Kitobni o'qish: «Поворот ключа»
Посвящаю эту книгу Йэну – с огромной любовью, которую невозможно высказать словами.
Ruth Ware
THE TURN OF THE KEY
First published as THE TURN OF THE KEY by Harvill Secker, an imprint of Vintage.
Vintage is part of the Penguin Random House group of companies.
Перевод с английского Л. Таулевич
© Ruth Ware, 2019 Школа перевода В. Баканова, 2020
© Издание на русском языке AST Publishers, 2020
3 сентября 2017 года
Уважаемый мистер Рэкcем!
Я знаю, что мы не знакомы, но, пожалуйста, умоляю, помогите
3 сентября 2017 года
Тюрьма Чарнворт
Уважаемый мистер Рэкcем!
Вы меня не знаете, но, возможно, читали о моем деле в газетах. Пишу вам, потому что хочу попросить
4 сентября 2017 года
Тюрьма Чарнворт
Уважаемый мистер Рэкcем!
Надеюсь, это правильное обращение. Я никогда в жизни не писала барристерам1.
Прежде всего должна сказать: я знаю, что так не принято. Мне следует действовать через моего солиситора, но он
5 сентября 2017 года
Уважаемый мистер Рэксем!
У вас есть дети? Или любимые племянники? Если так, позвольте мне апеллировать к вашим
Уважаемый мистер Рэксем!
Пожалуйста, помогите. Я никого не убивала.
7 сентября 2017 года
Тюрьма Чарнворт
Уважаемый мистер Рэксем!
Вы не представляете, сколько раз я начинала писать это письмо, пока наконец не поняла: волшебной формулы не существует. Я не могу заставить вас выслушать мою историю. Поэтому постараюсь изложить все на бумаге, сколько бы ни понадобилось времени, хотя это невероятно сложно, и я могу все испортить. Я просто расскажу вам правду.
Меня зовут… Я останавливаюсь, и мне вновь хочется разорвать письмо на мелкие клочки.
Стоит вам узнать мое имя, и вы поймете, чего я от вас хочу. О моем деле писали газеты, моим именем пестрели заголовки, мое искаженное отчаянием лицо смотрело на вас с первых полос. Они уже обвинили меня и вынесли приговор, почти равносильный приговору суда. Боюсь, что, если назову свое имя, вы не захотите со мной связываться и выбросите это письмо. Я вас не виню, но умоляю, выслушайте.
Я молода, мне двадцать семь лет, и, как вы уже поняли по обратному адресу, я нахожусь сейчас в женской тюрьме Чарнворт, в Шотландии. Я никогда не получала писем из тюрьмы и не знаю, отличаются ли они от обычных, но, думаю, мое местонахождение станет вам известно еще до того, как вы вскроете конверт.
Однако вы можете не знать другого: я ожидаю суда. И уж точно не знаете, что я невиновна. Да, да, все так говорят. Все, кого я здесь встречала, невиновны, кого ни послушай. Только в моем случае это правда.
Вы наверняка догадались, чтоґ мне от вас нужно. Я пишу, чтобы попросить вас выступить моим солиситором в суде. Я понимаю, что так не делается и подзащитные не должны обращаться напрямую к адвокатам. Извините, ранее я нечаянно назвала вас барристером. Я плохо разбираюсь в законах, тем более в шотландских. Все свои знания я почерпнула от соседок по камере, в том числе и ваше имя.
У меня уже есть солиситор – мистер Гейтс. Насколько я понимаю, адвоката, который будет защищать меня на суде, должен найти он. Но я оказалась здесь именно из-за мистера Гейтса. Я его не выбирала. Его нашли полицейские, когда я испугалась и заявила, что не буду отвечать на вопросы, пока мне не предоставят адвоката.
Я думала, что он все уладит и поможет мне. Но когда мистер Гейтс приехал… Он сделал только хуже. Он не давал мне говорить, прерывал все мои объяснения дурацкой фразой: «У моей клиентки нет комментариев». От этого складывалось впечатление, что я виновна. Если бы мне позволили объяснить, это не зашло бы так далеко. Они все переворачивали с ног на голову, и мои слова звучали так, словно я действительно виновата.
Не то чтобы мистер Гейтс не слышал мою версию событий. Конечно, я ему рассказывала, но каким-то образом… О боже, как трудно изложить в письме… Он вроде бы сидит, говорит, слушает… да только не слышит. А если и слышит, то не верит. Когда я пытаюсь рассказать все с самого начала, он перебивает меня вопросами, запутывает, я сбиваюсь, и мне хочется закричать, чтобы он заткнулся к чертовой матери.
И он постоянно напоминает о том, что я сказала на допросе в ту ужасную первую ночь в полицейском участке. Меня мучили и мучили, и я сказала… господи, я и сама уже не помню. Простите, я плачу. Извините за пятна на бумаге.
Что я сказала, что же я тогда сказала… Да, ничего уже не изменить. Мои слова записаны. И это плохо, очень плохо. Думаю, если бы можно было передать мое дело человеку, который действительно меня выслушает… Вы понимаете, что я имею в виду?
Господи, наверное, нет. Вы ведь никогда не были на моем месте. Не сидели за столом, чуть не падая от усталости, вас не тошнило от страха. А они все спрашивают, допытываются, и в конце концов ты сама не знаешь, что говоришь.
В общем, я няня семьи Элинкорт, мистер Рэксем.
И я не убивала этого ребенка.
Я начала писать вам прошлым вечером, мистер Рэксем, а утром, когда проснулась и увидела помятые страницы, исписанные дрожащими каракулями, хотела порвать их и начать сначала, как делала уже раз десять. Я должна была написать все по порядку, хладнокровно и четко, чтобы вы поняли. А вместо этого облила письмо слезами и запуталась в упреках.
Затем я перечитала написанное и подумала, что не смогу начать заново. Надо продолжать. Все это время я говорила себе, что если бы кто-нибудь помог мне собраться с мыслями и выслушал мой рассказ, не перебивая, то я сумела бы объяснить.
Это мой последний шанс.
В Шотландии человека могут держать в тюрьме до суда сто сорок дней. Правда, одна женщина ждет уже почти десять месяцев. Знаете, как это долго? Десять месяцев! Нет, вы не знаете, мистер Рэксем! Позвольте мне объяснить. В ее случае ожидание длится двести девяносто семь дней. Она пропустила Рождество со своими детьми. Все их дни рождения. День матери, и пасху, и начало школьных занятий.
Двести девяносто семь дней. А дату суда продолжают откладывать. По словам мистера Гейтса, меня не будут держать так долго, поскольку дело получило широкую огласку.
Так или иначе, сто, сто сорок, двести девяносто семь – это очень много, мистер Рэксем. Есть время подумать, вспомнить, попытаться понять, что произошло. Ведь я многого до сих пор не понимаю, только одно знаю наверняка: я не убивала эту девочку. Не убивала! Как бы ни старалась полиция извратить факты и загнать меня в ловушку, здесь они бессильны.
Я ее не убивала, значит, это сделал кто-то другой. И этот человек на свободе, а я гнию в тюрьме.
Я заканчиваю, письмо не должно быть слишком длинным – вы занятой человек и можете не дочитать до конца. Но очень вас прошу, поверьте мне. Вы единственный, кто в силах мне помочь.
Пожалуйста, приезжайте со мной повидаться, мистер Рэксем. Позвольте объяснить вам мои обстоятельства и то, как я запуталась в этом кошмаре. Если кто-то и сумеет убедить присяжных, то только вы.
Я внесла ваше имя в список посетителей, а если у вас есть вопросы, можете писать на этот адрес. Я никуда отсюда не денусь. Ха-ха.
Извините, я не хотела заканчивать письмо на шутливой ноте. Ничего смешного нет. Я в тюрьме, и мне грозит…
Нет, не хочу даже думать. И не буду. Меня не могут осудить, ведь я невиновна. Нужно просто всех в этом убедить. Начиная с вас.
Пожалуйста, мистер Рэксем, скажите, что согласны мне помочь. Умоляю, напишите мне. Не хочу показаться мелодраматичной, но вы – моя последняя надежда.
Мистер Гейтс мне не верит, это написано у него на лице.
Мне почему-то кажется, что вы поверите.
12 сентября 2017 года
Тюрьма Чарнворт
Уважаемый мистер Рэксем!
С момента написания моего письма прошло три дня, и не стану скрывать: никогда в жизни я не ждала ответа с таким пылким нетерпением. Каждый день, когда приносят почту, у меня замирает сердце и я начинаю отчаянно надеяться… А вы не даете о себе знать.
Простите. Это уже какой-то эмоциональный шантаж. Я не хотела. Понимаю, у вас много других дел, а со времени отправки моего письма прошло всего три дня. Но я почему-то надеялась, что шумиха в газетах, которая не принесла мне никакой пользы, хотя бы сделала меня в некотором роде знаменитостью, что позволит моему посланию не затеряться в потоке других писем, полученных вами от нынешних или будущих клиентов и от всяких психов.
Неужели вас не интересует, что случилось на самом деле, мистер Рэксем? Меня – очень.
Так или иначе, прошло три дня (по-моему, я об этом уже упоминала), и… я начинаю беспокоиться. Здесь особо нечего делать, у меня полно свободного времени, чтобы размышлять, мучиться и предполагать худшее.
Несколько последних суток я именно этим и занималась. Волновалась, что вы не получили письмо. Или тюремные власти его не передали (не знаю, могут ли они поступить так без моего ведома). Или что я плохо объяснила.
Больше всего меня тревожит последнее. Ведь если так, то я сама виновата. Я старалась писать коротко и ясно, но теперь думаю, что зря. Вам нужны факты, подтверждающие мою невиновность. Вы ведь не можете верить мне на слово.
Когда я попала в тюрьму, остальные заключенные – не стану кривить душой – казались мне людьми из другого мира. Нет, я не считала себя лучше их. Просто они были здесь… на своем месте, что ли. Даже смертельно напуганные и те, кто пытался навредить себе, даже те, что визжали, бились головой об стены камер и кричали по ночам, даже совсем молоденькие девочки, едва окончившие школу. Они… не знаю, как объяснить. Мне казалось, что они здесь в своей стихии – с бледными, изможденными лицами, зачесанными назад волосами и смазанными татуировками. Весь их вид указывал на то, что они… виновны.
Я другая. Прежде всего, я англичанка. Я не понимала, чего от меня хотят, когда они злились и начинали кричать что-то мне в лицо на своем странном жаргоне. Кроме того, я отношусь к среднему классу. Это написано у меня на лбу. А самое главное – я никогда не сидела в тюрьме. И не знакома ни с одним человеком, сидевшим в тюрьме. Здесь существуют особые правила, свои секретные коды, свои подводные течения. Я не понимала, что произошло, когда в коридоре одна заключенная передала что-то другой и на них набросились охранники, не понимала, когда может начаться драка и кто станет бросаться на людей. Не понимала, от кого надо держаться подальше. Не знала, как одеваться и как себя вести, из-за чего тебе могут плюнуть в лицо или ударить. Не знала, что может спровоцировать охранников.
Я по-другому говорила, не так выглядела, вообще казалась себе не такой, как они.
А однажды в уборной я увидела женщину с бледным ожесточенным лицом и гладко зачесанными назад, как у всех остальных, волосами. Она шла прямо на меня. Ее глаза напоминали два холодных гранитных осколка. Моей первой мыслью было, что незнакомка страшно рассержена и опасна. Я даже подумала, что лучше пойти в другой туалет. И вдруг сообразила, что смотрю в зеркало, на собственное отражение.
Осознание, что я ничем не отличаюсь от других заключенных, втянутых безжалостной системой, должно было повергнуть меня в ужас. Как ни странно, оно мне помогло.
Я по-прежнему чувствую себя не на своем месте. Я для них чужая. Наверное, вам известно: в тюрьмах не любят людей, совершивших преступление против детей. Разумеется, я им сказала, что попала сюда по недоразумению. Но я знаю, что они думают: все так говорят.
Уверена, вы тоже так думаете. Понимаю ваш скептицизм. Мне ведь не удалось убедить полицию. Я здесь. Без права выхода под залог. Значит, виновата.
Только это неправда.
У меня есть сто сорок дней, чтобы вам доказать. Все, что я должна, – рассказать правду, спокойно и четко.
Все началось с объявления.
ТРЕБУЕТСЯ:
Опытная няня в большую семью. С проживанием.
О НАС:
Работающие родители четверых детей, живем в красивой (но достаточно отдаленной) местности на шотландском высокогорье. Мать и отец совместно руководят небольшой архитектурной фирмой.
О ВАС:
Мы ищем опытную няню, которая умеет ухаживать за детьми любого возраста, от младенца до подростка. Вы должны быть трудолюбивы, невозмутимы и способны самостоятельно справиться с детьми. Необходимы также отличные рекомендации, проверка криминальной истории, сертификат о прохождении курсов первой помощи и водительские права.
ПОДРОБНЕЕ О РАБОТЕ:
Мать и отец работают большей частью удаленно, и в такие периоды у вас будет обычный рабочий день с восьми до пяти, плюс один вечер в неделю; суббота и воскресенье – выходные. Мы стараемся составлять рабочий график таким образом, чтобы один из родителей всегда находился дома. Тем не менее случаются ситуации, когда обоим необходимо отлучиться (исключительно редко, на срок до десяти дней), и в таких случаях вы полностью заменяете родителей.
Со своей стороны, мы предлагаем весьма щедрое вознаграждение в размере 55 тысяч фунтов в год (общая сумма, включая премию), возможность пользоваться автомобилем, а также восьминедельный отпуск.
Резюме отправлять Сандре и Биллу Элинкорт, Хетербро-Хаус, Карнбридж.
Я запомнила его почти дословно. Самое смешное – когда я наткнулась на объявление в результатах поиска, я даже не занималась поисками работы. Я искала… На самом деле не важно. Я искала нечто совсем другое. Объявление свалилось на меня неожиданно – как подарок небес.
Я прочла его два раза. Сердце бешено застучало. То, что мне нужно. Перечитывая в третий раз, я боялась посмотреть на дату, до которой можно отправлять резюме, уверенная, что опоздала.
Нет, объявление было размещено в тот вечер. Я не могла поверить. Меня смутила не только оплата, хотя, видит бог, сумма была внушительная. И не сама работа. Меня поразило, как вовремя оно попалось мне на глаза – в самый подходящий момент.
Видите ли, моя подруга, с которой мы делили расходы на квартиру, как раз отправилась путешествовать. Мы познакомились в детском садике «Малышата» в Пекхэме, работая бок о бок в ясельном отделении. Мы вместе высмеивали нашу противную начальницу и требовательных, помешанных на своих отпрысках родителей, с их чертовыми фланелевыми подгузниками и домашними…
Простите, я не хотела ругаться. Хоть я и зачеркнула это слово, вы все равно можете его увидеть, а вдруг у вас тоже есть дети, и вы в свое время отдавали их в какие-нибудь «Плюшевые попки», или как тогда назывались модные детские сады.
Ясное дело, все родители хотят для своих детей самого лучшего. Прекрасно их понимаю. Но когда тебе приходится целый день менять вонючие тряпочки и складывать их в стопки, чтобы в конце дня отдать родителям, и глаза выедает от запаха мочи… В принципе, я не против. Такая у меня работа. Но надо время от времени выпускать пар, иначе взорвешься от злости.
Извините, я отвлеклась. Наверное, поэтому мистер Гейтс всегда затыкает мне рот. Ведь я сама копаю себе яму, знаю, что надо остановиться, и все равно продолжаю. Вы, наверное, уже сделали выводы. Ага, сама призналась, что не любит детей. Работа ее раздражает. Что будет, если оставить такую девицу наедине с четырьмя детьми, без единого взрослого, на которого можно «выпустить пар»?
Так рассуждали полицейские. Каждый раз, когда я роняла очередную опрометчивую фразу, их глаза загорались торжеством. Накапливая улики, они собирали мои неосторожные слова, как хлебные крошки.
Но в том-то и дело, мистер Рэксем, я могла бы наплести вам кучу небылиц о том, какая я заботливая, самоотверженная няня, почти святая. Только это будет вранье. А я не собираюсь обманывать. Мне надо, чтобы вы мне поверили. Больше всего на свете.
Я говорю правду. Голую, неприглядную правду – как есть. Да, я не вела себя как ангел, но я никого, на хрен, не убивала.
Извините, я не хотела выражаться. Черт, ничего не получается. Нужна ясная голова, чтобы все внятно объяснить. Мистер Гейтс говорит, что я должна придерживаться фактов.
Хорошо. Только факты. Объявление – это ведь факт, правильно? Объявление с головокружительно высокой оплатой. Оно должно было стать первым тревожным звонком. Абсурдно щедрое жалованье. Слишком высокое даже для приходящей няни в Лондоне. А уж платить столько няне, которая живет на всем готовом, включая еду, жилье и оплату счетов, – просто смешно. Это было настолько невероятно, что у меня закралась мысль об опечатке. Или же они чего-то недоговаривают. Возможно, дети с особенностями развития? Нет, об этом указали бы в объявлении.
Полгода назад я просто пожала бы плечами и вернулась к своим делам. Но полгода назад я не искала бы в Сети то, что искала в тот день. У меня была подруга, с которой я делила расходы на жилье, работа, которая мне более-менее нравилась, и перспектива повышения в должности. Все шло хорошо. С тех пор многое изменилось.
Пару месяцев назад девушка, о которой я упоминала, отправилась путешествовать. Когда она сообщила о своем решении, я не особенно расстроилась. Честно говоря, многие ее привычки меня раздражали. Она целый день загружала посудомоечную машину, никогда ее не включала и постоянно слушала популярные хиты диско, мешавшие уснуть. И все равно я знала, что буду по ней скучать, хотя не подозревала, что так сильно.
Моя подруга оставила свои вещи, и мы договорились, что она будет оплачивать половину аренды, сохраняя комнату за собой. Меня это устраивало, поскольку до нее мне не везло с соседями, и я не горела желанием давать объявление на «Фейсбуке» и вычислять всяких ненормальных по сообщениям и электронным письмам. А еще это гарантировало, что рано или поздно она вернется.
Квартира оказалась в моем полном распоряжении, я могла смотреть по телевизору что заблагорассудится. Но когда ощущение свободы и новизны прошло, мне стало одиноко. «Ну что, выпьем по бокальчику?» – говорила, бывало, она вечерами после работы. За бутылкой вина мы перемывали косточки хозяйке садика Вэл и делились смешными историями о самых занудных родителях.
Не получив желанного повышения, я пошла в паб одна, чтобы залить горе пивом, и сидела в одиночестве, роняя слезы в бокал. Останься подруга в Лондоне, все было бы совсем иначе. Мы вместе посмеялись бы над моим фиаско, а на работе она передразнивала бы Вэл и хохотала, чуть не застигнутая на месте преступления.
Дело в том, мистер Рэксем, что я всю жизнь боюсь потерпеть поражение. В чем бы то ни было. На экзаменах, в отношениях, в работе. Я подсознательно занижаю планку, чтобы избежать неудачи. Или, как в случае со свиданиями, вообще не ставлю целей, боясь оказаться отвергнутой. Я и в университет из-за этого не пошла. У меня были приличные оценки, но мысль, что меня не примут, казалась невыносимой. Они прочтут заявление и презрительно скажут: «Кем она себя возомнила?»
Меня больше привлекала синица в руках, чем журавль в небе. Я всегда знала, что риск – это не мое, только до отъезда подруги не подозревала, что плохо переношу одиночество. Думаю, именно ее уход вытолкнул меня из зоны комфорта и заставил с замиранием сердца перечитывать злосчастное объявление, пытаясь представить, что за ним стоит.
На первом допросе полиция напирала на высокую зарплату. На самом деле деньги стояли для меня не на первом месте. И дело даже не в соседке по комнате, хотя невозможно отрицать: не отправься она в путешествие, ничего бы не случилось. Нет, настоящая причина… Да вы ведь знаете. Об этом писали все газеты.
Сославшись на плохое самочувствие, я ушла с работы и целый день возилась с резюме, а также собирала документы, необходимые для того, чтобы убедить Элинкортов в моей профессиональной пригодности. Проверка криминальной истории – галочка. Сертификат о первой помощи – есть. Безупречные рекомендации – готово.
Единственным препятствием были водительские права. Ладно, будем решать проблемы по мере поступления. Если дойдет до дела, разберусь позже. Сначала надо попасть на собеседование.
Присовокупив к сопроводительному письму просьбу не наводить справки в «Малышатах», чтобы нынешний работодатель не узнал раньше времени о моих планах сменить работу, я отправила документы по указанному адресу. Теперь оставалось только запастись терпением.
То были тяжелые дни, мистер Рэксем, хотя, конечно, и не такие, как сейчас. Вы не представляете, как мне хотелось попасть на собеседование. Я начала это осознавать только после отправки документов. С каждым прожитым днем надежда угасала, и я с трудом подавляла желание связаться с Элинкортами и попросить ответа. Я не сделала этого только потому, что понимала: нельзя показывать свое отчаяние.
А через шесть дней пришло письмо.
Кому: supernanny1990@ymail.com
От кого: sandra.elincourt@elincourtandelincourt.com
Тема: Вакансия няни
Элинкорт. Одной фамилии хватило, чтобы у меня закрутило в животе от волнения. Пальцы дрожали так сильно, что я с трудом нажала «открыть», а сердце стучало где-то в горле. Обычно люди не пишут соискателям, которые им не подошли, а значит…
Здравствуйте, Роуэн!
Большое спасибо за отклик. Извините, что заставила ждать. Признаюсь, такое количество соискателей стало для нас неожиданностью. Ваше резюме произвело на нас благоприятное впечатление, и мы хотели бы пригласить вас на собеседование. Поскольку мы живем в достаточно отдаленной местности, то готовы взять на себя оплату дорожных расходов, а также предоставить вам комнату на ночь, поскольку вы не сможете вернуться в Лондон в тот же день.
Тем не менее существует одно обстоятельство, о котором я должна упомянуть, на случай если оно может повлиять на ваше решение.
После покупки Хетербро-Хауса нам стало известно о некоторых связанных с ним суевериях. За много лет в нем произошло не больше смертей и трагедий, чем в любом другом старинном доме, но по какой-то причине они вылились в слухи о привидениях и тому подобном. К несчастью, это послужило причиной ухода уже нескольких помощниц. Если точнее, за последний год с небольшим от нас ушли четыре няни.
Как вы понимаете, это негативно отразилось и на детях, и на нашей с мужем профессиональной деятельности.
Поэтому мы не скрываем своих трудностей и предлагаем щедрое вознаграждение, надеясь заинтересовать человека, который готов остаться в нашей семье на длительный срок, по меньшей мере на год.
Если это неприемлемо либо вас беспокоит история дома, пожалуйста, сообщите об этом сейчас, поскольку мы не хотим вновь расстраивать детей. Учитывая вышеупомянутое, базовая зарплата будет выплачиваться ежемесячно, а крупный бонус – по истечении годичного срока.
Если вы готовы приехать на собеседование, несмотря на вышесказанное, то, пожалуйста, дайте знать, когда вам удобно на следующей неделе.
С наилучшими пожеланиями и надеждой на скорую встречу,
Сандра Элинкорт.
Я закрыла письмо и долго сидела, уставившись на экран. Затем встала, мысленно испустила победный клич и ликующе вознесла руки над головой. Ура! Получилось!
Тут бы мне и заподозрить неладное: слишком уж хорошо все складывалось.
Я преодолела первые трудности, мистер Рэксем. Теперь передо мной стояла задача посложнее: пройти собеседование.
Почти через неделю после получения письма от Сандры Элинкорт я сидела в поезде, вживаясь в роль идеальной няни Роуэн. Моя непокорная шевелюра была расчесана до блеска и стянута в аккуратный хвост, ногти отполированы, а макияж сведен к минимуму. Я надела свой лучший наряд, который придавал мне вид готовой на компромисс, ответственной, жизнерадостной, трудолюбивой, профессиональной и не слишком высокомерной няни, которая может при необходимости встать на колени и убрать за ребенком, – строгая твидовая юбка, опрятная белая блузка и кашемировая кофта. Словом, не элитная няня из Норланд-колледжа2, но серьезный шаг в этом направлении.
Меня трясло от волнения. Я никогда в жизни не делала ничего подобного. То есть ухаживать за детьми я, разумеется, умела. Ведь я занималась этим почти десять лет, хотя больше в детских садах, а не в семьях.
Дело в другом. Я не привыкла рисковать. Сколько себя помню, всегда опасалась потерпеть неудачу. Я безумно желала этой поездки и в то же время смертельно боялась того, что она принесет.
Как назло, поезд опаздывал, и дорога до Эдинбурга заняла не четыре с половиной часа, согласно расписанию, а почти шесть. Когда я выбралась из поезда на вокзале Уэверли, с трудом волоча затекшие ноги, выяснилось, что я безнадежно опоздала на следующий. К счастью, в Карнбридж шел еще один поезд, в ожидании которого я отправила миссис Элинкорт сообщение с многословными извинениями и предупреждением о задержке.
Наконец он прибыл – старенький и невзрачный, совсем непохожий на просторный современный «Интерсити», доставивший меня в Эдинбург.
Я устроилась у окна. Поезд мчал меня на север, расстилавшиеся за стеклом зеленые поля сменились дымчато-голубыми и лиловыми вересковыми пустошами, за которыми поднимались покатые вершины гор, и с каждой станцией картина становилась все более темной и торжественной. Это было так красиво, что я забыла о своем раздражении.
Вид величественных холмов вдали настроил меня на философский лад. Мандраж прошел, я расслабилась, и… не знаю, как вам объяснить, мистер Рэксем… у меня словно появилась надежда. Надежда, что моя жизнь изменится.
Мы проезжали станции со смутно знакомыми названиями: Перт, Питлохри, Авимор, а небо за окном становилось все темнее. Наконец я услышала: «Следующая остановка – Карнбридж», поезд замедлил ход и остановился. Я вышла на платформу, сама не своя от волнения. Что дальше?
Миссис Элинкорт написала, что меня кто-нибудь встретит. Что это значит? Такси? Человек с табличкой, на которой написано мое имя?
Пройдя вслед за группкой путешественников к выходу, я в нерешительности топталась на месте. Немногочисленные пассажиры поспешили к автомобилям встречающих друзей и родных, а я стояла с тяжелым чемоданом у ног, мрачно рассматривая пустеющий перрон. Сумерки переросли в темноту, и мой оптимизм начал испаряться. Что, если миссис Элинкорт не получила мое сообщение? Она не ответила. Возможно, вызванное заранее такси не дождалось, и они решили, что я не приеду.
Меня вновь охватила тревога.
Было начало июня, но после лондонской летней духоты вечерний воздух оказался неожиданно прохладным. Со стороны гор налетали порывы холодного ветра, и я, поежившись, теснее запахнула тонкое пальто.
Страшно хотелось курить, однако я знала по опыту, что появляться на собеседовании, благоухая сигаретным дымом, – не лучшее начало. Я посмотрела на телефон. Поезд пришел вовремя – то есть точно в то время, которое я указала в сообщении миссис Элинкорт. Я подумала, что надо выждать пять минут вежливости и позвонить ей. Время истекло, однако я решила подождать еще немножко. Не хотелось производить плохое впечатление и надоедать людям: мало ли, вдруг застряли в пробке.
Прошло еще пять минут. Я начала рыться в сумке, чтобы достать распечатанное письмо, и вдруг заметила идущего в моем направлении мужчину с руками в карманах. Он подошел ближе, и наши взгляды встретились. Волнение не помешало мне заметить, что молодой человек высок, строен и чрезвычайно симпатичен, несмотря на трехдневную небритость и спутанные темные волосы.
Поравнявшись со мной, незнакомец вытащил руки из карманов, и я заметила, что они испачканы, как будто он возился с землей или машинным маслом и вымыл их второпях. На нем был рабочий комбинезон, и я подумала, что это какой-нибудь стрелочник, однако мужчина неожиданно ко мне обратился:
– Роуэн Кейн?
Я кивнула.
– Меня зовут Джек Грант.
Он обезоруживающе улыбнулся, словно в ответ на шутку, понятную лишь избранным. Говорил он с шотландским акцентом, только более мягко и четко, чем девчонка из Глазго, с которой я работала после школы.
– Я из Хетербро. Сандра попросила тебя встретить. Извини, что опоздал.
– Привет, – смущенно ответила я, сама не понимая, почему так смутилась, и прочистила горло, лихорадочно соображая, что еще сказать. – Гм… ничего страшного.
– Поэтому я в таком виде, – продолжал парень, сокрушенно оглядев свои руки. – Она сказала, что тебя надо встретить, полчаса назад. Я как раз чинил газонокосилку и боялся опоздать к поезду, поэтому даже не переоделся, бросил все и поехал. Я возьму чемодан?
– Я сама, он не тяжелый. Спасибо, что приехал.
– Не за что, это моя работа, – пожал плечами Джек.
– Ты работаешь у Элинкортов?
– Ага, у Билла с Сандрой. Даже не знаю, как назвать мою должность. Думаю, я фигурирую в ведомостях компании как шофер, но на самом деле я скорее помощник широкого профиля. Занимаюсь садом, ремонтирую машины – в общем, мастер на все руки. А ты новая няня?
– Еще не знаю, – осторожно ответила я.
Джек широко улыбнулся, и я непроизвольно улыбнулась в ответ. У него была заразительная улыбка.
– Я приехала на собеседование. А много претенденток они пригласили?
– Двух или трех. Ты гораздо лучше первой, та почти не говорила по-английски. Не знаю, кто написал ей резюме, но, по словам Сандры, она не могла сделать это сама.
– Надо же! – От его слов мне стало легче. Прежде я рисовала в воображении целую процессию безупречных, вышколенных нянь в стиле Мэри Поппинс. Я выпрямилась и разгладила складки на юбке. – Это хорошо. В смысле, для меня, а не для нее.
Пройдя через небольшую стоянку, мы направились к длинному черному автомобилю на противоположной стороне дороги. Джек щелкнул брелоком в кармане, фары загорелись, а дверцы распахнулись вверх, словно крылья гигантской летучей мыши. Я вытаращила глаза и хихикнула, вспомнив, как гордился мой отчим своим невыразительным серым «Вольво». Джек вновь улыбнулся.
– Необычная, да? Это «Тесла», электрическая. Не уверен, что хотел бы такую машину, но Билл… Да ты скоро сама увидишь, он просто бредит всякими техническими новинками.
– Правда? – тупо переспросила я.
Столь незначительная деталь показалась мне исполненной особого смысла, точно позволяла лучше узнать этого безликого человека. Дождавшись, пока я поставлю чемодан, Джек спросил:
– Хочешь сидеть сзади или рядом со мной?
– Если можно, впереди, – покраснев, сказала я.
Меня передернуло от мысли, что я буду по-королевски сидеть сзади и обращаться с ним как с шофером.
– Отсюда лучше видно, – только и сказал он, щелкнул пультом, опуская крылья, и открыл переднюю пассажирскую дверцу. – Садись, Роуэн.
Я на мгновение замерла, не сообразив, что он обращается ко мне, но быстро овладела собой и села в машину.
К тому времени я уже понимала, что Элинкорты – весьма обеспеченные люди. У них есть личный помощник, и они готовы платить няне пятьдесят пять тысяч фунтов в год – значит, не испытывают нужды в средствах. Однако лишь на подъезде к Хетербро-Хаусу я начала понимать, насколько они богаты.
Мы остановились перед высокими стальными воротами, которые медленно распахнулись, очевидно, среагировав на какой-то датчик в автомобиле. Мне стало не по себе. Почему-то захотелось сказать Джеку, что я приехала сюда не из-за денег. Сколько же они зарабатывают? – вертелось у меня в голове.
