Kitobni o'qish: «Одна душа на двоих»

Часть I. Калахаси

1. Талик

Второй ребенок в семье строителя и ткачихи, рожденный немногим более двенадцати лет назад, мальчик был назван по имени мифического героя, в незапамятные времена с помощью божественных огненных вихрей освободившего мир людей от злобных чудовищ.

Несмотря на свое имя, Талик имел мало героического, с божественным огнем его также ничто не связывало. Для своего возраста он вел вполне заурядную жизнь – обучался у наставника Кальина, разносил указания старейшины Яра Багура, помогал родителям по хозяйству и, когда оставалось время, играл со своими сверстниками.

И то ли свободного времени стало на всех не хватать, ведь примерно год назад к изучению письма и счета добавилось управление небесными дарами, то ли прочие сверстники перестали представлять для него интерес, общение мальчика с другими детьми почти всецело свелось к соседской девчонке – Шенне.

– Мам, колокол звонит! – забежав в дом с заднего двора, возбужденно сообщил Талик. – Закончила ли ты?

– А ты, мой сын? – одобрительно улыбнулась ему мама – стройная женщина с милым лицом и мягким голосом, несмотря на уже не юный возраст считавшаяся в их селении одной из первых красавиц. – Закончил поливать?

– Почти успел, – видя, что мама не спешит покинуть свой прядильный станок, он подбежал к ней и потянул за руку.

– Талик, переживать не надо. Она тебя дождется, не уйдет, – улыбнувшись шире, она позволила сыну увлечь себя к выходу.

Смутившись, мальчик ослабил прыть и, словно виноватый, опустил голову.

– Идем, нормально все, – она поцеловала сына в темечко и, приобняв того за худенькие плечи, сама неспешно повела его к входной двери. – Ведь нравится Шенне мне тоже.

Уже приоткрыв дверь, мать вдруг остановилась.

– Снаружи подожди меня, Талик. А мне переодеться надо.

– Да, хорошо, я жду.

Талик аккуратно закрыл дверь и вышел к самой дороге, по которой жители Калахаси – маленького и уединенного поселения на востоке – по двое-трое уже неспешно топали в направлении площади. Колокол звал его жителей на ужин.

Калахаси в те годы все еще придерживалось преимущественно общинного способа хозяйствования. Вернее было бы сказать, что за крепостью традиций и отсутствием тесных связей с другими поселениями иных способов оно и не знало. Даже вездесущие соляные торговцы – традиционные вестники происходящего в других землях – здесь почти не задерживались.

Стоя у края мощенной розоватым камнем дороги, мальчик усердно сверлил взглядом дверь дома наискосок. Он был уверен, что Шенне бы не ушла без него, и что заминка обусловлена ее дедом, который, как он сам любил говорить, не считал себя достойным спешки.

Когда долгожданная дверь отворилась, сердце мальчика непроизвольно ускорилось. В обычном до колена холщовом платье и с неизменными до груди косичками Шенне, лишь завидев его, тут же рванула через покрытую дорожной пылью мостовую. Едва не столкнувшись с прохожей пожилой парой и оттого налившись румянцем, она подбежала к Талику и взяла его за руку. Ощутив ее тепло, сердце его в благодушии успокоилось.

– Один сегодня? – радостно улыбалась она.

Дети не виделись с обеда, однако уже успели соскучиться.

– Надо маму подождать, – недовольный родительской нерасторопностью, опустил глаза Талик. – Одеться она в чистое решила.

– Ну да и ладно, – не придала тому значения девочка, довольно помахивая их сжатыми в ладонях руками. – Значит, подождем.

– Уж подождем! – согласился подоспевший к ним дедушка Шенне. – Привет тебе, Талик! – широкой ладонью дед потрепал мальчика за русые волосы. – Что, мамка снова копошится?

– Привет и вам, Яр, – мальчик слегка склонил голову. Носящим титул яра было принято выказывать уважение. – Снова, да…

– Она и так краса, но хочет быть все краше! – довольно провозгласил старик. – И пусть же, прятать красоты нельзя! Почти что преступленье это!

По наблюдениям Талика, Яр Каир повторял эту фразу как минимум раз в три дня, всякий раз подавая ее как некое ценное наставление.

Дедушка Шенне был стар, и, хотя все еще крепок телом, рассудок все чаще начинал его подводить. Долгие годы он был первым защитником Калахаси, следил за внутренним порядком и был уважаем всеми жителями от мала до велика. С приближением старости ему прочили место в Совете старейшин, которое из-за дефицита воинов так ему в итоге и не досталось; Совет ограничился лишь титулом яра. Когда же начал угасать его разум, старейшины освободили его и от охраны порядка, оставив лишь роль защитника – могучая сила бывалого воина все еще могла сослужить Калахаси службу при нападении на него извне.

– Что ж, я побрел, ребятки, – нежно поправил он одну из сбившихся внучкиных косичек. – Как Альма выйдет – с нею догоняйте!

– Конечно, дедушка, так и догоним! – озорно улыбнулась ему Шенне.

Яр Каир сложил за спиной ладони и, приосанившись, побрел на площадь, по пути степенно приветствуя обгоняющих его калахасцев.

– Чем занималась ты?

– Сорняк полола, – брезгливо скривилась Шенне, не любившая копаться в земле. – А ты? Фигурку кончил?

Несколько дней назад они договорились вырезать по простенькой деревянной фигурке в форме птицы, которые, как им казалось, очень были востребованы в их играх. Девочка, использовав для того дедушку, уже свою заполучила, ему же никак не хватало времени закончить свою.

– Какой там… Даже с огородом не успел.

– Тебя не пустят, значит? – обеспокоилась Шенне.

– Сперва зайдем ко мне, долью две грядки. Согласна?

– Да! И кстати, – начала она шептать Талику на ухо, – сегодня днем я видела такое… это…

За сим разговором они не заметили подошедшей к ним женщины в кроеном оранжевом платье. Одежда подчеркивала точеную женскую фигуру, что вместе с широкими книзу рукавами и ярким окрасом сильно выделяло ее хозяйку, словно подсвечивало ее на сером фоне типичных калахасских платьев.

– О чем вы шепчетесь? – чуть наклонившись, обняла обоих Альма. – Опять задумали веселую проказу?

Шенне от неожиданности вздрогнула.

– Мам, это не проказа, лишь секрет, – с легкой досадой прерванного любопытства ответил сын.

– Ну, раз секрет, так будет пусть секрет, – не стала спорить женщина, подталкивая детей вперед. – Идемте ж.

– Надо дедушку нагнать!

– Ну что ж, попробуем, – согласилась она, однако не стала ускорять шаг и, как и ранее Яр Каир, неспешно направилась к месту собрания, учтиво улыбаясь приветствующим ее прохожим.

Совет старейшин, как слышал Талик от отца, подобные проявления индивидуализма не одобрял, хотя напрямую и не запрещал. Ремесленным мастерам было позволено создавать товар для себя, но лишь при условии выполнения установленного общиной плана и без использования общественных материалов. Вроде как не раз за долгую историю Калахаси предпринимались попытки полностью запретить работу на себя, однако все они не увенчались успехом.

Детей подобные вопросы, как и красота оранжевого платья, тогда волновали мало. Крепко взявшись за руки, они последовали за Альмой, желая как можно быстрее покончить с ужином и недоделанной работой, дабы уединиться от всех и погрузиться в свой маленький детский мир.

За их неприкрытую нежную дружбу сверстники часто подшучивали над Таликом и Шенне, дразнили женихом и невестой, бросали на них лепестки цветов, как часто делали взрослые при брачном обряде. Несмотря на это, подобное не смогло отвратить их друг от друга, и каждый из них полагал, что как они станут взрослыми, все именно так и будет.

Они прибыли к ужину позже прочих. Большинство жителей уже успели получить свои деревянные миски с давно надоевшей всем пшенной кашей, регулярное приятие которой поддерживалось больше чувством голода, нежели кулинарным искусством, и занять места за десятками массивных столов. Старейшина Яр Минжур уже что-то вещал про урожай, про вновь построенные и ожидающие заселения дома для новых семей, про потребность в расширении амбарных хранилищ.

Под руководством Альмы троица быстро нашла свой стол, привычно занимаемый ими с западного края. Корлик – отец Талика – бросил на супругу неодобрительный взгляд и с едва скрываемым раздражением продолжил поглощение своей трапезы.

– Тут мокро, – проворчал Талик, усаживаясь на сырую после дневного дождя скамью.

– Тс-с! – цыкнула на него мама.

До окончания речи старейшины разговаривать не дозволялось. Детей могли наказать немедленно – обидным словом или черновой работой, тогда как для взрослых существовала более сложная система предупреждений, обременений и лишений, высшим из которых было изгнание из общины.

Стоило старейшине закончить, как площадь заполнилась многолюдным говором.

– К чему наряд? – недовольно выдавил Корлик – широкоплечий мужчина средних лет со строгим из-под густых русых бровей взглядом.

Альма не сразу нашлась с ответом, лишь тяжело вздохнула.

– Чего молчишь-то?

– Что, Корлик, я могу тебе сказать? – было видно, что та совсем не рада вести подобные разговоры в присутствии других. – Мне нравится, когда я выгляжу красиво. Жаль, что тебе уж нет.

Отец яростно сжал кулаки, однако от прилюдной ссоры, до которой оставалось всего ничего, воздержался. Вероятно, нечто обидное крутилось у него на языке, и лишь присутствие семьи Шенне удержало это обидное у него во рту.

Даже в свои годы Талик хорошо понимал, что между отцом и мамой мало согласия. По одному добрые и покладистые, находясь вместе, они постоянно вздорили – за каждый пустяк или нечаянную оплошность. Мальчик не мог знать, что отравляет его родителям жизнь, успокаивая себя уверенностью, что у них с Шенне все будет по-другому.

Быстро закончив с едой, мальчик заскучал. Его подружка все еще ковыряла пшенную массу, не спешили и мама с Яром Каиром, величественная степенность которых порой создавала впечатление, что они родственники. Сосредоточив взгляд на стоящей перед ним миске, Талик мысленно представил, как тремя пальцами подхватывает ее снизу, и едва слышно зашептал:

– Дар-маджулс, – миска послушно и ровно начала подниматься над столешницей. – Дар-затрак, – все так же шепотом скомандовал он, как только посудинка поднялась до уровня его глаз. – Дар-затрак, – добавил он, видя, что та все еще поднимается.

Талик улыбнулся. Миска почти зависла в воздухе, продолжая подниматься, но очень-очень медленно. Подъем предметов мальчик тренировал под присмотром наставника Кальина уже почти год, но лишь недавно он стал получаться у него с первого раза – ровненько и без дерганья. Подвешивание же предмета в воздухе получалось у него немногим чаще, чем один раз из десяти.

Мальчик прицелился и, будучи незамеченным остальными, легонько толкнул посудину в сторону Шенне. Миска медленно проплыла на противоположный край стола и едва ощутимо тюкнула девочку в лоб. От неожиданности она открыла рот, но, завидев довольное лицо Талика, быстро сориентировалась. Чуть сдвинувшись в сторону, Шенне хихикнула, прицелилась и отправила снаряд обратно.

– Дар-матик, – вполголоса скомандовала она, и миска поплыла в сторону Талика.

Мальчик знал, что для перемещения подвисшего в воздухе предмета требуется совсем немного небесной силы, а потому без лишних раздумий последовал ее примеру – остановив ее по приближении к лицу струей воздуха, он запустил посудину обратно.

Сидящие рядом взрослые, все, за исключением отца Талика (не желавшего смотреть на жену, а потому упрямо наблюдающего за соседним столом), уже заметили детскую шалость. Никто из них, однако, не посчитал нужным ее прекратить. Как ни посмотри, а безобидной забавой они практиковали применение небесной силы, без которой не обходилось ни одно ремесло.

Несколько раз деревянный снаряд проделал свой путь с одного края на другой. Скорость полета с каждым разом возрастала – дети быстро увлеклись своей игрой. Талик уже готовился пульнуть посудину обратно, как за спиной его раздался знакомый голос:

– Не трать дары на пустяки, малыш!

Талик вздрогнул, фокус его усилий сбился, в результате чего миска ушла сильно влево и, минуя Яра Каира, врезалась в грудь его отцу. Тот ухватил ее за край и раздраженно шлепнул о стол.

– И помни, – невозмутимо продолжал поучать старейшина Яр Муган, не отрывая взгляда от стройного стана Альмы, – если истощится сила, твой дар-буган тебя не сможет защитить.

– Я знаю, – с обидой за прерванную забаву огрызнулся мальчик.

Эту прописную истину наставник Кальин повторял своим ученикам ежедневно. Талик ее под сомнение тоже не ставил – постоянно защищающий тело дар-буган требовал большого расхода небесных сил. Именно поэтому, как объясняли взрослые, до десяти лет детям вообще не дозволялось применять небесные дары.

– Муган, присядешь с нами? – кивнул молодому годами старейшине Яр Каир. – А ты, Шенне, немножечко подвинься!

– Нет-нет, Каир, я мимоходом, – тот перешел на противоположную сторону и в знак приветствия похлопал старого воина по плечу. – Эй, Альма, а мальчишка-то способный! – с хитрой улыбкой перевел он взгляд на женщину, надолго задержав его на ее аккуратном лице.

– Надеюсь, Яр Муган, – женщина отвела свои глаза на сына. – Но все же рано говорить о том, Талик ведь слишком юн.

– Мудры слова твои, родная, слишком юн, – старейшина перевел свою с ехидцей улыбку на мальчика. – А интересно, чем Талик, как станет взрослым, заниматься хочет? Камни ворочать, как его отец, или как дед – работать в чистом поле?

В интонации старейшины несложно было услышать издевку. Отец Талика от злости закусил губу. Сделать, однако, он в той ситуации мог мало. В словах Яра не было клеветы или обмана, что не позволяло Корлику рассчитывать на успех при жалобе в Совет. Прочие взрослые напряглись в ожидании недоброго.

– Старейшина, зачем такое вопрошать? – запросто ответил мальчик, не успев оценить глубину скрытого в вопросе подвоха. – К чему способности небесной силы повернутся, тем и займусь.

– Смышленый малый! – довольно усмехнулся Яр Муган. – А если не проявится вообще больших даров? Так ведь случается все чаще. И в этом случае желание важно.

– Коль так случится, я б старейшиной хотел, – мальчику показалось, что такой ответ умаслит навязчивого старейшину, и тот наконец оставит его в покое.

Первым от смеха прыснул Яр Каир, за ним, прикрыв рот ладонью, захихикала Альма, после присоединились остальные. Засмеяться пришлось и старейшине. Сперва он обозлился, однако, завидев Талика потерянным и смущенным, быстро смягчился.

– Да сбудутся твои надежды, – посмеиваясь бросил старейшина, еще раз задержал взгляд на оранжевом платье и, развернувшись, медленно удалился.

Отец мальчика, едва подавляя гнев, еще раз стукнул деревянной миской по столу.

– Наказан ты, Талик, – сурово произнес Корлик, сжимая в руке миску.

– Но я…

– Не спорь! – грубо оборвал родитель. – Прогулка отменяется сегодня.

Чувствуя, как материнская ладонь нежно поглаживает его по спине, Талик заключил, что вовсе не их с Шенне шалость и вовсе не его худой ответ старейшине были причиной наказания. Ему не впервые случалось без вины принимать на себя родительский гнев.

Оставалось лишь потупить взор и стараться сдержать навернувшиеся от обиды слезы.

2. Шенне

Девочке было очень обидно за своего друга, который, как она полагала, понес наказание незаслуженно. Обида усугублялась сорванными на вечер совместными планами, что сделало Шенне не на шутку раздражительной.

– Мама, скажи, зачем он так суров к Талику? – выпалила она, как только вместе с родителями, также ставшими свидетелями несправедливости, оказалась дома. – Чем так он провинился пред отцом?

Дафна, аккуратная, но неказистая внешне женщина, тяжело вздохнула, вероятно, не зная, как лучше ответить дочери.

– Конечно, милая, ничем. Так просто вышло, – видимо, не нашла ничего лучшего она.

– Что значит «просто вышло»? Я, мама, не пойму совсем! – не унималась дочь.

– Еще мала, чтобы понять, Шенне.

– Да, мама, ты ведь ускользаешь от ответа! Меня ругаешь за такое, а сама! – надула щеки девочка, усаживаясь за стол.

Дафна умоляюще взглянула на мужа.

– А ну-ка прекрати, Шенне! – сердито осек отец, редко игравший роль строгого родителя.

– Да, папа, вот и ты туда же! – девочка демонстративно поднялась со стола, чтобы, надув губы, направиться в свой уголок.

– Да стой же ты! – быстро сдался отец. – У них размолвки с Альмой, а Яр Муган их только подогрел. А тут еще и ваша миска! Понимаешь?

– Нет! Они могли бы обсудить свои размолвки! И все решить, – без толики сомнений заявила Шенне. – Но нет же, виноват Талик!

Не в пример соседям, семья девочки жила более дружно. У них хватало мелких проблем и разногласий (чего только стоило проживание под одной крышей с властным Яром Каиром), но, что более важно, хватало и терпения вовремя находить компромиссы. Не раз просыпаясь среди ночи Шенне слышала бурчание со стороны родительского ложа и, осторожно подслушивая, была свидетельницей их доверительных разговоров.

– Красавица моя, ну полно тебе злиться, – примирительно продолжил отец, следуя за ней к детской кровати. – Или его ты любишь больше, чем отца?! – закончил он необдуманной шуткой.

Девочка вспыхнула румянцем, открыла было рот, но, не найдя правильных слов, прибегла к недовольному пыхтению. Руки ее рассержено скрестились на груди в замок.

– Тогда скажи мне, папа, – накопила достаточно смелости Шенне, – сам кого ты больше любишь – своих родителей или свою жену?

– Шенне, ты что?! – возмутилась ее дерзости Дафна.

Посмеиваясь, отец поднял серую тунику девочки чуть выше колена, вытянул ее худые ноги и, придерживая за лодыжки, сфокусировал взгляд.

– Так значит, и в мужья его попросишь? – все еще шутливо уклонился от ответа мужчина, хотя на лице его повисло нечто вроде растерянности.

– Конечно! – тут же выпалила дочь. – Только вырасту сперва… – слегка устыдившись своей несдержанности, она стала теребить каштанового цвета косички.

– Ну вот, красавица моя, и хорошо. Сначала подрастешь, а уж потом решишь, – непонятно кого успокаивал отец.

– Да, папа, снова кости мне щекочешь?

– Поверь отцу, от этого им будет лучше!

Таймур, младший сын Яра Каира, был первым в калахасской общине лекарем. Как он сам рассказывал дочери, в юности на него возлагали совсем другие надежды – и семья и Совет надеялись, что он унаследует небесные дары отца – лазурную чешую и синий коготь. Но, как и трое других детей Яра Каира, эти дары он в итоге не получил. Вместо них Таймур обнаружил в себе небесные дары лечения, вероятно, доставшиеся ему от бабки по материнской линии, а с ними – и способность к обычному врачеванию.

Манипуляции же отца с Шенне были призваны сделать свою дочь длинноногой, что в Калахаси уже несколько поколений кряду считалось красивым. Таймур был уверен и не раз убеждал семью в том, что регулярное применение дара заживления к ее бедренным и берцовым костям позволит добиться желаемого без каких-либо нежелательных следствий.

Вместе с тем и без его вмешательства девочка была достаточно милой. Густые ровные брови, высокая шея и озорные серо-голубые глаза уже делали ее примечательной среди своих сверстниц.

На следующий день дети встретились уже у наставника Кальина. До полудня Талик был загружен доставкой поручений Яра Багура, а потому пришел на занятие с опозданием.

– Прошу простить, наставник, – запыхавшись, извинился мальчик. – Старейшина Багур сегодня… велел все очень срочно разнести.

Вместо ответа старик Кальин дважды махнул своей жилистой ладонью. Все его полтора десятка учеников так или иначе были задействованы в хозяйственной жизни общины. Наказывать их за оплошности взрослых, тем паче что речь шла об одном из старейшин, Кальин не смел.

Мальчик прошел во двор и занял место на своей каменной скамье.

Обучение у наставника Кальина проходило на заднем дворе его дома. Небольшая площадка между домом и фруктовыми посадками – с каждой из ее боковых сторон лежало по восемь больших камней строгой прямоугольной формы. Сам наставник располагался в центре, чтобы каждая «парта» была ему видна, а дети усаживались на камни, как на коней, чтобы иметь перед собой поверхность для работы.

Занятия в тот день начинались с уроков грамоты, на которых разбирались несколько новых слов и повторялись изученные ранее. Эту часть Талик пропустил.

– Полешки разбирайте! – хрипло скомандовал старик. – Да тише, тише, не мешайте ж вы друг другу! Что делать, знаете – поднять до уровня груди, его поймать там, а потом… тихонечко Затраком опустить.

Они повторяли это упражнение уже шесть месяцев, и к тому дню каждый сумел его так или иначе освоить. Тем не менее ворчливый старик все еще придирался:

– Талик, ровнее! – Слишком быстро! – И тут неровно! – Тут излишне долго! – Тут… – начал старик, оборачиваясь к Шенне, но не нашел, к чему зацепиться. – Давай еще раз! Умница, Шенне! Иди за камнем.

За камнем последовал лоскут холста, а за ним – деревянная тарелка с глиняным персиком. Сложность задания заключалась в том, что для каждого предмета надо было приложить силу сообразно его весу и форме, а затем точно так же подобрать контрсилу. Рано или поздно, по словам наставника, это должно было начать получаться само собой, по наитию.

– Хагал, да не кричи ты! – раздраженно прохрипел наставник. – Когда находишься с предметом рядом, призыв сработает и шепотом, учти!

– Уж знаю я! – звучно огрызнулся сын первого кузнеца и местный заводила.

– Стервец, еще раз крикнешь – и будешь дотемна траву полоть!

Мальчик послушно умолк. Бубнение то и дело повторяемых призывов заполнило весь задний двор, сливаясь в какую-то смесь урчания и шипения. Заметно веселей стало в процессе пересылки полена по кругу – упражнения, подобного тому, которым днем ранее развлекали себя Талик и Шенне.

– Пока довольно! – остановил их Кальин, видимо, сочтя, что небесные силы учеников уже достаточно потрепались. – Отдохните, дети.

С этими словами наставник удалился, оставив дюжину с лишним детей самих себе. Девочка тут же подсела на камень к Талику.

– Давай же, расскажи, как наказали… тебя вчера? – вполголоса начала расспрашивать она. – Верно, работой новой?

Мальчик помотал головой.

– Ничуть. Сидели хмурые, а про меня вообще забыли.

– Хоть помирились?

– Чтобы мириться, надо ведь сначала поругаться. А что у них такое – я не знаю… – мальчик фыркнул.

– Размолвки?

– Может быть, не знаю. Зато доделал я орла! Сегод…

Талик осекся, завидев, что вокруг собирается группа ребят, что регулярно над ними и их отношениями подшучивали. Вдохновителем группы был тот самый сын кузнеца. Шенне было невдомек, почему прочие дети кучкуются вокруг него, ведь тот не был ни способным, ни умным, ни приятным собой. Он был всего лишь чуть более взрослым.

– Так что, любовнички, – развалившись на соседнем от них камне, начал Хагал, – когда жениться будем?

Шенне мигом вскипела:

– Ну, сгинь, червяк!

– Ха-ха! Ну вы хоть это, ну, того? – он несколько раз ритмично похлопал с разных углов полусогнутыми ладошками, что на негласном языке подростков означало соитие.

Несколько окружавших Хагала зрителей, среди которых были в том числе и девчонки, весело захихикали.

– Что, нет? – изобразил он изумление. – Или не вышло?

Стиснув зубы, Шенне злобно пыхтела.

– Какой же ты дурной, Хагал, – беззлобно улыбнулся обидчику Талик. – И как комар, такой же приставучий.

– Сейчас я комара прихлопну! – вскочила с места Шенне.

– Ты, что ли, дура?! – искренне удивился сын кузнеца. – Вот уж любопытно!

– Шенне! – попытался было остановить ее Талик.

– Я мигом, жди!

Схватив из кучки учебных принадлежностей камень, размером с ее кулачок, девочка приблизилась к обидчику и, размахнувшись, бросила тому прямо в лицо. Как и ожидалось, дар-буган изничтожил летящий в мальчика предмет, оставив от того лишь пепел, образующийся при взаимодействии дар-бугана или небесного клинка с материей и потому нередко называемый небесным пеплом или небесной пылью.

Частички пепла густо осыпали ошалевшее мальчишечье лицо.

– Ой, ты запачкался! – довольная собой, вернулась за свою парту Шенне.

– Ты! – начал закипать Хагал, остававшийся во время броска неподвижным.

– Я?!

– Заставлю жрать сверчков! – оскалился кузнечный сын, сдувая с лица частички небесного пепла.

– Ага?! – небрежно бросила ему девочка.

– Не сомневайся!

Ранее поддерживавшая мальчика публика в своей реакции разделилась. Одни готовы были рассмеяться, другие, оскорбившись за своего лидера, стояли насупившись.

– Хагал, да брось, – все так же мягко возразил Талик. – Ты это из-за трех пылинок?

– Вы свиньи! – мальчик встал и, обнаружив пепел на своей тунике, старательно стер его ладонью. – Может, и не стоит. И все же я обдумаю ответ!

– Ага, подумай! – не унималась Шенне.

Мальчик, судя по всему, долго с ответом тянуть не собирался. Сложив руки на груди, он стал угрожающе выхаживать вокруг своих обидчиков.

– Хагал! – неожиданно окрикнула его девочка с дальнего камня, обладательница густых темно-русых волос. – Ты из нас вроде как и старший, зато ведешь себя, как глупенький малыш. Сам задираешь их, потом грозишься отомстить. Не стыдно самому?

– Ты, Сана… молчи вообще!

Любому другому он бы наверняка пообещал тех же сверчков, червяков или еще чего похуже. Но девочка с волнистыми волосами была у дерзкого задиры на особом счету, а потому, видимо, не боялась выступить против.

– Обдумаю до завтра. Расходись!

На том инцидент был временно исчерпан, и по окончании занятий Шенне с Таликом смогли спокойно убежать к своему дереву – большущему, одиноко стоящему посреди поляны ясеню. Поляна та располагалась у северо-западной границы поселения, перед глубоким оврагом. Эти окрестности были мало пригодны для возделывания или выпаса, а потому дети здесь чувствовали себя уединенно и свободно.

Усевшись на свои излюбленные места, они осторожно, еще по-детски боясь близости, приобняли друг друга за талии.

– Ты первый говори.

– Как скажешь, – умиротворенно согласился Талик. – Мне не понравилось, как поступила ты с Хагалом.

Пару месяцев назад они уговорились каждый день обсуждать, что каждому из них в тот самый день не понравилось в другом. Говорить надо было честно и без утайки, выслушивать – без обид, а по итогу приходить к какому-то устраивающему обоих решению. Такой договор возник по инициативе Шенне, одной ночью подслушавшей родительский разговор и почему-то решившей, что так необходимо делать каждый раз.

– Правда? – удивилась девочка.

– Да. Нет, выглядело дерзко и красиво даже… Однако неразумно все ж.

– Забавно, – быстро смогла подавить свое возмущение Шенне, – ведь мне тоже не по нраву, как ты с Хагалом говорил сегодня. Ты перед ним как будто извинялся, будто хотел задобрить… Но это ж он сегодня оскорбил нас!

– Ну хорошо, Шенне, – не повел и бровью Талик. – Давай я объясню, а после мы решим, как будем дальше делать.

– Да, я согласна.

– Как думаешь, Шенне, с чего они нас донимают?

– Не знаю. Думаю, они тупы!

– Навряд ли это. Они справляются с уроками, с работой и письмом. Порой получше нас с тобою.

– Тогда в чем дело?

– Думаю, что это либо зависть… либо с тобою отношенья наши… им кажутся какими-то неверными, дурными. И потому достойными насмешек, поучений. Как ты считаешь, что вернее будет?

Девочка задумалась.

– Хотелось бы, чтоб зависть. Но верней второе.

– И я так думаю. А убедить в обратном мы их вряд ли сможем. И потому, нет смысла углублять вражду.

– Талик! Но ведь они же бесят!

– И что с того? Пускай себе смеются.

– Если оставить все так без ответа, они еще сильнее изгаляться будут!

– Тогда, может, ответить честно?

– А это как?

– Да, мы поженимся, но это будет позже. Лун сорок, может, пятьдесят еще. И нет, мы не любились, мы же дети.

Шенне не ответила. Прокручивая в голове подобный сценарий, ей было сложно представить, как поведет себя мерзкий сын кузнеца Варлея.

– Давай попробуем. А чем, как полагаешь, плох мой ответ?

– Он ненависть усиливает к нам, и больше ничего. Не пресекает глупости, а лишь их поощряет.

– Ты думаешь, сверчков он мог заставить меня съесть?

– Я думаю, Шенне, сверчки – не самое плохое.

– Что хуже есть?

– Допустим бы, поймали вчетвером и в руку твою гвоздь воткнули. Все медленно, чтоб дар-буган не разбудить. Могли прижечь железом раскаленным. Дар-камилан залечит, но представь, как больно будет! Могли…

– Талик, довольно, – мурашки побежали по ногам девочки.

– Я думаю, Шенне, пока разумно избегать врагов. До той поры, пока у нас не будет силы… их уничтожить.

Шенне понравилась эта полная кровавой решительности фраза, реабилитирующая внешнюю мягкотелость сегодняшнего поведения ее друга. Не менее ей импонировало и предложение мальчика открыто сказать другим детям об их любви – сделать так было одновременно боязно и желанно.

– Талик, мне кажется, для своих лун ты слишком умный, – удовлетворенно она склонила свою голову ему на плечо. – Это от мамы?

– Нет, от ее брата.

– Которого не так давно изгнал Совет?

– Угу.

– Так получается, он наставлял тебя?

– Бывало, – согласно кивнул Талик. – Но до изгнанья все по пустякам. А при прощании вот прямо так сказал: «Сейчас я расскажу тебе о главном в этой жизни. Талик, ты постарайся не забыть!»

– И ты про это до сих пор молчал?! – после небольшой паузы выпалила она.

– Ну да… а надо было говорить?

– Талик, нельзя скрывать такое! Ведь между нами не должно быть тайн. Особенно таких… Как можно умолчать о главном самом?!

– Прости, Шенне, я как-то не подумал, – мальчик виновато опустил голову. – Ты верно говоришь, нельзя.

– Тогда выкладывай.

Последние дядины наставления Талик помнил очень хорошо – они были назубок заучены многократным их повторением. И все же рассказывать о них Шенне было немного стеснительно.

– Вот первое – мне девочка нужна, что дорожить мной будет больше, чем собой. Второе…

– То есть тебя должна ценить я больше, а ты сам? – возмутилась Шенне.

– Послушай дальше, это ж не мои слова.

– Да, ладно, говори.

– Второе – в центре всех решений… должно быть наше с ней благополучие и счастье. Превыше прочего всего.

– И что, общины тоже? – усомнилась девочка, выросшая в обществе превалирующего коллективизма.

– Всего вообще.

– Хм… ладно. Что там третье?

– Вот третье – нам необходимо… учесть последствия решений тех. Как ближние, которые наступят сразу, так и далекие, которые придут потом.

– Как в случае с Хагалом? Это ясно.

– Еще четвертое – решая все проблемы, холодный ум нам должен помогать.

– Холодный – это как?

– Здесь он о том, что думать надо нам бесстрастно и спокойно. Словно проблема вовсе не твоя, а будто бы кого-нибудь другого. Иначе страсть скорей всего возобладает и так заставит ошибиться нас.

– Теперь-то все?

– Ага… Вообще-то, был он умным очень и многому еще мог научить… Мне ж даже не сказали по какой причине… его изгнали.

– Я помню, мама говорила, из-за Яр Мугана.

– Его?!

– Да. Вроде бы не ладили они. А став старейшиной, он Рахму выставил как вора, – пыталась припомнить разговор родителей Шенне.