Kitobni o'qish: «Время вызова. Нужны князья, а не тати»

Моим друзьям – Ефиму Островскому и Алексею Нечаеву, благодаря усилиям которых и была написана эта книга.

К читателям

Мысли, выраженные в книгах, обладают способностью становиться реальностью.

Когда я писал свою серию «Империя», мне и в голову не приходило, что когда-то в нашей стране будут делать то, что я описывал в книге. Я писал фантастику. Работа над первой книгой серии началась, когда вокруг пели: «Америкэн бой, уеду с тобой», когда одним из самых популярных анекдотов был: «Профессор, ну что вы можете сказать по поводу того, что ваша дочь стала валютной проституткой?» – «Да что тут говорить – просто повезло»; когда все вокруг говорили «эта страна»… Когда только что отгремел дефолт и моя зарплата, зарплата офицера, тогда уже полковника, составляла в пересчете на доллары всего девяносто четыре «американских рубля». А мне хотелось другого. Но никаких признаков этого «другого» вокруг даже близко не наблюдалось, и те, кто хотя бы говорил, что оно возможно, выглядели в глазах почти всех либо придурками, не понимающими, как на самом деле устроена жизнь, либо… особо злостными идеалистами, нанятыми какими-то врагами за большие деньги, дабы вешать нам всем лапшу на уши. Поэтому я писал фантастику…

А потом выяснилось, что все не так. Что если говорить не о конкретных людях, а о родовом деле, то это дело действительно сможет сделать род, череду поколений одной семьи если не бессмертной, то очень долго живущей. Что денег и в мире, и в нашей стране действительно может оказаться так много, что нам вновь станут доступны возможности глобальных преобразований как себя, так и окружающего нас мира, и все это даст возможность вновь превратить нашу страну в державу, то есть столп, опору, держащую на себе значимую часть мира. А именно – что моя фантастика в существенной своей части начнет постепенно превращаться в реальность.

Мне не хотелось бы, чтобы та моя серия стала реальностью вся. Я не хочу войны. Я не уверен, что нам стоит вновь претендовать на гегемонию в мире. И вообще, сейчас, наверное, я написал бы эту книгу по-другому. Но сейчас – не тогда…

Вот поэтому сейчас я представляю на ваш суд эту книгу. С тайной надеждой, что довольно скоро она тоже перестанет быть фантастикой. Ибо все в мире повторяется. И… да, в прошлом уже были времена, когда немногие зарабатывали себе богатство и власть всеми доступными способами. Но затем одни из них так и остались «нелохами», четко знающими, что «люди в конечном счете делятся на лохов и тех, кто их разводит», что «бабло побеждает зло» (или какие у них в те времена были в ходу поговорки). И теперь их деньги наши современники находят время от времени в чугунках, прикопанных на задах их бывших усадеб и в подвалах их уже давно сгнивших хором. А другие… сделали следующий шаг, возможно поначалу став в глазах «нелохов» полудурками, тратящими свое, кровное, накопленное и заботливо припрятываемое, на всякую чушь и блажь. Но теперь мы узнаём про жизнь этих людей (и их потомков) по учебникам истории…

Большинство героев этой книги имеют реальные прототипы, хотя ни один из них не повторяет в точности судьбу какого-то конкретного человека. Они – образ собирательный. Но идеи, ценности, смысл, который вложен мною в уста персонажей, уже не раз обсуждались с множеством людей, среди которых были и обладающие немалыми состояниями, и властью, и влиянием. Причем не только в России. Так что – да, совсем скоро у нас совершенно точно появятся князья. А что же до татей – начнется острый дефицит. И слава богу! Я в это верю. И для этого работаю. А вы?

Роман ЗЛОТНИКОВ 2007 г.

Часть I
Оттолкнуться от дна

«…Где он пропорол эту шину, Сергей так и не понял. Уже на выезде с окружной на дисплее бортового компьютера высветилась пиктограмма автомобиля и правое переднее колесо замигало красным, одновременно из динамика послышался противный зуммер.

– Что, сломалась? – живо отозвалась теща, сидевшая на заднем сиденье. – Я тебе говорила, «фольсвагин» надо брать. Он и дешевее был.

Сергей чертыхнулся про себя. Ну вот, опять! Дернул же его черт идти в автосалон всей семьей, вместе с тещей. Его старой машине исполнилось уже почти пять лет – крайний срок, когда автомобиль можно сдать по программе «trade in»¹, а возиться с самостоятельной продажей особого желания не было. Тем более что разница в цене была не слишком велика, рублей семьсот– восемьсот. Так что со сменой машины надо было поторопиться. А тут как снег на голову теща прикатила из Калининграда. Нет, Сергей тещу уважал, но… как бы это сказать, лучше бы на расстоянии. Теща была женщиной на подъем легкой (с покойным тестем проехали двенадцать гарнизонов), но с тяжелым характером. Тесть командовал солдатами, а теща – им. В принципе жизнь они прожили дружно, четверых детей подняли. Жена Сергея была в семье младшей. Сейчас теща жила в Калининграде и время от времени отправлялась проведать кого-нибудь из детей, будто десантник-диверсант, свирепо налетая на мирно живущие семьи троих старших сыновей и одной дочери, ставила налаженную семейную жизнь с ног на голову, после чего, довольная и умиротворенная, вновь возвращалась на «базу».

Впрочем, подобные налеты теща совершала нечасто и, как правило, с вполне «мирной» и достойной целью. Вот и сейчас она приехала не только погостить, но и забрать старшенькую к себе. До конца каникул. Так что можно было и потерпеть… теоретически. А практически пока ему приходилось туго. Теща совала нос во все щели и по любому поводу имела свое и, естественно, единственно верное мнение. Вот и в автосалоне, в который они отправились всей семьей выбирать машину, теща едва вошла, как тут же порскнула к стойке «Фольксвагена», твердо убежденная в том, что вся семья немедленно последует за ней. Сергей сначала было облегченно вздохнул и тихонько развернулся в обратную сторону – слава богу, салон был огромный, мультибрендовый, и быстро отыскать их в каком-нибудь из шоу-румов было проблематично. Он давно уже точил зубы на уазовский минивен-полноприводник «Бобер». Машина была – мечта! Сергей был заядлым охотником, да и остальные домочадцы не прочь были выбраться на выходные куда-нибудь в глушь, подальше от запруженных машинами улиц и автострад – порыбачить, грибы пособирать, так что этот полноприводник был как раз то что надо. Но жена все время ворчала, что, мол, дорого, и так на кредиты ползарплаты уходит, за дом, за мебель, и сын уже полгода просит новый компьютер (что, конечно, верно, ну да когда и у кого денег хватает?), а тут были все возможности постараться жену переубедить. Одно дело – расписывать жене разработанный совместно со «Штайр» полный привод, усиленные бигазовые амортизаторы и другие прибамбасы, на что жена сердито ворчит: «Ну и езжай в этот свой Штайр, а мне еще кучу одежды покупать к школе!», а другое – когда она сама посидит в салоне, пощупает все эти идеально подогнанные рукояточки, зеркальца, полюбуется на подсветку…

Короче, жена сдалась. Окончательный удар в женское сердце был нанесен менеджером, который, поняв, что клиент созрел, а вот женщина все еще колеблется, куда-то исчез, а спустя пару минут появился, торжественно неся в руках изящную корзинку, наполненную косметикой. Как оказалось, автосалон проводил рекламную акцию, во время которой посетительницам, прибывшим в автосалон выбирать автомобиль вместе с мужем, салон дарил набор косметики. Жена ахнула и закатила глаза: «О боже, это мне?! Ах, это же серия “Серебряный ангел”!»

Но, как оказалось, Сергей недооценил способности тещи. Она появилась в шоу-руме УАЗа, когда вся семья еще крутилась около выбранной машины, а Сергей только начал оформлять кредитный договор, и, окинув их орлиным взором, безапелляционно заявила:

– Нечего на эту ерунду деньги тратить. Пошли, там новый «фольсвагин», и дешевее этого.

Она так и говорила: «фольсвагин», «нокья», «арманти» – не столько даже потому, что не знала, как правильно произносить эти слова, сколько из-за того же упрямого характера. Мол, как хочу, так и говорю, и никто мне не указ!..

Жена вцепилась в корзинку с косметикой и, дипломатично заметив, что младший давно уже хныкает, просит попить, благоразумно уступила главе семейства поле боя, удалившись из шоу-рума…

С большим трудом Сергею удалось настоять на своем. Впрочем, настоять – слишком сильно сказано. Кредитный договор он подписывал под громогласные заявления тещи: «Не умели у нас машины делать и никогда не научатся!», «Вы еще меня вспомните!», «Не будь дураком, зять, пожалей хоть семью, ведь разоритесь на ремонте!». Так что, как он довел машину до дома, Сергей помнил смутно…

Он принял вправо и, занырнув в один из выгороженных «карманов» автострады, остановился. Внешний осмотр ничего не дал. С виду колесо выглядело вполне прилично, чего, впрочем, и следовало ожидать. Бескамерная «Ордынка-магистраль» с усиленными боковинами была шиной новой и, судя по рекламе, могла выдержать до двенадцати сквозных проколов, так что в принципе можно было ехать и дальше. Но пока давление в шине не поднимется до номинальной величины, зуммер будет давить на мозги. Так что самым разумным было подкачать шину.

Едва Сергей подключил компрессор к шине, как у «кармана» нарисовалась патрульная «Волга-Рысь» дорожной полиции. Полицейские выбрались из своего автомобиля, огляделись, а затем старший, небрежным жестом бросив ладонь к обрезу полицейского шлема, представился:

– Ротмистр Желябов, могу я вам чем-нибудь помочь, сударь?

Сергей включил компрессор и, выпрямившись, покачал головой:

– Нет, спасибо, офицер. Все нормально. Колесо подспустило. Решил подкачать, чтобы зуммер на нервы не давил.

Полицейский окинул его цепким взглядом, затем его глаза смягчились, и он понимающе кивнул:

– Да, бывает… – Но потом все-таки уточнил: – Значит, техпомощь не нужна?

– Нет, делов на пару минут. Да и некогда… Дочку еду встречать, во Внуково. Две недели каталась – Ирак, Египет, Греция, Италия… Она у меня в пятый класс идет.

– А-а, – понимающе кивнул полицейский, – курс школьных экскурсий «История цивилизации». Мой старший сейчас во Франции. У них по программе будущего года как раз Наполеоновские войны…

В этот момент в шлеме полицейского что-то пискнуло, и его глаза тут же расфокусировались, как это бывает, когда человек начинает к чему-то сосредоточенно прислушиваться. Спустя несколько секунд он вновь повернулся к Сергею:

– Ну что ж, раз помощь не нужна – желаю приятного пути. – И, козырнув на прощание, кивнул напарнику. Оба нырнули в машину, и через пару мгновений патрульная «Волга-Рысь», зло взрыкнув трехсотсильным мотором, ушла к горизонту.

Сергей проводил взглядом полицейскую машину и, бросив взгляд на манометр, выключил компрессор. Когда он, сунув компрессор в бокс над задним колесом, уселся на свое место, сзади тут же послышался сварливый голос тещи:

– Скольки дал?

Сергей сразу и не понял было, о чем вопрос:

– Чего?

– Ну, гаишникам скольки дал, чтоб отвязались?

Тут уж не выдержала жена:

– Ох, мама! Ну что вы, право… Сами-то когда-нибудь к полицейским с подобными предложениями обращались?

– Я – другое дело. С меня где сядешь, там и слезешь! – громко заявила теща. – А твой – пентюх! – И отвернулась с сердитым видом. Она все еще не простила зятю своеволия, проявленного при покупке автомобиля. Впрочем, вполне возможно, этого она ему не простит теперь уже никогда.

Сергей скрипнул зубами и мягко тронул машину с места…»

– Можно поинтересоваться, чем это вы так увлеклись?

Человек, к которому были обращены эти слова, аккуратно закрыл книгу и, повернувшись к внезапно возникшему собеседнику, улыбнулся:

– Да так… одна ненаписанная книга о несуществующей стране.

Собеседник, чья улыбка и без того была несколько ехидной, еще больше приподнял уголки губ и с деланым недоумением переспросил:

– Несуществующей?! Право, господин Каспар, не подозревал, что вы так предрасположены к мистике… Позволите? – Он кивнул на стул напротив.

– Непременно. Буду рад, господин Бальтазар, – благосклонно отозвался тот, кого назвали господином Каспаром.

– Ну и как вам? – поинтересовался господин Бальтазар, вальяжно откидываясь на спинку стула и обводя взглядом панораму Кремля и центра русской столицы, открывающуюся с балкона гостиницы «Москва». Он был одет в тяжелое серое драповое пальто с каракулевым воротником и меховую шапку из каракуля же. Подбородок обрамляла изящно подстриженная бородка клинышком, делавшая его чем-то похожим на испанского гранда. А впрочем, может быть, дело было не в бородке…

– Прохладно… Однако то, что сюда еще не дошла мода на пластиковые стулья для летних кафе, несомненно радует.

Господин Бальтазар весело рассмеялся, оценив шутку.

– А вам? – вежливо поинтересовался господин Каспар. В отличие от своего собеседника, он был в плаще и берете, а его бородка относилась к тому типу, что называется «шкиперским».

– Ну… – Господин Бальтазар задумчиво вытянул губы и покосился на пару «шкафов», маячивших в углу балкона, на оцепление, на лафет с гробом и скорбную процессию, серой безликой змеей огибающую гостиницу и устремляющуюся в сторону Красной площади, прислушался к раскатам траурной музыки, прерываемым голосом диктора, с непередаваемой вселенской скорбью повествующего о том, что «проводить товарища Леонида Ильича Брежнева в последний путь пришли руководители партии и правительства, товарищи…», и… довольно улыбнулся: – Да в общем-то нравится. Потрясающе перспективный материал! Очень легко будет работать. С ними же вообще ничего не происходит по их собственной воле. С ними все случается. – Он улыбнулся немного снисходительно. – Смешно… Их крутит и вертит по тому, что они называют собственной жизнью, похлеще, чем осенний лист, сорванный ветром. И, что самое интересное, во всем этом виноваты они сами. Поскольку забыли, что человек должен держать в руках нити своей судьбы. И если вручает ее кому-то другому, то делает это с ясной головой и пониманием того, зачем он это делает и кому он ее вручает. А они отказались от этого права.

– А разве во всем остальном мире не так? – нейтрально осведомился господин Каспар.

– Не-э-эт, – мотнул головой господин Бальтазар, – не так. – Тут он запнулся, покосился на господина Каспара и усмехнулся. – Ах, вот вы о чем… ну, тогда не совсем так. Такого абсурда нет нигде. Посудите сами. Они не живут, они доживают! До получки, до отпуска, до пенсии, до… понедельника. – Тут он весело рассмеялся. – Да, я забыл, они же не зарабатывают, а получают! Да-да, тут так и говорят. Сколько ты получаешь? Совершенно забыв о том, что получать можно только милостыню или подачку, но не то, что ты действительно заработал. Здесь носят, едят, пьют не то, что хотят, а то, что достали, то, что, – господин Бальтазар презрительно сморщил нос, – выкинули! Они вечно борются то «с», то «за», то «против». Все вместе… в едином строю… все как один… гневно отвергнем… горячо поддержим… И в то же время основной доблестью здесь является неучастие. Вернувшись из «единого строя», где «весь советский народ плечом к плечу» борется, скажем, за урожай, на свою собственную кухню, они хвастаются друг перед другом тем, что не подписали или не присутствовали на профсоюзном собрании, не рассказали начальству или не сообщили в соответствующие органы. Они – люди НЕ. – Тут господин Бальтазар усмехнулся и закруглил свой монолог несколько более игривым тоном: – Вернее, два последних слова вполне можно поменять местами. Так будет вернее… А знаете, что самое интересное? Они сами хотят перемен. – Он восторженно закатил глаза. – Я уже давно не встречал такого яростного желания перемен. Причем дело даже не в том, что они надеются, что перемены будут к лучшему… – Он весело рассмеялся. – Наивные, за столько тысячелетий люди так и не смогли понять, что перемены никогда не бывают к лучшему… Но эти просто хотят перемен. Любых!

– И вы принесете им их?

– Да, – господин Бальтазар выпрямился, – я помогу им получить то, чего они так страстно желают. А именно – ОГРОМНЫЕ перемены. Во всем: в образе мыслей и образе жизни, в одежде, в привычках, в моральных нормах, в жизненных и карьерных перспективах… Более того, в этом Творении от меня будет намного меньше, чем от художника в любой его картине или от композитора в любой музыкальной пьесе. Они сами все это с собой натворят. – Тут господин Бальтазар расхохотался во все горло и закончил тоном, в котором опытное ухо смогло бы различить намеки на то, что произносимая фраза, скорее всего, цитата: – И так им, сволочам, и надо! Не так ли, мой друг Мельхиор?

Когда у столика появился третий, никто не заметил. Впрочем, судя по реакции двух собеседников, они не только не удивились его появлению, но вроде как были совершенно уверены, что он здесь…

Тот, кого назвали Мельхиором, не торопился с ответом. Он поднял чашку с дымящимся кофе, поднес ко рту, сделал маленький глоток и вновь поставил чашку на столик. И лишь после этого кивнул:

– Да, вы правы, для большинства… э-э-э… живущих, как правило, перемены действительно будут казаться чем-то ужасным. А вот для тех, кто способен и хочет стать… это еще как посмотреть. Когда мы стояли у тех яслей в Вифлееме, тоже ведь было ясно, что мир ждут перемены. И какие! И кто скажет, что мы были не правы?..

– Ох уж мне эта ваша любовь к парадоксам, – с этаким ленивым раздражением произнес господин Бальтазар и откинулся на спинку стула, а затем, покосившись на чашку кофе, задумчиво произнес: – Может быть, и мне заказать кофе?

– Не советую, – усмехнулся господин Каспар, – здесь подают преотвратный кофе.

– Ну… – рассмеялся господин Бальтазар, – я не думаю, что это будет для нас такой уж проблемой. – Он повернулся к одному из «шкафов»: – Эй, капитан!

Тот быстро подскочил к столу.

– Слушаю, товарищ генерал! – Его лицо излучало самую ярую исполнительность. Что это был за генерал и кто были его гости, он представлял смутно, но в том, что это именно генерал и еще какие-то важные шишки чуть ли не из самого Политбюро, был уверен совершенно твердо. Хотя вздумай кто спросить, откуда у него эта самая уверенность…

– Принесите-ка нам кофе.

– Кофе?! – На сумрачном лице капитана нарисовалось удивление. – Так это… закрыто всё. Вы ж сами распорядились. Похороны же…

– Ну так пусть откроют. Тем более что процессия уже прошла, так что смысла мерзнуть… – И он передернул плечами.

– Слушаюсь, – с натугой произнес капитан и быстренько испарился.

– Но ведь перемен-то жаждут не только те, кто способен и хочет стать, а все, – продолжил господин Бальтазар, повернувшись к Мельхиору.

– А они просто еще не знают, что такое стать. Они думают, что уже стали. Уже выросли, поумнели и что-то значат… – грустно произнес господин Каспар и добавил: – Как и везде.

– Ну-у, зная вас, я думаю, вы снова надеетесь, что на этот раз у вас получится заметно лучше, чем раньше, – повернулся к нему господин Бальтазар.

– Да, – кивнул господин Каспар, – а иначе зачем всё?

– И… это связано с этой вашей ненаписанной книгой? – Он кивнул на красный картонный переплет с золотым тиснением.

– И с этим тоже.

– И каковы шансы на то, что ее все-таки напишут?

Господин Каспар улыбнулся и пожал плечами. На этот вопрос отвечать было необязательно. Потому что он скрывал в себе другой, намного более важный – о том, возможна ли та еще несуществующая страна…

А господин Бальтазар, похоже, и не ждал ответа. Он понимающе кивнул и повернулся к господину Мельхиору:

– Ну ладно, пора приступать. Друг мой, я бы хотел, чтобы вы, как э-э… мастер иллюзий, совершили нечто символическое. То есть подали бы этой стране некий знак, небольшой, не всем понятный, но глубоко символичный. Не окажете ли подобную любезность?

Господин Мельхиор кивнул, улыбнулся и, поставив чашку с остатками кофе на столик, торжественно приподнял руки и неторопливо свел ладони вместе, будто совершив этакий медленный хлопок. И в этот момент у офицера, опускающего гроб с телом верного ленинца, Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева, вдруг дрогнули руки, и тяжеленная домовина на глазах у всей страны рухнула на дно могилы…

Глава 1

Деда убили прямо у подъезда.

В его старом доме не было мусоропровода, поэтому приходилось тащить мусор к бакам, что стояли у соседнего дома, метрах в трехстах от подъезда. Раньше баки стояли гораздо ближе, у левого крыла дома, но с тех пор как дом расселили, их убрали. Ну типа кому они нужны, если жильцов практически не осталось. Но на самом деле таким образом пытались повлиять на самых несговорчивых. Хорошо хоть газ и электричество все-таки удалось заставить включить. Дед тогда надел форму, все свои ордена, вывел из гаража свою древнюю «Волгу», торжественно догромыхал до районной управы и, бесцеремонно отодвинув бросившуюся на него секретаршу, ворвался в кабинет главы администрации как раз во время совещания с вышестоящим руководством из мэрии. Там он жахнул кулаком по столу и наорал на побагровевшего главу. После чего пообещал, что, если тот не перестанет «гнобить людей», дед поедет в свою бывшую дивизию, поднимет ее «в ружье» и устроит ему la mère de Cuska (кузькину мать).

Дом был старый, еще довоенной постройки, как их называли, сталинский. В то же время он был не из числа самых престижных, потому что когда-то строился как ДОС (дом офицерского состава) для персонала бомбардировочной дивизии, базировавшейся на аэродроме, который примыкал к городским окраинам. Поэтому жильцы в нем были разношерстные. Многие квартировали здесь еще со времен аэродрома. Но за это время город сильно разросся, аэродром ликвидировали и застроили, так что теперь район был самым что ни на есть центральным и престижным. А сам дом благодаря прочным стенам и высоким потолкам привлекал жадное внимание. И хотя большинство квартир в доме были коммунальными, занимали их по большей части одинокие старики. Так что расходы на расселение не должны были быть такими уж высокими. Шустрые молодые люди, настойчиво звонившие в квартиры, предлагали старикам просто потрясающие условия: собственную квартиру (правда, в спальном районе на другом конце города), помощь с переездом, солидную прибавку к пенсии, постоянную домработницу. Народ сначала не верил. Но после того как шестеро стариков, согласившихся на продажу, были с помпой перевезены на новое место, а затем, после месячного перерыва, появились в своем старом дворе, привезенные туда на машинах теми же шустрыми молодыми людьми, и порассказали, как сладко им теперь живется, начался настоящий ажиотаж.

Дед с самого начала был категорически против. Не столько даже подозревая обман, сколько по жизни считая, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И на первых порах к нему вроде как прислушивались. Но после появления шестерки народ как с цепи сорвался. Уж больно боялись упустить такую халяву. Так что продажи квартир пошли лавиной. А если процесс притормаживался, то в старом дворе вновь появлялся кто-нибудь из первой шестерки и живописал, как «эти порядочные молодые люди» раздобыли ему путевку в бывший цековский санаторий. Но, что странно, никого из второй волны переселенцев в бывшем дворе не появилось. Уехали и сгинули. Более того, кто-то из оставшихся, решивший было проведать бывших соседей, приехав по указанному адресу, обнаружил там совершенно других людей. Но шустрые молодые люди побожились, что просто напутали с адресом. Да и оставшихся осталось немного. Во всем доме не согласились на продажу и переезд только пять семей. Да и те скорее потому, что был дед. Иначе бы их довольно скоро выжили. Попробуй-ка пожить в доме, где нет тепла, воды, света и газа. Да и вообще, Петра Демьяновича в доме уважали. Когда расформировали бомбардировочную дивизию, квартиры так и остались в ведении Минобороны, поэтому солидная часть жильцов была из состава дедовой дивизии. А командиром он был добрым, правильным, шкуру драл всегда по делу и своих в обиду не давал. Ну да они, фронтовики, народ особый… Так что, пока дед упорно отказывался продать свою квартиру, всем остальным можно было не шибко опасаться.

В тот вечер дед, как обычно, понес выносить ведро сразу после программы «Время». У самого подъезда стояли трое. Вроде как пили что-то. Сосед, как раз выглянувший в это время в окно, видел, как дед остановился и начал им что-то сердито выговаривать. Те огрызнулись, но, похоже, послушались. Так что дед двинулся дальше, покачивая старым эмалированным ведром. Внутри кремовым, а снаружи зеленым. Андрей помнил его еще с того времени, когда, приезжая к деду погостить, сам выносил мусор. Тогда еще не было никаких баков, зато каждый вечер во двор приезжала «мусорка». В пять часов. Народ заранее собирался у угла дома с ведрами и ждал. Люди курили, обменивались новостями, увиденными и услышанными «в телевизоре», каковые тогда были не у всех, и свежими сплетнями. У Андрея спрашивали, как он учится, как здоровье Петра Демьяновича, гладили по головке, а иногда и угощали конфетами. Барбарисом или ирисками. Ни те, ни другие Андрей не любил, но вежливо брал…

Обнаружила деда другая соседка, из соседнего подъезда. Дед лежал на животе, его затылок был размозжен чем-то тяжелым, снег вокруг головы подтаял и напитался кровью, а в правой руке была зажата дужка старого эмалированного ведра. Внутри кремового, а снаружи зеленого…

На похороны Андрей едва не опоздал. Он специально поменялся дежурством по полку, чтобы получить еще день к тем трем суткам, на которые ему предоставили отпуск по семейным обстоятельствам. Да и тот дали со скрипом. В перечне, указанном в Положении о прохождении службы, отпуск по семейным обстоятельствам предоставляется только для похорон близких родственников, как то: муж, жена, дети и родители. Дедов и бабок к близким родственникам не относят. Так ему и сказал начальник строевой части. К счастью, некоторые из командиров деда еще помнили. Так что он получил-таки отпуск. А начальник строевой части – нагоняй. Ну да плевать. У Андрея с ним и так отношения были не очень. Он вообще с людьми ладил не слишком хорошо. Может, потому, что дед воспитал его в собственном несгибаемом духе. Мать все время качала головой и причитала: «Ох и тяжко тебе будет в жизни, Андрейка, с таким-то характером. С людьми ладить надо, умнее быть, хитрее. Дедовы вон однополчане уже давно в Москве сидят, округа́ми командуют, а он со своими орденами да Героем едва до дивизии поднялся. Да и то непонятно как».

Но Андрею всегда была ближе позиция деда. «Я, Андрейка, может, и не все блага заработал, зато и себя не потерял. А всего в жизни все одно не получишь. Все время будет кто-то, кто больше преуспел. И вообще, чего мать меня с тремя моими однополчанами равняет, кто выше задрался, пусть-ко с теми сравнит, кто после того же моего ФЗУ так слесарем третьего разряда жизнь и прожил. И вообще, из моего класса из восемнадцати парней в живых-то всего трое осталось… Или, скажем, с теми, кто трудностей и обид всяких не вынес, да и спился под забором. Вот энти-то как раз и умнее, и хитрее быть старались, начальству угодить, прогнуться. Так и допрогибались… Если человек себя теряет, то нет у него в жизни никаких перспектив. Как высоко судьба ни забросит – все одно рухнет, не удержится».

Похороны прошли скудно. Военкомат выделил оркестр и почетный караул. А вот с продуктами было туго. В магазинах – хоть шаром покати. Один маргарин. Слава богу, помогли из дедовой дивизии. Но и народу пришло много. Мать ворчала, что такую прорву прокормить – легче удавиться, но на людях рыдала навзрыд и причитала, что «Петр Демьянович ну просто отец родной был». Андрей знал, что на самом деле все было не так благостно. Дед мать недолюбливал, считал, что между ней и отцом особой любви не было. То есть отец-то да, влюбился, а вот мать расчетливо окрутила генеральского сынка. Но такой расчет в жизни редко оправдывается. Если люди жизнь только лишь по расчету строят, то им потом всю жизнь кажется, будто их в чем-то обманули: и денег мало, и тряпки не те, и возможностей не столько, на сколько рассчитывали. Так у матери и вышло. По ее выходило, что у друзей и знакомых всё всегда лучше – у Никитиных квартира, Самичевы дачу лучше построили, Полоскуны машину раньше купили, а Темиркановы вообще так извернулись, что за границу работать уехали. Так что у них с дедом отношения были не очень.

На следующий день после похорон Андрей пошел к следователю. Следователем оказался довольно молодой парень, если только чуть постарше его самого, хотя и работающий в органах уже не первый год. Ничего серьезного по существу дела Андрей рассказать не мог, так что с формальностями закруглились быстро.

Когда Андрей послушно подписался внизу каждого листа протокола, он поднял глаза на следователя и спросил:

– Слушай, а как ты думаешь, как скоро их найдут?

– Ну ты даешь, – усмехнулся парень. – Откуда ж я знаю?

– А чего тут знать? – удивился Андрей. – Ясно же, что это та фирма, что квартиры в доме скупала.

– Во-первых, совершенно не факт, – хмыкнул парень, – сегодня много всякой швали по помойкам крутится. А дед у тебя был настырный. Могло и случайно сложиться…

Андрей скрипнул зубами.

– Ну ты же сам в это не веришь!

– Ну, во что я верю, а во что нет – к делу не пришьешь. – Следователь вздохнул. – А тебе могу по дружбе сказать, что лучше бы оно так и оказалось. Потому что в другом случае могут вообще никого не найти.

– Почему? – вскинулся Андрей.

– Ну… – Следователь пожал плечами и, словно испугавшись того, что ляпнул, тут же перешел на безразличный тон: – Суду же нужны юридически выверенные доказательства. Так что… будем работать. – И, протянув руку, закруглил разговор: – Желаю удачи, Андрей Альбертович. Если вы нам понадобитесь – мы вас известим.

Вечером, когда Андрей сидел перед телевизором и тупо пялился на экран, с которого очередное лицо с горящими глазами вещало о свободе и демократии, к нему подсела мать.

– Андрюш, мне надо с тобой поговорить.

– Да, мам, – отозвался он.

– Я думаю, нам надо подумать о твоем будущем.

Андрею внезапно стало душно. Последний разговор дед начал именно такими словами. Но совершенно ясно, что смысл у разговора с матерью будет абсолютно другим. Он с трудом сглотнул, моргнул и почти нормальным голосом ответил:

– Я слушаю, мам.

– Того, что произошло, уже не изменишь. Ты сам знаешь, как все мы любили и уважали отца, – на этом слове голос матери слегка дрогнул (насколько Андрей помнил, мать так называла деда, только когда обращалась к отцу, причем в раздраженном настроении – «скажи своему отцу…», «перестань тыкать мне в глаза своим отцом…», «если бы твой отец был поумнее…»), – но теперь нам надо научиться жить без него.