Kitobni o'qish: «Череп под раковиной»

Записка

За окном падал снег, на перроне бегали люди. Одни плакали, обнимались, другим хватало мозгов и мужества держать эмоции при себе, счастливо улыбаться и желать уезжающим хорошего пути. В конце, конечно, и они начинали реветь, но это уже не столь важно. Этого не увидят те, кого они провожают, а значит не останется камня на сердце.

Моим провожающим был дворецкий Альберт. Он ничем не отличался от других провожающих: незаметно утирает слёзы носовым платком и высматривает меня в окнах вагона. Будь Альберт женщиной, я бы с полной уверенностью считал, что он надеется выйти за меня. Однако, к счастью, он мужчина, у которого в крови болезненное желание кого-то опекать. Иногда забота переходит всякие границы, но по большей части Альберт хорошо справляется со своей работой.

До последнего вагон оставался пустым. Я надеялся провести дорогу в одиночестве, но перед самым отбытием напротив меня села девушка. Она расстегнула верхние пуговицы светлого пальто, скинула с головы нежно-розовый палантин и расправила смятые золотистые кудри. Несмотря на приятную внешность спутницы, я всё же расстроен – надежда на долгожданную тишину рухнула как карточный домик. Из сумочки девушка достала увесистую книгу, и моё разочарование поубавилось. Может, она будет молча читать? Пусть не открывает рот все следующие десять часов, но, как назло, девушка всё-таки заговорила:

– Так нервничаю в поезде. Никогда их не понимала, – девушка неловко засмеялась, покраснела и сжала от волнения книгу. – А Вы?

– Нет, – нехотя ответил я, достал из внутреннего кармана виски и сделал глоток. Горло обожгло алкоголем, я почти расслабился.

– Общаться не любите, – она продолжала улыбаться, но с каждой секундой её улыбка казалась всё более и более натянутой.

– Неужели так заметно?

– Лиззи Льюис, – несмотря ни на что, продолжала девушка. – А Вас как зовут?

– Если мне не изменяет память, мы уже пришли к выводу, что я не люблю общаться.

– Это не общение, это знакомство, – не отступала мисс Льюис и в её голосе чувствовалась жёсткость. – Так как же Вас зовут? Или мне называть Вас мистер Ворчун?

– Габриэль Стоун, – сквозь зубы ответил я. – Всё? Довольны? Теперь оставите меня в покое?

– Как я могу оставить Вас после того, как узнала Ваше имя? Это будет крайне невежливо. Словно я только этого и добивалась.

– Я как-нибудь переживу.

К моему удивлению, Лиззи Льюис замолчала, высматривая кого-то на рядах за моей спиной. Затем она взяла книгу и сумочку, вскочила с места и ушла. Ох, наконец-то, я остался один! Провести всю поездку в своём купе я не хочу, но и чтобы вот так подсаживались незнакомцы, мне тоже не прельщает. Всё же я выбрал второе, отхлебнул ещё виски и отклонился на мягкий подголовник.

Рождество – явно не мой праздник. Не люблю его. Не отмечал ни в юности, ни с покойной женой, ни сейчас. Мой отец считал Рождество бессмысленной тратой денег, а верить в то, что существует кто-то выше человека, он напрочь отказывался. Ребёнком я тайком высматривал Санту у окна, а повзрослев, понял, каким был дураком всё это время. Никто не поможет просто так, никто не вручит подарок за то, что ты хорошо себя вёл.

Я горжусь, кем я стал, чего добился за свои сорок лет, но воспоминания о детстве и Рождество каждый год нагоняют на меня необъяснимую тоску. Обычно я стараюсь выбираться из Лондона куда-нибудь, где нет снега, пережидаю там всеобщие «дни сумасшествия» и возвращаюсь к делам. В этот раз навалилось столько работы, что я очнулся только в ночь на восемнадцатое декабря. Поехать заграницу уже не удавалось, я был подавлен. Остаться в Лондоне означало бы то же самое, что выйти на улицу и отмечать Рождество вместе со всеми! Я бы не вынес.

На следующий день я нашёл среди свежей почты конверт с билетом на поезд. Альберт не признавался, но мне и не нужно это, я знаю, что билет купил он. Дорожная сумка была собрана в тот же вечер, а сегодня рано утром я уже ехал на вокзал.

Вдруг меня потянуло в сон. Во всем виноват алкоголь. Кажется, я успел задремать, пока меня не разбудил стюард. Молодой мужчина с ярко-рыжими, слегка взлохмаченные с правой стороны, волосами наклонился ко мне:

– Прошу прощения, – изо рта у него разило перегаром и крепким кофе, – мистер Стоун, Вам просили передать это, – стюард положил передо мной на стол сложенный листок плотной бумаги. – Хорошего отдыха! – вполголоса пожелал он и удалился.

Записки… Что за глупости? Я снова потянулся за виски, но недоброе предчувствие оказалось сильнее, чем можно было предположить. Я спрятал записку в карман пиджака и удалился в своё купе. В этом вагоне оставался я один. Никого больше. Даже той настырной Лиззи Льюис. Так тихо, даже не верится, что нахожусь в поезде. Я прошёл дальше, прислушиваясь к едва различимым звукам снаружи.

В коридоре спального вагона я столкнулся с ещё одним пассажиром. Седовласый, упитанный, среднего роста и в шляпе-котелке.

– Прошу прощения, – пробормотал он, приподняв шляпу, и хрипло рассмеялся: – Без очков дальше собственного носа не вижу.

Я ничего не ответил. Он напомнил покойного отца: тот тоже до последних дней носил котелок, приподнимал его при встрече и говорил также хрипло. Слова комом встали в горле. Я невольно вжался в стену, уступая дорогу.

– Не утруждайтесь, молодой человек, – тем не менее мужчина прошёл мимо боком, – здесь места хватит троим разойтись, – он остановился, наклонился ко мне и хитро усмехнулся: – Только дамам об этом не говорите.

– Не скажу, – засмеялся я и протянул руку. – Габриэль Стоун.

– Ох, я знаю, кто Вы. Ваше имя по всему городу, – несмотря на седину, сил у моего нового знакомого хоть отбавляй. Он поднял на меня полупрозрачные голубые глаза. Увидел бы я такие глаза издалека, то без зазрения совести решил бы, что их обладатель потерял зрение, но судя по тому, как бегали зрачки этого господина, видел он получше меня. – Я не так известен. Разве только в узких кругах. Николас Дженкинс.

– Рад знакомству, – кивнул я.

На этом мы разошлись, но я ещё не раз оглядывался. За всю свою жизнь я не встречал человека более похожего на моего отца, чем Дженкинс. Да и имя кажется каким-то очень знакомым. Что за круги он имел в виду? Может, я уже слышал о нём? Больно уж зацепило имя. Николас Дженкинс… Я повторил его ещё несколько раз прежде чем, дошёл до своего купе, а затем оно продолжало крутиться у меня на языке. И с чего бы? Я снял пиджак и ботинки, лёг на кровать, заложив руку под голову и прикрыл глаза. Веки слипаются, а спать под грохот поезда трезвым я не умею. Лежу, потягиваю виски время от времени и просто стараюсь не прислушиваться особо к шуму в соседнем купе. Это не моё дело, даже если любопытство разбирает. Но пара случайно услышанных фраз намертво застряли в моей голове:

– Ты думаешь, тебе сойдёт это с рук?

– Моя дорогая, так всегда было.

– Не в этот раз, Джонс, не в этот раз.

В конечном счёте виски меня разморил, и я провалился в сон младенца. Не помню, когда в последний раз так крепко спал.

Спустя время меня разбудил стюард стуком в дверь.

– Мистер Стоун? – негромко, но отчётливо слышалось с той стороны. – Мистер Стоун?

– Да? – я рывком принял сидячее положение и потёр затылок. Перед глазами ещё всё слегка двоится, циферблат часов в темноте не видно. Понятия не имею, насколько меня сморило. – Да, в чём дело?

– Мистер Стоун, ужин будет подан через полчаса, – уведомил он. – Вы просили напомнить.

– Да, – немного растерянно ответил я, пытаясь в темноте нащупать выключатель. – Да, я буду.

– Попрошу оставить Вам место с лучшим видом, сэр.

Стюард должен был пройти дальше, но мне кажется, именно за моей дверью до сих пор кто-то стоит. Я выглянул в коридор, но никого не увидел. Похоже, дневной сон дурно на меня влияет. Отмахиваясь от остатков дрёмы, я вспомнил о таинственной записке, потянулся к пиджаку, достал её из кармана и развернул.

– Что за чёрт?!

Я не сдержался и швырнул бумажку на стол – листок абсолютно чистый! Что это было? Кто-то хотел напугать меня? Тогда ему стоило придумать что-нибудь поинтереснее!

В вагоне-ресторане людно, шумно и так сильно пахнет шампанским. Меня встречает всё тот же рыжий стюард и провожает за свободный стол. Вид из окна действительно был бы неплохим, если бы в темноте можно было хоть что-нибудь рассмотреть. Стюард пожелал хорошего вечера, уже собрался отойти, но я успел схватить его за руку:

– От кого была записка? Кто просил передать её мне?

– Боюсь, не смогу Вам помочь с этим, сэр, – молодой человек наклонился ко мне. – Я не спросил имени.

– Мужчина? Женщина? С поезда? С перрона?

Стюард занервничал и заметно покраснел.

– Женщина, – негромко произнёс он. – Лицо прятала, но я видел прядь чёрных волос из-под платка. Она едет в этом поезде.

Я перевёл взгляд на присутствующих и отвлёкся. Стюард воспользовался моментом, чтобы сбежать, а к моему столу подошёл официант и, пока он в красках рассказывал сегодняшнее меню, мне не давали покоя темноволосые девушки. Их всего три, но лишь у одной цвет прядей можно принять за чёрный. Я всё ещё не уверен. Можно ли доверять глазам стюарда, от которого несёт перегаром?

– Виски, – ответил я, когда официант закончил. – И что-нибудь… не слишком жирное.

– Исполню как можно скорее, мистер Стоун.

Позже я снова увидел Лиззи Льюис. Девушка гордо переступила порог, не упуская ни одного гостя из виду. В следующее мгновение её строгое лицо озарила озорная улыбка, и мисс Льюис направилась ко мне. Не знаю, заметила ли она меня или ей просто приспичило ужинать именно в этой части вагона, но я уже напрягся и молился, чтобы Лиззи Льюис не садилась за мой стол. Однако в очередной раз мисс Льюис будто специально сделала всё наоборот.

– Ох, мистер Стоун! – воскликнула она, расположившись напротив меня. – Какая приятная неожиданность! Я боялась, что больше не увижу Вас сегодня.

– От чего же?

– Вы показались мне таким уставшим, – Лиззи подпирает голову рукой. – Думала, проспите до утра.

Я не нашёл что ответить, продолжил есть, но задумался: а не Лиззи Льюис на самом деле передала записку? В конце концов, подговорить стюарда – много ума не нужно. Но зачем? Зачем нужна записка, где ничего нет? Это угроза? Предупреждение? Провокация?

– Вы опять хотите сидеть в одиночестве? – Лиззи обвела меня взглядом. – Да бросьте, мистер Стоун! Это же так скучно!

– Если Вам, мисс Льюис, скучно сидеть со мной, то здесь полно свободных столов. Я Вас не держу.

– Рождество же, Габриэль! – девушка легкомысленно сжала мою руку. – Пойдём к остальным? – она оглянулась в начало вагона, где во всю за ужином хохотала компания из пассажиров. За ними с любопытством наблюдали официанты и бармен и улыбались. – Или Вам так нравится быть угрюмым стариком?

– Да что Вы себе позволяете?!

– Так докажите, что я говорю неправду! – мисс Льюис настойчиво взяла меня за руку. – Идём к остальным! Не хотите доказывать ничего мне, так хотя бы себе докажите, что Вам ещё не пора в гроб!

После этих слов Лиззи с чувством выполненного долга ушла к шумной компании, а я остался наедине со словами, которыми она меня наградила. Старик… Я похож на старика? Вовсе нет! Я так не считаю! Я просто люблю быть один, я просто люблю тишину и размеренность. Разве это делает меня старым?

Всеми силами пытаюсь убедить себя, что нелепые высказывания нисколько меня не задели, но тем не менее аппетит пропал. Я приступил к десерту, когда появилась мисс Льюис, но теперь и кусок в горло не лезет, а ведь к вечерней чашке чая у меня был изумительный штоллен[1]! Я разозлился и, будто назло, решил всё-таки присоединиться к весёлым пассажирам. Они даже не спросили, кто я и что мне нужно, просто сели немного плотнее друг к другу, чтобы появилось место для ещё одного человека за столом.

– Ох, Габриэль, это Вы! – сквозь смех сказал Николас Дженкинс. – Садитесь, садитесь!

Честно говоря, без шляпы-котелка его сложно узнать. Знакомого я признал в нём только из-за голоса и седых волос.

За столом шестеро человек, не считая меня. Все назвали свои имена, даже что-то рассказали о себе, но, к удивлению, я практически никого не запомнил. Мне знакомо лицо Лиззи Льюис и из моей памяти уже никакими средствами не вытравить её упрямства и прямолинейности. Николаса я тоже уже встречал ранее, а вот остальные… Как белые пятна, будто их и нет, а вместе с нами на самом деле канун Рождества отмечают призраки.

[1] Штоллен – традиционный немецкий рождественский кекс. Выпекают не только в Германии, но и в других странах.

Долгая ночь

Голова раскалывается, мучает жажда, и я совершенно не понимаю, где нахожусь. Зрение сфокусировалось не сразу и картинка до сих пор заторможенная. Хотя спустя пару минут бездумного глядения в потолок до меня дошло, что я спал в своём купе. Вон торчит с верхней полки потёртая ручка моей дорожной сумки, а рядом стоят ботинки. И когда их успели начистить до блеска? После лондонских снегов кожа вряд ли бы осталась такой чистой.

Солнце за окном и не думает подниматься. Всё ещё ночь? Или я проспал до вечера? Но этого не может быть, ведь поездка длится всего десять часов, которые явно вот-вот истекут. Думаю, я просто ненадолго провалился в сон, вот и всё. Я кое-как привёл себя в порядок и покинул купе в поисках большого количества питьевой воды. Наверное, мне под силу сейчас за один присест осушить целый кувшин. Не припомню, когда последний раз страдал похмельем. Для меня это что-то новое.

Коридор пустой, никого нет. Только в отдалении слышатся приглушённые голоса. Я иду на звук.

– И что нам теперь делать? Как это объяснить?

– Да о чём ты?

– Брось, сколько можно?! Что мы теперь будем делать?

– Успокойся. Что-нибудь придумаем. Это же случайность? Вот именно, случайность! А кто повинен в случайностях?

– Никто.

– Видишь? Всё само решилось.

Странный разговор. Я приблизился к вагону-ресторану и в нос ударил запах крепкого алкоголя. Возможно, кто-то из официантов разбил бутылку или разлил, вот и обсуждают, как всё это скрыть или, на крайний случай, объяснить начальству.

Я аккуратно потянул дверь на себя, вошёл и бросил быстрый взгляд в сторону бара, но тут же замер, потому что за стойкой стоял лишь один официант. Он уставший и без особого рвения натирал винный бокал. Запах алкоголя, который я совершенно точно буквально минуту назад ощущал, тоже испарился.

Не исключаю, что второй собеседник просто-напросто успел уйти, но мне сложно было удержаться от вопроса:

– Простите, с кем Вы только что говорили?

– Ни с кем, сэр, – удивлённо ответил официант. – Я здесь один вот уже, – он сверился с наручными часами, – минут сорок.

– Но я совершенно точно… – с возмущением начал я, но затем остыл.

– Что совершенно точно? Всё в порядке, мистер Стоун?

– Да, – уверенно кивнул я, что сразу же отдалось ноющей болью в висках, – просто показалось. Это всё праздники и алкоголь.

– Желаете чего-нибудь? – молодой человек услужливо предложил мне сесть за первый стол. – Могу посоветовать наш фирменный чай и таблетку аспирина, что скажете?

– Было бы отлично.

– Вернусь через минуту.

Я остался в вагоне один. Тишина и снова запах алкоголя. Похоже, я действительно слишком много выпил в этот раз. Новая компания, незнакомые люди… А у меня ведь есть правило – не пить с незнакомцами, даже если они такие же пассажиры поезда, как и я. Даже так, в этом случае особенно не стоит с ними пить. Но что сделано, то сделано. Я же не могу отменить прошлое, просто впредь буду внимательнее.

Голова всё ещё гудит, я откинулся на спинку мягкого дивана и прикрыл глаза. В ту же минуту открылась дверь, кто-то вошёл, и я сел, как ни в чём ни бывало, хотя сам едва соображаю. В вагон гордо вошла молодая стройная женщина в цветастом платье и с кучей звенящих браслетов на обеих запястьях. Она оглядела столы, словно свою собственность, заметила меня и неожиданно села напротив.

У неё блестящие чёрные волосы. Длинные, волнистые и невероятно густые. Я не могу оторвать от них взгляд. Цыганка. Эта женщина точно цыганка! Сейчас ещё достанет карты и предложит погадать, чтобы выманить деньги! Кто вообще её сюда пустил? И вот что ещё: стюард сказал, что записку ему передала женщина с чёрными волосами. Она ли это была? Но я её в первый раз вижу! С вопросами я решил повременить и узнать цыганку получше. Лицо у неё слишком приметное, чтобы просто так выбросить его из памяти, но чёрт его знает! С кем не случается забыть нечто важное?

Я также обратил внимание на кожаный портсигар и увесистую зажигалку, которые она принесла с собой.

– Аза, – решительно представилась гостья, протянув мне руку через стол. – Похоже, мы с Вами соседи, мистер Стоун.

– Не видел Вас, не знаю, – ответил я, но её тонкую изящную руку всё же пожал.

– Я Вас видела, – настойчиво продолжала Аза. – И весь вечер слышала, как Вы бормочете во сне. Вам стоит больше думать о собственной жизни, Габриэль. Работа никуда не убежит.

Я сразу вспыхнул, хотел выпалить что-нибудь едкое, но вовремя сдержался. Вместо этого я наклонился к Азе и приглушённо спросил:

– Как долго мы едем? Разве десять часов уж не должны были пройти?

– Снаружи сильный снегопад, Габриэль, – ответила цыганка. – Думаю, мы просто идём с меньшей скоростью.

– Всё верно, – неожиданно появился официант с чайным набором на подносе. – Пути так занесены, что локомотив с трудом идёт по ним. Как бы не пришлось останавливаться.

– Как далеко мы от точки назначения?

– Так сразу не скажу, сэр, – извинялся официант, – но могу сейчас же узнать, если хотите.

– Нет-нет, не стоит отвлекать машиниста.

– Может, хотите позавтракать, мистер Стоун?

– Не сейчас.

Аза в отличие от меня попросила принести ей чашку чёрного кофе, какой-нибудь десерт, но первым делом обязательно пепельницу. Цыганка закурила. Сигареты у неё необычные, очень тонкие и сделаны из белоснежной бумаги без каких-либо опознавательных знаков. Не сама же она их крутит? Так тонко и бережно ещё и не свернёшь. Вместо того, чтобы просто поинтересоваться, что за марку предпочитает Аза, я попросил её сигарету.

– Раз Вы такой смелый, Габриэль, – неоднозначно улыбнулась цыганка. – Не курите всю сразу, Вам и так дурно.

Я в очередной раз хотел повысить голос, но снова сдержался и затянулся. Табак оказался неожиданно крепким, мне в самом деле стало только хуже, но вида я старался не подавать. Вот ещё! Я медленно и практически с трудом выдохнул дым, незаметно пытаясь отдышаться. Голова закружилась, и к ноющей головной боли ещё прибавилось лёгкое недомогание желудка. Какое-то чувство опустошения.

– Достойный табак, – выдавил я. – Где берёте, если не секрет? – затем в моей голове поселились недобрые мысли: – Это же табак?

– Разумеется, – засмеялась Аза, – но получить его могут лишь те, кому позволено.

– И что же позволяет? – не успокаивался я. – Социальный статус? Достижения в обществе? Право на власть?

– Всё куда проще, Габриэль, – Аза аккуратно затёрла сигарету, хотя от неё осталось ещё две трети и вернула в портсигар. – Жизнь такая простая штука.

– Мне, думаю, как и миллионам других людей, так не кажется. Жизнь сложная, очень сложная.

– Вот поэтому Вам и не позволено иметь этот табак. Так же, как и другим.

Вновь у стола появился официант, на этот раз принёс кофе и десерт для Азы. За завтраком цыганка молчала, задумчиво глядя в окно. Я тоже смотрел на бесконечный мелькающий лес по ту сторону стекла и до меня всё не доходит: почему же не встаёт солнце?

Позже, на завтрак собрались другие пассажиры. Некоторых из них я даже не признал, хотя мы буквально несколько часов назад весело сидели за одним столом, однако их лица всё же всплывали в памяти. Иногда к образам прикладывались и имена, но большая часть ликов оставалась безызвестной. Что до шумной и навязчивой Лиззи Льюис – её я, конечно же, узнал сразу и без каких-либо сложностей. Кого всё ещё не было с нами, так это Николаса Дженкинса. Честно говоря, его я хотел бы видеть больше всех остальных.

Гости расселись за столы. Утром они не такие дружелюбные, какими были накануне, и теперь собираются в небольшие группы по двое-трое человек и шепчутся, исподтишка поглядывая на тех, с кем пили. Официант только и успевает бегать от стола к столу с полным подносом.

Аспирин подействовал, голова более-менее соображает, а потому я решил всё-таки подкрепиться, но терпеливо ждал, пока молодой человек, который работает почему-то в одиночку, расправится с кучей заказов. Мне бы также хотелось, чтобы Аза разделила со мной время завтрака, но она допила свой кофе, а затем, не проронив ни слова, кротко кивнула и ушла. Я не посмел сказать ни слова. В первый раз со мной такое – обычно я напористый до такой степени, что сам себе начинаю напоминать о рамках дозволенного.

Не успел я опомниться, как место Азы напротив меня тут же заняла Лиззи Льюис. На щеках у неё здоровый румянец, глаза так и светятся радостью. Она похожа на хорошенькую куклу на витринах с игрушками. Хорошенькая, только слишком уж говорливая и прямолинейная.

– Габриэль! – мне казалось, мисс Льюис вот-вот потянется ко мне с объятиями и стол не станет ей помехой. – Как я счастлива Вас видеть! Хорошо отдохнули?

– Замечательно, – сдержанно ответил я, наблюдая за официантом. – Я бы хотел насладиться завтраком наедине со своими мыслями.

– Вам ещё ничего не принесли, – уверенно и даже нагло улыбнулась Лиззи, неотрывно глядя мне в глаза. Повисла недолгая пауза, после которой мисс Льюис продолжила заваливать меня вопросами: – Я заметила, вы уже успели познакомиться с Азой, – Лиззи села поудобнее. – Я встретила её ещё на вокзале в Лондоне и, знаете, слухи о ней ходят просто чудовищные! – она наклонилась ко мне: – Поговаривают, Аза трижды была замужем и все три раза её мужья умирали в течение года после свадьбы. Все богатые люди, а причиной смерти называют отравление экзотическим ядом.

– Вы бы меньше верили слухам, мисс Льюис, – отмахнулся я, но по спине пробежали мурашки. – Много ли Вы знаете правдивых слухов? Люди так любят всё приукрашать и драматизировать!

– Что Вы, Габриэль! – с обидой воскликнула юная мисс. – Я просто переживаю за Вас!

– С чего бы? Вы первый и, надеюсь, последний раз меня видите.

Лиззи задели мои слова. Она сжалась и отодвинулась к спинке дивана. В какой-то момент, всего на мгновение, я почувствовал укол совести.

– Если бы люди чаще заботились друг о друге просто так, – прошептала Лиззи, – кто знает, каким светлым местом стал бы наш мир?

– Вы пока очень наивны и мечтательны, Лиззи, – я намеренно говорил тише. – Но это поправимо. Какие Ваши годы! Станете старше и сами всё поймёте.

– А если не пойму? – я думал, на глазах мисс Льюис вот-вот навернутся слёзы, но внешность оказалась обманчива. Девушка держится гордо и уверенно. – Зачем жить в мире, где каждый заботится только о себе? Я знаю, что можно по-другому.

От высказываний Лиззи, от силы её веры мне становилось не по себе. Не жутко, нет. Мне вдруг показалось, что я сам живу по чужим правилам, по чужим законам, которые никогда не мог принять полностью. Вспомнился период юности, когда я также горел идеей сделать мир лучше, но в конечном итоге сдался. И вот что случилось – я всю жизнь живу один и называю это тишиной, покоем, да как угодно, только бы поглубже запрятать колющее, страшное чувство одиночества. Однажды решил жениться – из этого не вышло ничего путного. Она быстро скончалась, и пустота во мне стала разрастаться с двойной силой.

Я думал, что сделал Лиззи Льюис больно своими словами, но на самом деле это она задела меня за живое.

– Это невозможно, – стиснув зубы, ответил я и постелил на колени салфетку. Официант к тому времени освободился и направился ко мне. – А теперь прошу меня оставить, Лиззи.

Мисс Льюис поднялась и поправила подол платья.

– Приятного аппетита, Габриэль, – её голубые глаза заметно потемнели, но грусть Лиззи быстро спрятала за улыбкой. – Возьмите штрудель на десерт. Уверяю, лучше Вы ещё никогда не пробовали.

Я попросил чашку чая и омлет. Штрудель мне в самом деле хотелось попробовать, но, как назло, я напрочь о нём забыл не только в первый раз, но и во второй, даже когда официант спросил, не желаю ли я отведать десерт? Из-за такой мелочи мне стало стыдно. Почему?! Что я такого непростительного сделал, чтобы мучиться совестью?! Это просто какой-то кусок пирога! В чём трагедия?! Можно ли вообще стыдиться такой несуразной оплошности?!

Похоже, от долгой дороги я начинаю сходить с ума.

Я ждал Николаса Дженкинса так долго, насколько хватило терпения, но в конце концов, ушёл к себе в купе. Он так и не появился. Может быть, поезд останавливался, пока я спал, и Дженкинс просто сошёл? Я зашторил окно, скинул ботинки и снова лёг в постель. Меня одолевали всевозможные догадки, почему Дженкинс до сих пор не появился. Варианты приходили от совершенно сумасшедших до вполне себе сносных.

Наблюдая за игрой воображения, я не заметил, как задремал, но прежде чем окончательно провалиться в сон, мне снова слышались голоса за стеной:

– Что мы теперь будем делать, Джонс?

– А ты как думаешь?

– Бежать?

– Разве есть другой выход? Я его не знаю.