Kitobni o'qish: «Колючий мед»

Сара Паборн

Shrift:

Sara Paborn

TISTELHONUNG (WILD HONEY)

Published by agreement with Ahlander Agency

Перевод с шведского Екатерины Крестовской

Художественное оформление Екатерины Тинмей

* * *

Посвящается друзьям, осветившим дремучие заросли, – Анне Вильсон и Паулю Даниэльссону

Такую подпись отправителя редко встретишь в подобных еженедельных изданиях. Я листаю журнал, сидя в холле перед кабинетом врача. Колонка, на которой остановился мой взгляд, называется «Задайте вопрос медиуму», заголовок гласит: «Помнит ли меня предмет моей девичьей любви?» В конце подпись: «Видящая сны». Возвышенный и серьезный, текст выделяется среди многочисленных рецептов кексов и советов о том, как сохранить луковицы гиацинтов зимой и вывести пятна с шелковой ткани. Начинаю читать с нарастающим интересом:

Уважаемая Моника,
Пишу Вам в связи с тем, что в последние месяцы меня посещают все более яркие воспоминания о молодом человеке, с которым я общалась в юности. У нас был короткий, но бурный роман летом 1955 года. Он учился в Высшей художественной школе и провел пару недель в принадлежавшем моей матери пансионате на полуострове Бьерё. Расставшись при достаточно драматичных обстоятельствах, мы никогда с ним больше не виделись.
Год назад скончался мой муж. Мы прожили вместе шестьдесят лет, и наша совместная жизнь была плодотворной и счастливой, даже несмотря на отсутствие детей. В те годы я редко вспоминала другого, но последнее время мысли о нем приходят на ум все чаще, и он начал сниться мне ночами. Что это означает? Пытается ли он связаться со мной или это просто иллюзия, возникшая в моем мозгу? Мне 79 лет. Благодарю за скорый ответ.
Видящая сны

И ответ медиума, мягко говоря, удивляет; вот она на фото – упитанная женщина с гладким лицом и каким-то подобием тиары на голове.

Уважаемая Видящая сны,
Ваша старая любовь жива! Я отчетливо вижу стильного мужчину, теперь седовласого. На нем рубашка светло-голубого цвета, и он радостно машет рукой. Иногда люди, которые были близки друг другу, могут оставаться в тесном духовном контакте даже спустя много лет. Довольно часто случается так: человек чувствует, что другой попал в затруднительное положение и нуждается в его помощи. А еще, вполне возможно, у Вас остались непроработанные эмоции. По какой причине вы разорвали отношения? Вы пишете, что расстались при драматичных обстоятельствах. Может быть, Вам необходимо глубоко разобраться в этом, чтобы обрести душевный покой? Вы не знаете, где находится возлюбленный Вашей юности? Если нет, не пробовали ли Вы такой простой способ, как поискать данные о нем в интернете? Желаю Вам большой удачи!
С наилучшими пожеланиями,
Моника

Увлекшись, я не сразу слышу, как меня вызывает психотерапевт. Прошло целых шестьдесят лет. И потом, как это – задать вопрос человеку, с которым автор письма незнаком и даже никогда не встречался? А что, если медиум ответила бы: «Он давным-давно тебя забыл. Да и никогда особенно тобой не интересовался. И, кстати, он уже на том свете».

С неохотой оставляю журнал на столике и здороваюсь за руку с Йуаром. Я приходила к нему всего несколько раз, но он уже кажется мне старым знакомым. Возможно, Йуар напоминает мне кого-то из участников «Евровидения» времен моей молодости. Вьющиеся каштановые волосы подстрижены под пажа, слегка сутулый, одет в черные облегающие джинсы, и удивительно добрые глаза создают приятное ощущение, будто давно знаешь этого человека. Врач распахивает передо мной дверь в кабинет, где уместились два синих кресла и большой письменный стол. Солнечный свет падает на маленький фанерный столик, на котором стоит обязательная коробка с бумажными носовыми платками. Достав медицинскую карточку, успевшую, к моему беспокойству, растолстеть, Йуар присаживается. На поясе джинсов побрякивает связка ключей.

– Ну, как ваши дела? – спрашивает он, приветливо глядя на меня.

– Ужасно, – отвечаю я.

Йуар улыбается.

– Вы делали упражнения на расслабление, о которых мы договаривались в прошлый раз?

– Да, но мне очень трудно сосредоточиться. И потом, я не чувствую разницы. Кажется, все безнадежно.

Я начинаю ерзать в кресле.

– Если что-то кажется безнадежным, это еще вовсе не значит, что оно действительно безнадежно, – напоминает мне Йуар. – Эффект от упражнений обычно появляется спустя несколько недель. Дайте им шанс. А иначе мы так никогда и не узнаем, могут ли они помочь вам.

Я смотрю на врача с недоверием. Йуар молод, ему, наверное, лет тридцать, но создается впечатление, будто он обладает незыблемой репутацией. На стенах висят репродукции картин. Письменный стол красиво убран. На доске нарисовано несколько треугольников с подписью: «Автоматические мысли».

– А этот звук вообще существует? Или я сама его выдумала?

– Вы его ощущаете, значит, он существует. Разве нет? – Йуар внимательно смотрит на меня. – Некоторым очень мешает даже еле уловимый звук, а другие слышат его громко и отчетливо, но почти никак не реагируют. Все зависит от личного восприятия.

Доктор начинает листать лежащую на коленях папку. Я обращаюсь к нему по такому количеству поводов, что их необходимо регистрировать по порядку. Звон в ушах – это, наверное, самая маленькая из моих проблем. Мы имеем: вину за то, что я бросила Тома, наградив Оскара разведенными родителями; роман с Эриком и разрыв отношений; последовавшее за этим публичное унижение, утрату Эрика и вялотекущую депрессию. Добавьте сюда тревогу по поводу работы, точнее, ее отсутствия. Звон в ушах – скорее, вишенка на торте.

– После вашего последнего визита я почитал про звон в ушах, – говорит Йуар, кивая. – Многие думают, что это проблема современности, связанная с шумовыми травмами, но, похоже, она существовала на протяжении всей истории человечества. Я наткнулся на несколько интересных вещей. Например, на текст о медицинских методах лечения эпохи фараонов в Древнем Египте. Страдающим этим недугом в ухо наливали специальное масло, чтобы расколдовать.

Вытащив листок из стопки бумаг, Йуар продолжает:

– А Аристотель полагал, что это звенит заблудившийся в ухе ветер. Считалось, что человек со звоном в ушах обладает сверхъестественными способностями – даром предвидения, способностью путешествовать во времени и так далее. Другими словами, это было по-своему круто. Правда, принятый тогда метод лечения нельзя назвать эффективным. Просто в черепе сверлили отверстие, чтобы выпустить застрявший там ветер. Пациент, понятное дело, в процессе операции умирал. Так что врачи с этим покончили. Дырок больше не сверлят.

Йуар улыбается, обнажая щель между передними зубами.

– Кстати, попить не хотите? Здесь жарковато.

Он наливает в стакан воды из кувшина.

Йуар обручен, на пальце – скромное кольцо. К осени станет отцом. Мне кажется, он счастлив, по крайней мере, создается такое впечатление. Я представляю себе, как заботливо относятся друг к другу Йуар и его девушка. Как прислушиваются друг к другу. Пара, в которой партнеры никогда без необходимости не повышают голос и способны обеспечить друг другу ощущение безопасности. Я задумываюсь: а есть ли у Йуара старая любовь, которая подспудно не дает ему покоя? Не думаю. Если и была, он наверняка давно уже разобрался с ней, расставив все точки над «и». Йуар предпочитает жить настоящим, он не из тех, кто пережевывает прошлое. Такие люди верят, что главное – определиться.

Во время наших встреч я делаю записи, которые потом, как правило, прибираю в «надежное» место. Мне кажется, если я все равно без дела слоняюсь по дому, у меня может возникнуть желание взять и начать применять подходящие советы, но почему-то так не получается. Я забываю, куда кладу их, впрочем, как и другие вещи. Хотя некоторые советы я, похоже, запомнила наизусть:

Создавай спокойствие.
В ожидании улучшения погодных условий подыщи тихую бухту.
Когда эмоции накалены, ничего не предпринимай.
Посмотри на все со стороны!
Универсальный совет: не торопи время.

Эти советы – маленькие проблески надежды, которые, по крайней мере ненадолго, вселяют в меня веру в лучшие времена. К сожалению, эффект от них часто пропадает, как только я покидаю приемную врача. Я плохо представляю себе, как претворить рекомендации в жизнь. Между разумом и душой лежит пустошь, которую не возделать. Все дороги моего внутреннего мира изъезжены вдоль и поперек, а проложить новые – выше моих сил. И все же здесь, в маленьком кабинете Йуара, я чувствую, что изменения возможны.

Он тянется за лежащей на письменном столе брошюрой.

– Вот, только что вышла в печать. Возьмите, может быть, пригодится.

Доктор протягивает мне брошюру «Звон в ушах, краткое руководство».

Когда к Йуару заходит следующий пациент и в холле опять становится пусто, я украдкой подхожу к столику, незаметно вырываю из журнала страницу с письмом читателя и прячу в карман. Потом покидаю консультацию, спустившись на лифте в темный вестибюль и выйдя на ярко освещенный солнцем тротуар.

* * *

Мы думаем, что запомним ощущение одиночества. Мы думаем, что запомним, каково это – быть любимыми. Оба эти представления ошибочны. Мы помним очень мало, даже из того, что обещаем себе никогда не забывать.

Я помню отдельные моменты, когда думала: «Это ощущение нужно сохранить». Например, стоя на пешеходном переходе под проливным дождем в ту осень, когда только что встретила Эрика. «Запомни, как ты сейчас счастлива, – говорила я себе. – Постарайся запомнить этот момент».

Потом я его забыла.

Теперь бо́льшую часть времени я провожу в спальном районе, в душной двушке, купленной вместе с Эриком, и пытаюсь найти соломинку, за которую можно хоть как-то ухватиться – будущее, некий план действий, способ прожить оставшуюся жизнь – иначе говоря, всякие мелочи. Двадцать лет назад я твердо верила в то, что меня никогда не подведет способность выбирать для себя из всех дорог правильную. А сейчас я стою в заросшей канаве, сбившись с пути, и уже даже не знаю, где проложены дороги. Мне кажется, будто вдалеке что-то происходит, я слышу шум, но вокруг столько преград, что ничего не разобрать. Кроме того, вполне возможно, что это шумит у меня в ушах.

Без всякого преувеличения, я терзаюсь муками и нахожусь в полной растерянности.

По дороге домой заскакиваю в кондитерскую. Заказав кофе и пирожное, усаживаюсь за столиком на террасе на углу улицы – как раз там, куда раннее летнее солнце робко бросает свои лучи. Выезжать в центр и заходить в разные кондитерские, притворяясь, будто мы живем в этом квартале, было одним из наших с Эриком воскресных развлечений. Он всегда заказывал что-нибудь из приторно сладкой выпечки с зеленым марципаном или дрожащим желе. Я обычно брала пропитанное пуншем или миндальное пирожное. Мы оба читали газету и обменивались прочитанными страницами. Оба пили кофе ведрами. Обоим нравилось зависать по воскресеньям без особой цели в чужом квартале.

Сегодня поездка на автобусе и метро в центр Стокгольма кажется мне путешествием во времени, возвращением в эпоху, когда я еще работала радиоведущей и никогда бы не смогла себе позволить сидеть в кофейне в разгар рабочего дня. Возвращением к самой себе, только молодой и не отягощенной тревогами. Может быть, поэтому я и стремлюсь попасть в эти края, езжу сюда к тому же стоматологу, к которому ходила раньше, и теперь еще к Йуару. На самом деле ни сеансы когнитивно-поведенческой терапии, ни пирожные в одной из самых дорогих кондитерских города мне не по карману. Но я предпочитаю смотреть на это как на пусть и маленькую, но волю к жизни: несмотря ни на что, я сижу тут и притворяюсь, будто этот краткий перерыв на кофе – часть моего заведенного ежедневного распорядка.

Тридцать две кроны за пирожное. Тридцать восемь за самый обычный кофе. Хорошо еще, что можно подливать бесплатно. И маленькие квадратные салфетки с выбитым кобальтовыми буквами названием кондитерской «Тёссе». Я прячу несколько таких салфеток в карман куртки вместе с пакетиком сахара. Мало ли, пригодятся.

Краем глаза замечаю, что на меня подозрительно смотрит аккуратно причесанный седовласый мужчина. Десять лет назад он, наверное, наклонился бы ко мне и, слегка смущаясь, спросил: «Извините, что отвлекаю вас, но не вы ли написали книгу о том, как сохранить отношения? Я видел вас по телевизору».

А я бы снисходительно ответила: «Да, все правильно. Надеюсь, книга доставила вам удовольствие. Спасибо, что читаете!»

И после этих слов, улыбаясь, продолжила бы греться на солнышке. А сейчас все по-другому. Меня больше никто не узнает. В студийных фотографиях, опубликованных на последних страницах обложек моих книг по практической психологии, мало общего с моим нынешним – бледным и угловатым – лицом. «Не засыпайте, не помирившись», «Любите будни» и «Лучшее из лаборатории любви» – это все мои книги. Бестселлеры. По крайней мере, по шведским меркам.

К сожалению, книгу «Разведись и будь счастлива», в написании которой я раскаиваюсь с учетом всего, что произошло после, больше обсуждали, чем покупали. В связи с моим собственным грязным разводом всегда можно было поиздеваться над каким-нибудь тривиальным советом.

Все эти книги я писала в своей прежней жизни, когда полагала, будто практически все можно вылечить доброй волей и упорством. Именно это люди и хотят слышать, как ничто другое. Что все устроится, стоит только достаточно сильно захотеть. Что нам все подвластно. Что мы можем стать кем пожелаем. Решать свою судьбу. Только все это – неправда, и мне это известно как никому другому.

Есть еще непредвиденное – ручей жизни, стремящийся к неведомому морю, о существовании которого мы и не догадываемся.

Налив себе еще кофе, я достаю из кармана письмо в редакцию, разглаживаю на столе и перечитываю. Задумываюсь – как она выглядит, эта женщина, написавшая письмо? Как ее зовут? Где находится? Проживает ли она в отдельном доме, или квартире, или, может быть, в доме престарелых? Интересно, их по-прежнему так называют? Я задаюсь вопросом: хочет ли она попытаться найти любовь своей юности и что скажет ему, если ей удастся с ним связаться? Что говорят после шестидесяти лет разлуки? «Мне тебя не хватало»? «Где ты был все эти годы»?

Автор письма потеряла мужа тогда же, когда и я. Ее муж умер, а мой меня просто бросил.

Но только я пока с трудом могу заставить себя взглянуть в зеркало, а она начала строить фантазии о любви своей юности. Видящая сны. О том, что предмет ее девичьей любви все еще думает о ней и пытается найти спустя все эти годы. Попадись мне это письмо на глаза несколько лет назад, я бы не приняла его всерьез, сочтя бредом сумасшедшей. Не знаю, с чем это связано – с возрастом ли, с кризисом или внезапной сменой характера, но я уже не могу с прежней легкостью отмахиваться от других людей. Было так приятно с полной ясностью осознавать, кто из окружающих умен, а кто – нет. Быть убежденной в своей способности к здравым суждениям и держать все под контролем. Видя, как кто-то другой оступился, я даже могла испытывать какое-то злорадство. Лишиться такого развлечения – уже само по себе чертовски обидно. Сейчас я в лучшем случае смеюсь в компании других. Если я и смеюсь над кем-нибудь, то только от испуга, что лишь тонкая грань отделяет их напасти от моих собственных.

Я никогда особо не стремилась проявлять солидарность с попавшими в трудную ситуацию. Просто так сложилось.

Видящая сны хочет разглядеть мерцание в старой ряби на воде.

Видящая ищет способ обрести душевный покой. В этом она не одинока.

Я не могу отделаться от мысли, что, вопреки всему, в людях, готовых отдать свою жизнь в руки совершенно чужого человека, есть нечто трогательное, лишь бы речь не шла о пустяках.

* * *

Я много лет проработала репортером в популярной радиопрограмме, куда люди звонили, чтобы поговорить о любви и отношениях. Получалось настолько хорошо, что мне дали возможность запустить собственную программу – «Лаборатория любви» – с участием экспертов. Еженедельно мы старались помочь одинокому человеку найти подходящую пару, шутили на тему промахов первого свидания и давали советы о том, как выстраивать отношения. Когда одно издательство обратилось ко мне с предложением издать книгу, это казалось естественным шагом вперед. За первой книгой последовала вторая. Обе имели большой успех. Я считала, что так будет и впредь. Полные залы на моих выступлениях. Постоянные напоминания об участии то в одних, то в других проектах. Мой муж Том и я служили доказательством тому, что любовь можно сохранить с молодости. Мы встретились, когда нам было немного за двадцать, и, будучи упорной парой, построили прочный союз. В своих книгах я часто использовала мужа в качестве примера и черпала из нашей совместной жизни комичные и поучительные истории. Такие, чтобы речь (желательно) шла о небольшом разногласии, которое успешно разрешалось. Мы страстно соглашались с тем, что прекрасно дополняем друг друга. Для меня характерна спонтанность, для него – вдумчивость. Он планировал на длительную перспективу, я – на короткую. Цвет его личности – синий¹. Мой – красный. И обоим было скучно.

Теперь я веду всего одну колонку в ежемесячном журнале, да и то редактор высказал опасение, что мои нынешние тексты отбивают желание жить и могут подтолкнуть читателей к мыслям о самоубийстве. Печали обладают коммерческой привлекательностью лишь до тех пор, пока происходят в жизни успешных людей. Пока читатель пребывает в твердой уверенности, что они преходящи. Отборное, беспросветное уныние продается плохо.

В этом году, чтобы поправить свое финансовое положение, я прошла интернет-курс по составлению кроссвордов и теперь создаю хитроумные словесные головоломки для разных периодических изданий, стараясь включать в них такие слова, как сомнение, отчаяние и раскаяние. Чтобы заставить читателей задуматься над ними, пусть даже и против воли.

Допив третью чашку кофе, нехотя плетусь в сторону метро. Ничего хорошего меня дома не ждет, но рано или поздно нужно возвращаться.

В вагоне метро я открываю брошюру Йуара о звоне в ушах.

Звон в ушах на латыни называется «тинитус» – от слова tinire, обозначающего «звенеть», «привлекать внимание». Его можно описать как писк или шипение, скрежет, свист или именно звон. На протяжении столетий для лечения звона в ушах прописывали лисий жир, бычью желчь, растительную тлю, кедровое и розовое масло, мед, уксус и белое вино.

От белого вина я бы не отказалась.

Смотрю через грязное окно вагона метро. Поезд как раз проезжает станцию, где теперь живет Эрик со своей новой любовью. Вагон дребезжит. Я не разговаривала со своим бывшим возлюбленным уже много месяцев. Наверное, где-то надо мной они сидят сейчас за кухонным столом, или, может быть, она лежит на японском матрасе-футоне, на котором раньше лежала я, а Эрик, приложив ухо к ее животу, прислушивается к звукам, издаваемым ребенком. Я, в любом случае, нахожусь ниже него. Глубоко в скале, в каменном туннеле.

Пытаюсь не думать о том, насколько это символично.

В голове проносится мимолетное воспоминание. Мы в его постели, он говорит мне: «Я хотел бы, чтобы мы встретились раньше, чтобы дольше прожить вместе».

Раздается скрежет колес, поезд начинает тормозить. Закрыв глаза, вдыхаю воздух перрона.

* * *

Лишившись постоянной работы, я стала дольше спать по утрам. Чем больше спишь, тем незаметнее проходит день. И к тому же цвет лица здоровее. Я начинаю думать, не пора ли мне вставать, когда другие уже отобедали. Но сегодня я просыпаюсь от звонка телефона, который забыла выключить. Бросаю взгляд на часы. Половина десятого утра. Практически ночь. Звонит Анна, редактор журнала, для которого я пишу.

– Привет, Эбба, как дела? – рассеянно спрашивает она отсутствующим голосом.

– Хорошо, – заспанно отвечаю я. – По крайней мере, насколько это возможно.

– Гм. Ты знаешь, мы тут поговорили в редакции. – Она выдерживает паузу. С другого конца трубки доносится шум и голоса людей, обычные звуки тех, у кого есть работа. – Мы решили, что нам пора перезапустить авторские колонки.

– Что это значит? – Я медленно поднимаюсь с постели.

– Нам нужно найти нового автора, не из старой медийной среды, – откашлявшись, говорит Анна. – Я знаю, что читатели ценят твою колонку и все такое, но ты ведешь ее уже достаточно давно, и последние полгода кажется, будто… да, будто ты топчешься на месте. Для тебя самой, наверное, это тоже не очень-то хорошо – выкладывать на всеобщее обозрение проблемы своей личной жизни? Честно говоря, твое состояние меня немного беспокоит.

Я молчу в ответ. Держащая мобильник рука похолодела.

– Ты знаешь, сверху тоже спускают новые требования. Нам нужно переосмыслить политику издания.

– Это мой единственный постоянный доход, – вымолвила я.

В голосе Анны сквозит напряжение:

– Я знаю, что это тяжело, но так складываются обстоятельства. Нам нужна новая колонка.

– Что это означает? Мне взять паузу?

– Это означает, что в данный момент мы не можем с тобой больше сотрудничать. Во всяком случае, на постоянной основе, но у нас могут появиться другие заказы. Временные подработки.

– Но моя следующая колонка уже готова, – протестую я резким голосом. – Она об истощении психики и сомнениях в себе.

– Мы включим ее в номер, как планировали, но потом… мы пригласим кого-нибудь другого.

Я не знаю, что ответить. Вместо этого выглядываю в окно. У сосны осыпались иголки.

– Эбба, ты меня еще слушаешь? – Голос Анны звучит обеспокоенно.

– Да, – соврала я.

– Мы можем продолжить обсуждение за чашечкой кофе после отпусков, а сейчас у меня тут полный завал. – Прикрыв трубку рукой, она с кем-то обменивается парой слов. Когда Анна возвращается к беседе со мной, голос звучит торопливо:

– Мне пора на встречу. Потом еще поговорим. Береги себя!

Анна вешает трубку.

После развода с Томом два года назад никто уже не готов платить мне по шестнадцать тысяч крон за лекцию о том, как сохранить отношения. «Лабораторию любви» заморозили, и принятое мною в сердцах решение уволиться с радиоканала оказалось серьезной ошибкой. Перейдя на вольные хлеба, града заказов я не увидела. Колонка в журнале «Женщина» со стремительно падающим тиражом стала единственным материалом, который выходит за моей подписью. Для меня она обладает символической ценностью, даже если бо́льшую часть доходов я получаю от кроссвордов.

После всего, что случилось за эти годы, двукратное сокращение расходов и изучение приложения InDesign для составления кроссвордов воспринимались мною как ментальное очищение. Выведение шлаков из души. Я нахожу отдохновение в аскетично кратком формате кроссвордов. Не нужно недооценивать триумф, который испытываешь, подобрав правильное слово с правильным количеством букв, чтобы обеспечить кроссворду симметрию.

К сожалению, издание «Ностальгический кроссворд» – мой главный заказчик – последнее время стало получать жалобы на мои кроссворды. Похоже, некоторые читатели полагают, что я предлагаю им приблизительно одну и ту же словесную головоломку, которую каждый раз составляю заново, меняя лишь форму. Я затрачиваю на кроссворды много сил, поэтому утверждать такое – мягко говоря, неблагодарно. Люди всегда найдут к чему придраться, как бы хорошо ты себя ни проявлял.

Тем не менее с учетом ограниченного объема заказов мне нужно больше стараться. А то скоро придется перейти на менее творческие и хуже оплачиваемые су-доку. Я крепко сжимаю мобильник. Как там говорят? Никто еще не умер, проглотив свою гордость? Я опять звоню Анне. Она отвечает после пятого звонка.

– Да? – Кажется, она запыхалась.

– Прости, но ты ведь свяжешься со мной, если летом возникнет необходимость? В моем рабочем графике есть паузы, которые я могла бы заполнить.

– Забавно, что ты перезваниваешь именно сейчас.

– Правда? Почему?

– Мы только что получили заказ и ищем для него автора. Журналистка, которая должна была его выполнить, отказалась из-за размера гонорара.

– Звучит интригующе, – говорю я, забираясь с ногами на кровать. – И о чем идет речь?

– Серия статей о парах, долго проживших вместе. Ну, то есть не меньше двадцати лет. Можно сказать, сфера твоих прежних интересов. – Анна откашливается. – Идея в том, чтобы вовлечь старшее поколение: как менялись с годами взгляды на любовь, уровень ожиданий и так далее. Три портрета уже готовы, но нам бы хотелось еще один. Не знаю, заинтересует ли это тебя. Речь идет всего об одном интервью.

– Заинтересует, – быстро реагирую я.

– В таком случае это должно быть что-то прикольное, честно говоря. Легкое. Чтобы не как в судный день.

– Понимаю.

– Десять тысяч знаков. Срок сдачи – через две недели. Справишься?

– У кого надо взять интервью?

– В этом-то и проблема. Выбранная нами кандидатура скончалась. Так что мы вляпались. Нам нужно найти кого-то нового.

Во рту пересохло, но мне все-таки удается каким-то образом выдавить из себя слова.

– Возможно, я знаю такого человека.

– И кто это?

– Одна… знакомая. Старая подруга. Она была замужем шестьдесят лет. В счастливом браке.

– Шестьдесят лет? – переспрашивает с недоверием Анна.

– Да, но ее супруг умер около года назад. Возможно, эта дама захочет принять участие. Я могу поговорить с ней.

– А где она живет? В Швеции?

– В Сконе².

– Ну, это считается Швецией. – Анна на секунду замолкает. – Хорошо, спроси ее. Сообщи, как только узнаешь.

– Конечно. Без проблем.

– Хорошо. Береги себя, Эбба! – Кажется, ее голос смягчился. Но только немного.

Я все еще лежу в постели. Жалюзи прикрывают окна на три четверти. И уже давно так – мне не хватает сил их наладить. Под кроватью свалена в кучу грязная одежда. Края полотенец в туалете успели растрепаться. За последние девять месяцев при моем попустительстве все пришло в упадок. Иногда жить в жестокой реальности кажется безопаснее, чем оставить ее позади. Если двигаться вперед, времена, которые предшествовали жестокой реальности, будут казаться еще более отдаленными. Нет гарантии, что человек этого захочет. Некоторые хотят удержать прошлое, даже если ради этого приходится мириться с худшим настоящим.

Себя можно наказать, перестав о себе заботиться, оставив все вокруг обрушаться точно так же, как разрушаешься ты сам.

Все это я осознала за последний год. Не могу сказать, что именно такими знаниями я хотела обогатиться, но все же.

Мой сын Оскар едет в горный поход в Норвегию вместе с отцом и его новой девушкой Малин – школьной учительницей биологии, переехавшей к Тому спустя год после развода. Малин быстро навела в доме порядок, подчинив все строгим правилам, и встала у штурвала сбившихся с курса будней моего бывшего мужа. Они будут переезжать с места на место на машине и жить в палатке; такая вот пара школьных учителей, которые умеют проявлять уважение, ловить рыбу и собирать грибы. Живо могу себе представить, как вечерами они будут развешивать на просушку шерстяную одежду и играть в палатке в настольные игры.

А у меня никаких планов на лето нет.

Заканчивается май – самый жаркий за последние сто пятьдесят лет. Уже успела отцвести черемуха.

А ветки сирени вянут от недостатка влаги. Впереди у меня все лето.

Спасаться негде. Поэтому я вполне могу заняться поисками этой женщины.

Видящей сны.

Бо́льшую часть людей можно разыскать, если только захотеть. Конечно, некоторые обзаводятся радаром, но стать настоящей невидимкой сложно. Те, кого совсем нет в интернете, легко вызывают всяческие подозрения. Информация о большинстве все-таки всплывает в том или ином контексте, даже если они не хотят этого, как о члене какого-нибудь малоизвестного правления или в сноске к официальному письму, адресованному в местный яхт-клуб или жилищный кооператив. Но поскольку автор письма в редакцию – аноним, мне приходится начать поиски, обратившись в еженедельный журнал.

Сочиняю мейл, в котором объясняю, что я – журналистка и хочу связаться с читательницей, направившей в редакцию письмо за подписью «Видящая сны». «Речь идет о репортаже, посвященном любви длиною в жизнь, и, мне кажется, автор письма могла бы немало способствовать глубокому пониманию этой темы», – беру на себя смелость заметить я.

Ответ приходит в течение двух часов.

Приветствую!
Спасибо за Ваше письмо. Нам очень приятно, что Вы читаете «Домашний очаг»! Кстати, если я правильно помню, мы публиковали обзор Вашей предыдущей книги в «Читательских рекомендациях», но вы ведь давно уже не писали ничего нового? В любом случае я передала Ваш вопрос нашему медиуму Монике Молнии. Надеюсь, она свяжется с вами в ближайшее время. Продолжайте читать «Домашний очаг». У нас действует сейчас специальное предложение на полугодовую подписку по цене всего 143 кроны. В подарок Вы получите красивую вазу, оригинальный дизайн которой разработал Алваро Аалто. Жмите на ссылку, чтобы узнать подробности!
С наилучшими пожеланиями,
Яана Исакссон,
заведующая редакцией

Изо всех сил стараюсь пренебречь тем, что теперь представляю интерес скорее в качестве потенциального подписчика, чем знаменитости, достойной статьи. Если медиум не свяжется со мной в течение нескольких дней, придется связаться с ней самой. И чем мне пока заняться? Лежать на диване и ждать. Посмотреть какой-нибудь сериал. А может быть, смыть с оконных стекол всю налетевшую пыльцу, чтобы рассмотреть зацветающую в саду жимолость. Срезав несколько веточек с оранжевыми и розовыми цветами, я могла бы поставить их на кухонный стол после генеральной уборки.

Почему бы не в вазу Алваро Аалто?

1.Автор имеет в виду цветовые типы личности, предложенные швейцарским психологом Максом Люшером (1923–2017). Синий тип характеризуется потребностью в глубокой привязанности, красный – в лидерстве и достижениях. – Здесь и далее примечания переводчика.

2.Южная провинция Швеции, граничащая с Данией.