Kitobni o'qish: «Хтонь. Человек с чужим лицом»
© Ерофеев Р.Н., 2018
© ООО «Яуза-Каталог», 2018
* * *
Книга основана на реальных событиях.
Все совпадения не случайны.
Часть третья
Артем. История болезни
Центральная Россия, 1980-е годы н. э.
Где кончается безумие и начинается реальность?
Говард Ф. Лавкрафт, «Морок над Инсмутом»
Глава 1
Воскресший
Ядерный рассвет оказывается не совсем таким, как предполагалось, а главный герой узнаёт, что такое «тройной Брежнев» и какие доисторические животные паслись в тени Парфенона.
Темнота. Голоса. Вой сирены «Скорой помощи». Жесткие носилки. Тоскливая вонь лекарств и яркий электрический свет, бьющий в глаза. Противная резиновая кишка, змеей заползающая в желудок. И снова тьма…
Так вот оно как – воскресать после ядерного взрыва…
Артем пришел в себя от чьих-то страстных поцелуев. Мягкие губы настойчиво и требовательно лобзали взасос его распухшую от пьянства моську и обветренный рот.
– Настя… – прошептал он, торопливо отвечая на поцелуи любимой. – Настенька, значит, ты меня простила, и все дерьмо теперь позади…
В ответ Настя почему-то хрюкнула и ответила голосом покойного Брежнева:
– Мы заверяем вас, товарищ Хонеккер, что советский народ всегда готов оказать помощь блядской… э-э-э, братской нашей… вашей… этой, как бишь ее… Нигерии!
Казарин с трудом разлепил веки, которые, казалось, какая-то сволочь намазала клеем «Момент». Никакой Насти не было. Вместо нее на Артеме восседал верхом Леонид Ильич Брежнев. Вид у генсека был, признаться, неказистый. Он выглядел так, будто много лет пролежал в старом сундуке, где его как следует поела моль. Причем это зловредное насекомое сожрало не только брови Брежнева, но и ордена, мундир и даже шевелюру, оставив вождя КПСС в мятой застиранной пижамке в матрасную полосочку. От квазигенсека сильно несло мочой.
– Давай, Лёня, сделай ему «тройной Брежнев»! – залихватски воскликнули откуда-то сбоку.
Артем повернул голову и увидел полуголого мужика, сидевшего по-турецки на железной койке, что, впрочем, не мешало ему елозить задницей и подпрыгивать от нетерпения на пружинистой панцирной сетке.
Мгновение спустя побитый молью Брежнев заключил Казарина в крепкие коммунистические объятия и смачно облобызал трижды: вначале в левую небритую щеку, затем в такую же правую и наконец засосал казаринские губы, словно вантуз. С соседней койки заулюлюкали.
Артем, отплевываясь во все стороны, попытался вырваться из горячих брежневских объятий. Но не тут-то было: оказалось, что он наикрепчайше связан по рукам и ногам. Не хуже, чем товарищ Хонеккер – присутствием советской Западной группы войск в Германии. С соседней койки издевательски загоготали.
– Леонид Ильич, голубчик, заканчивайте свои лобзания, видите же, молодой человек нездоров и нуждается в покое. – Откуда-то слева возник благообразный старичок в пенсне и мягко взял Брежнева за плечо.
– Как у Берии! – вырвалось у Артема.
– Прошу прощения, что вы сказали, любезнейший? – вежливо переспросил козлобородый старикашка в пенсне, чем-то похожий на знакомого Артему букиниста Аристарха Анемподистовича.
Казарин отвернулся. Губа после суровых брежневских засосов саднила.
– Ну ничего, ничего, молодой человек, отдохните, – мягко промолвил старичок. – Где же еще отдохнуть, как не здесь.
– Этот херов генсек мне, кажется, губу прокусил! – Артем еще раз поводил языком по распухшей слизистой.
– Да-с, весьма прискорбно, – отозвалось пенсне. – Но вам, молодой человек, еще повезло. Когда наш уважаемый Леонид Ильич приветствовал в своей излюбленной манере его светлость. – Старик кивнул куда-то назад, где, как догадался Артем, стояла четвертая койка, которую он отсюда не видел. – Он самым натуральнейшим образом порвал барону губу! Пришлось даже зашивать! А вы говорите…
«Его светлость», невидимая Артему с койки, не проронила ни слова.
– Да ни черта я не говорю! – разозлился Казарин. – Где я вообще? Что тут за цирк у вас?
– Где, где, в санатории ВЦСПС, вот где! – хохотнул тип, который только что подзуживал Леонида Ильича совершить «тройной Брежнев». – Тут тебе номер люкс – с койкой, полотенцами для связывания и самим Брежневым заместо массовика-затейника!
– Вы в доме скорби, молодой человек, – печально вздохнул старичок в пенсне. – И лишь от вас зависит, перенесете ли вы эту скорбь со стойкостью, свойственной миллиардам поколений ваших доисторических предков, или дадите ей пожрать себя полностью, как это свойственно, увы, многим представителям вида Гомо Сапиенс.
Артем не понял, что имеет в виду старик, и на всякий случай промолчал. Траченный молью Брежнев тем временем неуклюже сполз с его спеленатой тушки и топтался возле койки, словно бегемот перед актом дефекации.
– Да что же это я стою! – хлопнул себя по высокому лбу старик. – Позвольте вам представить наше небольшое, но дружное общество!
– …Сегодня из поездки по блядским… м-м-м, братским странам Восточной Европы вернулись лично Леонид Ильич Брежнев и соображающие за него лица, – вставил Брежнев. – М-м-м, простите, сопровождающие…
– Вот это, как вы изволили догадаться, генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев, – светски склонился интеллигентный старикан в сторону «генсека», не обращая внимания на его бессвязное бормотание. – Прошу, как говорится, любить и жаловать.
Брежнев в ответ промычал нечто невнятное про враждебную гидру империализма и Андропова, который, сука, подсидел его и сдал сюда.
– Это наш Михаил Евграфович, – продолжил носитель пенсне, как на светском приеме. Только не Салтыков-Щедрин, как вы наверняка изволили подумать, а Шкуркин. Если вы ему понравитесь, он, возможно, поведает вам свою невероятную, но при этом совершенно правдивую историю.
Тезка Салтыкова-Щедрина не слышал, что о нем говорят. Он был занят важным делом: самозабвенно мастурбировал, массируя ляжками свой недоразвитый отросток. На брежневские поцелуи, что ли, так возбудился? Но интеллигентного дедугана такое поведение, судя по всему, ничуть не смущало, и он продолжал:
– А в дальнем конце палаты у окна, на привилегированном, так сказать, месте, у нас содержится титулованная особа. Жиль де Монморанси́-Лава́ль, барон де Ре, граф де Брие́н, сеньор д’Ингра́н и де Шанту́. Кажется, я верно упомянул все титулы вашей светлости, ничего не запамятовал? Вообще-то я специалист в несколько иной области знаний, довольно далекой от истории и совсем уж не имеющей отношения к геральдике…
«Светлость» и на этот раз проигнорировала почтительные речи старика.
– Что с вами, ваша светлость? Вам дурно? Не позвать ли доктора? – забеспокоился козлобородый. – Нет? Ну, как вам будет угодно, батенька, как угодно… Ах, покорнейше прошу простить меня, молодой человек, ведь я сам забыл представиться вам! Аполлинарий Венедиктович Гаплевский, профессор, доктор биологических наук. Хотя истинное мое призвание, увлечение всей моей жизни или, как сейчас стало модно говорить, хобби – палеонтология! Царица наук, каковая одна в состоянии ответить, откуда мы пришли, а может быть – и куда мы идем…
– Артем, – хмуро отрекомендовался Казарин. – Алкоголик. А может, и шизофреник. Вскрытие покажет.
– Самокритика и умение шутить над собой всегда отличали гомо сапиенс от прочих представителей животного мира! – одобрительно улыбнулся Гаплевский.
– А вы-то, собственно, из-за чего сюда угодили? – с любопытством спросил Казарин.
– Я пытался доказать научному миру факт существования доисторических животных в исторические времена, – печально вздохнул профессор. – Например, в эпоху античности…
– А что, разве вокруг Парфенона по ночам паслись мамонты? – съязвил Казарин. – Ах да, их же Геракл на ночь к колоннам привязывал, чтобы они в Атлантиду не удрали!
– Простите, уважаемый Артем, но вы в корне неверно интерпретировали мое высказывание, – покачал многомудрой лысиной Гаплевский. – Видите ли, известный писатель-фантаст Иван Ефремов1 где-то упоминал про пряжку из скифского кургана, хранящуюся в Эрмитаже, на которой изображен… представьте себе, саблезубый тигр смилодон! А оснований не верить ему у меня нет.
– Кому – тигру? – вновь поддел Артем.
– Какому тигру? – удивился профессор. – Ах нет, не тигру, разумеется, а Ефремову!
– Ну, конечно, фантаст фигни не напишет! – ухмыльнулся с койки Казарин. – Только всю правду, как она есть, выскажет!
– Видите ли, молодой человек, Иван Антонович был прежде всего выдающимся ученым-палеонтологом и только во вторую очередь – литератором, – строго поджав губы, погрозил Артему пальцем профессор. – Смилодоны совершенно точно обитали на территории обеих Америк еще в десятом тысячелетии до нашей эры, а скифской пряжке никак не может быть многим более двух с половиной тысяч лет! Другого объяснения возможности существования этого артефакта, кроме как путешествия в незапамятные времена к берегам обеих Америк крито-минойских мореплавателей (а может, и вовсе атлантов!), я лично не вижу. Не знаю уж, с натуры ли делал пряжку скифскому вождю греческий мастер – скорее всего, с какого-либо не дошедшего до наших дней еще более древнего изображения. Но причин, по которым первобытному чудовищу нельзя очутиться в тени Парфенона или, скажем, египетских пирамид, я не вижу! В конце концов, встречали же мамонтов в Сибири казаки из отрядов Ермака. А это уже совсем близкие к нам времена!..
– Скажите еще, что вы сами их видели – мамонтов да динозавров, – скептически хмыкнул Артем.
– Видел! – выпучил глаза профессор, но тут же погрустнел: – Но теперь меня подлечили, и больше не вижу…
– Эй, Бреднев, на укол! – послышался грубый женский голос, вернув споривших о невообразимо древних временах людей к унылой реальности.
Секунду спустя крепкая жилистая ручища, которая, казалось бы, никак не могла принадлежать женщине, появилась в поле зрения Казарина и отвесила жирного леща коечному онанисту.
– Опять дрочишь, паскуда! – заругалась невидимая Артему бабища. – Вот посажу тя в женскую палату – там тебе причиндалы-то пообрывають! Ну-ка, психи вонючие, отвяжите ентого! Яво завотделением чавой-то взыскалси…
Артему не составило труда догадаться, что это была санитарка и говорила она про него. Через секунду та же борцовская ручища выхватила бедного Брежнева за шкирку «из кадра». А интеллигентный старичок склонился над Артемом и принялся распутывать хитрые узлы и петли дурдомовских полотенец под аккомпанемент генсековского бурчания:
– Брежнев умер, а тело его живет!
– Топай, топай, паразит! Таблетки принимать не хош – подставляй сраку! – ворчала санитарка.
Артем, путы которого уже ослабил старик профессор, разглядел, что ее сопровождает санитар – холеный качок из тех, что косят на таких вот «придурочных» должностях от армии.
– Я сегодня принимаю не таблетки, а французского посла! – обиженно буркотал Леонид Ильич, которого холеный брезгливо, двумя пальчиками подцепил за шкирку и повел к выходу. – Его тоже в сраку?
– Давай, давай, шевели булками, чрезвычайный и полномочный посол на хер! – улюлюкал со своей койки Михаил Евграфович, продолжая, подобно своему великому тезке, дело Гоголя, но очень по-своему.
Казарин вдруг вспомнил («Черт бы ее побрал, эту эйдетическую память!») строчки из письма «злейшего друга» Еоголя – Белинского, который в одном из писем Боткину написал по поводу автора «Ревизора» и «Мертвых душ»: «Вот что делает с человеком онанизм». В те времена бытовало убеждение о губительном действии подобных манипуляций на здоровье. Упоенно теребящий крайнюю плоть Михаил Евграфович служил живым примером антинаучности подобных заблуждений.
«Дурдом!» – меланхолически подумал Артем и сел на койке, растирая затекшие, исколотые иглами шприцов и капельниц руки. Он чувствовал себя словно в детстве, когда только проснулся и организм настолько слаб, что даже не можешь сжать кулаки. А сжать кулаки ему сейчас очень хотелось.
Глава 2
Шизофрения, как и было приказано
Главный герой узнаёт кое-что новое об одном маленьком пушистом зверьке и лишний разубеждается в расхожем мнении, что все психиатры сами немного чокнутые.
– Так вы утверждаете, что не далее как на днях беседовали с Берией? – зевнув, спросил завотделением и с ленцой записал что-то в своих бумажках.
Бумажки были не просто бумажки, а история болезни. Его, Артема, болезни.
– Да ничего я не утверждаю! – взвился Казарин. – Что вы мои слова все время перевираете? Вы спросили меня, я вам и рассказал про то, что видел. – И, устало вздохнув, добавил: – Ну не знаю я, что это было…
– А скажите, образы, которые вы видели, были объемными? – продолжил врач опрос, который сильно напоминал допрос. – Ну, рукой их потрогать было можно?
– Это когда как, – призадумался Артем. – Чаще, пожалуй, нет. Обычно картинка бывает плоской. Ну, знаете, как в кинотеатре, когда смотришь кинофильм2.
– Очень хорошо! – одобрил доктор и вновь зарылся в свои бумажонки.
Некоторое время он читал в них что-то – видимо, показания санитаров, которые «приняли» Казарина в тот день, когда произошел ядерный взрыв, и тихонько бормотал себе под нос:
– Зрительные, слуховые и тактильные галлюцинации в период прекращения приема алкоголя… Отлично… Речь больного бессвязная, выкрикивал отдельные реплики, разговаривая с невидимым собеседником… Замечательно… Вспышка агрессии, избил сожительницу из ревности… Изумительно! Когда вас настиг приступ? В темное время суток? Все верно, так и должно быть. Поздравляю: у вас алкогольный делирий! – резюмировал врач и снова что-то пометил в истории болезни. – «Пушистая» к вам прибежала. Белочка горячечка…
– При белочке чертей видят, а не Берию… – пробурчал Артем.
– Ну, это зависит от общего уровня культуры и образования… – мягко протянул врач. – Видят не обязательно именно чертей, а то, во что верят, чего боятся! В стародавние времена в деревне добры молодцы, поддавшиеся на искушение зеленого змия, и впрямь лицезрели бесов – потому как верили в их существование безоговорочно! А нынче их даже старые бабки не боятся. Гагарин в космос летал – Бога не видал! А раз нет Бога, то и чертей, следовательно, тоже не бывает. Сейчас у людей совсем другие фобии. После двадцатого съезда, например, и развенчания культа личности все стали бояться Берию. Его уж нет давно, а все равно боятся! Прямо пугало какое-то, а не политический деятель! Вот и к вам он приходил. А мог бы пригрезиться не Берия, а, скажем, ваш начальник. Если вы его боитесь, конечно. Или любое другое антропоморфное существо. Самое же интересное во всем этом – то, что вы действительно его видели…
Казарин в крайнем изумлении воззрился на врача, а потом с чувством проговорил:
– Спасибо вам, доктор! Спасибо за то, что поверили! Мне ж никто не верил! Даже баба, с которой сплю, и та – как все! Бросай, говорила, пить, Артем, – вот и весь сказ! А вы – поверили…
– Не стоит благодарностей, – успокаивающе проговорил врач, втайне довольный впечатлением, произведенным на пациента. – Я не поверил – я знаю. Дело в том, что в человеческом глазу есть одна ма-а-аленькая клетка. По форме она как раз напоминает некий силуэт с руками и ногами, который при соответствующем настрое можно принять хоть за черта, хоть за Берию, хоть за вашего, извините, начальника. В нормальном состоянии она не видна. Но зато в состоянии белой горячки ее прекрасно видно! Отсюда и видения чертей. Или Берии – как вам будет угодно.
– А ничего, что у меня вся эта херня началась задолго до запоя? – Артем побагровел, сообразив, что врач его обманул, чтобы понаписать теперь всяких гадостей в своих бумажках, и с вызовом продолжил: – Как вы ЭТО сможете объяснить?
– Шизофрения, надо полагать… – с удовлетворением кивнул доктор, и в истории болезни пациента Казарина добавилась очередная строчка. А потом пробормотал еле слышно себе под нос: – Шизофрения, как и было приказано…
– Кем приказано? – заорал Артем так, что в зарешеченном окне дрогнули стекла. – Козлюком?! Или самим Сидором Карпычем? Это по их указке меня сюда упекли?! Слышь, ты, доктор – клизму пропил!..
– Если вы не прекратите крики, их прекратим мы. – Врач был по-прежнему совершенно спокоен, он выполнял ежедневную, набившую оскомину работу.
Казарин сгорбился и устало обхватил голову руками. Он уже видел, как расправляются здесь с буйными. Привязывают к кровати так, что невозможно пошевелиться. Избивают черенком швабры, обмотанным тряпкой, чтоб не осталось синяков. И наконец, закалывают нейролептиками, пока человек не превращается в неподвижный, ничего не соображающий овощ. Вспышка гнева прошла столь же внезапно, как началась, уступив место глубокой апатии и отчаянию. Ни с того ни с сего (опять эйдетика!) всплыли в памяти печальные пушкинские строки:
Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад…
– Но ведь шизофреники-то не понимают, что с ними творится что-то не то? – наконец выдавил из себя Артем последний аргумент. – А я-то понимаю! Значит, я уже не шизофреник? Или не совсем шизофреник?
– Как же вы сами объясняете то, что вы видели? – поинтересовался врач. – И Берию, и видение катастрофы этой, и то, что с вами якобы происходило раньше – на кладбище, в подземном ходе?
Казарин надолго задумался, а потом медленно проговорил:
– Я думаю, что все эти глюки посетили меня не просто так. В этом чувствуется некий пока еще не понятный мне план… Да что вы морщитесь, дослушайте сначала! Я расследовал страшное преступление – зверское убийство ребенка на сексуальной почве! И все мои видения, несомненно, имеют к нему непосредственное отношение! – Во время своей пламенной речи Артем все больше и больше распалялся: – Не ошибусь, если скажу, что в них содержится ответ на вопрос о том, кто совершил убийство! Однако там, откуда пришли ко мне эти видения, вся информация хранится в непривычном нам формате. И поэтому при ее, так сказать, перекодировке в видимые мне образы получилась такая вот малопонятная каша. Но все, что я видел, несомненно, имеет глубочайший потаенный смысл! Короче, проблема перевода. «Испорченный телефон»! Доктор, вы должны мне помочь разгадать суть этих образов! Во имя науки и во имя справедливости! Убийца должен быть найден и наказан! Иначе преступлениям не будет конца!
Врач успокаивающе покивал Казарину:
– Конечно, дорогой мой, разумеется, я вам обязательно помогу! Вы, главное, не волнуйтесь! В последнее время мне часто доводится слышать от разных пациентов, что им снятся или даже грезятся наяву различные глобальные катастрофы или даже «конец света». Да мне самому иногда такое снится! Трудно сказать, что вызывает подобные тревожные видения: плотный ужин перед сном, сумасшедший темп жизни современного общества или массированная атака телевидения на наши умы. Сон, как и галлюцинация, – это пищеварение мозга, где всё, что было увидено человеком в реальной жизни, перемешивается в процессе усваивания. На вас, видимо, произвело большое впечатление то убийство, которое вам было поручено расследовать? Так ведь?
– Ну, так… – вынужден был признать Артем.
– Вот! – удовлетворенно подхватил доктор. – Наши подсознательные впечатления, страхи в искаженном, иногда довольно пугающем виде всплывают на поверхность сознания! Такое бывает. Между прочим, практически каждый современный гражданин трудоспособного возраста страдает от такого уровня тревожности, какой еще в конце девятнадцатого века считался достаточным для того, чтобы поместить человека в психиатрическую клинику… Иногда какое-нибудь особенное событие способно стать спусковым механизмом заболевания. Можно ведь назвать это ваше убийство особенным событием? Вам же до тех пор ни с чем подобным сталкиваться не приходилось? Человеческая психика – вообще странная штука. А вы уж сразу начинаете видеть в ваших галлюцинациях провидческий аспект. Просто вы переволновались, все время думали об этом так поразившем ваше воображение случае. И – дайте угадаю! – с расследованием дела тоже не очень-то клеилось? Ведь так?
– Угу… – вновь неохотно кивнул Казарин.
– Ну вот вам и объяснение! – обрадовался врач. – Вы переживали, искали ответ на заданную вам задачу, терпели поражение за поражением! Наверняка испытывали сильное переутомление, стресс. Недосыпали, буквально жили на работе! Вот нервишки у вас, пардоньте, и сдали…
– Но ядерный взрыв-то уж совсем никак не укладывается в эту вашу теорию! – заспорил Казарин. – При чем здесь он – и мои впечатления от убийства?
– Ну взрыв! – почесал блестящую, словно смазанную маслом лысину доктор. – Мало ли что может привидеться! Вы же, извините, еще и алкоголем усугубили… Пожалуй, глобальная катастрофа любого вида – это некий архетип, заложенный в подсознании человека. Точнее, в коллективном бессознательном. Вот он и всплывает в моменты любых тягостных переживаний и сомнений. В пограничном состоянии психики, так сказать. Армагеддон, Всемирный потоп, извержение Везувия… Люди мучительно боятся конца жизни – может, именно потому они и стремятся оставить после себя как можно больше потомства. Продолжиться в детях и внуках. Конец всякой жизни – это то, чего люди страшатся больше всего. Кстати, совершенно напрасно страшатся. Судите сами: ведь так называемый «конец света» – это событие абсолютно неизбежное. Которое рано или поздно произойдет – учитывая, что даже Солнце имеет свой срок существования. Так что совершенно незачем воспринимать это как кошмар! Напротив, по мне, в подобной вселенской катастрофе существует даже своеобразная поэтическая красота…
Доктор мечтательно зажмурился и откинулся на спинке стула.
«Не зря говорят, что психиатры сами все чокнутые, – мысленно констатировал Артем. – Вот уж действительно доктор клизму пропил. А вместе с ней и мозги. Кстати, хорошее было бы название для книги или фильма о нашей спивающейся интеллигенции. Да только кто такое напечатает или снимет!»
– В общем, нервы у вас, конечно, ни к черту, – отвлекся врач от блаженных мечтаний о всеобщем трындеце и почесал свой синеватый нос, предательски сигнализирующий о чрезмерном пристрастии своего обладателя к медицинскому спирту. – Но это дело поправимое. Сейчас пропишу вам курс препаратов. Только придется вам, извиняйте, немного пожертвовать мягкими тканями ягодиц, уж не без этого…
– Послушайте, а другого лечения, кроме как через жопу, у вас вообще, что ли, не предусмотрено? – разозлился опять Казарин.
– А вот агрессию проявлять я вам еще раз настоятельно не рекомендую, – очень вкрадчиво и любезно посоветовал адепт «жопной медицины». – Этим вы делаете хуже только самому себе… Подумаешь, ягодицы! Экая драгоценность! Можно потерпеть некоторое время. Зато наградой вам будет – вы только представьте! – полное избавление от ваших галлюцинаций! Так что, вы согласны попробовать, товарищ Казарин? Будем лечиться?
«Попробовал бы я не согласиться!» – подумал Артем, а вслух сказал:
– Согласен-то я согласен. Вот только кто, если не я, поймает убийцу?..
