Kitobni o'qish: «Бывшие одноклассники. Училка для миллиардера»
Глава 1
Юля.
Звенит звонок.
Подскакиваю и хватаю классный журнал. Взмахиваю рукой в воздухе.
– Всё, Наташа, я побежала!
– Давай. Ох, как же хорошо, что у меня «окно»!
– Счастливая. Пожелай мне удачи, что ли!
– А кто у тебя сейчас? – Наташа лениво потягивается, отрываясь от чашки с кофе.
– Восьмой «Б».
Она закатывает глаза так выразительно, что дальше просто некуда.
– Брр… Кошмар. Искренне сочувствую. Надеюсь, эти прелестные детки тебя сегодня не сожрут. Удачи и ни пуха!
Фальшиво смеюсь и вылетаю в коридор.
Честно?
Мне бы сейчас не удачу – мне бы бронежилет. Или молитвенник. Или, на худой конец, волшебный свисток, от которого у всех восьмиклассников резко пропадает желание вытворять пакости.
Но, увы, в моём арсенале только журнал, маркер и наивная вера в светлое будущее.
Хотя последнее всё больше под вопросом.
Быстрым шагом иду к своему кабинету, словно мантру повторяя, что всё будет хорошо.
Главное – пережить этот урок. Потом пережить вечер у мамы. И я свободна. По крайней мере, до пятницы – до следующего урока французского у этих детей.
Восьмой «Б» – класс сложный. Неуправляемый. Учителя называют их маленькими монстрами. Я называю их так же, только без слова «маленькие».
А главный зачинщик беспорядков и неоспоримый предводитель этого татаро-монгольского ига – Матвей Петров.
Петров…
От этой фамилии каждый раз бросает в дрожь и холодный пот.
Знала я одного Петрова. Он был моим одноклассником и моим личным наказанием. Тоже задиристый, тоже всех изводил. В том числе и меня.
Нет. В основном – меня.
Портфель мой выкидывал в мусорку, прятал учебники перед уроком, а один раз написал на доске огромными буквами «Юля-кривуля».
С тех пор меня так и звали – Кривулей.
Петров первым начал, а остальные радостно подхватили.
Я и правда была нескладной, неловкой, вечно спотыкалась, носила смешные круглые очки и одевалась совсем не модно.
Но Кривуля… Это прозвище отпечаталось у меня на подкорке татуировкой. Клеймом. И я много усилий приложила для того, чтобы выглядеть иначе теперь.
Детские травмы – самые глубокие.
Я злилась, плакала, жаловалась на Петрова, но это только раззадоривало его. И каждый день он находил новый способ напомнить мне, что я зубрила, зануда, ботанша и страшная серая моль.
Юля-кривуля.
А то, что случилось перед выпускным, я даже вспоминать не хочу. Такого позора я никогда в жизни не испытывала и много лет винила себя в том, что позволила так жестоко со мной обойтись.
Позволила потому, что была в Петрова отчаянно влюблена.
Была дурой, откровенно говоря.
Правда, это было много лет назад. И слава богу, что тот Петров остался в прошлом.
Однако, теперь у меня новая, молодая и прокачанная версия этого концентрированного зла.
Может, это моя карма – всю жизнь участвовать в конфронтации с людьми, которые носят эту фамилию?
В таком случае у меня для себя плохие новости – Петровых у нас пол страны…
Матвей будто выбрал меня своей жертвой. Я работаю здесь всего четыре месяца, а он за это время уже успел загубить цветы в моём кабинете, полив их какой-то гадостью, спертой на химии; намазать стул вазелином, испортив мои любимые брюки-клёш; засыпать в вентилирующее отверстие моего ноутбука блёстки, которые я до сих пор нахожу в клавиатуре.
Апофеозом стала красивая коробочка, заботливо оставленная на краю моего стола. Идиотка-училка, естественно, решила, что это презент. Презент разбежался, шевеля длинными усами, как только я открыла крышечку, а наша завхоз потом целый вечер ловила мадагаскарских тараканов по этажу.
Дохожу до кабинета, в последний раз глубоко вбираю в себя воздух и толкаю дверь.
– Bonjour, les enfants!
– Bonjour, madame! – Хором святых ангелочков тянут дети. Разве что нимбы над их светлыми головами не вспыхивают.
Сидят ровно, ручки сложены полочкой, глазки честные-честные.
А честнее всех, естественно, у Петрова.
Прищуриваюсь подозрительно.
– Что-то не так?
– Что вы, Юля Викторовна! – Улыбается Матвей, нахально вздёргивая бровь. – Мы вас ждали очень. Соскучились. А вы опаздываете.
Игнорирую этот выпад и его приторный тон.
– Матвей, если ты снова что-то придумал, то лучше признайся сразу. Иначе у тебя будут большие неприятности.
– Юля Викторовна, как вы могли обо мне такое подумать? – Деланно оскорбляется Петров.
Я не ведусь.
Прохожу к столу. Смотрю на стул. Заглядываю под столешницу. С опаской открываю ноутбук. Всё выглядит нормально, но расслабляться нельзя – в любой момент может что-то взорваться или брызнуть пеной, как в прошлый раз.
Ладно. Пока тихо. Двигаемся дальше.
– Ребята, открываем учебники на странице сто семьдесят восемь, тема сегодняшнего урока – «Путешествия и впечатления». Voyages et impressions.
Дети шуршат страницами, листая до нужной.
Подхожу к доске и открываю створку.
Скрип.
Поднимаю глаза вверх и замираю, как парализованная. Прямо над моей головой медленно наклоняется ведро, привязанное к створке доски тонкой леской, поблескивающей в свете ламп.
Не успеваю даже пискнуть – ледяная вода выливается мне на голову.
Задыхаюсь – от холода, от неожиданности, от обиды и унижения.
Блузка неприятно липнет к телу, мокрые волосы сосульками падают на лицо. Капли стекают за воротник, вызывая мурашки.
В классе воцаряется тишина.
Напряжённая, сгущённая.
Дети надувают щеки и закрывают рты ладонями, сдерживая готовый вырваться смех.
Ошарашено моргаю.
Вытираю воду со лба, откидываю мокрые пряди с лица. Резко вздёргиваю подбородок, стараясь сохранить остатки достоинства.
Мой взгляд мечет молнии.
Оглядываю класс, покрасневших от натуга детей.
Нет, не дети… Монстры!
– Матвей! – Взвизгиваю взбесившейся газонокосилкой. – Всё, с меня хватит! Это последняя капля!
– Последняя? – Откровенно насмехается надо мной. – А мне кажется, капель ещё много! Вам дать платок?
– Родителей в школу! Сегодня же!
– Не могу, Юля Викторовна. Некому прийти.
– Где твоя мама?!
– Сбежала с любовником, – равнодушно пожимает он плечами.
– Тогда пускай приходит отец!
– Он тоже не может. Его нет в городе.
– Бабушка, дедушка, тётя, дядя! Мне без разницы. Кто-то из взрослых должен прийти на беседу, иначе я буду вынуждена писать на тебя докладную директору!
Матвей улыбается. Так хитро и дерзко, что у меня по спине пробегает неприятный, леденящий душу холодок.
– Ладно, Юля Викторовна. Будет вам взрослый. Но вы сами напросились.
Глава 2
Юля.
Уроки заканчиваются, дети расходятся по домам, лицей погружается в почти стерильную тишину, нарушаемую лишь редкими шагами в коридорах.
Решаю задержаться – проверю тетради здесь, чтобы не тащить их сегодня домой, а завтра – обратно.
Поднимаю взгляд на часы.
Это ведь ещё не конец дня. Впереди ещё ужин с мамой, и я знаю, как он пройдёт.
Как только я переступлю порог, мама тут же заведёт свою шарманку о том, что я умру одинокая и несчастная, без детишек и мужа. Весь ужин она будет сверлить меня долгим оценивающим взглядом, потом покачает головой и скажет что-то вроде: "Юля, ну ты же понимаешь, что часики тикают? Когда ты уже найдёшь себе нормального мужчину?"
И мне снова придётся повторять, что детей мне в школе хватает, а замужество не входит в список приоритетных целей на ближайшие пару лет моей жизни.
Но это, конечно, маму не остановит, и мне придётся весь вечер слушать очередной монолог о том, что женщина без семьи – это неправильно и противоестественно.
Я прикрываю глаза и делаю глубокий вдох. Чудесный день. Просто чудесный.
Никто из семейства Петровых не появился. Я даже пыталась дозвониться отцу Матвея, но безуспешно – он так и не взял трубку, проигнорировав все мои восемь звонков. И шесть отправленных вдогонку сообщений оставил без ответа.
Отбрасываю ручку на стол и откидываюсь на спинку неудобного стула. В груди всё ещё ворочается обида.
За что мне это?
Чем я заслужила такое отношение?
Я просто делаю свою работу и делаю её хорошо. Я люблю детей, ищу к ним правильный подход и всегда стараюсь найти общий язык даже с теми, кто не хочет идти на контакт.
Но Матвей…
Почему именно меня он выбрал своей целью?
Этот невыносимый мальчишка считает, что его развлечения важнее моего достоинства.
Ледяная вода, липкая блузка, сдавленные смешки класса…
Это не просто шалость – это настоящее унижение. И никто из его родных даже не счёл нужным прийти, чтобы это обсудить.
С раздражением хватаюсь за очередную тетрадь, зачеркиваю ошибку, ставлю пометку на полях.
В дверь стучат.
Я поднимаю голову и замираю. В дверном проёме стоит мужчина.
Разглядываю его всего пару секунд.
Он в отличной форме.
Высокий, широкоплечий, уверенный. Короткие волосы, лёгкий загар, внимательные живые глаза: тёплые ореховые в центре, с тёмными вкраплениями и яркой зелёной радужкой. А на дне зрачка плещется нечто таинственное и притягивающее.
Чёрная шелковая рубашка блестит, стрелка на брюках идеально отглажена. По оголенным смуглым предплечьям разбегаются вены.
Что-то в этом человеке кажется мне смутно знакомым, но я тут же отвожу взгляд, пригвождая его к тетрадям.
Ну вот, Иванова…
Такой шикарный экземпляр, а ты выглядишь, как мокрая мышь. Не мокрая, ладно. Высохла уже. Но это моё положение радикально не меняет – сегодняшний день меня изрядно потрепал.
– Вы что-то хотели? – Спрашиваю сдержанно.
Мужчина медленно проходит в кабинет. Шаги выверенные, а движения, которыми он поправляет ворот рубашки – неторопливы и размеренны.
– Нет. Это вы хотели. Я дядя Матвея Петрова.
Я киваю и указываю на первую парту перед собой.
– Отлично. Я рада, что вы всё же пришли.
Мужчина проходит мимо, обдавая меня запахом дорогого парфюма. Садится, упираясь коленями в столешницу. Пытается уместить своё мощное тело в «рамки» школьной парты.
Терпеливо жду, пока он устроится поудобней, однако поднять на него прямой взгляд не решаюсь – подглядываю исподтишка через полуопущенные ресницы.
Мужчина складывает руки в замок. Склоняет голову.
– Наверное, вы уже поняли, что у вашего племянника большие проблемы с поведением?
– Понял, что его шутка вам не зашла.
– Это уже совсем не шутки. Это настоящая диверсия.
– Позвольте, – усмехается мужчина. – Но разве в его возрасте детям не положено шалить?
Я сжимаю ручку в пальцах крепче.
– Шалить – возможно. Но ваш племянник буквально терроризирует меня. Он рассказал вам, что сделал сегодня?
– Увы, нет. Но расскажите вы. С удовольствием послушаю.
– Матвей привязал ведро с водой над доской, и когда я открыла её, ведро опрокинулось прямо на меня. Я была вся мокрая.
– Вся? – В интонации его звучит какая-то игривость, совершенно неуместная в данной ситуации.
– Да.
– Жаль, я этого не видел. Готов поспорить, мокрая блузка вам к лицу.
Резко поднимаю взгляд.
Его комментарий ощущается пощёчиной и горит на коже красным следом.
Мужчина же сидит спокойно, чуть откинувшись назад. Наблюдает за мной с откровенным интересом.
На секунду между нами повисает напряжённая тишина.
Господи, о чём я хотела вообще поговорить с ним? О поведении? Ему бы самому не мешало взять пару уроков хороших манер…
– Давайте вернёмся к вопросу дисциплины, – стараюсь вернуть наш диалог на верный курс.
– С превеликим удовольствием, – он чуть улыбается, и я не могу не заметить искру веселья в его глазах.
– Это происходит уже не в первый раз.
– Постойте. Мы всё ещё про вашу мокрую блузку?
– Матвей намазал мой стул вазелином. А ещё он убедил весь класс отвечать мне только "Bonjour, madame" на любой вопрос! Весь урок!
– Скажите это ещё раз.
– Что?
– Ну, вот это… Бонжур-р-р. Из ваших уст готов слушать и слушать. Люблю я, знаете ли, всё французское. Шампанское, лягушачьи лапки, круассаны… Французский поцелуй.
Встряхиваю головой.
Дурдом…
– Матвей засыпал мой ноутбук блёстками!
– О, креативный подход, – усмехается мужчина. – Узнаю своего племянника.
Я стискиваю зубы.
– Это не смешно.
– Вы правы, это крайне прискорбно, – говорит он, однако никакой скорби на его лице нет и в помине. – Просто, знаете, в детстве я и сам любил подобные штуки. Наверное, это у нас в крови.
– Замечательно. Предлагаете мне смириться?
– Ну что вы, нет!
– Тогда, может, вы объясните племяннику, что учителя – это не мишени для его розыгрышей?
Уголки его губ вздрагивают, намечая улыбку.
Глаза остаются серьёзными. Они впиваются в моё лицо, а я, в свою очередь, набираюсь смелости, чтобы точно так же пристально рассмотреть этого «дядю».
Где же я тебя видела?
Может, по телевизору?
Наверняка он успешен в своей сфере. Бизнесмен или, может быть, сидит где-то в правительстве. Я бы не удивилась, потому что в этом лицее учатся либо дети депутатов, либо олигархов. «Простых» крайне мало. Наверное, поэтому они так свободны в действиях, ведь чувствуют безнаказанность, которая развязывает их шаловливые ручки.
Мужчина закусывает губу. Прищуривается.
– А ты красивая.
Я морщусь.
– Прошу вас, соблюдайте субординацию.
– Не думал, что сказка про гадкого утёнка может быть настолько реальной. Я поражён. Нет, я действительно под огромным впечатлением! Сделала пластику? Губы накачала? Нет, губы у тебя всегда были полными. Что тогда? Апгрейд супер.
Я открываю рот, но он перебивает:
– Ты замужем?
– Это не имеет значения. Мы с вами знакомы?
– Конечно, Юля-кривуля, – с холодной насмешкой. – Я сразу тебя узнал. А вот ты… Как ты могла меня забыть? Даже обидно немного.
Я замираю.
Смотрю на него внимательнее.
И вдруг всё становится на свои места.
Этот взгляд. Этот тон.
Эта невыносимая морда, которая ещё много лет после школы снилась мне в кошмарах!
Петров…
– Ты?! – Вырывается у меня прежде, чем я успеваю совладать с эмоциями…
Глава 3
Юля.
– Ты?!
– Да, это я, – Ян разводит руки в стороны. Криво ухмыляется. – Неужели правда не узнала?
Боже, действительно, как я могла?
Эти чётко очерченные губы, эти глаза. Петров сильно изменился, возмужал, заматерел, но одно в нём точно осталось неизменным – он всё тот же избалованный вниманием мальчишка, провоцирующий окружающих и создающий хаос везде, где появляется.
– Не узнала, – чтобы скрыть нервную дрожь, прячу руки под стол и сжимаю крепко пальцы.
– А вот если бы ты ходила на встречи выпускников, ты бы знала, как я выгляжу. Ты в курсе, что мы собирались в октябре?
– В курсе.
– А до этого – в апреле.
– Знаю.
– Я ждал.
– Не смеши.
– Почему не пришла? Почему не пришла ни на одну встречу?
– Была занята, – небрежно пожимаю плечами.
Ян хмыкает, складывает руки на груди и чуть склоняет голову, высверливая взглядом дыру в моём черепе.
– Ты была занята пятнадцать лет?
– Да, я была занята пятнадцать лет.
Он качает головой, усмехается.
– Ладно. А то я уж было подумал, что ты избегаешь своих любимых одноклассников.
Меня передёргивает.
Любимые одноклассники? Интересно, какие именно? Те, кто издевался надо мной? Или те, кто просто молча смотрел, как это происходит?
У меня не было друзей среди одноклассников. «Школьные годы чудесны» – точно не та мысль, которая проносится в моей голове, когда я вспоминаю детство.
И главная причина тому сидит сейчас прямо передо мной, источая такой плотный шлейф прошлого, что мне хочется открыть окно и высунуться наружу, чтобы вдохнуть свежего воздуха.
Я думала, что всё давно пережито и забыто.
Думала, что меня больше это не задевает.
Но теперь, когда прошлое буквально распахнуло дверь с ноги и ворвалось в моё тихое настоящее, я понимаю, как сильно заблуждалась в своих самонадеянных выводах.
– Ну, раз уж мы поговорили, я так понимаю, инцидент исчерпан? – Голос Яна расползается по комнате, застревая в моих ушах.
Поднимаю на него взгляд.
– Нет, конечно!
– Юль, в чём проблема?
– В чём проблема? – Вспыхиваю, как спичка. – Твой племянник держит в страхе всю школу! Он – зло воплоти! Хочешь, чтобы я закрыла на это глаза?!
Губы Яна растягиваются в такой идиотской улыбке, словно он получает удовольствие от ситуации.
Впрочем, почему же «словно»? Ему всегда нравилось меня изводить.
– Что ты лыбишься, Петров?
– Ты такая забавная, когда злишься. Ты знала, что когда ты сердишься, у тебя на лбу проступает венка?
Резко подскакиваю с места. Отвернувшись, прикладываю холодные пальцы ко лбу. Кожа под подушечками пульсирует и горит.
Ян улыбается ещё шире.
Подхожу ближе, глядя на Петрова сверху вниз в надежде, что это предаст моему требованию веса.
– Ты должен поговорить со своим племянником. Иначе я…
– Иначе что? – С откровенной издёвкой.
– Я костьми лягу, но добьюсь его исключения из лицея!
– Это вряд ли, конечно, однако… Ты можешь попробовать. Будет забавно наблюдать за твоими неуклюжими попытками восстановить справедливость.
Закусив губу, качаю головой.
– Чему я вообще удивляюсь? Яблочко от яблони недалеко падает.
– Вообще-то это не моё яблочко.
– Корни у вас явно одни.
– Ты, я смотрю, неплохо разбираешься в растениях, да?
– Да.
– Как ботаником была, так ботаником и осталась. Даже несмотря на то, что сиськи себе сделала.
Его дерзкое замечание обрушивается на меня очередным ведром ледяной воды. И несмотря на то, что на этот раз блузка моя остаётся сухой, холод проникает глубоко под кожу, впиваясь иглами в кости.
Сердце разгоняется, пальцы судорожно вцепляются в край парты.
Щёки вспыхивают, но я заставляю себя выдохнуть и смотрю на Яна с утрированным равнодушием.
– Не делала я себе… Кхм… Грудь.
Ян ухмыляется, расслабленно откидывается на спинку стула.
– А что ты так этого стремаешься? Двадцать первый век на дворе. Все сейчас всё себе делают. Иванова, в апгрейде нет ничего страшного. Страшно – это когда ты страшная, и ничего с этим не делаешь.
Я в бешенстве.
Мне хочется уронить на голову Петрова что-нибудь тяжёлое, однако не уверена, что завтра директриса погладит меня за это по голове.
А работа мне очень нужна. Терять такое место только потому, что этот хам решил упражняться в красноречии?
Нет уж, увольте!
Точней, наоборот…
Гордо вздёргиваю подбородок.
– Я, Петров, в отличие от тебя, оцениваю книгу не по обложке. Мне куда важнее внутреннее содержание!
– Но чтобы добраться до содержания, нужно сначала выбрать книгу. И ты не выберешь ту, которая не привлекает тебя внешне. Не думал, что мне нужно объяснять тебе такие простые вещи.
Ян замолкает.
Отводит взгляд, скользит им по стенам кабинета, по доске, исписанной моим ровным почерком. Поднимает глаза к плакатам, на которых перечислены времена французских глаголов и правила согласования прилагательных.
– А ты давно здесь работаешь?
Хмурюсь от резкой смены темы.
– Четыре месяца.
– Преподаёшь французский, значит?
Закатываю глаза. Вопрос настолько дурацкий, что я даже не удостаиваю его ответом.
Ян складывает руки домиком, подносит их к губам, смотрит на меня долгим, изучающим взглядом.
Мне неловко.
Меня словно размазали тонким слоем по предметному стёклышку, чтобы сунуть под микроскоп и рассмотреть в мельчащих деталях.
– Позанимайся со мной.
– Что?
– Мне нужен толковый специалист. Человек, который сможет дать мне качественную базу и практикоприменимые знания.
– Репетиторство? – Моргаю заторможенно.
– Я собираюсь выводить бизнес на международный рынок. Первая цель – Париж. У меня французские партнёры, – голос его становится холодным, с металлическими нотками. – Мне нужен язык.
Я в ужасе. В ярости. И в шоке.
– Ты издеваешься? После всего, что было? После всех тех унижений ты…
– Хватит драматизировать, – жёстко перебивает Ян. – Оставим детские обиды в прошлом. Так что, берёшься?
– Никогда! – Разрезаю воздух ребром ладони. – Никогда и ни за что!
Ян медленно встаёт.
– Так не получится, Юля.
Теперь он возвышается надо мной.
Давит своим присутствием.
Энергетика его тягучая, тяжёлая, липкая, как паутина. Она обволакивает, сжимает меня, заставляет замереть. Не даёт пошевелиться и сделать вдох.
– Отказов я не принимаю.
– Придётся научиться, потому что, Петров, я отказываю тебе.
Ян склоняется чуть ближе, одной ладонью упираясь в столешницу парты.
– Я знаю множество методов убеждения, – тихо и с угрозой.
Под действием неизвестно откуда взявшейся храбрости делаю шаг, оказываясь к Яну вплотную.
– Запугивать меня будешь? – Шиплю змеёй ему в лицо.
– Да. Если понадобится.
Сглатываю судорожно, но держусь. Я больше не та Юля, которую он помнит.
– Я не боюсь тебя, Петров. Больше не боюсь.
Ян усмехается.
– Отлично. Значит, будет весело. До завтра, Иванова.
Он разворачивается и уходит, мягко прикрывая за собой дверь кабинета.
Что значит «до завтра»?..
Глава 4
Юля.
Я перехватываю коробку с тортом поудобнее и жму кнопку дверного звонка. Через несколько секунд слышу быстрые, лёгкие шаги.
Дверь распахивается, выпуская из квартиры в подъезд ароматы настолько аппетитные, что мой желудок затягивает жалостливую руладу.
– Юленька, ну наконец-то! – Тянет ко мне руки мама.
Целует меня в щёку, забирает торт и бросает полный смирения взгляд мне за плечо.
Я оборачиваюсь. Прищуриваюсь.
– Что ты хочешь там увидеть? Там никого нет.
– Вот именно, – вздыхает мама. – Но меня не покидает надежда, что однажды ты придёшь ко мне не одна.
С чувством закатываю глаза.
– С каждым разом мы начинаем этот разговор всё раньше. Скоро будешь из окна мне кричать, что ждала меня с мужчиной?
Мама улыбается.
– Юль, я просто за тебя переживаю, – с мягкой заботой в голосе. – Ладно, проходи скорей. Ужин давно готов. Всё уже успело остыть.
Разуваюсь, прохожу в квартиру.
Здесь всё как всегда: уютно, чисто, вкусно пахнет.
Мама, как и раньше, идеальна во всём.
В прошлом она была шеф-поваром, но уже четыре года как оставила работу. Женщина она потрясающая – ухоженная, яркая, энергичная, красивая. Ведёт свой кулинарный блог, с которого очень хорошо зарабатывает. Занимается йогой и бегает марафоны. Много путешествует, постоянно пробует что-то новое, в общем…
Полная моя противоположность, ведь я предпочитаю размеренность, предсказуемость.
Мы садимся за стол. Мама накладывает мне в тарелку что-то незнакомое, но очень аппетитно пахнущее.
– Что это? – Сую нос в тарелку, втягивая поглубже ароматы.
– Алентежу де порко. Это португальское блюдо из свинины с моллюсками и картофелем. Я влюбилась в это сочетание и всё хотела повторить. Надеюсь, получилось не хуже, чем у португальцев.
Накалываю на вилку кусочек, пробую. Нежное мясо, ароматные специи, солоноватый вкус морепродуктов…
Мама застывает, приоткрыв рот в ожидании моего вердикта.
– Господи… – Закрываю глаза от удовольствия. – Очень вкусно, мам. Очень! Просто… Как ты это делаешь?
– Очень просто! Весь секрет в овощах, они должны быть…
– Нет, я вообще. Ты превращаешь обычные продукты в произведение искусства. Это дар.
– Это опыт, милая, – улыбается мама чуть краснея от похвалы.
Она делится впечатлениями от последней своей поездки и показывает фотографии – она была на Камчатке, объедалась красной рыбой и икрой, сама рыбачила и даже видела медведя, когда летела над лесом на вертолёте.
Но, как и всегда, любой наш диалог сворачивает на излюбленную мамой тему – мужчины, а точнее полное их отсутствие в моей жизни.
– Ну, а как у тебя на личном? – Загораются любопытством глаза мамы.
Со вздохом раздражения откладываю вилку в сторону.
– Так же, как в прошлый раз.
– Значит, никак.
– Да. И меня это устраивает.
– Юль, ну ты ведь не молодеешь, – с мягким укором.
– Да, спасибо, что напомнила.
– В твоём возрасте пора уже подумать о семье, о детях. Когда ты в последний раз с мужчиной в ресторан ходила? Когда вообще в последний раз с мужчиной хотя бы просто общалась?
Да вот сегодня.
Час назад.
Так пообщалась, что всякое желание с этими самыми мужчинами связываться отшибло ещё лет на пятнадцать.
Говорят, что люди меняются, но на Петрова это правило, видимо, не распространяется. Потому что как был он самоуверенным нахальным мальчишкой, так им и остался.
– Юль, что с тобой? – Мамин голос вытягивает меня из мыслей.
Поднимаю на неё взгляд.
– Ничего.
– Обычно ты споришь со мной до искр из глаз, а сегодня молчишь, как рыба. У тебя что-то случилось?
– Нет.
– Проблемы на работе?
– Нет, просто… – Поджимаю губы. – Я встретила Петрова сегодня.
Мамино лицо темнеет. Между бровей залегает глубокая хмурая складка.
– Какого?
– Яна. Яна Петрова.
Она хмурится ещё сильнее.
– Где ты его видела?
– Оказывается, я учу его племянника.
– Так этот маленький монстр – его родственник? – Мамины брови стремительно взлетают вверх, теряясь в чёлке. – Тогда ничего удивительного. И как прошла встреча?
– Плохо и… Странно. Он предложил мне стать его репетитором. Хотя нет, не предложил. Это было больше похоже на приказ.
– Приказ, – фыркает мама. – Тоже мне, генерал. Пусть приказы свои засунет куда-нибудь поглубже. Надеюсь, ты отказала?
– Естественно. Но его это, кажется, мало волнует.
Отворачиваюсь.
Мама кладёт свою тёплую ладонь на мою. Сжимает пальцы.
– Я понимаю, милая, как призраки прошлого могут выбить из равновесия. Но нам нужно с благодарностью принимать весь свой опыт, ведь именно он сделал нас теми, кто мы есть сейчас.
– Знаю.
– Ты у меня очень сильная девочка, – улыбается она и, хитро прищурившись, добавляет: – Слушай, а знаешь что? Я тут недавно приложение одно нашла. Знакомства. «Амур» называется.
– Мам, только не начинай! – Морщусь недовольно.
– А что? Я зарегистрировалась, заполнила анкету и за два дня получила уже восемь приглашений на свидание.
– Мне это не нужно. Правда. Не сейчас.
– Юль, я знаю, после того, что сделал твой отец, после того что сделал Ян, ты мужчинам не слишком-то доверяешь. Они предали твоё доверие. Но нельзя всю жизнь поддаваться этому страху.
– Это я тоже знаю, – встаю из-за стола. – Ладно, поеду уже домой, а то Ведьма сожрёт Меня. Голодная сидит с утра.
Мама провожает меня до двери. Прислонившись к дверному косяку, наблюдает за тем, как я вожусь с пуговицами тёплого пиджака.
– Всё будет хорошо, Юль. А если встретишь этого Петрова ещё раз, скажи, что я откручу ему уши.
– Хорошо, – смеюсь, подставляя щёку для поцелуя. – Я люблю тебя, мам.
– И я тебя. Очень.
Мама гладит меня по плечу и открывает дверь.
Выхожу из подъезда в тёплый апрельский вечер. Завожу машину и еду к себе, стараясь думать о чём угодно, только не о Петрове.
Но это ведь как приказать себе не думать про белого слона!
Поднимаюсь в свою квартиру. Там темно и тихо.
Швыряю ключи на комод, снимаю обувь.
– Кис-кис! Ведьма! Чего маму не встречаешь?
Хотя что за глупые вопросы?
Эта наглая Британка вращала сам факт моего существования. Её не интересует ничего, кроме вопроса о своевременном пополнении корма в миске.
Ведьма лениво выходит из-за угла, мажет по мне взглядом, словно оценивает, достойна ли я её внимания. Решив, вероятно, что нет и грациозно махнув хвостом, она уходит на кухню.
Открываю пачку корма, выдавливаю в тарелочку.
Пока Ведьма, чавкая, набивает желудок, я достаю телефон. Секунду держу его в руках, задумчиво прижимаю к подбородку.
Набираю в поиске: «Амур»…
