Kitobni o'qish: «Дерзкий рейд»
© Злотников Р.В., 2017
© Оформление. ООО «Издательство „Э“», 2017
– Стоять, самка!
Молодая, но весьма грузная орчанка, одетая в традиционную синюю женскую накидку, богато украшенную блестками, золотой вышивкой и заколками с драгоценными камнями, резко развернулась и уставилась на воина, перекрывавшего лестницу, яростным взглядом.
– Что-о-о? Ты видно забыл, кто я такая, воин! Тебе напомнить?! – после чего так полыхнула взглядом, что старый, опытный боец, прошедший не одну схватку (а другие в Священную тысячу и не попадают), невольно отшатнулся.
– Так это… – слегка смешавшись, начал он. – Там же того… ритуал… шаманы… Великий Хылаг повелел никого не пускать… ну покамест не закончат…
– Он тебе сам это повелел? – ядовито осведомилась стоящая перед ним орчанка. Богатство материала накидки и сложный орнамент покрывающей ее вышивки явственно показывали, что она не просто самка, а жрица самой Шиг-Хаоры. Причем явно немаленького ранга… Впрочем, никакими «явственно» и «причем» тут и не пахло. Потому что воин, несший охрану на нижней ступени лестницы, ведущей к храму Матери орков, отлично знал ту, что сейчас набросилась на него с такой яростью. – Лично?
Орк недовольно заворчал. Эта… эта… эта самка умела ужалить языком, не хуже змеи-песчанки, которых вокруг Ахлыг-Шига водилось довольно много. Ведь знает же, что Великий Хылаг никогда не снизойдет до того, чтобы приказать что бы то ни было простому воину. Пусть даже и состоящему в Священной тысяче. Приказ никого не пускать отдал ему его десятник. А тому – сотник. А тому – тысячник Священной тысячи. А вот уже ему приказ мог отдать и Великий Хылаг. Да и то вряд ли. Скорее всего, это повеление донес до тысячника один из шаманов, входящих в свиту Великого.
– Нет, – сердито пробурчал он, стараясь не смотреть в глаза разъяренной самке. Эх, как же хорошо ему жилось в родном стойбище. Там все было устроено по заветам предков. И ни одной самке никогда бы не пришло в голову посметь разинуть рот на воина. А если бы и пришло… Да ее даже жрать бы не стали. Нахрен брать в рот всякую гадость! И зачем он согласился войти в Священную тысячу? Еще и честью считал, дебил! Нет, города – это зло. Как, впрочем, все, что исходит от людишек. Они – мясо, и точка. И перенимать от них что бы то ни было: города, дороги, корабли, письменность и уж тем более вот такую вот большую свободу для самок – сущая глупость…
– Тогда – прочь с дороги! – рявкнула орчанка. – Это – храм Шиг-Хаоры, а я – ее жрица. Никто не смеет препятствовать жрице Величайшей приникнуть к ногам богини!
Боец снова глухо заворчал и бросил отчаянный взгляд за спину орчанки. Ну что ты будешь делать – никого! Ни разводящего, ни начальника караула. Ну, еще бы – дураков становиться поперек характера Злобной Гужбе, Старшей жрице Шиг-Хаоры и дочери самого Великого Хылага в Священной тысяче было немного. И никто из начальников попавшего ей под горячую руку часового к таковым совершенно точно не относился. Так что даже если они в настоящий момент и имели сомнительное удовольствие наблюдать происходящее, у них явно хватило ума не появляться. Но ему-то что теперь делать? Не пускать? Так ведь вообще со свету сживет! Всем в Священной тысяче было известно, что эта тварь жутко злопамятна. И сил у нее вполне достаточно. Ну да иначе хрен бы она стала Старшей жрицей Шиг-Хаоры. Несмотря на все свое родство с Великим… Нет, в младшие жрицы он бы, скорее всего, сумел бы дочурку пропихнуть. Сколько бы у нее силы ни было. Если бы, конечно, захотел. В чем, кстати, были сильные сомнения. Ибо несносный характер Злобной Гужбы явно доставлял немало проблем и самому Великому… Но вот старшие ранги в жреческой иерархии определялись только уровнем силы, которым жрец или жрица могли оперировать. И слабосилку в Старшие жрицы никто бы не произвел. И никакие семейные связи не помогли бы. Впрочем, настолько глубоко воин не заглядывал. Он точно знал, что Злобная Гужба, несмотря на всю свою молодость и женскую сущность, зараза еще та. И становиться у нее на пути – верный способ поиметь множество неприятностей. А начальства, на которого можно было бы скинуть стоящую перед ним большую проблему в синей накидке, поблизости не наблюдалось. Поэтому он тяжело вздохнул, бросил еще один тоскливый взгляд в сторону караулки и нехотя отодвинул тяжелый боевой ассегай Священной тысячи, открывая этой злобной гадюке путь на лестницу, ведущую к храму. Та напоследок окинула его злым взглядом, на счастье бойца больше ничего не сказав… Затем подобрала подол накидки и быстро двинулась вверх по лестнице. Похоже, она действительно торопилась.
– Да чтоб тебя духи прокляли, – пробормотал воин, когда синяя накидка исчезла за поворотом лестницы, после чего опустил пятку ассегая на землю и грузно оперся на него. Вот стой теперь и гадай, чем обернется подобное неисполнение приказа? Если эта своенравная дочка Великого принесет отцу какую-нибудь важную весть – так, может, и ничем. А если опять устроит отцу дикий скандал, на которые она, как всем в Ахлыг-Шиг было давно известно, являлась великой мастерицей – так и могут сквозь строй прогнать! Получить по хребту древками тяжелых ассегаев целой сотни – удовольствие ниже среднего. Несмотря на то, что у орков шкура куда как толще, чем у этих дохлых людишек, даже им после подобного светит дня три, а то и четыре, отлежки. А ведь он уже выпросил у десятника после сегодняшней смены четыре дня отпуска. Собирался сгонять в родное стойбище. Его племя этой весной перекочевало в среднее течение Помака, так что стойбище его рода сейчас располагалось не очень-то далеко отсюда… И провести эти четыре дня, отлеживаясь в казарме, после того, как тебя прогнали сквозь строй, ему совсем не улыбалось.
Между тем ритуал в храме Шиг-Хаоры шел своим чередом. Верховный шаман Хылаг, старший советник Великого вождя Гыхага, только три месяца назад сменившего на этом посту прежнего Великого вождя Ыжанга, скинул с жертвенного алтаря останки очередной жертвы и мотнул головой, давая команду двум шаманам-помощникам тащить следующее тело. Помощники молча подтащили жертву к алтарю и привычным движением бросили ее на плиту алтаря. Жертва придушенно вякнула и осталась лежать, безвольно свесив голову набок… По древним канонам жертва, приносимая Шиг-Хаор (как, впрочем, и любому другому Темному богу), должна была быть в полной силе и здравом уме, а разделывать ее требовалось так, чтобы она при этом визжала и извивалась от боли, но соблюдать эти каноны перестали еще лет двести назад. При Верховном шамане Нхрыге. Уж больно кровавым и напряжным являлся организованный по канонам процесс… Нет, чуть позже, при Дыхгаге, сменившем Нхрыга на посту Верховного, опять возвратились к древним канонам. Но ненадолго. Только на время, пока Верховным шаманом был сам Дыхгаг, который прославился среди вождей и шаманов не только приверженностью древним традициям, но и крайними неуживчивостью и твердолобостью. Поэтому и сдох… Хотя – официально – Верховный шаман всех орков Дыхгаг ушел к Матери вследствие несварения желудка, на самом деле все было не совсем так. То есть… м-м-м-м… произошедшее с этим твердолобым фанатиком действительно можно было трактовать как несварение желудка. Ну, с некоторой натяжкой… Потому что какой желудок способен справиться с тремя ладонями орочьего сплава, проникшими в него снаружи? Вот и произошло несварение… А вот не надо было открыто пенять в глаза уважаемым оркам – родовым вождям, шаманам племен и городов, а также жрецам и жрицам в том, что они-де забыли заветы предков, изнежились и начали подражать никчемным людишкам, чье предназначение в глазах настоящего орка может быть только одно – быть добрым мясом на его зубах… После чего древние каноны были упрощены окончательно… К тому же, если делать все, как указано в тех старых канонах, богатые одеяния Верховного шамана, выполненные из драгоценного разургарайна и украшенные искусной вышивкой и золотыми фигурками людей, животных и духов-олицетворений, после ритуала годились бы только на выброс. А проводить ритуал одетым в отрепья, будто он являлся не Верховным шаманом орков, а каким-нибудь походным шаманом мелкой разбойничьей ватаги, Хылаг не собирался. Не по чину это… Так что и сегодня все шло вполне установившимся и привычным порядком. То есть перед ритуалом жертву опоили крепкой маковой настойкой, приводя ее в такое состояние, когда той было все равно, что там с ней происходит. Эвон как помощники шмякнули опоенное тело об камень, а оно только мявкнуло, и все… И сам Верховный, а также и его помощники был, как обычно, облачен в богатые одеяния, укрытые, правда, толстыми кожаными передниками. Все-таки жертвоприношение, даже если жертвы опоены и не способны сопротивляться, – достаточно кровавый ритуал… Ну и ручки ритуальных жертвенных ножей из обсидиана были аккуратно обернуты кожаными ремешками. Чтобы не ранить руки. Всем же культурным оркам понятно, что эти бредни насчет «окропить алтарь кровью жертвы, смешанной с кровью орков», – суть всего лишь глупости темных и ничего не понимающих предков, не имеющие никакого отношения к реальности. Древние орки жили трудно и кроваво, поэтому и напридумывали себе всяких уродских ритуалов с элементами садизма и мазохизма. Но зачем им, их умным и образованным потомкам, тупо заниматься тем же самым?
Верховный шаман отработанным тысячами повторений жестом вскинул вверх руку с зажатым в ней жертвенным ножом, а затем столь же привычным движением резко опустил его вниз, одним махом развалив грудную клетку жертвы, наконец-то заставив ее скорчиться от боли.
– Эхмаг-га! – громко взревели ритуальную аккламацию Старшие шаманы, стоявшие полукругом перед Троном Шиг-Хаоры, и сразу же затянули очередную литию, под звуки которой Хылаг погрузил лапу в разрубленную грудь и, стиснув сердце жертвы, корчившейся от боли, резким рывком вырвал его. После чего аккуратно отодвинул от тела стиснутый кулак со все еще бьющимся сердцем (ну, чтобы брызги крови не попали на богатое одеяние) и, сделав шаг вперед, столь же аккуратно-привычным жестом уронил его в жаровню, над которой билось Темное пламя…
– Эхмаг-га! – снова взревели шаманы. А Верховный отступил на шаг и зорко вгляделся в пламя. То принялось нехотя облизывать брошенное в чашу человеческое сердце, постепенно наливаясь цветом… Да уж – сколько они провозились, пока смогли вновь его зажечь… Сорок дней, сорок проклятых дней, длился ритуал. Подушную подать пришлось поднять в десять раз. Огромные загоны для мяса, расположенные в Ахлык-Шиге, пустели за сутки! Запас обсидиановых ножей, которые по древней традиции изготавливал только один орочий род, кочующий у Черной горы, почти полностью исчерпался. А как иначе-то? Вулканическое стекло – это не орочий сплав. Оно куда хрупче, и его нельзя заточить. Так что стоило лезвию чуть затупиться, как одно неловкое движение уставшей руки лишало храм еще одного ножа. А таких неловких движений за эти сорок дней случилось много. Потому что, для того чтобы орудовать ритуальным обсидиановым жертвенным ножом, нужна большая сноровка, каковой в столице обладало всего около десятка шаманов. А при той бешеной работе у алтарей их всех не хватало даже на одну смену. Потому что ритуал возжжения Священного огня требовал настоящей гекатомбы! Так что к жертвенному алтарю встали все, кто хоть что-то мог. Вот ножи и полетели как ласточки. А ведь тот род делал всего по две дюжины ножей в год. Впрочем, обычно их не только вполне хватало, но и за прошедшее время был накоплен довольно большой запас. Который за эти сорок дней весь и ушел.
– Крак! Хресь! Шлыс-с-с… – во вторую чашу полетели почки и печенка.
– Эхмаг-га! – рев шаманов вновь разнесся над Ахлыг-Шигом. Верховный же продолжал работать как гребец на боевой галере – язык, глаза, селезенка, левая голень… Сотня ударов сердца, и он вновь повернулся к шаманам-помощникам и мотнул подбородком. Те подхватили новое тело и ловко бросили его на склизкую от крови множества предыдущих жертв поверхность алтаря.
Когда была разделана последняя жертва, Хылаг устало повернулся и уставился на два язычка Темного пламени, трепетавшего над чашами. Получилось или нет? Вроде как язычки пламени стали чуть-чуть крупнее и темнее. Но все равно, по сравнению с тем, каким пламя было до того, как… Верховный зло скрипнул зубами. Проклятые человечишки! Все они такие гнусные, подлые, скрытные, всегда готовые испортить, словчить, предать. Как бы ему хотелось уничтожить их всех!
Между тем площадку перед Троном Шиг-Хаоры начал заполнять легкий гомон голосов. Все, участвовавшие в ритуале, устали. Возможно, не так, как Хылаг, на которого пришлась основная нагрузка, но тоже довольно сильно. Хотя это еще надо посмотреть… Хор Старших шаманов, например, торчал перед Троном, выводя гимны Матери орков, всю ночь. А помощникам Верховного пришлось волочь жертвы на верхушку скалы на своем горбу. Опоенные сами идти не могли…
– Ты снова резал опоенных!
Верховный дернулся как от удара. Ну вот опять… Он повернулся и, слегка сгорбившись, махнул лапой, давая сигнал остальным участникам только что закончившегося ритуала о том, что они могут быть свободны. Шаманы, насупившись, окинули злобными взглядами грузную фигуру в синей женской накидке, внезапно объявившуюся на верхней площадке лестницы, после чего неплотной гурьбой потянулись в сторону спуска, на ходу продолжая переговариваться и неодобрительно покачивая головами.
Дождавшись, пока спина последнего из них скроется за обрезом лестницы, Верховный шаман всех орков резко развернулся и сумрачно уставился на ту, которой здесь быть совершенно не должно.
– Как ты прошла?
Гужба высокомерно хмыкнула.
– Кто посмеет остановить Старшую жрицу Шиг-Хаоры, которой необходимо было припасть к стопам Величайшей?
– Значит, ты опять задурила голову охранникам и прорвалась через воинов Священной тысячи, – вздохнул Хылаг. – Ну как ты не понимаешь? Подобными поступками ты делаешь только хуже. Причем нам обоим. Благодаря тому, что ты не считаешь для себя зазорным нарушать вековые запреты, на меня уже косятся и вожди, и Совет шаманов. А если я потеряю должность…
– Во-первых, хрен ты что потеряешь – твоя должность пожизненная… – криво усмехнувшись, начала его дочь.
– У Дыхгага была такая же, – прервал ее спич Верховный, вернув ей не менее кривую усмешку. – Но его, как ты знаешь, все равно… забаллотировали. Хотя и особым образом, так сказать.
Но его кровиночку было не так-то просто сбить с мысли. Поэтому она спокойно закончила:
– …а насчет нарушения запретов – должна тебе сказать, что такая уж у меня наследственность, отец.
Хылаг побагровел. Ну вот кто ее тянет за язык? Ему и так удалось замять тот скандал с огромным трудом. И вот ведь удивительно, помогло ему в этом как раз то ужасное событие, благодаря которому скандал и разгорелся. А именно – потухшее Темное пламя. Шаманов, умеющих проводить ритуалы подобного рода и обладающих для этого достаточной силой, никогда не было много. Максимум трое-четверо в поколение. А в тот момент в Ахлыг-Шиге в наличии вообще был только один он. И потому именно он первым почувствовал изменение магического фона. Хотя и не сразу понял, чем это вызвано. То есть в первый момент он вообще посчитал, что это последствия ритуала по развоплощению короны Марелборо. Типа, сильный артефакт враждебной направленности при разрушении ударил откатом… Даже еще порадовался, что не поддался тщеславию и не стал лично участвовать в долгой литании, являющейся частью многодневного ритуала развоплощения, представив каково бы было ему, как высокопоставленному Посвященному тьме, при столь резком падении подпитки… Но когда уже к обеду это самое падение потока энергии Тьмы не только не приостановилось, а даже усилилось, причем настолько, что его стали ощущать не только шаманы, но и воины, до него дошло, что что-то пошло не так. Но сразу наверх к Храму он не бросился. Потому что, будучи опытным царедворцем и интриганом, понимал, что если случилось действительно что-то ужасное, то в первую очередь следует быстро найти кого-то, на кого можно скинуть главную вину. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы вину за произошедшее повесили на тебя… Поэтому Хылаг сначала отдал приказ Священной тысяче проверить все мясные загоны в Ахлыг-Шиге, все время проверки продолжая делать вид, что ничего не происходит, и лишь получив доклад о том, что из одного из мясных загонов пропали две важных жертвы, поднял тревогу и развернул энергичные действия… Именно поэтому основную вину за произошедшее и удалось спихнуть на бывшего Великого вождя. Ибо всем было понятно, что без помощи извне выбраться из «мясного загона» невозможно. Ну а если уж в город проник кто-то, кто помог выбраться этим двум жертвам, то они вполне могли оказаться в состоянии устроить и нечто более серьезное. А и за внешнюю охрану, и за охрану «мяса» в любом стойбище отвечал именно военный вождь, а не шаман. И в Ахлыг-Шиге все обстояло точно таким же образом. Ну и до кучи помогло еще и то, что в столице не оказалось ни одного из тех, кто смог бы начать ритуал по новому возжиганию Темного пламени.
– Ты знаешь, что этот человечишка никак не мог совершить подобное, – прошипел Верховный. – Он всю ночь провел в шатре за пределами города. Носящий печать под пытками подтвердил это.
– Какая разница, отец, – усмехнулась Гужба. – Ты нарушил завет – и сразу же после этого Темное пламя храма Шиг-Хаоры, неугасимо горевшее почти семь столетий, потухло. Как ты не понимаешь, что заветы – это не просто ничего не значащие бредни темных предков, соблюдать которые стоит лишь тогда, когда она не особенно мешают нам жить, а некое сокровенное знание, смысл которого мы, возможно, утратили. Ты задурил голову Совету и вождям, свалив всю вину на Ыжанга… ну как же, стража Ахлыг-Шига, напрямую подчиняющаяся Великому вождю, не уследила за мясом, которое, скорее всего, и совершило святотатство. Позор! Виновные должны быть немедленно и жестоко наказаны! Но себе-то ты должен признаться, что именно ты во всем виноват. Только ты!
– В чем? – взревел, взбешенный Хылаг. – В чем я виноват? И перед кем? Что я делаю не так, что ты никак не можешь от меня отстать со своими бреднями? Жертвы опаивают уже почти двести лет. И ни одному Верховному шаману за все это время, ну, кроме этого придурка Дыхгага, не пришло в голову так извращаться с жертвоприношениями. И что – что-нибудь изменилось? Темное пламя спокойно горело все эти годы! А лучшим подтверждением того, что этот мазохизм бессмыслен и бесполезен, служит тот факт, что мне удалось вновь зажечь Темное пламя. И без всяких этих дурацких древних извращений. Вот оно – горит перед тобой! Или ты ослепла?
– Это – жалкое подобие того, что было, отец! – заорала на него в ответ Старшая жрица Шиг-Хаоры. – Вот эту пару искорок ты называешь Темное пламя? Это не преклонение перед Величайшей, а оскорбление ее! Как ты не поймешь, что в ритуалах древних нет ничего глупого и ничего лишнего. Они должны быть исполнены так, как и записано в скрижалях!
– Хорошо! – зарычал в ответ Верховный шаман всех орков. – Если ты так уверена в этом – давай проверим. Готова сама провести ритуал?
– Я? – изумилась Гужба. – Отец, но женщины никогда не…
– А как же твои заявления о наследственности? – искривил губы в усмешке Хылаг. – К тому же у нас под рукой нет никого, кому могло бы прийти в голову рыться в этих пыльных свитках и побитых табличках, кроме тебя. Так что где еще мы можем найти знатока того, как это надо делать по старым канонам и правилам? Или у тебя все-таки есть другие кандидаты?
Дочь Верховного фыркнула и высокомерно вздернула подбородок.
– Раз так – я согласна. Когда?
– А прямо сейчас, – прорычал Хылаг и широким шагом направился к выходу с алтарной площадки. Выйдя на лестницу, он наклонился вниз и трубно заорал:
– Эй, там!
– Слушаю, Верховный? – донеслось от подножия лестницы.
– Тащите сюда жертву. Быстро.
– Но… Верховный, – растерянно заорали снизу, – ни одной готовой не осталось. Да и маковый настой…
– Плевать на настой! Тащите из загона любое тело. И пусть Тархиг и Дыхнаг переоденутся во что попроще и тоже идут сюда. Они мне понадобятся.
– Понятно, Верховный…
Ждать пришлось довольно долго. Пока приволокли жертву из загона, пока нашли помощников, пока Тархиг и Дыхнаг доволокли извивающееся и вопящее тело наверх, на алтарную площадку, небо над Ахлыг-Шигом начало уже светлеть. Так что лучшее время для темного ритуала, считай, ушло. И Хылаг бросил на дочь испытующий взгляд. Мол, не желаешь перенести все на более подходящее время? Но та только снова высокомерно фыркнула и отвернулась. Верховный ухмыльнулся и пожал плечами. Мол, как знаешь…
Жертва оказалась упертой. И продолжала вопить и вырываться, даже после того как Тархиг и Дыхнаг растянули ее на алтарном камне, наглядно показывая, почему двести лет назад было принято решение поить жертвы маковым настоем. Хылаг молча проконтролировал процесс, а затем развернулся к Гужбе и протянул ей жертвенный нож. Та так же молча взяла его, но не обычным хватом, а за обушок, после чего размотала кожаный ремешок с рукояти, представлявшей из себя острый, зазубренный хвостовик, и только потом ухватила нож правильным хватом и сильно стиснула. Верховный шаман слегка поморщился, увидев, как между пальцев дочери сразу же появились капли крови, но ничего говорить не стал, а развернулся и, обойдя алтарь, встал сразу за ним, развернувшись лицом к Трону Шиг-Хаоры.
– Пожалуйста, пожалуйста, – забормотала жертва, – прошу вас… у меня дети, дети… Один вообще крошка… Ему нет еще и четырех месяцев. Моя жена все еще кормит его грудью… – а затем, как видно разглядев в глазах держащих его помощников Верховного собственную обреченность, отчаянно возопил: – Вы же любите молочных деток – я же знаю!
Хылаг молча кивнул дочери и затянул литанию. Та стиснула зубы и, воздев нож, шагнула к алтарю.
– А-а-а-а-а-й-й-й! – завизжала жертва, когда Гужба вонзила ему обсидиановый клинок в низ живота. – Умоляю, дайте мне маковый отвар! – но Старшая жрица Шиг-Хаоры, развернула нож в ране и, зарычав:
– Тебе – Величайшая, – резко повела его сложным зигзагом.
Верховный спокойно вел древний гимн, наблюдая за процессом. В нем не было ничего приятного или величественного. Простой неприкрытый древний садизм. Нет, никакого отвращения он у Хылага не вызвал. В конце концов, они орки, а не слабые людишки. Но и приятного в нем было мало…
– Аа-а-а-а-а-а… Ы-ы-ы-а-а-а… – дико вопя, жертва билась в лапах Тархига и Дыхнага, а Старшая жрица с одухотворенным лицом ловко орудовала жертвенным ножом. И каждый поворот лезвия вызывал все новые и новые вопли, которые, впрочем, довольно скоро начали стихать. Но не потому, что жертве становилось как-то легче. Нет, все дело было в том, что своими дикими воплями она просто сорвала себе голосовые связки. Поэтому этот еще живой кусок окровавленного мяса теперь уже не вопил, а хрипел.
Гужба устала довольно быстро. Ну, с непривычки-то… Верховный шаман всех орков ясно видел, как пот градом катится с ее лба, как дрожат руки, слышал хриплое дыхание, вырывающееся из разинутой пасти. Но при этом она продолжала вести свою партию, твердо работая ножом. Язык, печень, селезенка… последовательность разделки оказалась немного иной, чем та, к которой привык он… голень, левая рука, глаз… жертва уже даже не хрипела. Но все еще была жива. Хотя заметить это способен был только очень опытный взгляд. Ухо, второе, правая нога… Хылаг почувствовал, что у него в сердце невольно зародилось уважение к создателю древнего ритуала. В нем не было изящества, как в том, к которому привык он сам, к тому же, вследствие того, что жертва билась и вырывалась, его дочь оказалась по уши забрызгана кровью и ошметками мяса, напрочь испортив свой богатый наряд Старшей жрицы, но… что-то в нем было. Что-то древнее, первобытное, ужасное, но полное силы…
Наконец, Гужба резким движением ножа развалила грудь и вырвала из груди уже практически не шевелящегося куска кровавого мяса, довольно слабо, даже уже не бьющееся, а скорее трепыхающееся сердце. И, резко развернувшись, пала на колени перед Троном, трубно взвыв:
– Тебе, Величайшая! – после чего одним движением зашвырнула сердце в левую ритуальную чашу.
– Эхмаг-га! – взревел Верховный шаман всех орков и… замолчал, изумленно уставившись на искорку темного пламени, пылавшую над левой чашей. А затем медленно перевел взгляд на правую чашу. И задохнулся от изумления. Искорка над левой чашей явно стала больше…
