Kitobni o'qish: «Два дракона»

Посвящается родителям. Спасибо за любовь и опыт, которые вы мне подарили!

Большое спасибо художнице по обложке Ксении Мошкине за помощь, несмотря на занятость, а также за приятное и легкое сотрудничество. Без помощи Ксении вполне возможно этого рассказа бы не существовало.

Если вам нужно сделать арт – контакт художницы я оставлю в конце рассказа.

Руслан Дракон

1

Жили-были два дракона: светлая самка Лайна и красный самец Багрон. Они были не самыми лучшими драконами на свете, но тем не менее, старались нести миру как можно больше добра.

Кто-то мог бы спросить: почему дракон желает творить добро? Он же дракон – воплощение зла. А я вам отвечу: может. В Уейстене, прекрасной стране драконов, крылатые ящеры бывают и добрыми, и злыми, как, впрочем, и везде (все разумные существа). Но сейчас не об этом. Стоит лишь отметить, что Лайна и Багрон жили в этой стране – в Уейстене, еще во времена правления Эджа Флайнова.

Однажды в солнечный день они встретились на полях под названием Зеленое Море – здесь и вправду курганы возвышались и опускались, как огромные волны, а когда гуляет ветер, трава, усеянная здесь повсюду, приминается, и по волнам идет «рябь». В такие моменты видно, в каких местах дует ветер. Зрелище потрясающее.

Лайна и Багрон встретились взглядами, стоя на двух противоположных возвышениях, далеко друг от друга. Внезапно обоими завладело желание подойти к другому, и они оба молча пошли навстречу – как по немому согласию, – пока не встретились в низине.

Багрон, красный самец, первый подал голос:

– Привет.

– Привет, – отозвалась Лайна, и оба улыбнулись друг другу. Если вы думаете, что у драконов не бывает улыбки, а бывает лишь оскал, то вы ошибаетесь – на самом деле у драконов очень красивая улыбка, которой они могут заворожить любого. Как и наши с вами герои.

– Я Багрон, – представился самец.

– А я Лайна, – ответила дракониха. – Приятно познакомиться.

– И мне.

Их улыбки стали еще шире, и тогда оба поняли: они влюбились. Драконы приблизились носами и понюхали друг друга – оба были напряжены. А потом, расслабившись, придвинулись поближе и сели лицом к лицу, но оба стеснялись смотреть в глаза. Может быть, даже боялись, ведь все из нас боялись показаться глупыми, верно? А они очень хотели понравиться друг другу.

Багрон решил сделать новый шаг в их зародившейся связи и плавно протянул лапу к лапе Лайны, а та не отпрянула и позволила взять себя за ладонь. Дракон положил ее лапу на свою, а второй погладил тыловую сторону, разглядывая белые чешуйки.

– У тебя очень красивая лапа, – заметил Багрон.

– Спасибо, – отозвалась Лайна.

Какое-то время Багрон гладил, пока Лайна не взяла его лапу, и, перехватив инициативу, стала сама поглаживать и осматривать красную чешую.

– У тебя тоже красивая лапа, – заметила Лайна.

С тех пор они встречались в той самой низине каждый день – они специально пометили его, выкопав маленькое кольцо рва, в центре которого и сидели вместе, поглаживая друг другу лапы и беседуя о разном – важном и пустяковом.

Шло время, в центре кольца трава приминалась все больше, а по обе его стороны тянулись лини тропинок, по которым наши любовники ходили в одно и то же место, на свидание. И с каждой встречей их любовь только крепла; вместе с тем появлялись новые жесты: прикосновения плечами, крыльями, щеками, объятия – когда бывало они засиживались до ночи и смотрели на звезды, придвинувшись друг к другу, – сцеплялись лапами или поглаживали другие места, помимо ладоней, например, шею или плечи, иногда могли даже вместе полетать и устроить «танцы» в воздухе, но при каждой встрече они неизменно обменивались поглаживанием ладоней – это стало их ритуалом.

Однажды вечером, когда они снова встретились и сидели насупротив, совершая очередной ритуал поглаживания лап, Багрон сказал, заглядывая в глаза Лайне – они уже давно не боялись смотреть в глаза друг другу:

– Лайна?

– Да? – отозвалась она, подняв свои глаза с их ладоней на глаза Багрона. Они соприкоснулись кончиками крыльев, образовывая над собой открытый шатер-арку.

– Я люблю тебя, – сказал он и совершил новый жест, ознаменовав новый шаг в их отношениях – поцеловал ее в тыл ладони.

Дракониха вдохнула, прикрыв свою пасть лапой, и уставилась на Багрона; крылья ее дрогнули и отстранились. А потом, через небольшую паузу, сказала:

– Я тоже тебя люблю.

В тот же вечер совершился их первый поцелуй в уста, что тоже безусловно являлось новым шагом любви и доверии.

Через неделю они помолвились и вдели золотые кольца-серьги в правые уши – так принято у драконов, когда они играют свадьбу, хотя те, у кого вместо ушных раковин слуховые отверстия, могут одеть кольца и на пальцы. А через год, осенью, когда настала пора собирать урожай, у наших молодожен появился свой символичный урожай – Лайна снесла яйца. За три недели до Самайна вылупилось два дракончика.

2

Так Багрон и Лайна создали семью – как обычно водится: папа и мама, и как бывает по-разному: сын и дочка, но главное – семья жила счастливо и редко болела.

Дочь назвали Рубиной, так как она переняла цвет у отца, а сына со светлой чешуей – Вареном, что на древнеуейстенском означает Белый, Светлый или Чистый. Дракончики были красивыми и прелестными.

Еще когда Лайна несла яйца в брюхе, Багрон построил на окраине Зеленого Моря дом-сруб – большой, светлый, с резными изображениями цветов и летящих драконов на арках и двери. Вы можете спросить: почему драконы вообще строят здания из дерева? Они же огнедышащие и могут случайно поджечь собственное жилище, дохнув огоньком или чихнув. А я вам отвечу: драконы давно приспособились выдыхать огонь, когда им нужно, и просто так этого не делают. Также случайно выдохнуть огонь не могут и юные дракончики, потому что попросту не созрели до этого, а когда подходит время – они вырастают до осознанного возраста, и тогда тоже просто так не дышат огнем. А когда кто-то чихает – нужно прикрывать рот. Или пасть. Кто что имеет.

В их новом доме и появились на свет новые существа – маленькие и очаровательные. В тот день на улице было тепло и солнечно, словно даже погода обрадовалась появлению таких замечательных созданий.

В тот день Багрон сидел на яйцах, согревая их, – они с Лайной высиживали их по очереди, – и смотрел в окно, на Зеленое Море, как вдруг услышал хруст…

Хруст был резким, и он подумал, что раздавливает их с супругой яйца. Багрон, перепугавшись до полусмерти, вскочил и начал осматривать яйца. На одном медленно, зигзагом ползла трещинка, похожая на молнию, и даже когда он поднялся, трещинка продолжала идти. Держа яйцо в лапах, Багрон ощутил толчки, и тогда он наконец понял, что вовсе не раздавил яйца, как бы комично это не звучало, а настал тот самый День – День вылупления, День появления их чад.

Он, широко улыбнувшись, воскликнул:

– Лайна!

Она не услышала, и Багрон крикнул еще раз, громче:

– Лайна! Иди сюда! Скорее!

– Багрон? – отозвалась она испуганным голосом и начала взлетать по ступеням, перепрыгивая через одну и создавая грохот. Лапы отнимались, и один раз она споткнулась, ударившись грудью, но не останавливалась.

Она вошла в спальню, где они вдвоем свили большое гнездо – драконы обычно могут спать или в гнезде, или в постели.

– Смотри! – сказал Багрон, показывая яйцо. – Один… появляется!

– Ах! – вздохнула Лайна и поспешила к нему, потирая больную грудь. – Багрон…

– Да.

Тот положил яйцо, чтобы не мешать дракончику – он должен выйти сам из своего замкнутого мирка – и прижался к супруге щекой. Их кольца на ушах блеснули при свете из окна.

Яйцо начало ворочаться и трещать громче. Скорлупа начала отгибаться в сторону, когда дракончик толкался, а родители так и сидели, прижавшись друг к другу, наблюдая за появлением первенца.

Наконец, «крышка» сверху под натиском сломалась, образовав наверху отчетливые линии, и тут же появились голова и туловище светлого дракончика – он вышел в Большой Мир и в ту же секунду сделал первый вдох. Он открыл глаза и тут же пощурился, будучи не привыкший к свету, фыркая и потирая веки.

Лайна пустила слезы, прижимаясь плотнее к Багрону. Первое слово, которое она сказала их дракончику, пол которого они пока не знали, было таковым:

– Здравствуй.

И их сын (как вскоре выяснится) будет здоровым и крепким драконом: первое слово матери было пророческим.

Дракончик, все еще потирая глазенки, наконец привык к свету и уставился на родителей – на двух улыбающихся драконов, так внимательно уставившихся на него, что у любого бы возникло смущение. Но не у нашего малыша – он испытывал смесь любопытства, головокружения и чуточку страха. Куда он попал?

– Иди к нам, – подозвал Багрон и поманил малыша к себе. – Идем.

Разумеется, создание, сделавший первые две дюжины вдохов, не мог знать никаких слов, поэтому совершенно не понимал, что несет багряно-красный дракон. Дракончик понял лишь по первобытному животному инстинкту, что это существо напротив красивое и ведет себя вроде дружелюбно.

Однако малыш пошел, и на удивление в нужную сторону – то ли жест Багрона все-таки был расценен правильно, то ли направление дракончика сыграло случайное, но трогательное совпадение, то ли его просто заинтересовал красный цвет.

Он пару раз качнулся, однако не падал и держался, надо сказать, достаточно твердо для того, кто только что вылупился – пророчество матери работало уже с первых секунд.

Багрон поднял его на лапы – тело было теплым, даже горячим; малыш вел себя спокойно и молча уставился ему в глаза, словно теперь его черед был играть в гляделки. Однако зрительный контакт был прерван, потому что Багрон бесцеремонно перевернул его верх тормашками, а тот, боясь упасть, машинально растопырил лапы и задрал хвост дугой, так, что обвил ладонь отца, однако не пищал и не трясся. Последнее действие – задирание хвоста – только помогло определить пол, для чего Багрон и совершил переворот мира вокруг дракончика.

– Мальчик, – объявил он и снова перевернул сына, который таращился перед собой.

– Сынок, – заметила Лайна и протянула лапы. Багрон передал маленького самца, чтобы мама тоже могла его подержать, и та прижала его к груди, став вылизывать голову.

Второй дракончик – Багрон сделал то же самое действие по определению пола, из-за чего стало понятно, что это дочь, – вылупился чуть позже, минут через пятнадцать, так же «вытолкнув» верхнюю крышку, и теперь уже они втроем встречали четвертого члена семьи, и тогда пролила слезы не только Лайна, но и Багрон. Уже с яйца дочурка оказалась красивой, с красным цветом чешуи, но менее устойчивая, чем мальчик, и при первом падении оба родителя рассмеялись. Первенец же в лапах матери с любопытством таращился на сестренку, так похожую на отца, и даже поглядывал то на того, то на другую, пытаясь понять, в чем здесь парадокс. Он показал сначала на него, потом на самочку, и издал первый звук:

– Ук?

– Да-а, красная, – заметил ей Багрон. – Как я. Видишь?

– Ук.

Когда Багрон подобрал самочку, дракончики стали глядеть друг на друга с лап родителей и щуриться носами, принюхиваясь – второе врожденное любопытство, после зрения.

– Я знал, что у нас будет красный и белый, – заметил Багрон

– Неужели? – отозвалась Лайна.

– Да. Поэтому я уже придумал им имена.

– Правда? Какие?

– Ее, – он кивнул головой на самку у себя в лапах, – Рубина. А его – Варен. – Он указал взглядом на белого малыша у Лайны.

– Мог бы и раньше поделиться, – упрекнула Лайна, но обижена она не была – она улыбалась и смотрела на сына любовным взглядом, как на большой бриллиант, или любую другую вещь, которую давно желала приобрести. Только это было не вещью, но не менее дорогим, чем самый огромный бриллиант в мире. Ничуть не менее. А в купе с дочерью цена взлетала до невообразимых значений, но оба родителя знали: цены им нет.

Лайна вместе с Багроном, движимые родительскими инстинктами, стали вымывать чад языком, а дракончики так и пялились друг на друга, иногда запрокидывая голову от усилия языков.

Так Лайна с Багроном и сидели вместе, вылизывая детей, в большом гнезде, рядом с двумя оболочками скорлупы, которые они сохранят и подпишут на них имена, какая кому принадлежит, и дату вылупления – старая традиция драконов.

Таким образом, драконов было теперь не два, а четыре.

3

Росли Варен с Рубиной не по неделям, но по дням. Особенно Варен. У него был очень хороший аппетит: иногда он съедал порцию, почти в половину от обычной взрослого дракона, по крайней мере к каким Багрон с Лайной привыкли, а к шести месяцам приблизился уже ко «взрослым» значениям. Для дракона это вполне нормально.

Рубина же ела куда меньше Варена – обычно у того аж округлялось брюхо, и после приема пищи он заваливался спать на пол дня, до следующей трапезы, – но в первое время почти не отставала в размерах.

Однако в восемь месяцев Варен стал заметно обгонять ее, и родители понимали: он будет большим драконом.

Багрон летал на охоту – в здешних краях, в предгорьях, дичь была худощавой и с выпирающими ребрами, поэтому приходилось улетать за добычей далеко на юг, в сердце Уейстена, но зачастую он летал на реку Лавия за рыбой, а Лайна варила кашу и рагу. Да, драконы здесь не брезгают овощами – нынче времена голодные, но ни один дракон, конечно же, никогда не будет против мяса. А мясо сейчас было необходимо для роста дракончиков – к счастью, рыба отлично подходила для этого, и с питанием они не испытывали никаких проблем. Рыба пришлась отлично по вкусу обоим чадам, да и рагу с ней хорошо шло.

Через полторы недели после вылупления, когда и Варен, и Рубина окрепли, а шаг их стал твердым, Багрон с Лайной впервые вышли с ними на прогулку в Зеленое Море – покуда еще было тепло, хотя обычно к этому времени в предгорьях наступал холод. У обоих глаза были тогда распахнуты от нового открытия, а зрачки увеличились до огромных кружков – они, конечно, наблюдали Большой Мир через окно, но ощущать его, этот порыв ветра и пространство, было совсем другое.

Тогда у них и завелась игра в «прятки-догонялки»: трава была еще зеленой, высокой и не прибитой надвигающимися зимними холодами, поэтому дракончики могли спрятаться в ней целиком. И кто-нибудь бегал за другим, ориентируясь по шороху в траве. Сверху были видны две простирающиеся борозды в траве: кто-нибудь побежит, и второй рванет за ним, соединяя две борозды в одну, когда дракончик начинал бежать следом. А если дракончики затаивались и затем кто-то случайно шевелился, издавая шелест, погоня начиналась вновь – и бороздки начинали появляться вновь.

С тех пор они часто выходили на прогулку на Зеленое Море – дракончики любили порезвиться на обширных курганах и всегда играли в «прятки-догонялки». Однако на следующий год, летом, когда они вновь стали выходить на прогулку, дракончики выросли и просматривались в холке, поэтому прятаться целиком в траве уже не получалось – приходилось находить другие хитрости, например, отрываться от погони или прятаться за курганом и выжидать, пригнувшись.

Сидя зимой в избе, Лайна сплела из соломы игрушки – двух драконов, а Багрон вырезал из березовых поленец, которые остались после заготовки дров, большую виверну и несколько других животных – свинюшку, корову, козлика и птичку. Возле огня в гостиной, на ковре, Багрон показывал малышам животных и рассказывал про каждого. Но больше всего дети, конечно, были в восторге от виверны: в ней было особенно много деталей, даже каждая чешуйка была вырезана с должной аккуратностью и вниманием.

Родители в целом много чего рассказывали им: стоило показать кому-нибудь пальчиком на вещь, и Лайна или Багрон объясняли:

– Это печь, – рассказывала Лайна однажды на кухне, поддерживая Рубину на лапах, когда та показала на большую печь для готовки, на которой томился горшок с кашей. – Она горячая. А-а-а, – предостерегающе зашипела она, покачивая пальцем на печь, словно наказывала его.

– А-а-а, – повторила Рубина, так же помахивая лапкой в сторону печи.

– На ней мы готовим еду, – продолжала она. – Кашку. Ты любишь кашку?

– Аш!

Оба вскоре начинали понимать слова и их значения, а также некоторые жесты, которые появились между родителями и детьми – как и водится в каждой семье. Например, угроза пальчиком означало что-то опасное, к этому нельзя подходить или притрагиваться; палец, смотрящий в рот – знак приема пищи; большой палец внизу – желание сходить в туалет. Именно этот жест помогал избежать нежелательных справлений нужд на ковре или в кресле.

Но первое слово, которое осознанно произнесла Рубина – она была первой, кто заговорила – было слово «виверна».

Это произошло, когда Багрон рассказывал дракончикам про виверну в гостиной, показывая ее деревянную фигуру.

– Что? – спросил он. – Что ты сказала?

– Вивена, – повторила Рубина.

– Виверна? – Багрон похлопал глазами и расплылся в улыбке.

Он позвал Лайну, и она тоже услышала ее первое слово. Оно было корявым, с неправильным ударением, но слово осознанное, сорвавшееся с детского язычка.

А первое слово Варена было «мама». Лайна тогда расплакалась и повторяла это слово до конца дня. Багрон тогда пробовал говорить «папа», но Варен упрямо повторял «мама».

А потом они играли, ориентируясь на рассказы отца: свинка хрюкала, козлик блеял, птичка чирикала, и так далее. Пока что воспроизводить звуки было легче, чем слова, и дракончики охотно этим пользовались.

Рубина сидела возле игрушек рядом с братом, пока родители чем-то занимались на кухне. Она подковыляла в фигуре виверны, с усилием подняла его – игрушка была на одну треть больше нее – и заметила Варену кряхтящим голоском:

– Вивена!

– Ви-и-и, – согласился Варен, показывая на виверну. После этого Рубина отпустила фигуру и звучно выдохнула – держать такую было непросто.

Затем Варен поискал глазами по полу, подобрал фигурку свинки и сказал:

– Мама!

Рубина взирала на фигурку с округлевшими от удивления глазами и пыталась найти схожесть свинки с мамой. После тщательного сравнения в уме она в конце концов почесала макушку и покачала головой.

– Не-е, – протянула она, после заметила: – хрю-хрю.

Звук «Р» был еще расхлябанным и больше походил на «Л».

Варен взглянул на фигурку свинки у себя в лапе и теперь сам почесал головку, словно думая: и как я мог перепутать?

Рубина тоже поискала взглядом, подобрала фигурку дракона из соломы (это была самка – Лайна добавила несколько отличительных деталей и в целом сделала фигурку меньше самца) и сказала:

– Мама! – Она тоже давно выучила это слово.

Варен отложил свинку и взял фигурку дракона-самца. Заметил:

– Папа. – И это слово они тоже давно знали (тогда радостный Багрон, словно в отместку, повторял весь день слово «папа»).

Так они и играли мамой и папой, летая по всей избе: сегодня слетают в горные равнины (в спальню, в гнездо), завтра на луга, где пасутся животные (ковер в гостиной). Когда доводилось бывать на полях, они брали зверей и издавали соответствующие им звуки – их они запомнили хорошо. А иногда летали на полку на камине, в гости к Виверне, и ели с ней кашку (но только когда в камине не горел огонь – иначе там «А-а-а, горячо», как давно объяснял Багрон).

А иногда вечером к игре присоединялся отец – обычно он играл за виверну, так как дети хотели играть «мамой» и «папой», и тогда уже Виверна прилетала в гости к ним.

Эти игры они не забудут никогда.