Kitobni o'qish: «Ветер судьбы»

© Татарское книжное издательство, 2021

© Туфитуллова Р. Р., 2021

© Хасанова Г. М., пер. с татар., 2021

* * *

Если скажу, что я единственный автор этого произведения, то буду не совсем права. Потому что в его основу легло множество встреч и бесед, большое количество исторических фактов, услышанных от моих друзей и собеседников. Я бесконечно благодарна всем, кто помог рождению этой книги!

Поэма о татарской девушке

Да, да, вы не ошиблись, роман «Ветер судьбы», пленивший меня с первых строк и потрясший до глубины души, я называю поэмой в истинном значении этого слова. Я говорю: это дастан, пронизанный высокой поэзией, словно откровением, ниспосланный с небес и повествующий о судьбе татар, об испытаниях, выпавших на долю народа, его надеждах и потерях. Это произведение посвящено одной из замечательных дочерей татарского народа, выступивших на арену общественной жизни в эпоху национального Возрождения – нового татарского Ренессанса, продлившегося всего лишь десять-пятнадцать лет в начале прошлого века. Это роман о красивой, гордой татарке, осознававшей, что она – продолжательница Сююмбике, ощущавшей в себе «священную кровь» и «святое молоко», жившей мечтой разбудить нацию, совершенствовать её, просвещать, даже, если нужно, быть готовой вместе с мужчинами сражаться за народное счастье, свободу, веру, язык, за единство всего тюркского мира. Героиня этого романа Уммугульсум Камалова – одна из тех девушек, которых называли «звездой надежды» нации, та, чьё сердце было способно глубоко переживать любовь, чьи цели и идеалы были связаны с народом, та, в ком были сильны вера и честь, та, которая с рождения имела «открытые глаза», благородная, образованная, истинная «Зулейха» своего времени. Она была самой младшей из восьми дочерей известного чистопольского ишана Мухамметзакира Камалова, который содержал в Чистополе медресе «Камалия». Сам ишан достоин отдельного внимания и особого уважения: достаточно сказать, что среди его учеников были такие знаковые личности, как Риза Фахреддин, Фатих Карими, Гаяз Исхаки. А какие женщины были среди уроженок этого города! Хадича Ямашева-Таначева, Ильхамия Туктарова-Богданович, Фатымаи-Фарида, Сания Гиффат и, разумеется, «единственная любовь» нашего Тукая – Зайтуна Мавлюдова. Эти годы лишь мгновение для человеческой истории, но они настоящая «утренняя заря» татарского мира, расцвеченная стремлением к просвещению и образованности, прогрессу и свободе, время, наполненное надеждами и мечтами! Гульсум Камалова, как и другие её сёстры, – дитя этого «утра пробуждения». Она девушка новой эпохи, получившая светское образование и имевшая счастье учиться в Петербурге на Бестужевских курсах. История её жизни долгая и вобрала в себя самые сложные периоды нашей общей истории: революции и сражения, участие в национальном движении; любовь к великому сыну нации; служба на ниве просвещения и образования; отношения со знаковыми личностями, встречи, духовное общение через письма, вечное преклонение перед литературой, дружба с писателями и поэтами, даже миссия стать Музой одного из них… – всё было в её судьбе. И если география её жизненных дорог включает в себя Чистополь, Казань, Петербург, Стамбул, Кызылъяр (Петропавловск), Симбирский уезд, Москву, Оренбург и снова Казань, то в её духовной биографии были встречи с такими людьми, как учёный В. В. Радлов, писатели и поэты – Г. Тукай, Г. Исхаки, Ф. Амирхан, Ф. Карими; с политиками – Энвером-пашой, Юсуфом Акчурой, знаменитыми фабрикантами – семьёй Акчуриных, такими личностями, как М. Жумабаев, А. Ахматова и многими другими. Этот мир был удивительно велик и разнообразен! Судьба нации, разбросанной ветрами истории, предстаёт перед нами в истории жизни героини романа – Гульсум Камаловой: в ней трагедия прекрасных дочерей народа, их горькие потери! Но в ней – и вечная надежда на будущее, ностальгия по прошлому, поучительные факты, драгоценные воспоминания участников и свидетелей тех давних событий. Может, назвать эту поэму реквиемом?.. Пожалуй, нет. Пусть это будет Гимн Татаркам – Матерям Нации, гордым, прекрасным женщинам, верным спутницам на пути спасения Нации, родного языка. Автора романа – Розу Туфитуллову – мы видим в той же когорте замечательных дочерей татарского народа: ведь и она – известная дочь своего народа, общественный деятель, совершившая немало благородных дел во благо своей нации и снискавшая её глубокое уважение. Она также автор замечательной книги о своём земляке, татарском поэте-классике Хасане Туфане. Так удивительно ли, что и в её судьбе отразился свет звёзд Чистопольского края, о которых мы вспомнили выше?..

Радиф Гаташ,

народный поэт Республики Татарстан

Светлый ангел Чёрной ночи

 
Я бешмет души болящей, тело бренное, лекарством
Залатать стремлюсь, но утром вновь тряпьё худое вижу.
 
 
В прошлом песня утешала, народясь в тиши укромной,
А теперь на полуслове душит кашель неуёмный!¹
 

Г. Тукай. Больной

И в этот раз Петербург встретил меня своей неповторимой красотой – волшебными белыми ночами. Это чудо природы добавляет городу особую прелесть, божественность. Наверное, поэтому, гуляя по его площадям и улицам, хочется ступать на цыпочках, а разговаривать лишь шёпотом. Кажется, что иначе невозможно будет ощутить таинственный голос этого величественного города.

В Петербурге есть немало близких сердцу мест. Каждый раз, приезжая сюда, я люблю пройтись по одной из центральных улиц – Казанской. Привлекающая к себе и названием, и историей, эта улица хранит в себе множество тайн и дорогих воспоминаний. Когда-то здесь в доме номер 39 жил польский поэт Адам Мицкевич.

К нему приходили великий русский поэт Александр Пушкин и один из близких друзей – поэт Антон Дельвиг. Позднее дом стал пристанищем для Николая Гоголя во время его приездов в Петербург.

В дом номер 37, расположенный в одном из переулков слева от Казанской улицы, к своей двоюродной сестре Ольге Фрейденберг заглядывал молодой влюблённый поэт Борис Пастернак.

Некоторое время на этой улице в доме номер 3 жила известная русская поэтесса Анна Ахматова. Кажется, каменные стены до сих пор хранят в памяти её неповторимый образ… Одним словом, улицу Казанскую можно, без сомнения, назвать улицей поэтов.

Дом номер 5, который я искала, не отличался особыми архитектурными изысками, но был вполне красив и тоже имел свою историю. Прежде здесь была гостиница «Казанская», в которой останавливались известные люди. Более ста лет назад, точнее, в конце апреля 1912 года, в этом доме некоторое время жил великий татарский поэт Габдулла Тукай.

…Жил Тукай…

…Завернувшись в петербургскую белую ночь, озябнув изнутри и снаружи от печальных чувств и сожалений, с глазами, полными слёз, безмолвно смотрю на окна бывшей гостиницы. Мои беспокойные мысли уносятся далеко – туда, где маленький Габдулла лил слёзы, где был продан на базаре, где в его сердце зародились чувства и поэтический дар, где он стал Тукаем, поистине народным поэтом, где прожил горькие дни и тяжёлые муки болезни… Сколько моих мыслей разбросанными лежат теперь передо мной. Я собираю их по порядку. Какие особенные слова и молитвы могу я отыскать, чтобы вознести их во славу его духа и в утешение?! Разрывая сердце, плачет душа поэта:

 
С той поры, как мы расстались, стража грозная любви
Сына твоего от двери каждой яростно гнала².
 

О стражник любви! Неужели в твоей груди вместо сердца камень?! Похоже, что ты до сих пор стоишь здесь на страже?.. Может быть, для тебя не существует понятия «прошлое»… Тогда ты, наверняка, помнишь красивую статную девушку Уммугульсум-Джоконду с букетом белых ландышей в руках, с душою чистою, как рассвет, и сердцем, бьющимся от чувств к Тукаю?! Конечно, помнишь! Возможно, ты скажешь, что ответ знает только ветер. Внезапно, словно желая отогнать мои мысли, ветер, тот самый ветер судьбы, с удивительной силой и скоростью согнал надо мной тёмные тучи. И тут же пролился холодный зябкий дождь. Словно хотел напомнить о событиях, имевших место здесь более ста лет назад…

К сожалению, поэту не было суждено вдоволь погулять по российской столице, полюбоваться на роскошные дворцы, посетить музеи и театры. По приезде в Петербург его болезнь, разъедавшая лёгкие, усилилась. Влажный холодный воздух столицы, проникающий до мозга костей, вынудил поэта дни напролёт сидеть в гостинице. Конечно, здешние друзья старались не оставлять поэта наедине с собой. Да и число тех, кто хотел увидеться и познакомиться с Тукаем, день ото дня становилось всё больше.

Но пока поэт не хотел, чтобы кто-то постучался в его дверь. Сейчас его желанием было лежать, закинув руки за голову, закрыв глаза, и утешаться, вспоминая снова и снова того светлого ангела, что явился к нему под покровом чёрной ночи, когда он оставался в доме Мусы Бигиева³. Что удивительно, это тайное, заветное воспоминание, казалось, помогало забыть хоть на время и жестокий кашель, и болезнь, и постоянно терзающий его холод.

…Тогда к сердцу отчаявшегося поэта, уже готового «улететь из клетки мира», внезапно, осторожно прикоснулся светлый ангел. Все замечают, когда приходят ангелы… Ночной образ «выплыл» из «белого тумана» и заговорил. Какой мягкий, нежный и ласковый голос…

– Тукай-эфенди, простите, пожалуйста. У меня сердце разрывается… У вас такой сильный кашель. Попробуйте выпить это горячее молоко с душицей. Оно обязательно поможет. Выздоравливайте! – сказала и растаяла так же внезапно, как появилась.

Разве могла Уммугульсум спокойно слушать, как за стеной мучается поэт? В её груди билось горячее сердце, не признающее запретов и ограничений, сердце, уже столько времени пылающее огнём любви. Казалось, ей хватило бы одного желания, одного слова, одного её дыхания, чтобы вылечить любимого Тукая. Но увы, какая глубокая пропасть оказалась между мечтой и реальностью.

А у Марьям – свойственницы Уммугульсум – тоже болит душа и отчаянно бьётся сердце: вздрагивая от любого шума, она стоит на страже у двери. Только бы никто не увидел Уммугульсум, и только бы не проснулся Муса-эфенди. Слава Всевышнему, он сегодня спит с детьми. Иначе ей, Марьям, не дадут житья: «Какой стыд, позор, как ты посмела?» Да и Тукай невольно окажется в неловком положении. Ни объяснить, ни оправдаться…

«Поистине, ангел!» – подумал Тукай, когда удушающий кашель, словно державший его на грани жизни и смерти, немного отступил. Но тут же всем существом воспротивился этому «ненужному» чувству.

– Ты только посмотри на смелость и решительность этой курсистки! Пожалела… Не то что вы, туташ, даже сама судьба меня не пожалела. И не нужно. У меня другая цель, другая дорога. И я не люблю тех, кто меня жалеет. Вы сильно ошибаетесь…

А это что за голос?.. Словно весенняя трава, пробившаяся у обочины заснеженной дороги…

– Мой поэт, но разве сам ты не желал, чтобы в эти минуты рядом с тобой был тот, кто тебя любит?! «Страж любви» не прогнал его от твоей двери.

К счастью, волшебной ночи было суждено повториться. Опять, казалось, настал момент его «последнего вздоха», но снова появился «светлый ангел». От Гульсум веяло какой-то магией, она что-то ласково прошептала. И исчезла, словно растаяла в потоке света. И снова вступили в противоборство мысли. Явился «властелин – страж любви». И открыл страницу с этим стихотворением:

 
Смерть или встреча – вот лекарство от страсти гибельной моей.
Равно – и тем и этим – будет проситель удовлетворён.
 
 
Подруга, стань моей душою или мою себе возьми,
У ног твоих с каким восторгом я б погрузился в вечный сон!⁴
 

– Неужели ангел смерти так близок?

– Нет…

– Ты ошибаешься, ангел души моей не она.

– Знаю.

– И моё последнее стихотворение вберёт в себя голос Небес и будет звучать иначе.

– И это знаю. Твоё «Завещание» будет столь же пророческим и великим, как и ты сам. Ты плачем возвестил свой приход в этот мир, но собираешься уходить с песней. Я правильно сказал?

– Возможно. Страж любви, ты в последние дни очень изменился. Но я хочу побыстрее сбежать из этого дома, быть изгнанным тобой. Ты же не станешь изменять своим правилам?!

…Вот, наконец, Тукай, как и хотел, «на воле». Друзья перевезли его от Бигиевых в гостиницу. Но, видимо, и здесь он не сможет спрятаться от холода, кашля и ангелов.

– И всё же спасибо тебе, светлый ангел чёрной ночи…

Поэт вздрогнул – снова кто-то постучался в дверь.

– Открыто. Входите! – сказал Тукай с какой-то неизбывной тоской.

Увидев в дверях улыбающуюся, высокую, стройную, одетую по-европейски девушку, поэт на мгновение оторопел. Гостья между тем поздоровалась и прошла в комнату. Положив на стол букет полураскрытых ландышей, она взглянула на Тукая и, увидев его удивлённый взгляд, направленный на цветы, сказала:

– Вы спросите, откуда цветы? Финны на перекрёстке продавали. Я знаю, что эти цветы вам по душе. Оказывается, и в Петербург уже идёт весна.

Девушка, принёсшая с собой запах весны, запах цветов, бурлящую энергию молодости, – это тот самый ночной «светлый ангел», поэт хорошо знает её. Это Уммугульсум Камалова – младшая сестра Шамсенисы, возлюбленной его друга Фатиха Амирхана⁵. Обе сестры, уроженки Чистополя, частенько заглядывали к Фатиху в редакцию газеты «Эль-Ислах»⁶.

Иногда с ними приходила ещё одна младшая сестра Шамсенисы Хатима. Когда в редакции появлялись эти красивые, образованные девушки, Фатих бывал на седьмом небе от радости. Особенно по сердцу ему было то, что его любимая Шамсениса тянется к творчеству, переводит рассказы с русского, французского языков.

Тукай знал, что самая бойкая среди сестёр – Уммугульсум – неравнодушна к нему. (Разве мало в Казани образованных девушек, испытывающих к нему нежные чувства?) И каждый раз он делал вид, что не замечает ничего, и старался быстрее уйти. Но сегодня, оказавшись с нею один на один, глаза в глаза, в номере гостиницы, как можно было продолжать притворяться. Насколько он слышал, Уммугульсум учится в Петербурге на Бестужевских курсах. Ты только посмотри, как она изменилась!.. Ничем не уступает русским девушкам из аристократических фамилий… Но нет, ей больше подходит образ светлого ангела.

Тем временем и Уммугульсум изучала Тукая. По всей видимости, ему стало немного лучше. И кашель не такой сильный, как раньше. Как же она плакала в те ночи от жалости к нему.

Тукай первым нарушил повисшую в комнате неловкую тишину:

– Вас сюда Муса-эфенди прислал? – спросил он строгим голосом.

– Нет-нет… Муса-эфенди не знает о моём визите к вам. Я принесла ваши вещи, которые вы забыли в их квартире, – ответила девушка, достала из маленького ридикюля портсигар и расчёску, положила на стол.

– Напрасно утруждались, какой-нибудь студент забрал бы их.

– Мне совсем не трудно, Тукай-эфенди, – сказала девушка с какой-то особенной покорностью в голосе.

Но явно чувствовалось: она хочет что-то сказать поэту. Наконец, собрав всю свою волю, она заговорила:

– Если бы я в доме Мусы-эфенди на протяжении трёх ночей не была свидетелем страданий нашего любимого поэта, я бы не пришла сюда и не побеспокоила вас. Вам следует немедленно ехать в Крым, Тукай-эфенди. Крымский воздух и морская вода быстро поставят вас на ноги. В Крыму живут родители моей однокурсницы Маймуны. Они удивительные люди и готовы принять вас в самое ближайшее время. – Девушка протянула поэту телеграфный бланк с сообщением. – Если вы согласны, то мы могли бы с Маймуной проводить вас до Крыма…

Увидев внезапную перемену на лице Тукая, девушка осеклась.

– Что это за привычки у богатых образованных девушек?! Мало того, что они любят то и дело докучать, так ещё и взялись наперегонки лечить меня. – Поэт почувствовал, как у него невольно сжались кулаки. Затем он продолжил, придав голосу ещё больше строгости: – Зря беспокоились, туташ. Мне не нужны ни ваш Крым, ни Швейцария, ни Финляндия. Вчера меня осматривал самый известный в Петербурге доктор.

И сказал, что болезнь пройдёт.

– Я очень рада этому известию, но вот мой приход сюда совсем вас не обрадовал, – сказала Уммугульсум, поднимаясь с кресла.

Тукаю вдруг захотелось сказать: «Светлый ангел чёрной ночи, спасибо тебе, не продолжай, не говори лишнего, прощай!» Но разве мог он это сказать?! Слова так и не сорвались с языка.

А Уммугульсум попыталась продолжить свою мысль:

– Тукай-эфенди, речь идёт о чистых помыслами девушках, которые любят вас больше жизни и воспринимают ваши стихи как молитву. А вы отворачиваетесь от них. И странно, что вы отказываетесь от моря. Сколько поэтического вдохновения дало бы оно вам.

Увидев в глазах Тукая злые огоньки, Гульсум снова замолчала.

– Сударыня, думаю, что Всевышний дал вам возможность получить образование в российской столице не для того, чтобы вы стали сиделкой для больного поэта. Я думал, что наши девушки, подобные вам, завоёвывающие вершины знаний, живут другими мыслями и чувствами… Но оказалось, что вас больше занимают пустяки. Надеюсь, вы понимаете, что наша нация стоит накануне грандиозных перемен? Сколько самоотверженных учителей и учительниц нужно будет для того, чтобы служить нашему народу!

– Простите, – едва слышно проговорила девушка. – Что бы вы ни говорили, но попытку помочь вам я не могу считать пустяком. А что касается будущего, то в своём письме из Серноводска, которое переправила вам через вашего друга господина Фатиха Амирхана, я, кажется, довольно подробно описала, что собираюсь стать учителем… Учительствовать – моя сокровенная мечта.

После этих слов Тукай, испытывавший огромное напряжение от их разговора, почувствовал желание посмотреть ей в глаза. Увидев бегущие по щекам девушки слёзы, он растерялся. Не успел поэт отругать себя или оправдать – постучали в дверь.

– Входите, – сказал поэт, не узнавая свой голос.

В комнату с шумом ворвалась группа студентов-татар, учившихся в Петербурге.

– Можно, Тукай-эфенди?

– Ас-саляму алейкум, наш любимый поэт!

– Добро пожаловать, Тукай-эфенди!

– Как поживаете? Мы так волновались, что не успеем повидаться с вами…

– Мы рядом со знаменитым Тукаем, какое счастье!

– Вот это удача так удача…

Каждый из них источал радость, они тянули руки для рукопожатия, кто-то продекламировал стихи:

 
Сегодня каждый окрылён каким-то светлым чувством.
Мой саз играет веселей: сегодня праздник, праздник!
 
 
И ветер праздничного дня мне тихо-тихо шепчет:
«Тревоги прежние развей: сегодня праздник, праздник!»⁷
 

– Джоконда, и ты здесь?! Ты, как всегда, шустра… и красива, – сказал один из юношей, что посмелее, переместив центр внимания на Уммугульсум. Тукай с облегчением перевёл дух.

– А мы тебя ищем по всему городу. И к Мусе-эфенди заехали. Акция «Белые цветы», которая должна была пройти на Сенатской площади, перенесена на завтра. На тебя и Марьям-туташ возложено ответственное дело. Надеюсь, ты знаешь об этом, – сказал один из студентов, который выглядел немного старше и серьёзнее остальных.

В ответ Уммугульсум кивнула и торопливо направилась к двери. Кажется, она даже не попрощалась…

– Почему вы называете её Джокондой? – спросил Тукай, когда дверь за девушкой закрылась.

Один из юношей, втайне вздыхавший по Уммугульсум, тотчас ответил:

– Наверное, за её таинственную улыбку. Господин Гаяз Исхаки⁸, бывая в Петербурге, всегда обращался к ней «Джоконда». Он говорил, что она напоминает известный портрет великого итальянского художника.

– И в самом деле, Уммугульсум словно таинственная героиня, сошедшая с полотна Леонардо да Винчи, – сказал юноша со смеющимися из-под очков голубыми глазами.

– По-моему, её собственное имя идёт ей больше, – сказал Тукай, стараясь ни на кого не смотреть.

– Да-да, ей-богу, так!

– Настоящее татарское имя!

– Очень красивое имя! – зашумели все вокруг, поддержав поэта.

Лицо Тукая оживилось, порозовело. Те из студентов, что были более бойки на язык, говорили и говорили, стараясь развеселить его. Скромные же радовались про себя этой встрече с поэтом. Наиболее чувствительные страдали, глядя на больного Тукая. А кто-то читал стихи:

 
Хоть юнцом с тобой расстался, преданный иной судьбе,
Заказанье, видишь, снова возвратился я к тебе.
Эти земли луговые, чувства издали маня,
Память мучая, вернули на родной простор меня⁹.
………………………………………………
Этот лес благоуханный шире моря, выше туч,
Словно войско Чингисхана, многошумен и могуч.
И вставала предо мною слава дедовских имён…¹⁰
 

Тукай чувствовал: эти юноши – настоящие татары, потому что татарская душа никогда не живёт без грусти и ностальгии. Они словно окутали Тукая своими тёплыми чувствами. Поэт был благодарен им. И в завершение знакомства ему захотелось сделать им подарок:

 
Люблю я вас. Душа моя вам рада,
Вы – нации надежда и отрада¹¹.
 

* * *

 
Мысли все и днём и ночью о тебе, народ родной!
Я здоров, когда здоров ты, болен ты – и я больной.
 
 
Ты священен, уважаем, от тебя не откажусь,
Если даже все богатства мир положит предо мной¹².
 

* * *

 
Так не склоняй же головы пред миром
низких – ты велик!
Пусть мир склонится пред тобой,
ты – царь и не ищи владык¹³.
 

На какие-то мгновения Тукая накрыло волной аплодисментов и восторженных восклицаний…

– Тукай-эфенди, мы приглашаем вас завтра на праздник «Белые цветы».

– Завтра с утра заедем за вами.

– Праздник организуется в помощь больным туберкулёзом.

– Там соберётся вся татарская молодёжь Петербурга.

Студенты, счастливые от встречи с Тукаем, попрощались и шумно покинули комнату. Поэт обещал им быть на празднике.

В комнате повисла тишина. Почему-то в голове крутились строки из стихотворения «Пора, вспоминаемая с грустью»:

 
Спишь спокойно, ну а если ночью ты проснёшься вдруг, –
Тишь… Рассвет ещё не скоро. Темнота стоит вокруг.
 
 
И тебя охватит жалость, и до утренней поры
Ты оплакиваешь участь и Тахира, и Зухры¹⁴.
 

…Поэт плакал.

Стыдно, ей-богу! Не на этого ли «ангела» жаловался он петербургским друзьям-журналистам Кариму Сагиту и Кабиру Бакиру? Мол, квартиру Мусы Бигиева, и без того тесную, заполонили курсистки… В действительности же и внутренне, и внешне поэт не в состоянии был принять то непомерное почитание, чрезмерное возвеличивание, которыми окружили его студенты.

И снова, словно договорившись между собой, одновременно навалились на грудь его внутренние сомнения, болезнь, горькая судьба, оставшиеся считанные дни, любовь, размышления о счастье… В душе Тукая поднялся жестокий девятибалльный шторм. Яростные, белопенные волны-чувства раскачивались, набегали, бились.

– Дитя природы, ты говоришь «Крым». А знаешь, эта вода тепла лишь для тех, кто плавает на солнце и в мелководье. Для таких, как я, ныряющих в глубины истины, всё иначе. Чем глубже ты опускаешься, тем холоднее вода и сильнее давление. Ты ещё поймёшь – но позже – и силу чувств, которые бушуют в душе поэта, и то, как много моих надежд и мечтаний поглотило жестокое море под названием «жизнь»…

В эти же минуты Уммугульсум-Джоконда, в слезах сбегавшая по лестнице, думала лишь об одном: уехать отсюда немедленно! Немедленно! Ноги сами понесли её в сторону Невы.

Весна уже вступала в свои права. На Неве начинался ледоход. На зеркальной поверхности воды колыхались дворцы и здания, одно краше другого. Таяли льды. Лишь лёд, царивший в сердце поэта, не смогла бы сдвинуть никакая сила.

Видно, одних горячих чувств Уммугульсум не хватит, чтобы растопить вечную мерзлоту судьбы. Тукай – как большой айсберг. И, кажется, он даже не заметит, если сокрушит твой белый парусник. Разве не так?

– Нет, нет, вовсе не так, – разгорячившись, с мокрыми от слёз щеками, начала разуверять себя Уммугульсум. Потому что она до сих пор жила в тумане сладкого сна после того литературно-музыкального вечера, который некогда состоялся в Казанском Дворянском клубе¹⁵. Как сильно сблизила их в тот день «Игра в почту»! Тогда влюблённая Уммугульсум, пользуясь своей ролью почтальона, написала Тукаю кучу писем и передавала их ему с таинственной улыбкой. И не отдала ему ни одного письма от других девушек! Тукай шутил тогда: «Неужто только одна красивая девушка захотела мне писать?.. Вам к лицу роль почтальона. А читать ваши письма – настоящий праздник». Он прошептал это, мягко взяв её за руку и чуть задержав её в своей ладони. На следующий день был написан настоящий гимн этим рукам.

Твои руки

 
Источник радости и муки,
Всё совершенство – твои руки.
 
 
Как рыбы, в брызгах света блещут,
Чисты, как ангел, твои руки.
 
 
И выздоравливают души,
Их лечат, дева, твои руки.
 
 
Волшебной силою удержат
И не отпустят твои руки.
 
 
В них счастья каждого начало
И море счастья – твои руки.
 
 
Как чайки, рук твоих коснувшись,
Я в небо взмыл – там твои руки.
 
 
Как древо райское, стройна ты,
На древе листья – твои руки.
 
 
Поймёшь сама слова поэта,
Им недоступны твои руки.
 
 
Дай, думаю, воздам хвалу ей,
Легко мне славить твои руки.
 

…Щёки девушки зарумянились, в глазах – огонь, взгляд ласковый. А какая гордая осанка, изящная фигура, небольшой расшитый жемчугом калфак, жемчужные зубы, зовущие губки вишенками… Сердце поэта охватило какое-то неизведанное приятное чувство…

– Тукай-эфенди, а вы читайте письма вслух, – выкрикнул кто-то из молодёжи в общем весёлом гуле, и поэт очнулся.

– Если позволите, я прочитаю для автора письма одно своё стихотворение.

Молодёжь затихла, ожидая волшебных слов из уст поэта.

 
Хоть я бедняк, но пожелай – тебе я душу подарю,
Приди, и я, как мотылёк, в твоём огне сгорю, сгорю.
 
 
О, вразуми меня, Аллах! Мне плен грозит, грозит тюрьма,
Ведь эта девушка меня свела с ума, свела с ума¹⁶.
 

…А теперь она, в стремлении помочь поэту, натворила много лишнего и попала в смешное положение. Пытаясь набрать денег для поездки в Крым, она распродала все свои украшения, расшитые жемчугом калфаки. Подруги, следуя её примеру, тоже отказались от любимых серёжек и браслетов. Но если бы поэт узнал об этом, то непременно выгнал бы её из номера гостиницы. Он не желает видеть, какая влюблённая душа живёт в ней. А ведь всего неделю назад не было в мире никого счастливее её. Узнав о неожиданном приезде Тукая в Петербург, она была на седьмом небе от радости. И, главное, у кого поэт остановится?! В доме мужа её сестры, петербургского муллы и известного богослова Мусы Бигиева!

Поскольку Тукай ехал в Петербург по приглашению Мусы-эфенди, то с вокзала отправился прямо к нему на квартиру. В начале 1912 года группа из представителей татарской интеллигенции Петербурга приняла решение издавать газету «Слово» или «Новость».

В качестве редактора нового издания был приглашён Тукай. Но организационные вопросы зашли в тупик, и в начале весны, к моменту приезда Тукая в Петербург, вопрос с газетой был снят с повестки дня. Поскольку Тукай заранее не сообщил о своём приезде, возникла неловкая ситуация. Разумеется, в доме началась суета. Для гостя срочно освободили кабинет хозяина дома. На кожаном диване постелили постель. То ли простудившись в дороге, то ли будучи больным ещё до путешествия, Тукай не переставая кашлял. И ничего не ел. Увидев утром поэта, направлявшегося в умывальню, Уммугульсум оторопела. Глаза девушки невольно наполнились слезами. Невероятно исхудавший, похожий на подростка поэт в эти мгновения показался ей очень близким и вызывал бесконечную жалость. Поговорить бы с ним, поддержать, но старшая сестра Асма – хозяйка дома – даже близко не подпускала к Тукаю ни её, ни Марьям. Приказ сестры был категоричен:

«Не забывайте о приличии, не докучайте поэту!» Но разве могут запреты сестры остановить Уммугульсум? Она уже строила планы, как привлечь внимание поэта, и продумывала способы его лечения. Например, когда Тукаю станет лучше, она покажет ему места, где бывал Пушкин. Вскоре ожидается концерт знаменитого певца Шаляпина. Она обязательно достанет билеты на концерт, даже если придётся встать в очередь с самого раннего утра… Погружённая в эти красивые мечты, она вернулась после занятий к Бигиевым. Увидев через полуоткрытую дверь пустой диван, Уммугульсум застыла на месте.

– Где он?

– Где?.. Люди Баязитова¹⁷ увезли его, – ответила сестра Асма. – Даже не стали дожидаться, пока вернётся Муса-эфенди.

Видно, что настроение у сестры было испорчено.

– Наверное, не зря в народе говорят: «Сделал добро – жди зла»…

– Сестра, что ты говоришь? Что за зло? Тукай серьёзно болен. Наверное, они повезли его к доктору?

– А Муса-эфенди чем занимается, по-твоему? Третий день бегает за каким-то евреем-профессором. Вот придут они сейчас с профессором, и что нам делать? Нашего гостя и след простыл.

И в самом деле, неудобно получается. Разве не видит Уммугульсум, как её зять старается поставить на ноги своего уважаемого гостя? Среди татар Петербурга трудно найти другого такого образованного и воспитанного человека, как Муса Бигиев. Для студентов-татар Петербурга он – незаменимый советчик, наставник. Чтобы послушать проповеди учёного, в его приход собираются из самых дальних уголков города. Может быть, Тукай не успел понять, насколько это большой учёный? Иначе бы не стал предпринимать никаких шагов, не посоветовавшись с Мусой-эфенди. Эх, если бы Гаяз-эфенди был сейчас в Петербурге! Встреча троих великих людей была бы чем-то особенным.

Одно из последних стихотворений Тукая «Писателю», написанное в 1913 году и прозвучавшее почти как завещание, судя по биографическим деталям, течению мысли, явно посвящено классику татарской литературы, мыслителю, общественному деятелю Гаязу Исхаки¹⁸.

 
О писатель! Кто признанья взглядом-молнией достиг!
О художник! Словом честным чей прославился язык!
Возвратись в страну, довольно, ожидания не дли,
Чтобы ложь и лицемерье взор твой пламенный настиг¹⁹.
 

В оставшиеся считанные дни жизни Тукай обращается к писателю с особым чувством, от самого сердца, зовёт его… И ждёт: «Возвратись в страну, довольно, ожидания не дли…»

Тукай сравнивает его с соратником и сподвижником Пророка Мухаммеда – Гумером:

 
Как сказал пророк: «Гумера²⁰ убоится сам шайтан»,
Остановит лжи потоки взгляд один очей твоих…
 

…Как он был нужен здесь сейчас – своими прославленными произведениями, кипучей деятельностью – защищать народ, справедливость, стать другом и опорой прямодушному Тукаю!.. Но, к сожалению, этим двум писателям не было суждено встретиться. Исхаки был вынужден жить вдали от родины. Более того, в то самое время, когда было написано это стихотворение, Гаяз Исхаки был отстранён от общественно-политической и журналистской деятельности и сослан в город Мезень Архангельской губернии.

И самому Исхаки было о чём сожалеть: когда он, освободившись из ссылки, вернулся на родину, Тукая уже не было на этом свете. 8 апреля²¹ 1913 года Г. Исхаки направил в газету «Кояш» телеграмму: «По случаю смерти великого поэта Тукаева и с глубокой скорбью выражаю искренние соболезнования моему многострадальному народу». А через год он сравнит смерть Тукая с «национальной трагедией» и в одноимённой статье с горечью напишет: «Природа подарила нам Тукая в чистом и необработанном виде. Смогла ли татарская среда огранить этот чистый алмаз, придать ему блеск? Смогла ли сознательная часть татар понять, что место этого алмаза – в самом дорогом для нации месте – там, где бьётся её сердце, и дать ему то, чего он был достоин?»²²