Kitobni o'qish: «Пощады не будет»

Пролог

– Значит, вы, граф, по-прежнему утверждаете, что не имели никакого отношения к смерти короля?

Грон молча поклонился. Повторять это в сотый раз он не считал нужным. Граф Сакриензен, сидевший во главе стола и на протяжении всего этого спектакля, который назывался очередным допросом, сверливший Грона напряженным взглядом, шевельнул пальцами. На плечо Грона легла рука стражника.

– Идем, – глухо прорычал он.

Подобное обращение можно было считать вежливым. Обычно эти ребята не снисходили до слов, а просто наподдавали арестованному древком алебарды и потом, если арестант не успевал среагировать достаточно быстро, добавляли кованым сапогом. Но Грон числился в благородных, к тому же следствие явно зашло в тупик с доказательствами его вины, так что пока стража с ним особенно руки не распускала.

До комнаты, вот уже неделю являвшейся местом его заключения, Грон добрался через пять минут. Она была в этой же башне, только тремя этажами выше. Похоже, когда-то здесь была оружейная. За это говорила толстенная, окованная железом дверь с прорезанным в ней небольшим окошком и пара небольших окошек под потолком, сейчас забранных толстой решеткой. Ну и само расположение – в башне, этажом ниже стрелковой галереи, а не в подземном каземате. Но решетки и дверь с окошком были единственным, что роднило комнату с тюремной камерой. Впрочем, нет, еще параша. Столь элегантной вещью, как ночной горшок, Грона не одарили, и все свои естественные надобности он отправлял в массивную деревянную бадью, стоявшую в углу у двери. В остальном комната была обставлена вполне соответственно его рангу. У дальней от двери стены стояла кровать, рядом с ней кресло, перед ним небольшой стол и высокий напольный подсвечник на шесть свечей. Надо признаться, по нынешним временам условия содержания были просто царские.

Войдя, Грон расстегнул камзол и, стянув его с плеч, бросил в кресло, после чего вытянулся на кровати, заложив руки за голову. Дознание длилось уже почти месяц. И то, что это было именно дознание, пусть и запутанное, наполненное интригами, клеветой, лжесвидетельством и неприкрытым политическим давлением, а не скорое судилище, просто проштамповавшее уже согласованный сторонами приговор, во многом являлось заслугой принцессы…

– Ваш ангилот, предатель и изменник! – высокопарно произнес наследник герцога Аржени.

Пожалуй, это был миг его наивысшего удовольствия. Но именно миг. Потому что в следующее мгновение раздался ледяной голос принцессы:

– Нет, граф! Я запрещаю вам отдавать свой ангилот этому ничтожеству.

Все замерли.

– Что? – ошарашенно проблеял Эжен.

Но принцесса холодно проигнорировала его овечий взблык. Устремив взгляд на латников, она еще выше вздернула подбородок и, демонстративно игнорируя наследника герцога Аржени, спросила:

– Кто командует этим отрядом?

Латники в замешательстве переглянулись. В тот момент, когда они покидали свои казармы, не вызывало сомнений, что их отрядом командует лейтенант королевских латников лорд Эжен, наследник герцога Аржени, в настоящий момент заправляющего всем королевским советом, но сейчас…

– Ну же? Я жду! – поторопила их принцесса. А затем добавила, подпустив в тон лошадиную дозу презрения: – Или королевские латники уже настолько забыли о верности и чести, что не только терпят в своих рядах труса и предателя, но и позволяют подобным ничтожествам отдавать себе приказы?

Лорд Эжен побагровел так, что казалось, будто еще чуть-чуть, и края шлема, касавшиеся его щек, начнут плавиться. Да как она смеет?!! Но принцесса восседала на коне с таким непоколебимым апломбом, что у него просто не нашлось слов для возражений. О Владетель, все шло совершенно не так, как он себе представлял… Взгляды латников, растерянно перебегающие с принцессы на лорда, а затем на Грона, скрестились на наследнике герцога Аржени и заметно посуровели.

– Я, принцесса. – Высокий латник с роскошными седыми усами наконец решился попытаться хоть как-то разрулить ситуацию, стараниями принцессы принявшую вид тупиковой.

– Прекрасно. – Мельсиль величественно кивнула. – В таком случае, раз в отношении графа Загулема и… – принцесса сделала о-очень многозначительную паузу, – моего жениха королевским советом выдвинуты столь серьезные обвинения, прошу вас принять его ангилот.

Взгляды латников мгновенно переместились с потного и побагровевшего лица лорда Эжена на спокойное и даже этак слегка задумчивое лицо Грона. И он получил возможность полюбоваться чрезвычайно широкой гаммой отразившихся в них человеческих эмоций – от восхищения до зависти и даже сочувствия.

– Кроме того, я прошу вас оградить меня от общества человека, которого я считаю трусом и предателем, пренебрегшим честью и долгом как дворянина, так и королевского латника.

– Да как ты смеешь?! – взвился лорд Эжен. – Ты… мра…

Он задохнулся от возмущения, и принцесса мгновенно воспользовалась возможностью еще больше «развернуть» ситуацию:

– А особенно от всяческих оскорблений с его стороны!

– Ах ты, шлюха!

– Мой лорд! – Латник, вынужденно принявший на себя бразды правления отрядом, тронул коня и выехал чуть вперед, попытавшись встать между наследником герцога Аржени и Мельсиль. – Я попросил бы вас воздержаться от подобных выражений в отношении ее высочества.

Но Эжена уже понесло.

– Прочь с дороги, бестолочь! – заорал он, выхватывая меч из ножен. – Прочь, я сказал, или мой отец отправит тебя на виселицу!

А вот этого говорить не следовало. Королевские латники были элитным полком, спаянным долгой совместной службой и множеством битв, которые они прошли. И несмотря на то что в этом полку считали за честь служить представители знатнейших фамилий королевства, его основу составляли мелкопоместные дворяне, для которых служба зачастую была едва ли не единственным источником существования. Поэтому в полку наличествовала атмосфера высокого воинского братства, тщательно лелеемая каждым латником от рядового бойца до самого командира, которым по традиции являлся сам король. Так что даже такие «временные» латники, как лорд Эжен, вследствие высокого происхождения и вызванных этим всяческих послаблений скорее числившиеся латниками, чем действительно тянущие служебную лямку, должны были ясно представлять себе, к чему приведет угроза отправить на виселицу своего собрата-латника. Однако наследник герцога Аржени очередной раз показал себя высокомерным придурком. Седоусый латник мгновенно помрачнел и негромко приказал:

– К плечу!

Вокруг послышалось змеиное шипение, с каковым тяжелые мечи покидали свои ножны. Лорд Эжен дернулся и затравленно огляделся. Взгляд его всюду натыкался на сурово нахмуренные лица и блеск мечей, строго по-уставному покачивающих остриями над правым плечом в готовности к удару.

– Вы… вам… я вам… ну погодите же! – злобно прошипел он и, развернув коня, бросил его в галоп.

Когда топот копыт затих, седоусый латник отвесил легкий поклон принцессе, а затем повернулся к Грону и произнес:

– Граф, я надеюсь, вы, как благородный человек и… – Он слегка запнулся, но затем все-таки произнес: – Жених ее высочества, проявите благоразумие и соблаговолите отдать мне свой ангилот.

Грон молча кивнул и, выметнув из ножен ангилот, подал его латнику рукояткой вперед. После всего произошедшего опасности, что его не довезут живым до Агбер-порта либо сразу по приезде тихонько придушат в дальней камере, больше не было. Он сам не смог бы разложить ситуацию лучше, чем это только что сделала принцесса. Мгновенно оценить обстановку и всего лишь в десятиминутной интерлюдии практически перетянуть на свою сторону лучший полк королевства, выбить из всех раскладов одну из ключевых публичных фигур, каковым, несомненно, являлся лорд Эжен, да еще и заставить лагерь противника хоть в тактическим плане, но перейти от обвинений в трусости и предательстве к обороне… это надо было суметь. Впрочем, Мельсиль пока не собиралась останавливаться.

– Благодарю вас, мои верные воины, – заговорила принцесса, едва лишь ангилот Грона оказался в руках седоусого. – Я не сомневалась в вашей верности трону и королевству. И мне радостно, что я не ошиблась. – Она потупила глаза и коротко вздохнула. – Я вижу, что история предательства того, кто столь не по праву носит ваши доспехи, и моего пленения еще не достигла ваших ушей во всех подробностях. Ибо иначе, я не сомневаюсь, вы бы никогда не позволили ему продолжать числиться в вашем полку. Но я обещаю завтра же лично прийти в ваши казармы и рассказать о том, почему граф Загулема и мой жених был вынужден оставить заботы о своем домене и лично отправиться вызволять меня из застенков, в которые привело меня это предательство. Именно тогда я смогла оценить его доблесть и мужество, поразившие меня в самое сердце.

Взгляды латников снова скрестились на Гроне. И на этот раз восхищенных было намного больше. Да-а, судя по первичным реакциям, озвученная лордом Эженом версия о его причастности к отравлению короля и попытке узурпации власти не пользовалась безоговорочной поддержкой. Интересно, кому, сколько и чего пообещал герцог Аржени за собственную поддержку, чтобы эта версия вообще была принята как рабочая?

– Я прошу вас, господин…

– Сержант Каргей, ваше высочество, – услужливо подсказал седоусый.

– Да-да, спасибо, маркиз Каргей. – Мельсиль, невинно взмахнув ресницами, очаровательно улыбнулась, заставив всех латников замереть от восхищения (а новоиспеченного маркиза Каргея от двух причин сразу). – Я прошу вас отправить вперед посыльных, дабы передать моим фрейлинам приказ немедленно собраться в моих покоях. А также просьбу барону Шамсмели, вашему командиру, поскольку я осталась единственной представительницей королевской фамилии, встретить меня как подобает при прибытии члена королевской семьи, выведя королевских латников на улицы столицы.

Грон мысленно усмехнулся. Да уж, после подобной встречи, да еще после того, что порасскажут о только что произошедшем остальные латники, у заговорщиков не будет практически ни единого шанса заставить столичный гарнизон пойти наперекор воле принцессы. А уж когда она выступит в казармах латников… Оставалось задуматься, на что вообще рассчитывали заговорщики. Хотя если основным источником информации о принцессе, Гроне и Черном бароне для заговорщиков служил лорд Эжен, пожалуй, удивляться не стоило. Ибо в интерпретации наследника герцога Аржени мир был устроен так: в центре на белом коне (троне, носу корабля, самой высокой башне) он сам, а вокруг мелкие презренные людишки, счастливые, если он обращает на них свое благосклонное внимание, и пребывающие в страхе и панике, если чем-то вызвали его неудовольствие. Оставалось только удивиться тому, что герцог Аржени не знал о столь однобоком восприятии действительности своим наследником.

Впрочем, не исключено, что он и сам страдал чем-то подобным. У представителей столь богатых и знатных родов это отнюдь не редкость. Сами по себе богатство и знатность, то есть сильные стартовые условия, как раз наоборот, сильно ухудшают возможности развития и воспитания воли. И если старшее поколение этого не учитывает и не пытается как-то купировать, из младшего вырастают знатные придурки, не способные ни адекватно оценить ситуацию, ни справиться с мало-мальски серьезными вызовами… Впрочем, до поры до времени это совершенно не мешает им наслаждаться жизнью. Как говорится, бегемоты обладают чрезвычайно слабым зрением, однако в связи с их массой и размерами это не их проблема. Но именно до поры до времени…

Грон проснулся оттого, что кожа лица ощутила ток воздуха. Это могло означать только одно – что кто-то открыл дверь. Но дверь его комнаты-камеры всегда открывалась с жутким скрипом заржавленных петель, от которого Грон несомненно проснулся бы. И если этого не произошло, значит, некто, открывший дверь, специально озаботился тем, чтобы Грон не проснулся от скрипа. А отсюда следовал вполне логичный вывод о том, что этот самый «некто» проник в его камеру с явно враждебными намерениями. Не сказать, чтобы Грона это удивило. В конце концов, за последнюю неделю даже до самых тупых (к каковым явно относилась вся семейка Аржени) уже должно было дойти, что простая и на первый взгляд элегантная двухходовка с отравлением короля и обвинением в этом преступлении Грона окончательно забуксовала. И если не предпринять неких дополнительных усилий, вся наспех сляпанная конструкция, призванная одновременно перераспределить власть в королевстве и устранить возможного конкурента, непременно рухнет. Причем с большой долей вероятности погребя под собой ее незадачливых конструкторов. Ибо все шло к тому, что, несмотря на все приложенные усилия, Грона все-таки оправдают, а смерть короля суть такое преступление, виновные в котором непременно должны быть названы.

К исходу второй недели дознания уже мало у кого оставались сомнения, что принцесса и примкнувшие к ней граф Эгерит, барон Экарт и еще несколько аристократов, давно знакомых с ним, с ее высочеством и прекрасно осведомленных о ее истинном влиянии и положении при дворе ее отца, а также о ее возможностях и способностях, не просто намерены доказать вину истинных убийц короля, но еще и вполне способны воплотить это намерение в жизнь. Так что у инициаторов этой злополучной двухходовки просто не было выхода, кроме как попытаться, так сказать, разрубить гордиев узел. Например, превратив основного обвиняемого в молчаливый труп. На который было пока еще возможно (хотя уже и не очень удобно) списать все грехи. А то он не только оказался слишком уж неуступчивым по отношению к уже почти опознанным всеми, но пока еще осторожно не озвученным вслух «доброжелателям», так по-доброму, но настойчиво подталкивающим его к плахе, да еще и, как выяснилось, успел обзавестись весьма влиятельными сторонниками, число которых к тому же увеличивалось с каждым днем дознания… В конце концов, Грон был пришлый, не значился ни в каких раскладах, и, по расчетам инициаторов двухходовки, с его устранением коалиция по его защите, сложившаяся, на их взгляд, совершенно стихийно, должна была распасться сама собой. А если есть труп, на который можно списать все грехи, то в дело вступают уже другие резоны. И поле для торговли резко расширяется.

Готовиться к подобному развитию событий Грон начал еще неделю назад, просчитав, что количество вариантов сего действа весьма ограниченно. Причем он больше грешил на яд. Более того, за сегодняшним ужином ему показалось, что поданное вино излишне заправлено пряностями. Как будто кто-то хотел специально посильнее забить вкусовые рецепторы. Поэтому он аккуратно сплюнул уже набранный в рот глоток обратно в стакан, а затем, улучив момент, когда за окошком двери не маячило лицо стражника, аккуратно вылил весь кувшин в парашу. Однако, несмотря на то что весь вечер он провалялся на кровати, имитируя то ли сон, то ли смерть, за все прошедшее время никто не пытался зайти к нему в камеру и проконтролировать, как подействовал яд. Так что Грон уснул спокойно. Но, как теперь выяснилось, даже если яд и имел место, люди решили подстраховаться…

Удар он пропустил. Ну не то чтобы совсем… лезвие кинжала пропороло перину и воткнулось в доски основания кровати, в которой Грона уже не было. А в следующее мгновение несостоявшийся убийца уже летел на пол. Грон же, только что довольно технично исполнивший «ножницы», резко развернулся, ухватил противника за пятку и, дернув, заставил ошарашенного убийцу с коротким вскриком развернуться на живот, после чего загнал его пятку под свой коленный сгиб и уселся на его согнутую ногу. В таком положении можно было и поговорить.

– Кто тебя послал? – тихо спросил Грон и, не дождавшись ответа в течение пары секунд, слегка нажал всей массой на пятку.

– Ы-ы! – взвыл несостоявшийся убийца.

– Будешь молчать – сломаю ступню. Сначала. А что буду делать позже, тебе лучше даже не представлять. Понятно? – Для убедительности Грон еще раз нажал на пятку.

– Ы-ы-ым! – снова взвыл убийца.

– Не слышу внятного ответа, – сердито буркнул Грон и… с легким хрустом вывернул ступню из суставной сумки.

– А-а-а-а! – взвыло под ним.

Но Грон уже деловито согнул другую ногу своего пленника, удобно устроив уже ее пятку под своим коленным сгибом.

– Еще раз спрашиваю: понятно?

– Д-да, господин!

– Отлично. Итак, повторяю вопрос: кто тебя послал?

– Хс… Холслов.

Грон наморщил лоб. Он такого не знал.

– Кто это? – спросил он, для большей убедительности слегка шевельнув коленным сгибом.

– Ый! – коротко взвыл несостоявшийся убийца, но, правильно уловив логический посыл, тут же заговорил: – Это… человек Аржени… так говорят… Он убивает для них… и все такое…

Грон задумался. Пожалуй, убивать этого типа не следовало. Подобный свидетель мог оказаться полезным. Хотя руки чесались.

– А где он сейчас?

– Не знаю… Ы-ый!.. Я правда не знаю, господин!

– Думай, а то сломаю и вторую ступню, а затем перейду к чему-нибудь по-настоящему больному, – пообещал ему Грон, усиливая нажим на ступню.

За свои прошлые жизни он не раз встречался с подобными тварями. Несмотря на внешнюю тупость, они, как правило, обладают этакой примитивной, животной хитростью. И часто способны по случайно оброненным словам, по косым взглядам, по вскользь брошенным кривым усмешкам разгадать с очень высокой степенью вероятности намерения работодателей. О чем большинство из таковых вследствие испытываемого к подобным типам презрения даже не догадываются. Так что если поднажать…

– Я… мне… я не знаю… – заюлил несостоявшийся убийца.

И Грон с невозмутимым видом сломал ему и вторую ногу. Тем более что это полностью входило в его планы. Вполне возможно, что по итогам допроса ему придется покинуть камеру и переместиться куда-то еще, а времени на связывание пленника может и не остаться. Поэтому следовало заранее, уже в процессе допроса максимально его обездвижить.

– Ы-ы-а-а-а! – завопил убийца, а Грон вполне себе спокойно и деловито перехватил на болевой его правую руку и этаким безразличным тоном спросил:

– Ну?

– Он… это… господин… я не знаю точно… но он хотел посетить покои графа Сакриензена. Он… герцог Аржени был так рассержен тем, как граф ведет дело. И еще… он собирался взять ваш ангилот.

Грон нахмурился, а затем точным движением руки приложил несостоявшемуся убийце рукояткой его же кинжала по затылку, отчего тело, на котором он сидел, тут же обмякло.

Значит, вот оно как, подумал он, поднимаясь, не просто зарезать строптивого пленника, но еще представить дело так, что будто бы он зарезал председателя собственного суда. Хотя не совсем понятно, зачем в этом случае его самого собирались зарезать в его собственной камере? Логично было бы, скажем, опоить его… хотя кто сказал, что в вине, которое ему подали за ужином, был именно яд, а не сонное зелье? А резать его решил уже этот незадачливый стражник по собственной инициативе, по каким-то признакам поняв, что с сонным зельем ничего не вышло. Либо просто перепугавшись. В конце концов, за прошедший месяц он стараниями принцессы, прибывших с ним дворян из Загулема и остальных членов достаточно стихийно образовавшейся партии его сторонников стал в Агбере довольно популярной личностью, которой приписывались небывалая доблесть и сила.

Все эти мысли проносились в голове Грона, пока он быстро бежал по коридорам и лестничным пролетам башни маршрутом, ставшим для него за прошедший месяц почти привычным. Где располагались покои графа Сакриензена, он, естественно, точно не знал, но, судя по некоторым признакам, где-то недалеко от зала, где его регулярно допрашивали. Так, например, граф как-то вошел в зал, где происходил допрос Грона, на ходу вытирая руки платком, а однажды – так же на ходу поправляя воротник-жабо. А уж где находится этот зал и дорогу до него, Грон за прошедшее время усвоил прочно.

Уточнить направление ему помог голос, прозвучавший в гулкой ночной тишине довольно громко:

– …поплатятся за это.

Грон резко затормозил и, перехватив кинжал убийцы, являющийся его единственным оружием (не вооружаться же в узких коридорах громоздкой алебардой), осторожно двинулся вперед. Через пару поворотов он увидел полуоткрытую дверь, из проема которой лился не слишком яркий свет, ну как будто внутри помещения горела небольшая масляная лампа.

– Вы слышите, что я вам говорю? – снова повторил голос, очень похожий на голос графа Сакриензена.

Грон замер. Судя по тому, что собеседник, к которому обращался граф, не ответил, он явно отвлекся на нечто более интересное. И Грон имел все основания подозревать, что этим более интересным являлся он сам. Что, впрочем, было вполне обоснованно. Он торопился, а грохот каблуков в такой тишине должен был разноситься достаточно далеко. И вывод из всего вышеизложенного следовал вполне однозначный – вот прямо сейчас его попытаются убить.

Грон максимально согнулся и осторожно двинулся вперед. Если некто, притаившийся внутри помещения, попытается нанести удар вслепую, из-за угла, его клинок должен был пройти гораздо выше.

Подобравшись к косяку, он прислушался. Граф Сакриензен молчал. Из-за распахнутой двери доносилось чье-то шумное дыхание, возможно именно графа. Грон замер, обдумывая ситуацию.

– Э-э-э, граф Загулема? – с этакой подчеркнуто пренебрежительной ленцой осведомился чей-то голос из комнаты. – Если вы там, советую вам показаться. А то у моего слуги может устать рука, и тогда его нож перережет горло вашему судье.

Ага, значит, их в помещении двое. Как минимум. Да здравствуют болтливые придурки, любящие корчить из себя крутых подонков. Грон задумался.

– Ну так где вы, граф? Должен признаться, что у Нисееля довольно слабая рука. Она уже дрожит…

– Зачем вам так надо, чтобы смерть графа записали на мой счет? – быстро спросил Грон.

– На ваш? – Удивление его невидимого собеседника было настолько откровенно, даже издевательски деланым, что никаких сомнений в словах Грона ни у кого из слышавших этот разговор остаться не должно. – С чего вы взяли?

– А зачем вы украли мой ангилот?

– Не украл, а взял, – раздраженно заявил голос. – Ну хватит, выходите! Пора кончать этот балаган…

Грон выпрямился и, завозившись, стянул с плеч камзол, который успел натянуть, когда выскочил из комнаты. Встряхнув его на вытянутой руке, он произнес:

– Я выхожу, подонок, и молись всем своим богам, чтобы… – Не закончив фразы, он широким взмахом вбросил камзол в проем двери.

Внутри что-то гулко звякнуло, и камзол последовательно пробили сначала короткая стрелка, а затем узкий нож. Стрелка вонзилась в противоположную стену, а нож, звякнув о камень, упал на пол. В следующее мгновение Грон, пригнувшись, метнулся в проем, на ходу подхватив упавший нож левой рукой.

Нападавших в комнате было трое. Один, одетый в колет из темной кожи, такие же штаны и ботфорты, стоял, держа в одной руке его собственный ангилот, а в другой компактный карманный вариант пружинного арбалета; второй, здоровяк, которого только издеваясь можно было обозвать человеком со слабой рукой, удерживал графа Сакриензена, действительно держа у его горла нож; а третий, худой, жилистый тип, застыл с вытянутой рукой, из которой, как видно, только что вылетел нож. Грон качнулся вперед, на ходу метнув кинжал, отнятый у убийцы, метя в глаз здоровяку. И его движение тут же привело всю группу в действие.

– Киссень! – заорал тип в колете, опуская руку с карманным арбалетом и вскидывая ангилот. – Обходи его!

Киссень, каковым оказался тот самый жилистый тип, тут же метнулся влево, извлекая откуда-то здоровенный тесак, скорее напоминающий мясницкий нож, чем боевое оружие, но от этого не менее опасный, а сам главарь взмахнул ангилотом, делая шаг вперед. Но Грон уже перехватил подобранный нож за лезвие и мягким движением кисти послал его вперед, прямо в грудь типа в колете. Тот судорожно махнул ангилотом, то ли попытавшись отбить летящий нож, то ли просто рефлекторно среагировав на движение, но затем всхрапнул, сделал шаг вперед, опустил руку с ангилотом, уперев его в пол, будто попытавшись использовать в виде трости, а потом его колени подогнулись, и он рухнул на пол. Здоровяк, держащий графа, к этому моменту тоже уже завалился на спину и сполз по стене. У Грона остался только один противник.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. В углу, держась за оцарапанное падавшим здоровяком горло, хрипло дышал на первый взгляд вполне себе целый и почти здоровый граф Сакриензен.

– И чего вы теперь делать будете, ваша милость? – осклабившись, поинтересовался жилистый.

– Если вынудишь, прикончу и тебя, – спокойно сообщил ему Грон.

– И чем это?

Грон усмехнулся:

– Один кинжал против ангилота, арбалета, ножей и тесака – тоже не слишком выигрышное соотношение. Однако два – ноль в мою пользу. Почему ты думаешь, что с тобой у меня возникнут какие-то сложности? – небрежно поинтересовался он, продолжая лихорадочно просчитывать варианты развития событий.

В одном этот тип был прав: никакого оружия у него в данный момент действительно не осталось. А оружие есть оружие, что бы и кто бы там ни говорил…

Однако его речь, похоже, придала мыслям жилистого несколько иное направление. Потому что кривая ухмылочка сползла с его лица, и он, настороженно следя за Гроном, начал бочком-бочком двигаться в сторону двери.

– Стой, – остановил его Грон.

Жилистый замер.

– Ты ничего не хочешь мне сообщить?

– Чего? – В голосе жилистого послышались озадаченные нотки.

– Ну подумай сам, – рассудительно начал Грон, – после всего произошедшего мое заключение уже совершенно точно дело прошлого. Но у меня образовалось много вопросов. И поскольку утром я явно окажусь на свободе, то вполне могу отодвинуть все свои дела и вплотную и, заметь, вдумчиво и настойчиво заняться поиском одного случайного встречного, который, как мне сейчас представляется, может рассказать мне много интересного. Так что я бы на твоем месте рассказал все прямо сейчас. Дабы желание тебя разыскать возникло только лишь у королевских стражников. И ни у кого больше. Понимаешь, о чем я?

Жилистый некоторое время молчал, переваривая слова Грона, а затем хмыкнул:

– Если я чего скажу, так меня все одно – того…

– Скорее тебя того, если ты ничего не скажешь, – отозвался Грон, скрещивая руки на груди. Человек со скрещенными руками подсознательно воспринимается как настроенный на оборону, а не на нападение, поэтому жилистый чуть расслабился, чего Грон и добивался. – Неужели ты думаешь, что те, кто тебя нанял, оставят тебя в покое, зная, что может разболтать твой язык? Лучше сделать так, чтобы им уже незачем было на тебя охотиться. – Грон сделал паузу, а затем уточнил: – Ну кроме мести, конечно, если благородные господа озаботятся местью какому-то разбойнику. Но и здесь есть резон рассказать все, что знаешь. Поскольку чем больше после твоего рассказа возникнет проблем у твоих нанимателей, тем меньше у них останется сил и времени, чтобы заниматься тобою. Не так ли?

Жилистый восхищенно цокнул языком:

– Эк вы все хитро повернули, ваша милость… Вам бы королевским дознавателем работать – воры бы сами во всем признавались, да еще и рухлядь несли.

Грон криво усмехнулся. Ну не хочешь по-хорошему, спросим по-другому:

– Что ж, тогда я советую тебе хотя бы точно определиться, кто для тебя опасней, – с металлом в голосе произнес он.

Жилистый напрягся. Шутки кончились. Несколько мгновений он сверлил Грона тяжелым взглядом, а затем обреченно вздохнул и заговорил…