дерево. Однако Смирре в пылу увлечения не заметил этого и ещё долго кружился за собственным хвостом.

– Будет тебе плясать! – неожиданно крикнул ему мальчик.

Лис пришёл в ярость. Какой позор – не поймать маленького карапуза! Он улёгся под деревом сторожить Нильса.

Мальчику было не особенно удобно. Однако сойти вниз он тоже не отваживался. Ему было очень холодно, и руки у него так окоченели, что он чуть не выпустил своей ветки. Ужасно также хотелось спать, но он гнал от себя сон, чтобы не свалиться на землю.

Вскоре все четырнадцать гусей пролетели над лесом. Мальчик пробовал звать их, но они были слишком высоко, чтобы услышать его голос. К тому же они, вероятно, думали, что лис давно уж сожрал его. Они даже не дали себе труда его искать. Мальчик чуть не заплакал с отчаяния.

Всё в лесу было спокойно ровно столько времени, сколько нужно гусю, чтобы позавтракать. Но когда раннее утро сменилось поздним, один дикий гусь залетел под густую листву. Увидев его, лис вскочил со своего места под молодым буком и погнался за ним. Дикий гусь не скрывался от лиса и пролетал совсем близко над ним. Смирре сразу прыгнул, но промахнулся, и гусь спокойно улетел к озеру.

Вскоре прилетел другой дикий гусь. Он придерживался того же направления, как и первый, но летел ещё медленнее и ещё ближе к земле. Он чуть не задел крыльями Смирре, и лис прыгнул так высоко, что своими ушами коснулся его лап. Но гусь остался невредим и, словно тень, проскользнул к озеру.