Kitobni o'qish: «Социально-психологические проблемы университетской интеллигенции во времена реформ. Взгляд преподавателя»
Предисловие
Эта книга – о социально-психологических проблемах преподавателей высшей школы, с которыми многие из них столкнуться уже в ближайшее время. Многим придется выживать в новых условиях, и нужно быть готовыми к этому. Замысел этой книги возник, когда я заканчивал писать книгу «Психология выживания личности в современном мире», вышедшею в издательстве «Гуманитарный Центр» в 2012 г. Тогда стало понятно, что проблема психологического выживания вузовской интеллигенции настолько объемна, что требует рассмотрения в отдельной книге. А растущая с каждым месяцем актуальность проблемы и близость ее автору, преподавателю вуза с 34-х летним стажем, заставляли работать увлеченно.
Среди множества испытаний, через которые приходит наша страна в эти годы, особняком стоит надвигающаяся безработица преподавателей вузов. О ней в очередной раз вспомнило Министерство образования и науки РФ. Оно представило в правительство и разослало по федеральным ведомствам расчеты, свидетельствующие о том, что без работы в период с 2011 г. по 2015 г. могут остаться около 100 тыс. преподавателей вузов [Смирнов, 2010; Фурсенко: Сокращение вузов…, 2010].
Потеря работы для человека, проработавшего большую часть жизни в вузе и имеющего соответствующее образование и квалификацию – это жизненный кризис, сопровождающийся психологическим стрессом.
Официальное объяснение предстоящему уменьшению численности преподавателей весьма простое – демографический кризис. Мало стало в стране подростков и молодежи. Продвигаются к окончанию школы малолюдные поколения – значит, мало будет студентов. Говорится о том, что учить теперь нужно иначе: специалистов с пятилетним обучением в вузе – не будет, а бакалавры будут учиться четыре года. Да и много ли нужно этих бакалавров, непонятных для наших работодателей, и кому они нужны в «скукожившемся» хозяйстве страны? А до магистратуры и не всякий студент дойдет. Поэтому и вузов нужно меньше – значит, нагрузка на бюджет снизится. Поэтому и не всем преподавателям, – особенно, в государственных и муниципальных вузах, – удастся сохранить работу.
Простота объяснения не делает ситуацию менее драматичной. Интеллигенция уже много испытала по части безработицы, падения доходов подобных унижений и за первые советские годы, и за постсоветский период. Значит, горькая чаша выпита еще не до дна?
Вот и получается, что из-за демографической ямы 1990-х и перехода на уровневую (Болонскую) систему обучения каждый четвертый (если не третий) преподаватель вуза в ближайшие годы останется без работы.
Это одна сторона, отражающая официальную версию событий. Но она не единственная. Действительно, проблема демографии есть, и она «бьют» по высшей школе сразу с двух сторон: «сверху» и «снизу».
Сверху «давит» процесс старения и естественной убыли в профессорско-преподавательском корпусе. А отсюда – проблемы и «воспроизводства» преподавательских кадров, и профессионализма молодого поколения преподавателей, и социально-психологические конфликты на кафедрах.
Снизу – «демографическая яма», выхода из которой пока не видно. С ней связана проблема снижения количества абитуриентов, которая сопровождается падением качества их подготовленности к учебе в вузе (уже в полной мере проявляются последствия ЕГЭ), и мотивации студентов: «А что мне делать с дипломом вуза дальше?». А это уже – комплекс проблем.
Негативные ее последствия демографии тоже возникли не «вдруг». О не проблемах воспроизводства научно-педагогических кадров говорится давно, этом писал в своих статьях и автор этой книги. И на «грабли» с «демографической ямой» уже наступали: вспомним эпопею сначала с закрытием и продажей детсадов – а потом с их резкой нехваткой. Теперь «яма» сдвинулась на возраст окончания школы – но «детсадовским» путем проблему вузов не решишь! И проблема «застоя» в вузах, и несоответствие количества (и качества) выпускаемых специалистов потребностям рынка труда возникли не сегодня. Но результаты государственных аккредитаций вузов констатировали: «Все в порядке!». А тем временем реформы идут, -каким-то своим путем. И пролегает он через судьбы людей.
«Вдоль дороги всё не так, а в конце подавно…» (В. Высоцкий).
В книге показано, что проблема кризиса отечественной системы высшего образования имеет глубокие исторические корни. В.С. Ключевский писал «Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий». И вот теперь мы имеем то, что имеем. А в заложниках нынешнего реформирования оказалось множество преподавателей вузов.
Чтобы проследить исторические вехи развития отечественной высшей школы, пришлось обратиться к исторической и аналитической литературе, документам. Какие-то факты и иллюстрирующие их статистические показатели даются развернуто, какие-то – кратко: это связано и с ограничением объема книги, и, конечно, с авторской позицией. Период истории высшей школы, начиная с «застоя», последовавшей за ним «перестройки» и далее проживался автором, преподавателем вуза, как очевидцем и даже участником событий.
«…И из собственной судьбы я выдергивал по нитке» (Б. Окуджава).
В конце книги приводится достаточно обширный библиографический список используемых источников. Это позволяет заинтересованному читателю углубить свои знания по заинтересовавшим его моментам и уточнит собственную позицию.
За текучкой повседневных преподавательских дел, лекций и семинаров, лабораторных занятий и курсовых работ мы порой не видим ситуацию в ее полноте, свое место в ней. Нас давит рутина оформления кипы бумаг в виде новых учебных планов и программ – то, что преподаватели кафедр называют «ахинеей третьего поколения». В суете и кафедральных дрязгах последних лет мы порой не замечаем, что действительность изменилась так кардинально, что наши былые планы на будущее уже рассыпались.
Неразумно проводимые реформы образования усугубляются экономическим кризисом. На этом фоне обостряются социально-психологические проблемы в коллективе, которые могут стать «спусковым крючком в катапульте» и привести к потере работы.
Книга дает возможность работающему преподавателю взглянуть со стороны на ситуацию в вузе и в образовании в целом – и на свое место в ней.
Подумать над тем, что его ждет, каковы возможные варианты изменений на кафедре и в вузе и построить свою стратегию с учетом психологической «цены».
Преподавателю, находящемуся «на грани», книга поможет сделать верный выбор в критической ситуации, представлять дальнейшее ее развитие, сохранить себя и выстроить конструктивное поведение.
Преподавателю вуза, уже потерявшему работу, книга даст не только необходимую юридическую информацию, но и поможет нормализовать свое психическое состояние при личностном кризисе, справиться со стрессом, обрести себя в новых условиях – и сделать первые шаги к новой цели.
Человеку, оставшемуся без работы, Законом гарантируются определенные права, но возникают и некоторые обязанности. В книге дается необходимая правовая информация, позволяющая Вам вести поиск работы и регулировать свой трудовой статус в соответствие с Вашими интересами.
Человек, потерявший работу, «выпадает» из устойчивой и привычной ему повседневности. «Выбитый из орбиты мир» (по образному выражению М.К. Мамардашвили) провоцирует у человека состояние растерянности, что способствует кризису ценностных ориентаций. Поэтому большое внимание в книге уделено психологическим аспектам преодоления личностного кризиса. Книга ориентирует не только на стратегии выбора новой жизненной траектории, но и дает ряд тактических рекомендаций для ее осуществления.
В Приложении приведены два психологических Опросника. Первый из них позволит читателю самостоятельно провести оценку свалившихся на него проблем, определить, в какой степени они угрожаю возникновением стресса с тяжелыми последствиями для здоровья. А предупрежден – значит, вооружен!
Второй Опросник позволит читателю самостоятельно определить уровень депрессии – как степень выраженности депрессивных симптомов.
Введение
Китайская народная мудрость говорит: не дай Бог жить во времена перемен!
В этом смысле нашим соотечественникам за век досталось сполна – первая Мировая война, революция 1917 г., Гражданская война, периоды репрессий, коллективизаций, индустриализаций, Великая отечественная война, периоды восстановления, застоя, перестройки, полная смена 1991 г., разрушение СССР, разруха, реформы, кризисы и т.д.
В книге рассматриваются социально-психологические проблемы, с которыми сталкиваются преподаватели высших учебных заведений (университетов, институтов) во времена глобальных перемен и кризисов.
Рассматриваемая в книге тема – многогранна, для ее раскрытия автор привлекает демографию и историю, политику и социологию, психологию и конфликтологию. Читатель найдет здесь неизвестные и забытые факты становления современной Российской высшей школы.
В.С. Ключевский писал: «История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков». Обращение к истории позволяет глубже взглянуть на нынешнюю ситуацию, увидеть тенденции ее развития.
Основной текст книги состоит из четырех глав. В первой главе рассматривается историческая подоплека кризиса высшего профессионального образования (ВПО) в России. Первый период относится к послереволюционной разрухе, поставившей преподавателей вузов (да не только их) в ужасающее положение. Трагизм положения интеллектуального слоя в годы разрухи усугубляется «красным террором» по отношению к российскому «образованному слою», важнейшей частью которого является вузовская интеллигенция. Показано, какие потери понесла вузовская и академическая среда.
Второй период, рассматриваемый в книге, относится к НЭП и последовавшей за ним форсированной реконструкции экономики в России, сопровождавшейся экстенсивным развитием ВПО. Для этого периода характерны свои особенности взаимоотношения государства и преподавателей вузов. Со сменами пятилеток принятый властями лозунг «техника решает все» вынуждено заменяется на другой – «кадры решают все»; была осознана и значимость ВПО. Однако – с определенными оговорками, которые сказались на положении преподавателей вузов.
Третий период, рассматриваемый в книге в качестве исторической подоплеки кризиса отечественного ВПО, являются послевоенные годы. Это было, с одной стороны, время наивысшего подъема высшей школы, с другой -стороны ее застоя и бюрократизации. А перестройка и последовавшее «лихолетье» 90-х с коммерциализацией высшего образования нанесла сокрушающий удар по ВПО. В главе показано, что кризис высшей школы стал следствием многолетнего накопления ошибок.
Во второй главе рассматриваются, почему и как преподаватель вуза сегодня может сегодня стать безработным. Рассматриваются перспективы отечественной высшей школы в условиях «неожиданного» попадания общества в «демографическую яму», экономического кризиса и разрушительного курса на так называемую «оптимизацию» вузов путем их сокращения или объединения.
В третьей главе показано, что возникшая на кафедре вуза в этих условиях «борьба за существование» (в форме издевательств, психотеррора) выбрасывает «за борт» преподавателей, одного за другим, не прибегая к процедуре формального сокращения. Известно, что склоки и дрязги «выбивают» самых талантливых, а посредственности – более «выживаемы» в подобных ситуациях и имеют свойство «множиться».
В четвертой главе рассматривается ситуация, когда преподаватель вуза уже лишился работы, – и не по своей вине. Безработица – это стресс, депрессия, личностный кризис. Что делать, как жить дальше? Рассматриваются правовые, организационные и психологические аспекты. Даются конкретные рекомендации, как пережить негативную ситуацию, как обрести себя заново – в работе, в жизни, в семье. Книга поможет Вам найти свой ответ на эти вопросы.
После необходимого в каждой книге Заключения размещен раздел «Персоналии», в котором в алфавитном порядке даются сведения о тех исторических персонажах на которых автор ссылался в книге.
Для читателя, который более глубоко, чем рассмотрено в книге, заинтересовался событиями и фактами, в разделе «Список литературы» приводятся первоисточники, которыми можно воспользоваться.
В приложения – психологические опросники, позволяющие читателю провести самоценку навалившихся проблем, определить уровень депрессии.
Предупрежден – значит вооружен!
Глава 1.
Историческая подоплека кризиса высшей школы в России
«Прошлое – это лишь пролог»
Вильям Шекспир (1564-1616 гг.)
«История не учительница, а надзирательница, magistra vitae {с лат. -наставница жизни}: она ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков».
В.О. Ключевский (1841-1911 гг.), русский историк
«Времена не выбирают – в них живут и умирают…»
Александр Кушнер (род. 1936 г.), современный русский поэт
Память – это то, с помощью чего мы выживаем во внешнем мире. Это способ адаптации нашего поведения к изменению окружающей среды, а среда изменяется постоянно. Историческая память – это, в первую очередь, сознательное обращение к прошлому со всеми его положительными и отрицательными моментами, попытка восстановить действительность происшедших событий.
Обращение к истории позволяет нам по новому, глубже взглянуть на нынешнюю ситуацию, а порой и помогает прогнозировать её развитие. Быть может, в этом отношении имеет смысл говорить о цикличности истории, даже не в смысле событийной цикличности, а в плане смысловой цикличности.
История мирового высшего образования показывает, что развитие высшей школы шло даже не параллельно, а опережающее по отношению к развитию общества. Развитие высшего образования в целом предшествовало прогрессивным изменениям в обществе, являясь, следовательно, их предпосылкой. И наоборот, задержки в его развитии – замедляли прогресс.
Разумеется, в каждой стране динамика становления и развития высшего образования подчинена своим приоритетам и граничным условиям, определяемым экономическими, социальными и культурными особенностями. Свои приоритеты и ограничения развития высшей школы были и в СССР, есть они и в постсоветской России. История отечественного высшее образования показывает, что оно, с одной стороны, всегда следовало вектору экономического развития страны, а с другой – являлось отражением представленной в данный момент социально-политической ситуации.
Нравится нам, или нет, но все мы родом из Советского Союза. Оттуда же родом и наше отечественное, российское высшее образование. Нынешняя высшая школа во многом базируется на достижениях советских времен. И несет на себе груз накопленных проблем, проявляющихся уже в последние два советских десятилетия и усугубленных постсоветскими реформами высшего образования.
«История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии; второй – в виде фарса» – емко сформулировал когда-то немецкий философ Гегель (1770-1831 г.). Гегелевскую формулу можно отнести и к истории становления отечественного высшего образования и его реформирования. И, похоже, что наблюдаемая динамика трансформаций российского высшего образования может быть представлена уже трехзвенной формулой: «трагедия – фарс – и вновь трагедия», где третье звено формулы в ряде случаев относится к нынешним реформациям. Ничего не поделаешь – диалектика!
Рассматривая историческую подоплеку нынешнего кризиса ВПО и безработицы преподавателей вузов России, будем обращать внимание на прецеденты подобных явлений в нашей стране.
Исторический экскурс направляет нас, прежде всего, в послереволюционные годы. Здесь мы можем найти первые аналогии событиям совсем недавнего прошлого.
1.1 Трагедия высшей школы в период послереволюционной разрухи
«Нищета ведет к революции, революция – к нищете»
Виктор Гюго (1802-1885 гг.), французский писатель
Глобальная разруха – и не только в головах…
Послереволюционная Россия. Разруха. Полный упадок в промышленности. Не работает транспорт. Нет топлива, электроэнергии. Катастрофическая нехватка продовольствия – крупные города отрезаны от продовольственных страна. Этот страшный период советской истории Герберт Джорж Уэллс (1866-1946 гг.), английский писатель и публицист, автор фантастических романов, приехавший второй раз в Россию, называет временем полнейшего разгрома, социального разложения, распада общества. В книге «Россия во мгле» Герберт Уэлс пишет: «Громадная монархия, которую я видел в 1914 году, с ее административной, социальной, финансовой и экономической системами, рухнула и разбилась вдребезги под тяжким бременем шести лет непрерывных войн. История не знала еще такой грандиозной катастрофы» [Уэллс, 1964].
Общая численность населения страны по данным переписи 1920 г. (по состоянию на 28 августа) составила 136,8 млн. человек. По сравнению с началом 1917 г. численность населения сократилась на 6,7 млн. человек. Примерно 2 млн. из этого числа приходится на эмиграцию из страны, остальные 4,7 млн. – демографические потери от гражданской войны, вызванных ею голода и эпидемий, а также сокращения рождаемости [Волков, 1999].
Смертность в Петрограде в 1920 г., по сравнению с 1914 г., возросла почти в 4 раза и была выше 81 чел. на тысячу населения. Рождаемость среди недоедающего и «глубоко удрученного населения» (формулировка Г. Уэллса) снизилась по сравнению с довоенным уровнем в три раза и составила 15 чел. на тысячу [там же].
С фронтов по своим домам возвращаются миллионы солдат – голодных, разочарованных, озлобленных. А их путь к своим домам, – при разрушенной транспортной системе, – далек и долог и пролегает через крупные города. Послереволюционная разруха сопровождается уголовным «беспределом», разбоем.
Г. Уэллс пишет: «Это было время разгрома, время полнейшего социального разложения. Это был распад общества. … Среди бела дня на улицах Москвы и Петрограда людей грабили и раздевали, и никто не вмешивался. Тела убитых валялись в канавах порой по целым суткам, и пешеходы проходили мимо, не обращая на них внимания. Вооруженные люди, часто выдававшие себя за красногвардейцев, врывались в квартиры, грабили и убивали. В начале 1918 года новому, большевистскому правительству приходилось вести жестокую борьбу не только с контрреволюцией, но и с ворами и бандитами всех мастей. И только к середине 1918 года, после того как были расстреляны тысячи грабителей и мародеров, восстановилось элементарное спокойствие на улицах больших русских городов» [Уэллс, 1964].
Особенно тяжкая была ситуация в потребляющих районах России, включая крупные города, которые теперь мы называем университетскими центрами (Москва, Петроград, Томск, Казань, Екатеринбург, Таганрог, Новочеркасск, Харьков). Бешеная инфляция сочеталась с отсутствием продуктов и товаров.
В Москве за годы 1-й Мировой и гражданской войны цены на соль выросли в 125 тыс. раз, сахар – в 28 тыс. раз, картофель – в 21 тыс. раз, пшено – в 15 тыс. раз. В Петрограде в 1918 г. рыночные цены были выше, чем в Симбирске, в 15 раз, чем в Саратове – в 24 раза [Подлинная история РСДРП., 2010, с. 335].
Национализация предприятий предотвратила дальнейшее их закрытие и, казалось бы, создала условия для обеспечения полной занятости работников. Однако введенное на предприятиях принудительное регулирование заработной платы, которая в то время была ниже прожиточного минимума, привело к значительному падению производительности труда.
К апрелю 1918 г. было зарегистрировано уже 344 тыс. безработных, 33% из них составляли квалифицированные рабочие. Примерно столько же могли быть неучтены из-за отсутствия на местах органов трудоустройства.
Годы гражданской войны характеризуются чрезвычайной экономической бедности государства. «Искусство, литература, наука, все изящное и утонченное, все, что мы зовем "цивилизацией", было вовлечено в эту стихийную катастрофу» – пишет Г. Уэллс. Большинство населения страны в этих экстремальных условиях столкнулось с проблемой выживания. На грани жизни и смерти оказались и интеллигенция, включая ученых и преподавателей вузов.
Снабжение населения в городах осуществлялось по карточкам на основе классового принципа. Высшую норму получали рабочие. Естественно, что преподаватели вузов, «гнилая интеллигенция», к категории рабочих не могли быть отнесены, и продовольственная норма была для них значительно ниже. Введенный затем «спецпаёк»: красноармейский; совнаркомовский – для «ответственных» работников; «академический» паек, который был в 1,5-2 раза больше пайка рабочего с индустриального предприятия – для весьма ограниченного круга ученых, «пригретых» властями). А «обычным» преподавателям вузов спецпаек был не положен.
Обычные карточные нормы обеспечивали от 30 % до 50 % необходимых для выживания продуктов. Остальное приобреталось у «мешочников», доставлявших продукты из плодородных районов, нередко пересекая линию фронта. Широкое распространение получил натуральный безденежный обмен. В гости идут, взяв в качестве подарка хозяевам хоть немного еды, пару поленьев дров. Распространились заболевания, возникали эпидемии: тиф, холера. Нет мыла, редко работают бани. Учебные заведения не отапливаются.
Для науки, искусства, литературы, высшего образования страны катастрофа 1917-1918 г. оказалась совершенно гибельной. «Покупать книги и картины больше некому; ученый получает жалованье в совершенно обесцененных рублях. Новый, незрелый еще общественным строй, ведущий борьбу с грабежами, убийствами, с дикой разрухой, не нуждается в ученых; он забыл о них. […] Поэтому научным работникам, жизненно необходимым каждой цивилизованной стране, приходится терпеть сейчас невероятную нужду и лишения» [Уэллс, 1964].
В 1918 г. в 308 научных учреждениях Советской России, по разным данным, было от 7326 [Волков, 1999., табл. 4] до 12,5 тыс. [Изменения социальной. , 1976, с. 292-293] научных работников, значительная часть которых к 1920 г. сосредоточились, основном, в столицах – Петрограде и Москве. Они, как пишет Г. Уэллс, оказались не нужны молодому Советскому государству.
Только в самом конце 1919 г., когда многие преподаватели вузов уже умерли от голода и холода, советское правительство ввело для профессоров и доцентов продовольственные пайки, которые были достаточны, чтобы они и члены их семей не голодали.
Однако ситуация все еще оставалась чрезвычайно тяжелой. Г. Уэллс пишет: «Во время нашего пребывания в Петрограде (в сентябре 1920 г. – уточнение наше, С.Д.) введен бесплатный проезд (в трамвае – С.Д.). В прошлом году температура во многих жилых домах была ниже нуля, водопровод замерз, канализация не работала. Люди ютились в еле освещенных комнатах и поддерживали себя только чаем и беседой» [Уэллс, 1964].
Действия власти были направлены на удовлетворение исключительно тех сиюминутных потребностей, от которых зависело выживание государства и самой власти. К тому же у людей, управлявших в тот период страной, существовали идеи о необходимости коренной перестройки всей системы высшего образования, унаследованной от царской России («разрушим все до основанья, а затем…»). Выдающийся русский историк Ю.В. Готье (18731943 гг.), академик АН СССР (с 1939 г.), в своем дневнике приводит слова А.В. Луначарского, который весной 1918 г. называл российские университеты кучей мусора [Готье, 1997, с. 130]. И ныне признается, что А.В. Луначарский, как и все советские деятели того времени, был убежден в том, что старая школа себя изжила [Андреев, 2008, с. 198].
Обратим внимание на то, что Лев Троцкий, отдавая должное образованности A. В. Луначарского и признавая его заслуги «в повороте дипломированной и патентованной интеллигенции в сторону советской власти», пишет в 1934 г., что «как непосредственный организатор учебного дела, он оказался безнадежно слаб. После первых злополучных попыток, в которых дилетантская фантазия переплеталась с административной беспомощностью, Луначарский и сам перестал претендовать на практическое руководство. Центральный комитет снабжал его помощниками, которые под прикрытием авторитета народного комиссара твердо держали вожжи в руках» [Троцкий, 1934; Троцкий, 1991, с. 369-370].
Таким образом, на переломном этапе страны руководить образованием приходит дилетант, не специалист, пусть и хороший человек, и эрудит! Как похожа нынешняя ситуация с руководством Министерством науки и образования РФ с ситуацией в Наркомате просвещения страны 90 лет назад.
Что-то остановило большевиков от формальной ликвидации университетов. Тем не менее, введение новых правил приема в вузы на основании декрета
B. И. Ленина от 2 августа 1918 г., предоставляющего всем трудящимся право поступления в любое высшее учебное заведение независимо от предварительного образовательного ценза облегчило прием малообразованных людей. Ликвидация юридических и исторических факультетов и другие «инновации» существенно снизили качество высшего образования.
Однако, как отмечает Г.И. Ханин, наиболее трагические последствия имело катастрофическое сокращение финансирования вузов. Оно привело также к катастрофическому ухудшению материального положения преподавателей, поставив даже профессоров на грань, – и за грань голода и холода.
Полностью прекратилось обеспечение вузов новыми книгами и оборудованием, отопление учебных и научных помещений [Ханин, 2008].
Но и в этих условиях интеллектуальная жизнь творца продолжается – пусть и наедине с самим собой и своими мыслями. Подтверждение этому мы находим у графа Алексея Николаевича Толстого (1883-1945 гг.), русского и советского писателя в романе «Хождение по мукам: Восемнадцатый год». Возле печки-«буржуйки», – пишет А.Н. Толстой, «придвинув поближе изодранное кресло, профессора, обросшие бородами, в валенках и пледах, писали удивительные книги» [Толстой, 1971, с. 268].
Уже в начале 20-х г. власти Советской России приступили к формированию новой, пролетарской интеллигенции.
В то же время ряд ученых, профессоров, преподавателей вузов с энтузиазмом восприняли социальные преобразования, проводившиеся под лозунгами «социальная справедливость», «равенство», «свобода», «братство». Они искренне верили в то, что Россия стоит на пороге социального и духовного возрождения, что революция открыла новые, перспективы в развитии общества, стремились активно включиться в созидание новой жизни [Абульханова-Славская и др., 1997, с. 50].
Почти исключительно на энтузиазме «голодных и холодных» преподавателей, высшая школа продолжает работать! Молодые люди идут учиться! По данным, приводимым С.В. Волковым, если в начале 1918 г. в стране было всего 60 тыс. студентов, то к осени 1919 г. их число увеличилось от 2 -3,7 раза и составило 117 тыс. [Волков, 1999] (по другим данным, на которые также ссылается С.В. Волков – 231,3 тыс.). В 1919 г. насчитывалось 4100 университетских преподавателей (по другим данным – 1927). И они работают, занимаются образовательной и научной деятельностью!
Выпуск специалистов вузами небольшой: многие молодые люди, попавшие в вуз «по разнарядке», не имеющие элементарных знаний для обучения, студентами лишь числились. И все же выпуск дипломированных специалистов есть! Известно, что за 1918-1921 гг. вузы выпустили 1,6 тыс. инженеров [Сафразьян, 1977, с. 68].
31 января 1920 г. по инициативе М. Горького в Петрограде был открыт первый в советской России Дом ученых – во Владимирском дворце, по адресу: Дворцовая набережная, дом 26. Его история началась с размещения здесь Петроградского комитета по улучшению быта ученых (ПетроКУБУ). В 1921 г. по инициативе В.И. Ленина комитет был преобразован в правительственную организацию – Центральную комиссию по улучшению быта ученых (ЦеКУБУ) при Совете Народных Комисаров (СНК) страны, существовавшую до 1937 г.
Это был специальный центр распределения продовольствия, снабжавший, по данным Г. Уэллса, 4 тыс. научных работников и членов их семей, в общей сложности около десяти тысяч человек [Уэллс, 1964] Тут не только выдавали продукты по карточкам, но была и парикмахерская, ванные, сапожная и портняжная мастерские и другие виды обслуживания. Имелся даже небольшой запас обуви и одежды. Здесь же работал медицинский стационар для больных и ослабевших.
Деятельность созданной в 1921 г. ЦеКУБУ не ограничивалась организацией материальной помощи, в ее компетенцию входили также вопросы «культурного объединения» деятелей науки и искусства. Структура ЦеКУБУ изначально состояла из двух основных органов: экспертной комиссии, которая занималась вопросами распределения материальной помощи, и управления делами, взявшего на себя решение других организационных вопросов, в частности, вопросов санаторного лечения, обеспечения культурных и деловых связей с другими регионами и проч.
Для улучшения материального положения и обеспечения провинциальных ученых ЦеКУБУ в 1922 г. были образованы местные Комиссии по улучшению быта ученых (КУБУ).
Следует иметь в виду, что ЦеКУБУ создавалась по принципу элитарной, а не профсоюзной организации. По данным отечественных историков (Е.В. Водопьяновой, Л.В. Ивановой, Е.А. Осокиной), на ее обеспечении находилось 8000 человек с семьями – наиболее ценные специалисты всех отраслей знания и искусства. Списки ученых, как пишет Е.А. Осокина, составлялись «на местах» и рассматривались Экспертной комиссией ЦеКУБУ, после чего утверждались правительством. Ученые, профессора, преподаватели вузов, «попавшие в список» ЦеКУБУ, уже в то время получали определенные привилегии. Им выдавался бесплатный академический паек дополнительно к основному пайку, который получала интеллигенция в тот период.
Кроме того, ЦеКУБУ выдавала «списочным ученым» небольшое денежное обеспечение и премии, как считалось – «за лучшие научные труды», – а также, что более существенно, чем обесцененные деньги, дрова, белье, обувь, одежду, бумагу, карандаши, чернила, электрические лампочки. В условиях разрухи и голода это были бесценные дары.
С дальнейшим развитием ЦеКУБУ система благ и льгот расширялась. Но пока критериями для этой правительственной организации (сейчас бы ее, вероятно, именовали бы «фондом») были реальные научные труды. «Внутри интеллектуальной элиты, попавшей в списки ЦеКУБУ, формировалась внутренняя иерархия. Поскольку старые звания и регалии не действовали, а новые еще не были созданы, единственным мерилом значимости ученого служили его научные труды. Иерархия снабжения определялась научной значимостью ученого. Этот принцип действовал порой независимо от службы на государство. Ученые и деятели искусства могли получать блага, просто работая дома и даже находясь за границей» [Осокина, 1999, с. 103].
