Kitobni o'qish: «Кики Каллира и нарисованное королевство»

Shrift:

Sangu Mandanna

Kiki Kallira Breaks a Kingdom

* * *

Глава первая

Я совершенно точно убила свою мать.

Ладно, может быть, не совсем точно, но я была в этом совершенно уверена. На девяносто процентов уверена. Ну… может, на восемьдесят пять.

Все зависело от того, заперла я входную дверь, когда выходила из нашего дома сегодня утром, или нет. Но как бы я ни старалась, я не могла вспомнить, закрыла ли ее. И если нет, что ж, тогда велика вероятность, что маму, которая перекрашивала кухонные шкафы, когда я уходила, убил грабитель.

Или она была съедена беспринципным гусем, что звучит нелепо, но только если вы не встречали гусей, которые живут в Лондоне.

День начался не с такой трагической ноты. Стоял жаркий июль, только что закончился учебный год, поэтому я сразу после обеда вышла из дома, чтобы встретиться со своей лучшей подругой Эмили, ее младшей сестрой Тэм и двумя ее подругами. Мы сели в автобус и поехали на другой конец города – в один из тех парков развлечений, которые всегда открываются летом. Мы планировали эту встречу несколько недель, и поначалу все было потрясающе: мы ели мороженое, греясь на солнышке, по очереди катались на гоночных машинах и пытались выиграть гигантских плюшевых медведей.

Мы только что встали в очередь к колесу обозрения, когда Тэм сказала что-то о запертой комнате в детективном романе, который она читала, и мне вдруг пришло в голову, что я не могу вспомнить, заперла ли я входную дверь.

Уже с беспокойством я прикусила кончик большого пальца, наморщила лоб и снова попыталась все вспомнить. Я представила, как выхожу из дома и вставляю свой серебряный ключ в серебряную замочную скважину; но точно ли это случилось сегодня, или воспоминание было одним из бесчисленных миллиардов других, когда я запирала дверь?

– Кики? – Эмили легонько ткнула меня локтем. – Ты в порядке?

Я кивнула и попыталась сосредоточиться на том, что она и другие девочки говорили, но все, о чем я могла думать, это входная дверь моего дома. Предположительно порядок возможных последствий незапертой двери был примерно такой: грабитель (или гусь) видит незапертую входную дверь; грабитель (или гусь) не может поверить, насколько ему повезло; грабитель (или гусь) натыкается на маму при попытке ограбить кухню, а затем неизбежно грабитель (или гусь) убивает (или съедает) маму.

Эмили перевела взгляд на мою руку и с беспокойством наблюдала, как я терзаю ноготь большого пальца.

– Ты не в порядке, – решила она и понизила голос, чтобы Тэм с подругами не услышали ее слов. – Что случилось?

Любому, кроме Эмили или мамы, я бы солгала и притворилась, что мне плохо, или у меня болит голова, или что-то в том же роде, но это была Эмили, поэтому я сказала ей правду.

И поскольку это была действительно Эмили, она выслушала меня и кивнула:

– И неважно, если я скажу тебе, что смерть твоей матери от гуся крайне маловероятна, не так ли? Потому что, если уж эта мысль оказалась в твоей голове, ты не сможешь избавиться от нее?

Она так хорошо меня знала.

– Я должна пойти домой и проверить дверь, – сказала я. Стыд, гнев и разочарование заставили меня стиснуть зубы. – Если я этого не сделаю, то просто проведу остаток дня в переживаниях.

– Хорошо, я пойду с тобой.

– Нет! – запротестовала я. – Останься. Мне будет только хуже, если ты тоже уйдешь.

Эмили поколебалась, но затем сказала:

– Моя мама сегодня приготовит китайскую тушеную курицу на ужин. Поужинаешь с нами?

– Тушеную китайскую курицу с имбирем? – спросила я, оживляясь.

Эмили усмехнулась:

– Ага.

В общем, пообещав прийти к ней на ужин, я покинула парк в более приподнятом настроении. По дороге домой, закинув ноги на сиденье в автобусе, я достала из рюкзака пухлый альбом и быстро набросала рисунок колеса обозрения. Я изобразила крошечное радостное личико Эмили, выглядывающее из кабинки на самом верху, а затем и свое лицо рядом с ней. Хихикнув про себя, я добавила чайку в небе над нами, какающую на голову Эмили. Подруга будет в восторге, когда я позже покажу ей этот рисунок.

Я опустила карандаш и некоторое время просто смотрела на набросок. Вид миниатюрной версии меня, такой счастливой на этом колесе, заставил почувствовать, что я все-таки провела время не зря. К тому же в те двадцать минут, которые я потратила на набросок, я совершенно не думала о своей входной двери.

Но когда я вернулась домой и обнаружила, что входная дверь все-таки заперта, все теплые и нежные чувства, которые вызвал у меня этот рисунок, растворились быстрее куска сахара в горячем чае. Я видела свое размытое отражение в матовом дверном стекле и буквально сверлила себя взглядом – другую себя. Я была в ярости: пропустила веселый день со своей лучшей подругой, потому что не могла перестать думать о двери.

Я тихонько вошла в дом, борясь с искушением громко хлопнуть дверью.

Наверное, я могла бы вернуться в парк развлечений, но тогда Тэм и ее подруги решили бы, что я еще глупее, чем они думали раньше.

Насколько я могла судить, большинство людей не становились одержимыми от случайной мысли или страха до такой степени, что ничего не могли с этим сделать.

Но со мной было именно так. Я росла веселой и бесстрашной девочкой, но в какой-то момент меня охватила тревога. Я стала нервничать из-за всякой ерунды. Я боялась, что паук, пробежавший по половице, вдруг окажется на моей подушке. Боялась, что акула проберется в наш школьный бассейн (да, я знала, насколько абсурдно это звучит, но все равно беспокоилась). Я волновалась, что какая-нибудь незначительная вещь, сказанная мною три дня назад, на самом деле была довольно глупой, и, возможно, все, кто слышал ее, теперь уверены, что и я сама глупая. Я боялась, что мама однажды не вернется домой. Я беспокоилась, что кто-то из нас забыл закрыть кухонное окно перед сном…

И так далее.

Возможно, немного беспокоиться иногда – это нормально. Но моя тревога никак не заканчивалась. Нет. И чтобы она прекратилась, я должна была что-то сделать. И ладно еще если речь шла о каком-нибудь пауке, потому что тогда мама приходила ко мне в комнату, выслеживала его и – хлоп! И мое беспокойство сразу же улетучивалось. Но иногда все было не так просто. Порой приходилось постараться, чтобы заставить мой мозг успокоиться.

Когда я повесила рюкзак на крючок в прихожей, из кухни донеслись слабый запах краски и звуки веселой поп-музыки, а затем абсолютно живой мамин голос:

– Кики? Это ты?

Я просунула голову в кухню, где мама красила последний шкаф. Желтые пятна виднелись на ее одежде, руках, даже на темных волосах, точно таких же, как у меня, только ее волосы были короткие и подстрижены под каре, а мои – длинные и почти всегда собраны в хвост. Я бы тоже хотела себе стрижку как у мамы, но знала, что мои волосы будут постоянно падать на лицо, я начну постоянно теребить их, заправлять за уши, накручивать на палец и все такое прочее. Я уже и так обкусывала ногти, стоило их кончикам хоть немного отрасти, так что мне совсем не нужна была еще одна назойливая дурная привычка.

– Ты похожа на лимонный пирог, – сообщила я маме хихикая. Затем схватила ее телефон со стойки и сфотографировала.

– Ужасно, – сказала она ласково. – Ты сама выбрала этот цвет.

– Он хорошо смотрится на шкафах, но довольно странно на человеке.

Нахмурившись, мама махнула широкой кисточкой в мою сторону. Я взвизгнула, когда капли холодной желтой краски попали мне на щеку и плечо.

– Ты права, – улыбаясь, согласилась мама, – на человеке это действительно выглядит довольно странно.

Она была совершенно несносна. И я усмехнулась в ответ.

– Итак, – продолжила она, бросая мне кухонное полотенце, чтобы я могла вытереть краску с лица, – почему ты вернулась так рано?

– О, я не могла вспомнить, заперла ли входную дверь, и была почти уверена, что тебя съел гусь, поэтому вернулась, чтобы все проверить.

Это было правдой, но я говорила веселым тоном, как будто считала произнесенное глупым и смешным. Мама знала о моей тревоге, навязчивых идеях, о необходимости что-то делать. Она всегда нормально относилась к этому и никогда не заставляла меня чувствовать себя неловко, даже в тот раз в прошлом году, когда я разбудила ее в четыре утра, наклонившись над ней, чтобы убедиться, что она все еще дышит. Мама просто сказала: «Что ж, я тоже так делала, когда ты была малышкой, так что, думаю, это расплата» – и позволила мне поспать в ее постели до утра.

Но я не думала, что мама знает, насколько мне плохо. Я никогда не говорила ей об этом. Не то чтобы мне не хотелось. Просто зачем ее беспокоить?

А еще, возможно, я не хотела говорить маме ничего, потому что она превратила бы это в Большую Проблему. В гигантское Нечто. А я не хотела, чтобы это было Нечто. Я хотела, чтобы это было Ничто, которое не разрушало бы мою жизнь, не делало меня несчастной, не превращало меня в ту, кого я больше не знаю. В настолько незначительное Ничто, что оно очень скоро пройдет, и я снова стану жизнерадостной.

Прищурившись, мама проигнорировала мою чепуху про гуся и перешла сразу к самой важной части.

– Ты настолько беспокоилась о том, заперла ли входную дверь, что бросила своих друзей и вернулась домой?

Мне не хотелось ей лгать, поэтому я уклонилась от темы, сказав:

– Ну, мне еще стало немного не по себе. Сегодня очень жарко.

И то и другое было правдой.

– Кики…

– Кстати! – с энтузиазмом воскликнула я, беспардонно перебив ее, прежде чем разговор принял нежелательный оборот. – Ты не поверишь, что мне сегодня сказала Эмили! У ее мамы будет еще один ребенок.

Мама тут же переключилась. Конечно, это было круто, что у Эмили будет маленький брат или еще одна сестра, но на самом деле дети были мне не слишком интересны. А вот мама их любила. Я была почти уверена, что она завела бы как минимум пять собственных, если бы мой отец не умер до моего рождения.

– Еще один малыш! – проворковала мама. – Дай-ка мне телефон, утенок. Я напишу Мэй и узнаю, не нужно ли ей чего-нибудь.

– Можно я пороюсь в твоих чистых блокнотах, пока ты разговариваешь по телефону? У меня закончилось место в альбоме.

– Да, конечно.

Я оставила ее радостно набирать сообщение маме Эмили и поднялась в комнату, которую она использовала в качестве домашнего офиса. Мама занималась анимацией и обычно ходила в студию, чтобы поработать над проектом с командой других художников-мультипликаторов, но еще она немного преподавала и старалась работать из дома, когда могла. Поэтому ее домашний офис был забит студенческими эссе, раскадровками, грудами исследовательских материалов, полками с книгами; еще там разместились блестящий компьютерный монитор и графический планшет, а также целая полка с пустыми тетрадями и блокнотами.

Чтобы добраться до нужной полки, мне пришлось обойти стопку книг. На самом верху лежала знакомая мне «Иллюстрированная книга индийского фольклора: Том I» – огромная и красивая, та, что мама читала мне, когда я была маленькой. И да, это был только первый том. Как оказалось, у мамы имелось целое собрание индийского фольклора: истории о чудовищах, о богах и героях, о богинях, которые ездили верхом на львах, о демонах, похищавших принцесс, о королях и королевах, о городах и злобных шакалах и… ну, в общем, о многом другом.

Мне нравились эти истории. Они были особенными для мамы: на них она выросла в Карнатаке, на юге Индии, где провела половину своей жизни, прежде чем переехать сюда. У нас с мамой было не так уж много общего, но любовь к искусству и мифологии была тем, что нас объединяет.

Положив «Иллюстрированную книгу индийского фольклора: Том I» обратно на стопку, я проверила полку с чистыми блокнотами. Там лежало несколько подходящих, но я все равно продолжила поиски. Как воин выбирает свой меч или ведьма – свою палочку, так я, Кики Каллира, должна была выбрать свой новый альбом для рисования. К этой задаче нельзя было относиться легкомысленно. Неправильный выбор мог обернуться гибелью Вселенной!

А потом я нашла его. Красивый, переплетенный белыми пружинами, с двумя сотнями толстых листов чистой белой мелованной бумаги. Обложка выглядела идеальной: мягкой, маслянисто-желтой, цвета вечернего солнца.

Как же приятно и легко быть жизнерадостной девочкой! Еще совсем недавно я легко могла засыпать по ночам. Мне не нужно было осматривать весь дом только потому, что я краем глаза увидела какую-то тень; в мозгу не начинало скрести, если книга на полке лежала корешком внутрь. Почему я больше не такая?

Может быть, со мной и правда что-то не так?! Я знала, что это ненормально, но не могла отделаться от чувства, будто только я одна виновата в том, что больше не была сильной и храброй. А иначе откуда эта тревога, это Нечто, проникшее внутрь меня и прочно там обосновавшееся?