Kitobni o'qish: «Кому в эмиграции жить хорошо»

Саша Черный
Кому в эмиграции жить хорошо

I

 
Однажды в мглу осеннюю,
Когда в Париже вывески
Грохочут на ветру,
Когда жаровни круглые
На перекрестках сумрачных
Чадят-дымят каштанами,
Алея сквозь глазки, —
В кавказском ресторанчике
«Царь-Пушка» по прозванию
Сошлись за круглым столиком
Чернильные закройщики —
Три журналиста старые —
Козлов, Попов и Львов…
И после пятой рюмочки
Рассейско-рижской водочки
Вдруг выплыл из угла, —
Из-за карниза хмурого,
Из-под корявой вешалки,
Из сумеречной мглы —
На новый лад построенный
Взъерошенный, непрошеный
Некрасовский вопрос:
Кому-де в эмиграции
В цыганской пестрой нации
Живется хорошо?
Козлов сказал: «Наборщику»,
Попов решил: «Конторщику»,
А Львов, икнувши в бороду,
Отрезал: «Ни-ко-му».
Опять прошлись но рюмочке
И осадили килькою,
Эстонской острой рыбкою,
Пшеничный полугар.
Козлов, катая шарики
Из мякиша парижского,
Вздохнул и проронил:
«А все-таки, друзья мои,
Ужели в эмиграции
Не сможем мы найти
Не то чтобы счастливого,
Но бодрого и цепкого
Живого земляка?
На то мы и газетчики, —
Давайте-ка прощупаем
Все пульсы, так сказать…
Пойдем в часы свободные
По шпалам по некрасовским,
По внепартийной линии,
По рельсам бытовым…»
Попов, без темперамента,
Как вобла хладнокровная,
Взглянул на потолок:
«Ну, что ж, давай прощупаем.
С анкетами-расспросами
Мы ходим к знаменитостям
Всех цехов и сортов;
К махровым кино-барыням,
К ученым и растратчикам,
К писателям, издателям,
К боксерам и раджам.
Пожалуй, дело ладное,
По кругу эмигрантскому
Пройтись с карандашом…»
А Львов пессимистически
Потыкал в кильку спичкою,
Очки прочистил замшею
И наконец изрек:
«Искать Жар-Птицу в погребе
Занятие бесплодное, —
Но что же, за компанию
Пойду и я на лов…»
Козлов мигнул хозяину —
Сейчас, мол, кончим, батенька.
Уж полоса железная
До половины с грохотом
Спустилася на дверь…
«С кого начнем, приятели?» —
Спросил Козлов задумчиво. —
«С наборщика, с конторщика,
Пожалуй, не модель?»
«Давайте, други милые,
Начнем хоть с маляров.
Профессия свободная,
Веселая, доходная…» —
Промолвил Львов с усмешкою,
И зонтик свой встряхнул.
Пошли ночною улицей,
Сутулые и хмурые,
И молча распрощалися
У бара на углу…
 

III

 
К почтенной русской пифии
Варваре Теософченко,
Как ситцем на прилавочке,
Торгующей судьбой, —
Ввалились ранним утречком
Три пациента странные:
Какой они профессии,
Какого рода-звания,
Сам бес не разберет…
Как тыква перезрелая,
К ним подкатила радостно
Орловской корпуленции
Сырая госпожа.
«Прошу. Озябли, голуби?
Кто первый – в ту каморочку,
А вы вот здесь покудова
Приткнитесь на диванчике, —
Газетки на столе…»
Но Львов сказал решительно:
«Мы все втроем, сударыня, —
А за сеанс мы вскладчину
По таксе вам внесем». —
«Втроем? Да как же, батюшка,
Судьба у всех, чай, разная?
Как сразу трем гадать?»
Но даму успокоили:
«Мы, милая, писатели,
Мы сами предсказатели,
Поди, не хуже вас…
А вы уж нам по совести
Свою судьбу счастливую
Раскройте поскорей…
Ведь вы, как доктор, матушка,
Ведь к вам все ущемленные
Приходят за рецептами,
А сам-то доктор, думаем,
Ведь должен быть здоров?..»
 

* * *

 
Насупилась красавица,
С досадой прочь отбросила
Колоду карт набухшую
И тихо говорит:
«Глумитесь, что ли, соколы?
Да нет, глаза-то добрые,
Участливые, русские
У всех у трех глаза…
Не с радости гадаю я,
А сами понимаете,
И заяц станет знахарем,
Коль нечего жевать…
Не жалуюсь, голубчики,
Клевала я по зернышку
И утешала каждого
Широкою рукой.
Кабы судьба треклятая
Хоть хвостик бы оставила
От всей моей от щедрости, —
Ни одного несчастного
Средь нас бы не нашлось…
Эх, сколько горя горького,
Бескрайнего, бездонного
В каморку эту тесную
Текло, лилось рекой!
Ведь я же тоже, милые,
Не истукан бесчувственный,
Не янычар с кинжалищем,
А русский человек.
Да вот теперь и тюкнуло:
Клиенты все посхлынули…