Kitobni o'qish: «Время твари. Том 1»
Пролог
Огромно королевство Гаэлон. Оно много больше каждого из Шести Королевств. Оно занимает едва ли не половину всех земель, заселенных людьми. Оно простирается на север до самых Ледников Андара, за которыми открывается Вьюжное море, где господствуют жестокие воины Утурку, Королевства Ледяных Островов. Королевством Утурку называют лишь по давней традиции, а в действительности каждый из Ледяных островов, разбросанных по Вьюжному морю, принадлежит вождю племени, этот остров населяющего. Не родился еще в Утурку монарх, способный объединить все Ледяные острова в единое государство… За владениями Утурку колышут свои могучие волны Темные Воды – неизведанные морские просторы, царство тьмы, холода и диковинных водяных существ, полурыб-полузверей, которых никто никогда не видел, о которых лишь рассказывают пугающие легенды… С вершин Ледников Андара берет начало величайшая река Гаэлона – Нарья, рассекающая королевство надвое, будто изогнутый синий серп.
На востоке Гаэлон граничит с Голубыми Лесами. Там, в этих лесах, где когда-то безраздельно властвовали древние лесные духи и свирепое зверье, люди отвоевали себе место и право на жизнь – там находится королевство Кастария – государство, в незапамятные времена выросшее из поселений храбрых охотников и лесорубов. А еще дальше на восток лежат совсем уж непроходимые Медвежьи Дебри. Люди не живут в тех местах. Отчаянные охотники, осмелившиеся забредать туда, редко возвращаются обратно. Говорят, Медвежьи Дебри получили свое название из-за того, что в мрачных тамошних чащобах обитают громадные черные медведи, наделенные разумом, почти сравнимым с человеческим…
На юге Гаэлон отгорожен вершинами Скалистых гор от королевства Марборн – второго по величине и могуществу государства на землях, обжитых людьми. В ущельях Скалистых гор находится исток Тринты – реки, лишь немного уступающей полноводностью и протяженностью великой Нарье. Текущая через весь Марборн Тринта на дальних рубежах королевства круто поворачивает на восток и разветвляется на множество мелких речушек. А по ту сторону изгиба Тринты начинаются Земли Вассы – скудные степи, исхлестанные плетьми никогда не стихающего ветра. На Землях Вассы живут только полудикие кочевники, да – поговаривают – все еще встречаются представители странного древнего народа – существа ростом с человека, но с непомерно длинными руками и узкими лисьими мордами. Еще дальше на юг раскинулись Красные Пески, гиблое для людей место, где обитают лишь бесплотные духи пустыни; за Красными Песками находятся оазисы и соленые озера далекого королевства Орабия…
На северо-западных рубежах Гаэлона высятся Белые горы. В тех горах надежно укрыты от диких племен варваров-горцев оплоты цивилизации: королевство Крафия, славящееся своими университетами и обсерваториями, и маленькое, но воинственное княжество Линдерштерн.
На юго-западе Гаэлон не имеет укрепленных границ. Ибо не от кого охранять королевство. Там угрюмо молчат Каменные Пустоши, одинаково враждебные и для человека, и для зверя. Лишь преодолев Каменные Пустоши, можно достигнуть практически необитаемых Синих гор. Нет людей в Синих горах. Но в этих горах спрятаны древние гномьи города: здесь их столько, сколько нет нигде – ни в Белых горах, ни в Скалистых… С вершин Синих гор гремят водопады, дающие начало бурной реке Горше. На ее берегах еще изредка встречаются отдельные поселения людей… и не только людей. В этих землях селятся отшельники, по каким-либо причинам не нашедшие себе места ни в одном из Шести Королевств. Далеко катится Горша, постепенно замедляя свой бег. И прозрачные воды ее мутнеют, бурая тина сковывает течение, и русло ее становится все уже, и дно становится мельче, и по берегам ее уже не луга и леса, а болотная трясина, из которой кое-где торчат кривые деревца, точно стыдящиеся своего уродства и оттого ниже пригибающиеся к земле. Здесь начинаются Туманные Болота: земли, на которые не спешит претендовать ни одно из Шести Королевств. Никто не знает, сколько плодородной земли пожрали Туманные Болота, и никто не знает, что лежит там, за Болотами. Потому что никто никогда не пересекал их…
Человек осторожно ступил на мостовую, выложенную одинаково округлыми, неярко поблескивающими камешками, похожими на серебряные яйца. По обе стороны от мостовой высились деревья – человек никогда раньше не видел таких деревьев: стволы цвета теплого молока были идеально ровными, точно гигантские свечи, а высоко-высоко наверху голубовато-зеленые кроны неслышно колыхались легкими облаками, почти сливаясь со светлым небом.
Человек прошел несколько шагов, ступая по чудесной мостовой неловко и неуверенно, словно боялся, что все вокруг – это мираж, который может развеяться, если он вдруг сделает что-то не так.
Роща закончилась неожиданно, и тут перед человеком открылся такой небывалый простор, что он почувствовал, что задыхается, будто в лицо ему ударила упругая волна сильного ветра.
Вокруг, насколько хватало взгляда, расстилалась бескрайняя равнина, и травы ее переливались множеством цветов – словно мягкая шерсть невероятно огромного сказочного зверя. На горизонте угадывались очертания замка – и человеку показалось, что стены и башни его сложены не из грубого камня, а из горного хрусталя, наполненного солнечным светом.
А солнце…
Человек поднял голову и не удержался от счастливого смеха. Солнце здесь было необычайно большим и близким; его медово-желтый шар заполнял собой половину неба, и смотреть на этот шар было вовсе не больно. Его свет ласкал глаза.
Впереди, в нескольких шагах, за серебряной мостовой журчала неширокая речка, и вода в ней была голубая-голубая, какая может быть только во сне. Горбатый мост, перекинутый через речку, казался отлитым из синего льда, а его перила напоминали морозные узоры на стекле.
Человек взошел на мост и остановился, глядя в воду, где кружили, смешиваясь друг с другом, стаи крохотных золотых рыбок.
И тут его окликнули. Не по имени. Он, кажется, даже не услышал ничьего голоса, а просто почувствовал, куда нужно посмотреть.
По ту сторону моста, по грудь в траве, волнообразно меняющей цвет, улыбаясь, стояла девушка.
И она оказалась прекраснее всего, что человек увидел здесь. Огромные ее глаза, полуприкрытые пушистыми ресницами, завораживающе мерцали. Именно мерцали – в их темной глубине то вспыхивали, то гасли колдовские искры. Человек не чувствовал никакого ветра (удивительная разноцветная трава колыхалась точно сама собой), но длинные, светло-зеленые волосы незнакомки струились по воздуху, словно нежные стебли водорослей в проточной воде.
Она двинулась к нему, выходя из травы, и человек даже застонал от мучительно-сладострастного жара, охватившего низ его живота. Ее тело было совершенным… Нет, даже больше, чем совершенным. Наверное, такие тела создают для себя богини, когда спускаются на землю.
Она остановилась на противоположном берегу реки у подъема на мост и призывно поманила рукой.
Человек рванулся вперед… Но тут же остановился. Ледяная игла тревоги вонзилась в его сердце и растаяла, затопив тело холодом. Человек отступил. С трудом отвел взгляд от улыбающейся красавицы.
Разве может она улыбаться – ему? Разве может она звать – его?
Он снова посмотрел в воду, ища там свое отражение. Он ожидал увидеть там уныло-вытянутое лицо, изборожденное морщинами шестидесятилетнего мужчины, бескровные тонкие губы, маленькие выцветшие глазки, высокий с залысинами лоб, под которым кустились седеющие брови, – он ожидал увидеть там самого себя. Но вода волшебно преобразила человека: морщины исчезли, глаза зажглись юным огнем, губы налились кровью, кожа, посвежев, стала светлой и чистой, а залысины прикрыли густые черные кудри. Человек снова стал таким, каким был в двадцать лет. Нет, пожалуй, и в двадцать он не был таким красавцем…
И тревожный холод исчез из его груди. Он мгновенно и твердо принял свой новый облик, он с радостью подумал о том, что теперь таким и останется.
Навсегда.
Уже ничего не боясь, человек сбежал с моста и остановился перед зеленоволосой красавицей.
– Приветствую тебя, муж и господин мой, – сказала она, оплетая его шею руками, нежными, как молодая листва, с которой еще не стерли пушок. – Меня зовут Лисиэль.
– Лисиэль, – повторил человек, ничего не видя, кроме глаз собеседницы. Он хотел назвать свое имя, но вдруг понял, что забыл его.
– Я жена твоя и раба, – проговорила девушка, и искорки в ее огромных глазах запульсировали ярче и чаще. – А это… – она указала назад, на хрустальный замок, – наш дом.
– Дом…
– Твой путь был долог и тяжел, но с этого дня все будет по-другому. Поспеши, слуги уже приготовили тебе постель и наполнили золотые кубки густым вином. Тебе нужно отдохнуть с дороги…
– Лисиэль?.. – снова затревожился человек.
– А я присоединюсь к тебе чуть позже, – сказала она и разомкнула объятия.
Та, что называла себя Лисиэль, улыбнулась, и человек с готовностью улыбнулся в ответ. Теперь тревога исчезла окончательно. Он побежал к хрустальному замку, и ему было легко бежать – ведь он даже не касался ногами земли. Он ступал по разноцветным стеблям, а они пружинили, подкидывая его тело еще выше…
«Иат, – вдруг пришло ему на ум странное слово, которое он недавно пытался вспомнить. – Что это значит? Иат… Впрочем, какая теперь разница?..»
Рубиновый Мечник Аллиарий, Призывающий Серебряных Волков, позволил себе стать видимым. Он сидел на удобном изгибе перил моста, поджав ноги и скрестив руки на груди, и беззвучно смеялся, едва разжимая губы. Мгновением позже, как он появился в сладком неподвижном воздухе, Лисиэль услышала его смех.
Аллиарий поднялся на ноги и встал на мосту, выпрямившись во весь десятифутовый рост.
– Это удивительно забавно! – проговорил он. – Клянусь Божественным Рубиновым Пламенем, эти гилуглы настолько глупо выглядят… Ты только посмотри на него!
Он указал на человека, спотыкливо бегущего в гуще разноцветной травы в сторону хрустального замка. Человек на бегу высоко задирал острые худые коленки и смешно взмахивал руками, будто пытался взлететь. Даже отсюда было слышно его хриплое неровное дыхание – тяжело так прыгать, когда тебе уже стукнуло шестьдесят лет.
– Он, наверное, помрет, покуда добежит, – смеясь, сказал Рубиновый Мечник. – Пусть ему кажется, что он вот-вот достигнет ворот, но на самом-то деле отсюда до замка… три сотни шагов.
– Три сотни наших шагов, – брюзгливо заметила Лисиэль, – а шагов гилуглов от моста до замка будет… не менее пяти сотен.
– Пожалуй, – согласился Аллиарий, глянул на обнаженную Лисиэль и снова засмеялся.
Он видел ее не такой, какой она предстала человеку, а истинный облик. Лисиэль выглядела так, как и полагалось эльфийке, живущей на свете более ста тысяч лет. Она была много выше Аллиария – ведь эльфы растут всю жизнь, как деревья. Голова ее, увенчанная на затылке неопрятным пучком грязно-бурых волос, тряслась, отчего дряблая кожа под острым подбородком бултыхалась мешочками складок. Обвисшие груди покоились на вздутом животе, понизу обросшим густым зеленым мхом. Колонноподобные ноги оплывали набухшими под кожей пузырями жира.
– Неужели нельзя было привести мне кого-нибудь помоложе? – проворчала, поморщившись на смех Рубиного Мечника, Лисиэль. – Этому гилуглу… наверное, лет двести или триста.
– Что ты, обожаемая матушка, – ответил Аллиарий. – Ему около полусотни лет.
– Он юн? – оживилась Лисиэль.
– О нет, – сказал Призывающий Серебряных Волков, – гилуглы редко доживают до ста лет. Матушка, как мало ты знаешь о них!
Эльфийка фыркнула.
– Тем не менее, – продолжал Аллиарий, – ты можешь рассчитывать на то, что он останется с тобой еще лет триста или четыреста… Хотя со своим темпераментом, я думаю, ты загонишь его в могилу гораздо раньше.
– Он получит то, чего желал, – резонно возразила на это Лисиэль. – Среди себе подобных разве он мог рассчитывать на это?
– Конечно нет, – сказал Аллиарий и снова рассмеялся, глядя, как человеческая голова то появляется, то исчезает над волнующейся поверхностью разноцветной травы.
Часть первая
Пути долга
Глава 1
У каждого человека есть талант. Просто большинство не открыли его в себе и вынуждены всю жизнь заниматься делом, к которому не имеют ни дарований, ни желания, – тратя на это дело несоизмеримо больше сил, чем потратил бы кто-то другой, более в этом способный, а отдачи получая несоизмеримо меньше. Такой человек от рождения до смерти будет страдать, подспудно осознавая свою никчемность: безразлично, на какую ступень пирамиды человеческого тщеславия поставила его судьба – вельможи или сапожника. Такой человек в худшие минуты будет клясть свою жизнь, надоедая жалобами родным, друзьям и богам, – и уж точно никогда не будет счастлив.
Иат эту истину усвоил давным-давно, поэтому в свое время вполне мог считать себя счастливым человеком… наверное, самым счастливым в Дарбионском королевском дворце, где служил с юных лет; да что там – самым счастливым во всех Шести Королевствах: великом Гаэлоне, Марборне, Орабии, Кастарии, Крафии и княжестве Линдерштерн. Кто-то родился с талантом воина, кто-то – с талантом дровосека, кто-то – с талантом мага. А Иату боги даровали редкий, особый талант.
Иат родился при дворе одного из гаэлонских баронов, в семье кухарки и постельничего, и начал прислуживать на кухне уже с шести лет. Нравится ему эта работа или не нравится – он не задумывался. Когда ему исполнилось восемь, его перевели в господские покои – мальчиком на побегушках. Непонятно, чем руководствовался старый ключник Арам, заведовавший в баронском замке назначением слуг. Восьмилетний Иат красотой не отличался: был не по годам долговяз, имел бледную вытянутую физиономию и на мир смотрел по-птичьи круглыми, словно навсегда испуганными глазами. И вообще, он производил впечатление дурковатого малого – следовательно, радовать взгляд барона и его семьи никак не мог. К тому же говорил Иат так, будто рот у него был вечно набит горячей кашей, и когда ходил, постоянно натыкался на мебель и двери своими острыми коленками. Но тем не менее в господских покоях Иат задержался надолго, а к своему десятилетию даже поднялся до личного слуги юной дочки его сиятельства господина барона. Целых три года Иат добросовестно исполнял поручения шестнадцатилетней баронессы, попутно прислуживая и другим членам господской семьи. А потом грянул скандал: юная красавица, наследница немалого состояния, сбежала из отчего дома с сыном ближайшего соседа барона – обнищавшего старика-графа, владевшего только деревенькой из пятью хижин, кукурузным полем, на котором кукуруза не родилась уже много-много лет, и полуразвалившимся замком. Сам барон никогда не снисходил до общения с этим соседом, уж конечно не делал ему визитов и у себя не принимал. Вряд ли он даже вспоминал о существовании бедняка, беспечно травя зайцев на запущенном, заросшем бурьяном графском поле. И как могла его юная красавица-дочь, без отцовского разрешения не имевшая права покидать замок, сойтись с отпрыском этого горе-феодала, он не понимал. Не иначе как молодой прощелыга-сосед подкупил кого-то из баронских слуг…
Все слуги барона сразу же после скандала были с пристрастием допрошены и на всякий случай выпороты. Но хитроумного предателя, через которого общались влюбленные, так и не вычислили.
Иат оказался единственным, кто избежал и прилюдного допроса, и порки.
– Этот дурачок собственный зад полдня ищет, чтобы подтереться, – преувеличенно презрительно высказался барон, – чего с него взять…
– А когда находит, забывает, зачем искал, – согласилась с этим доводом его супруга с поспешностью, которая, впрочем, ускользнула от внимания барона.
Таким образом, подозрения с Иата были легко и просто сняты. И все время, пока последствия неслыханного происшествия сотрясали господские покои, Иат спокойно просидел на кухне, ковыряя в носу. Он ни о чем не беспокоился и ничего не боялся. Он был абсолютно уверен, что ему ничего не угрожает. А когда все утряслось, жизнь в замке потекла своим чередом. Как и раньше, Иат почти каждую ночь, когда все обитатели замка крепко засыпали, впускал в свою каморку под лестницей баронского конюха Грама, здоровенного детину с разумом пятилетнего ребенка, облачал Грама в женское платье и тайком провожал в опочивальню барона… Как и раньше, Иат почти каждый день отправлялся к оврагам в часе ходьбы от замка, собирал там ягоды волчьего дурмана, растирал добычу в однородную кашицу, которую потом высушивал на костре. И получившийся порошок доставлял баронессе…
Иату было глубоко безразлично, что вытворял с Грамом барон в полутьме своей опочивальни. Так же мало волновало его, почему и когда баронесса пристрастилась к ядовитому зелью, которое забивают в трубки и курят деревенские горькие пьяницы, когда не могут достать ни самогона, ни пива… Иат просто выполнял поручения. Он был прирожденным Исполнителем Поручений. Такой дар невозможно приобрести, с ним нужно было родиться. Он делал ровно то, что от него требовалось, никогда не задавая вопросов и никогда никого в свои дела не посвящая. Ко всему прочему, исполняя поручения барона втайне от баронессы и исполняя поручения баронессы втайне от барона, Иат и не думал плести никаких интриг. К чему бы? Пусть барон считает, что только лишь его секрет надежно скрыт в длиннолицей, похожей на лошадиную башку, голове Иата. Пусть баронесса полагает то же самое в отношении себя. Так лучше и так безопаснее… Не нужно наживать себе врагов.
Для всех Иат был медлительным, нескладным мальчишкой, которому так и хочется врезать подзатыльник, чтобы хоть немного придать бодрости, но те, кому такой, как Иат, был необходим, словно чувствовали его редкий потаенный талант…
Почти у каждого есть за душой постыдная греховная тайна – накрепко уяснил Иат. И, питая эту чужую, скрываемую от всех страсть, ты обретаешь над тем, кому прислуживаешь, самую настоящую власть.
Ну и, конечно, денежки…
Каждую неделю Иат в сумерках пробирался на задний двор замка и там, между выгребной ямой и замковой стеной, открывал свой тайник – глубокую нору, надежно прикрытую тяжелым камнем. На самом дне этой норы лежали золотые серьги давно сгинувшей где-то юной дочери барона и тяжелый фамильный перстень, принадлежавший когда-то ее возлюбленному…
Когда Иату исполнилось четырнадцать, он опустошил тайник, увязав его содержимое в нищенский узелок, и с тем узелком (кто бы мог подумать, что там найдется нечто ценнее ломтя хлеба и луковицы!) навсегда покинул замок, где родился и вырос.
Иат отправился в Дарбион, столицу королевства. Он нисколько не сомневался, что в таком большом городе найдет своим способностям лучшее применение. Так и случилось. Не прошло и года, как Иат оказался в Дарбионском королевском дворце в качестве слуги одного из вельмож. Тут уж, во дворце, среди изнеженных придворных, разбалованных доступными наслаждениями, он развернулся вовсю. Иат потратил целый год и не одну сотню золотых гаэлонов, чтобы свести нужные знакомства в Ночном Братстве. Правда, общаясь с Ночным Братством, Иат соблюдал осторожность – при встречах с Братьями он скрывал свое лицо глубоким капюшоном и ничего не говорил, чтобы они не могли потом узнать его голоса; использовал пластину темного дерева, на которой мелом писал все, что ему было нужно. И получил от Ночного Братства прозвище – Немой. На то, чтобы изучить часть потайных ходов в стенах древнего огромного дворца, у Иата ушло больше времени – около трех лет. Но результат стоил потраченных усилий. Единовременно Иат оказывал услуги десяти и более вельможам, причем каждый из них был уверен, что он – единственный, для кого Иат выполняет особые поручения.
Иат приводил во дворец для вельможных утех и невинных детей, которых по его заказу похищали на улицах города члены Ночного Братства, и прожженных шлюх, годами оттачивавших свое мастерство в задних комнатах кабаков, и уродов, причудливо изувеченных специально для пресыщенных любителей чего-то необычного… Случалось, он доставлял из дворца главарям Братства хорошенькую фрейлину, удостоившуюся чести греть постель самого короля – в таком случае, конечно, фрейлина обратно не возвращалась. Бывало, приходилось Иату и подсыпать яд в чей-нибудь кубок с вином, бывало – водить безмолвных убийц потайными ходами в покои, двери которых охранялись получше иных сокровищниц. Не один раз Иат замуровывал в известных только ему дворцовых тайниках обезображенные трупы, оставшиеся после оргий вельмож, чьи пристрастия наводили на мысль об одержимости демонами… Для Иата не было ничего невозможного.
Время шло, и все чаще и чаще Иата стало посещать странное чувство. Ему миновал уже пятый десяток, не за горами была старость… Иат понимал, что придет пора, когда ему нужно будет уйти на покой. И что тогда? Нет, дело было не в деньгах… В потайных дворцовых ходах у Иата было припрятано достаточно золота, чтобы обеспечить себе не один десяток лет поистине королевской жизни. И дело было не в одиночестве – род занятий Иата не позволял ему обзавестись семьей, да и сам он этого не хотел. Плотская сторона жизни давно обрыдла ему, отвратила от себя – и ничто не могло удивить или взволновать Иата. Та отстраненность, с которой он воспринимал пороки своих клиентов в детстве и юности, в зрелом возрасте уже растаяла. Раз за разом удовлетворяя чужие извращенные страсти, он как бы сам принимал участие в их осуществлении, хотя на самом деле никогда не дурманил себя наркотиками, не напивался допьяна и не делил постель ни с женщиной, ни с мужчиной. Что же он будет делать, когда уже не нужно будет выполнять особые поручения? Чем наполнит свою жизнь, когда отпадет необходимость жить жизнями чужими?
И как-то раз он вдруг понял. Если все доступные человеку удовольствия давно вызывают в нем только чувство отвращения, значит, необходимо искать успокоения вне мира людей…
Где?
На этот вопрос существовал только один ответ.
В Эльфийских Чертогах. Там, где растения цветут круглый год, лишенные неизбежности увянуть и превратиться в зловонную гниль; там, где в хрустальных замках с алмазными башнями, в просторных залах, освещаемых пылающим ясным огнем оперением говорящих птиц, на золотых полках теснятся чудесные поющие книги, в которых собрана тысячелетняя мудрость древнего народа. Там, где в тенистых рощах бродят тонконогие единороги и серебряные волки. Там, где живут, не думая о смерти и не зная смерти, – живут, смеясь и танцуя, наслаждаясь цветочным вином и кушаньями, самих названий которых нет и не было в языке людей; живут, вдохновляя друг друга любовью, чистой, как детские слезы, – живут вечно и счастливо существа, которым незнакома и чужда человеческая мерзость.
Эльфы…
Когда-то, давным-давно, эльфы жили среди людей. И был мир между всеми существами: эльфами, гномами и людьми. Был мир, но не было дружбы. Гномы торговали с людьми. Люди искали мудрости у эльфов, и изредка Высокий Народ снисходил до того, чтобы раскрыть людям какой-нибудь из секретов мироздания, что-нибудь из того немногого, что было доступно человеческому разуму. В те времена людей было мало. А потом стало больше. Почти все земли, пригодные для жизни, оказались под тяжестью каменных человеческих городов. И пришел час, когда эльфы во всем мире вдруг обрушились всей своей мощью на юное человечество. И грянула война, которую позже назвали Великой Войной. Что именно разгневало Высокий Народ, что заставило их обнажить зачарованные клинки против людей, – об этом не говорилось ни в одной легенде. Эльфов было гораздо меньше людей, но эльфийские отряды шли по стонущей земле, почти не встречая сопротивления: что могли противопоставить люди могущественной магии Высокого Народа? Куда могли сбежать от серебряных волков, чью шкуру не способны были пробить ни стрелы, ни копья? Где могли укрыться от боевых горгулий, свирепым свистом высекавших из темного неба убийственные молнии? Люди прятались в горных пещерах, но там их убивали гномы, ибо многие из гномьих племен встали на сторону Высокого Народа.
И посреди бушующего пожара Великой Войны осталась лишь жалкая горстка человеческих воинов, тех, кто еще мог сопротивляться – сильнейшие из сильнейших, отчаянные из отчаянных. Последние…
Они укрылись в крепости, укрепив магией ее стены. Они нарекли ту крепость – Цитадель Надежды. И стали ждать смерти, готовясь подороже продать свои жизни. Но когда закипела последняя битва, защитникам крепости стало ясно: из их отчаянья и ярости, из гордости и надежды родилась новая, небывало мощная магия. И отступили эльфы от изувеченных стен Цитадели. Отступили, а потом бросились бежать, преследуемые торжествующим Человечеством.
В той последней битве погибли многие из Высокого Народа. А те, кто выжили, навсегда укрылись в своих Тайных Чертогах, куда закрыт ход и людям и гномам.
А люди вернулись в свои разрушенные города, на поля, где земля была пропитана кровью, на пепелища лесов и деревень, где меж черных углей ослепительно белели кости… Долгие столетия ушли на то, чтобы восстановить уничтоженное.
Горько поплатился Высокий Народ за необъяснимое свое вероломство. Эльфы потеряли право ступать на земли людей. Горько поплатился и Маленький Народ за предательство человека. Тысячи и тысячи гномов были истреблены, а тем племенам, которые во время Великой Войны скрылись в подземных городах, закрыв ворота для жаждущих спасения людей, под страхом смерти запретили иметь при себе или в жилищах своих оружие…
Отгремела Великая Война. А Колесо Времени покатилось дальше.
Год шел за годом, век за веком, тысячелетие за тысячелетием. И люди стали забывать былую ненависть к Высокому Народу. А эльфы начали снова выходить к людям. Но уже не с оружием в руках, а с богатыми дарами. И, словно желая искупить давнюю вину, изредка забирали какого-нибудь счастливца в свои Чертоги, где – как знали все – его ждало бессмертие в наслаждениях и забавах.
Так говорилось в легенде о Великой Войне, в легенде, которую рассказывали почти слово в слово уже столько лет по всем Шести Королевствам…
И у Иата появилась мечта. Разве он, который может отыскать что угодно и для кого угодно, не способен найти для себя участи немногих – попасть в эльфийские Тайные Чертоги?
Иату исполнилось пятьдесят девять лет, когда король Гаэлона Ганелон Милостивый решил преподнести своей дочери, принцессе Литии, на день совершеннолетия поистине королевский подарок: призвать в Дарбионский королевский дворец трех лучших воинов Шести Королевств – с тем, чтобы доверить жизнь принцессы надежной защите их клинков. Трех воинов, каждому из которых не было равных среди людей. Трех воинов Братства Порога.
И рыцари явились в Дарбион. А спустя несколько недель произошло то, чего так ждал и на что все же осмеливался надеяться Иат.
В Дарбион пришли трое из Высокого Народа. Они пришли во время празднования Турнира Белого Солнца. Они пришли, чтобы оказать принцессе Литии великую честь: забрать ее в свои Чертоги.
Иат, незаметный за спинами придворных, затаив дыхание смотрел на эльфов. Боги, великие боги, как они были прекрасны, эти трое!
При первом взгляде на них можно было бы сказать: «Как они похожи на людей!» Но любой, кто вглядывался пристальнее, отчетливо понимал: это не они похожи на людей, это люди имеют счастье внешне походить на эльфов. Эльфы были гораздо выше самого высокого из тех, кто присутствовал в Зале Пиршеств королевского дворца. Сложены они были так изящно, что человеческие тела в сравнении с их телами казались уродливыми и непропорциональными нагромождениями костей, невпопад залепленных мышцами и плотью и обтянутых скверной, частично покрытой отвратительно торчащей шерстью кожей. Их волосы цвета юной зелени ниспадали изумрудными волнами на грудь и спину, их глаза сияли влажной темнотой, расцвеченной золотыми и алыми искрами.
Иат не один оказался очарован нечеловеческой красотой Высокого Народа. Все, кто удостоился чести видеть эльфов, не могли удержаться от восхищенных вздохов. А когда стало ясно, с чем пришли эльфы в королевский дворец, вздохи из восхищенных превратились в завистливые.
Ах, принцесса Лития! Пусть один из рыцарей Братства Порога, великолепный сэр Эрл полюбился тебе, но что такое человек – пусть он и первый красавец и самый доблестный рыцарь Гаэлона и всех Шести Королевств, – что такое человек по сравнению с эльфом? И что такое жалкая человеческая жизнь, ничтожно короткая и переполненная горестями и страданиями, от которых никуда не денешься, будь ты даже принцессой великого королевства, – по сравнению с бессмертием в эльфийских Тайных Чертогах?
Трое из Высокого Народа и счастливая принцесса собрались в путь, когда вдруг случилось то самое… Ужасное, неслыханное… Невероятное!
Рыцарь Братства Порога, один из трех призванных Ганелоном Милостивым в Дарбион; не блистательный сэр Эрл – нет, не здоровенный громила со светлыми волосами, заплетенными в длинные косы, неразлучный с огромным двуручником, укрепленным в наспинной перевязи, а другой – юноша, которого никто до этого не видел в доспехах и вооруженным, невысокий и худощавый, раньше даже мало походивший на рыцаря, а теперь облаченный в устрашающие черные латы, – вдруг преградил дорогу эльфам и сказал:
– Принцесса останется во дворце.
Иат находился тогда в толпе, робко лелея надежду улучить момент и подойти к кому-нибудь из Высокого Народа, и не поверил своим ушам. Как и все, кто слышал рыцаря. Ганелон, мгновенно перепугавшийся, послал гвардейцев остановить безумца.
Гвардейцы рыцаря не остановили. А эльфы… эльфы просто ушли. Не посчитав нужным покарать нечестивца.
И принцесса осталась во дворце.
То, что пережил Иат после всех этих событий, не поддается описанию. Как он клял себя за то, что не смог… не решился подойти к кому-то из Высокого Народа. Да, он ничтожный червь, недостойный даже дыханием своим оскорблять помещение, куда ступили эти существа – Высшие Существа. Но… вдруг? Вдруг судьба дала ему шанс исполнить свою мечту, а он этот шанс упустил?..
И еще. Иата с того самого дня, как эльфы ушли из Дарбиона, стал беспокоить мутный страх. Ведь Высокому Народу нанесли оскорбление! Страшное оскорбление! И оно не останется безнаказанным. Не может остаться, никак не может.
Что-то случится. Что-то чудовищное. Этот безумный рыцарь нарушил нечто важное, чего нарушать никак нельзя – так чувствовал Иат.
И не обманулся.
Вскоре взошла над небом Шести Королевств Алая Звезда. Она была знаком хлынувших на земли людей бедствий. В Дарбионском королевском дворце случился переворот. Так тщательно и искусно он был подготовлен, что даже Иат не сумел заранее распознать зловещую возню, хотя понимал: подобные вещи готовятся очень долго. Король Ганелон Милостивый был зарезан в собственной опочивальне. Как позже стало известно во дворце, правители остальных пяти Королевств были также убиты. Дворец в Дарбионе наполнился незнакомыми людьми – преимущественно магами. И несколько дней продолжались казни и убийства верных королю людей. Рыцари Братства Порога: сэр Эрл и светловолосый великан с двуручником хитрым обманом оказались заточены: один в своих покоях, второй – в тюремном подвале. Принцессу Литию, запертую в опочивальне, старательно охраняли. А того нечестивого безумца, оскорбившего Высокий Народ, заговорщики почему-то не тронули…
