Kitobni o'qish: «Янмэйская охота. Том II»
Северная птица – 3
17-20 мая 1775 г. от Сошествия
Уэймар
Два письма прибыли в Уэймар голубиною почтой и ранили душевный покой Ионы, как две стрелы, всаженные в сочленение доспеха.
Первое гласило:
«Милая сестра, благодарю тебя, и еще, и еще. Ни о чем не волнуйся, все сохраню в тайне. Как я понял, Дж. Ив сейчас в Уэймаре. Задержи его, может быть полезен. Выведай, знает ли он, где теперь Хармон. Э».
То была крохотная, легко выполнимая просьба: один приказ кайрам – и сделано. Но Эрвин не знал того, что знала Иона. Джоакин терпеть не мог агатовцев, и в особенности – лично ее, Северную Принцессу. Она поклялась ему, что отпустит на свободу, едва он ответит на все вопросы. Джоакин ответил и был отпущен, и, очевидно, не питает никакого желания вернуться. Кайрам придется привести его в замок силой, а значит, отдав приказ, Иона грубо нарушит свою клятву.
Но могла ли она не выполнить просьбу? В прошлом письме она созналась брату, что вместе с мужем совершила позорную продажу Предмета – и не получила ни слова порицания. Эрвин имел причины презирать ее – но вместо этого, наоборот, поддержал и утешил. «Милая сестра, ни о чем не волнуйся…» А затем просил о сущей мелочи, не требующей никаких усилий. Как откажешь?
Иона вызвала Сеймура:
– Кайр, нужно разыскать в городе Джоакина Ив Ханну, если он еще здесь. Найдя его, уговорите прийти ко мне.
Сеймур повел бровью в недоумении, Иона бросила быстрый взгляд на письмо. Сеймур понял, что получил приказ от самого герцога.
– Будет сделано, миледи.
– Возможно, вы не найдете его. Прошло уже дней десять, и Джоакин мог покинуть город. В таком случае не усердствуйте излишне. Если уехал – не беда.
На это Иона уповала больше всего, ведь тогда ей не придется ни нарушать клятву, ни лгать брату.
– Так точно, миледи.
– А если он все же в городе, задержите его с предельной осторожностью. Джоакину нельзя причинять никакого вреда. Понятно ли это?
– Вполне, миледи.
Он удалился. Иона помолилась Агате за лучшее и безвредное завершение дела – а именно, за то, чтобы Сеймур не нашел Джоакина. Затем она открыла второе письмо.
«Миледи, позвольте дать совет и попросить об одолжении. Некогда я спрашивал об узнике. Мой интерес получил новые основания, и я вынужден вновь просить: раскройте тайну узника, поделитесь со мною. И примите совет: не читайте лично никаких писем! Велите вассалам читать вслух, сами не касайтесь бумаги. О. Давид».
Сердце Ионы жарко забилось. Она с жадностью перечла письмо во второй и третий раз. Святые боги, за всю жизнь Иона не встречала такого средоточия тайн на крохотном клочке бумаги!
Отец Давид – простой священник, не аббат или епископ, – писал лично ей, графине, дочери герцога. Он высказывал просьбу такими словами, будто имел полное право не бояться отказа. Одно это уже составляло загадку. Иона часто беседовала с Давидом во дворце, наслаждаясь его умом, – но неужели это дает ему право просить так настойчиво? Просить о том, о чем уже спрашивал и получил в ответ все, что Иона могла дать. Неужели он надеется, что она проведет целое расследование пропажи узника Уэймора?!
Затем, само содержание просьбы. Тьма, зачем священнику просить именно об этом? Проницательный Давид, конечно, заметил симпатию и уважение Ионы. Он мог выпросить нечто полезное для Церкви: денежную помощь на иконы и скульптуры, ремонт какого-либо храма, приют для паломников или нищих. Вне сомнений, она ответила бы согласием. Так зачем тратить возможность на такую странную просьбу? Что проку Церкви от этого узника, чья слава – плод обычных суеверий?
И наконец, его предупреждение. «Не читайте лично, не касайтесь бумаги…» Неужели Давид считает, что Иону хотят отравить?! Да, совсем недавно случилась эта жуткая история в поезде, сама Леди-во-Тьме стала жертвою яда. Но между болотницей и Ионой нет никакой видимой связи, а от Фаунтерры до Шейланда – сотни миль. С чего Давид взял, что теперь отравитель покусится на Иону? И какой странный совет: «Велите вассалам читать вслух». Если бумага ядовита, то это – верный способ погубить вассала! Правильное решение – носить перчатки, а не травить собственных слуг.
Загадки воспламенили Иону, разбудили давнюю, детскую жажду приключений. Тем более сейчас, когда жизнь Ионы заполнена сытою скукой, можно ли пройти мимо такой забавы? Ответить отказом – значит, совершить преступление против собственной души!
Сеймур уже умчался разыскивать Джоакина. Иона вызвала кайра Ирвинга, своего второго помощника, и отдала несколько приказов. Первое: отныне всю ее почту будут вскрывать кайры Сеймур или Ирвинг, при этом обязательно надев перчатки.
– Есть причины опасаться яда?! – встревожился Ирвинг. – Миледи, не нужны ли дополнительные меры безопасности? Можем назначить человека, чтобы пробовал ваше питье и пищу.
– Это излишне. Меня предупредили об угрозе от письма. Очевидно, мой недруг находится далеко отсюда.
– Тем не менее, миледи, лучше внимательно следить за кухней и за подачей блюд.
– Хорошо, кайр, устройте это. Но главное – письма. Вскрывайте их только в перчатках и читайте мне вслух.
– Зачем, миледи?
– Чтобы я сама видела перчатки на ваших руках. Я волнуюсь за вас.
Но главная причина была в ином. Иона с детства знала: чтобы раскрыть загадку, нужно дословно следовать ее тексту. Упустишь хоть букву – проглядишь разгадку. Отец Давид просил читать вслух – нужно так и сделать, иначе не раскроешь тайны.
– Не извольте беспокоиться, будет сделано. Что-нибудь еще, миледи?
– Запишите и отнесите на голубятню мой ответ: «Святой отец, я рада вас слышать. Сделаю все, что в моих силах. Буду рада новым подсказкам. И.С.Д.»
– Куда отправить, миледи?
– Конечно, туда, откуда прибыла птица.
– Мы этого не знаем. На лапке не было адресного кольца.
– Письмо принес не окольцованный голубь?!
– Да, миледи.
Четвертая загадка! Как Давид надеялся получить ответ, не дав обратного адреса?..
– Отправьте в Фаунтерру, во дворец, – сказала Иона, почти не надеясь на успех. Птица с императорской голубятни точно была бы окольцована. Чтобы правильно отправить письмо, нужно разгадать загадку и понять верный адрес. Чертовски интересно!
– Так точно, миледи.
– И последнее…
Она помедлила. Узнать об узнике Уэймара? Начать расследование?.. Это может расстроить мужа – он вновь ощутит недоверие к себе. Лекарь Голуэрс допустил, что именно узник напугал и свел с ума Мартина. Интерес Ионы к узнику означает, что она не приняла это на веру. И, сказать правду, ее действительно интересовало, чем же простой заключенный мог так напугать лорда!
Но дело не только в Мартине. Дело и в Минерве, которая тоже занималась узником, и, конечно, в загадочном письме Давида. Корона и Церковь жаждут сведений об узнике Уэймара – Великий Дом Ориджин не может стоять в стороне.
– И последнее: сопроводите меня в темницу.
* * *
Любопытное дело: в Уэймарской темнице практически не было тюремщиков. За общий порядок в подземелье отвечал похоронных дел мастер Сайрус. Помогали ему двое парней – один стряпал для заключенных, другой разносил стряпню и убирал в караулках. Имелся также палач-экзекутор, но он появлялся в замке лишь по вызову, то есть – изредка. А регулярную охрану узников осуществляли обычные солдаты из гарнизона замка, причем сменяясь согласно очереди дежурств. На взгляд леди Ионы, то было довольно странно.
Мрачная романтика подземелий с детства привлекала Иону. Она нередко бывала в темницах Первой Зимы и хорошо изучила тамошние порядки. Ни кайры, ни даже греи никогда не стерегли узников – на то имелся ряд причин. Воины считали это дело унизительным. Их понятия о чести создавали риск: в темницах попадались и женщины, и юноши, и старики; благородство могло толкнуть дежурного кайра на глупость. Чередование вахтенных солдат – тоже опасность: попадись среди всех многочисленных дежурных хоть один падкий на деньги… Гораздо надежней (хотя и дороже) – содержать отдельную бригаду тюремщиков, которая занималась бы только узниками, и ничем иным.
Виттор решил сэкономить, – поняла Иона. Из бережливости разогнал тюремщиков, заменив их регулярными солдатами. Тем лучше для Ионы: легче будет узнать о знаменитом узнике. Если вахты постоянно чередуются, то, значит, все старые солдаты гарнизона в свое время стерегли эту мрачную личность. Кто-нибудь да расскажет что-то ценное.
Леди Иона поручила опрос Ирвингу. Тот справедливо рассудил, что простые солдаты побоятся откровенничать с офицером кайров, и перепоручил дело нескольким греям из числа самых болтливых и добродушных, потому располагающих к себе. Греи пропустили молодняк и принялись расспрашивать тех солдат графа Виттора, кто служил в гарнизоне больше четырех лет. Дело пошло как по маслу. Чтоб развязались языки шейландских воинов, хватало кружки эля, а то и просто северной военной байки. «Да что ты говоришь – у вас в Ориджине! У нас и покруче бывало. Вот послушай: сидел в темнице один узник…» Каждый второй ветеран гарнизона охоч был поболтать про идова слугу, а каждый первый если и молчал, то лишь от суеверия: не поминай Темного Идо – беду накличешь. Случалось даже такое: кого-нибудь пропускали в опросе, но он сам подсаживался к северянам и заводил: «Вы про чертова узника любопытствуете? Так вам никто не расскажет верней, чем я. Поставьте кружку – такое услышите!»
Но радость Ионы была преждевременной. Все россказни ветеранов оказались до смешного противоречивы. Узник сбежал при старом графе – нет, уже при молодом. Стену выломал голыми руками – нет, прочел заклинание, и стена рухнула. Вышел из замка через главные ворота, ставши невидимым, – нет, прошел прямо сквозь толщу земли и вынырнул далече за городом. Был тот узник старым дворянином – нет, молодым мужиком – да нет, говорят вам, то была девица! А корень всех противоречий оказался прост: никто из ветеранов лично не видал узника. Никто, ни один! Все знали о нем только понаслышке, да не из первых рук.
Кое-в-чем, правда, рассказы сходились. Посадили узника в темницу еще при старом графе, спустя год после Дара. Сбежал он в шестьдесят девятом году (не зря девятка – дурное число). Или до смерти графа, или после – неясно, но точно в шестьдесят девятом. Камера узника была замурована камнем, однако он разрушил стену. Выйдя в коридор, убил двоих стражников, а затем исчез. Да, исчез. Кроме тех двоих, никто его в замке больше не видел.
Эти сведения отнюдь не утолили, а лишь разожгли любопытство Ионы. Она знала о секретном лазе из подземелья, потому понимала путь побега. Но как он выломал стену из камеры, как убил стражников? Голыми руками? После двенадцати лет в темнице он был, поди, слабее кошки! Оружием? Откуда взял? Затем, куда он делся после побега? Графская погоня легко настигла бы узника, ведь граф знал схему тайного хода. Но этого не случилось. И почему столь разноречивы все показания? Да, последние свидетели убиты, но до них другие дежурные должны были стоять на страже. Отчего ж никто ничего не знает точно?
– Я вижу еще одну странность, – отметил кайр Ирвинг. – Он убил двоих при побеге. Но что там делали два стражника? Они дежурят в караулке у выхода, а камера того узника – в самом глубоком и дальнем коридоре.
– Возможно, принесли пищу?
– А зачем ему бежать как раз во время кормежки? Правильно исчезнуть уже после нее – тогда долго не хватятся.
– Быть может, прибежали на звук, когда узник выломал стену?
– Возможно, миледи, – ответил Ирвинг с явным сомнением.
В секретере леди Ионы с прошлой осени хранилась пачка листов, исписанных аккуратным девичьим почерком, – дневник Минервы Стагфорт. На пару с Ирвингом леди Иона внимательно перечла листы, посвященные визиту в подземелье. Минерва узнала ровно то же, что теперь было известно Ионе: разрушенная стена, убийство голыми руками, бегство через тайный ход. Еще какая-то дверь, отделяющая камеру от некоего коридора…
– Миледи, – сказал Ирвинг, – ее величество весьма смутно описала взаимное расположение объектов. Позвольте мне самому провести разведку в темнице.
– Я пойду с вами, кайр.
Иона дождалась, пока Виттор уедет в управление банка. Тогда отперла его кабинет и вместе с Ирвингом спустилась в подземелье по секретной лестнице. Открыв потайную дверь, они попали как раз в ту часть темницы, где содержался узник. Едва ступив на грунтовый пол темницы, Иона содрогнулась всем телом.
Было темно и сыро. Но в любом подземелье так; ни тьма, ни сырость не стоят упоминания. Пахло плесенью и влажным грунтом – но в какой темнице пахнет иначе? Потолок, казалось, давил на макушку. Тоже невелика невидаль: в Первой Зиме Иона встречала каменные мешки, рассчитанные на лежачего пленника; встречала даже такие, в какие она – девушка – помещалась с трудом. А здесь – коридор; пригнув голову, можно шагать…
– Мне стало не по себе, – призналась Иона.
– Позвольте, я выведу вас.
– Не тревожьтесь, вытерплю. Но это странная темница, здесь есть нечто особенное… скверное.
Ирвинг осветил коридор. Увидел вбитый в стену крюк, повесил фонарь. Усмехнулся, снял фонарь, подналег всем телом – и выдернул крюк из стены. Обратный конец его, естественно, был заострен.
– Загадка с оружием решена, миледи. Никаких голых рук.
Иона не была столь уверена. Она взяла у Ирвинга фонарь и прошла вдоль коридора – в одну, в другую сторону. Коридор имел пять ярдов в длину. Справа он кончался тупиком – точнее, замаскированным входом в туннель, ведущий к логову Мартина. Слева упирался в железную дверь, непонятно зачем установленную. Как и писала Минерва, на двери имелся засов, с помощью которого можно отгородиться от всей остальной темницы. За шаг до двери в левой стене коридора зияла черная дыра – бывшая камера идова узника. Мороз пошел по спине, Иона с трудом заставила себя заглянуть туда. Из дыры шел противоестественный холод – тот самый, от которого Иона дрожала всем телом.
В свете фонаря предстала камера: угрюмая нора с каменными стенами и грунтовым полом. Лежанкой служила земляная ступень вдоль стены, отхожим местом – яма в глубине камеры. Больше ничего тут не было, лишь груда камней от передней, разрушенной стены. Иона видела подобные норы и с живыми узниками, и со скелетами. Здесь же не было, в сущности, ничего устрашающего: пустая нора, да и только. Но Иона дрожала все сильнее, фонарь плясал в руке, свет шарахался по стенам.
– Позвольте, миледи.
Кайр отнял фонарь. Вступив в камеру, внимательно осмотрел лежанку и пол, заглянул в отхожую яму.
– Здесь действительно был узник, притом давненько.
Ионе казалось: узник был здесь минуту назад. Обернись – увидишь его за собою. Она сделала шаг назад, вжалась спиной в безопасную стену.
Ирвинг поднял несколько камней, оценил их размер, поднес близко к фонарю. Затем сложил полдюжины камней один к другому, стараясь, чтобы они идеально совпали. С исключительным вниманием осмотрел обращенные в камеру грани.
– Странное дело, миледи: вся стена разрушена до основания, можно свободно войти и выйти. Если пленник ломал стену голыми руками, почему не выцарапал только четыре камня? Этого хватит, чтобы вылезти. Кроме того, на камнях нет следов крови. Хоть бей их, хоть ногтями царапай – останется кровь. А ее нет.
Иона не сумела говорить ровно:
– Ч-чем это об-бъяснить? Стену ломали м-магией?
– Либо чем-то тяжелым, миледи. Если узник сумел извлечь один камень, то мог им выбить остальные. Но не понимаю, зачем крушить всю стену, а не пробить узкий лаз. И еще одно…
Ирвинг подошел к железной двери – той, что перегораживала коридор. Закрыл ее, задвинул засов. Ударил плечом что было силы – обшитые железом доски даже не пошатнулись.
– Отличная крепкая дверь.
Иона не поняла, на что намекал воин. Она мучительно хотела выйти, но стыдилась своего малодушия.
– А теперь проверим кое-что, – сказал Ирвинг, поднял большой камень и размаху бросил на груду.
Громкий, но глухой звук угас в сырой темени норы. Воин вновь поднял камень – и швырнул в железную дверь.
Тьма холодная! От ржавого грохота Ионе перехватило дух. Она впилась пальцами в ворот платья, силясь ослабить, вдохнуть. То не был страх, а именно – холодная тьма. Ворвалась в легкие и заморозила дыхание.
Ирвинг, увлеченный своею догадкой, не заметил страданий госпожи. Он распахнул дверь и ждал, вглядываясь в темень коридора. На отдалении послышались шаги, мелькнул отблеск огня – лишь тогда Ионе стало чуть легче.
– Видите, миледи, – усмехнулся Ирвинг.
Показался солдат с факелом, следом за ним – мастер Сайрус. Солдат не выказал ни капли удивления:
– Здравия желаю, миледи, здравия и вам, кайр. Как вы стали интересоваться узником, так я и ждал: придете поглядеть.
Похоронный мастер, однако, был бледен. Излишне громкий его голос выдавал только что пережитый испуг.
– Счастье, что это вы, миледи. А то слышу гвалт и думаю себе: неужто он самый вернулся? Я бы вовсе не шел сюда, но надо ж проверить. Непорядочек же…
– Я удовлетворила любопытство, – выдавила Иона. – Судари, выйдемте во двор.
С каждым шагом прочь от камеры ей становилось спокойней. Наверху полуденное солнце ударило в глаза. Иона зажмурилась, подставив лицо лучам. Полной грудью вдохнула свежесть и свет, и весну. Тьма стала медленно таять в ее груди.
Тем временем кайр приступил к расспросам:
– Мастер Сайрус, вот с тобой-то мы еще не беседовали. Ты ведь давно служишь в замке, еще со времен старого графа?
– Как есть, со старого. Только вступил в погребальную гильдию – в том же году и попал на службу к графу. Случилось тогда помереть бургомистровой теще. Градоправитель, знамо, тещу не сильно жаловал, потому денег пожалел, поручил похороны молодому мастеру – мне, то бишь. А на похоронах случился гостем сам граф Шейланд. Как увидал мое творчество, так чуть не прослезился от восторга. Говорит: «До чего же ты все душевненько устроил!» Я отвечаю: «Во всяком деле порядочек должен быть, а в похоронном – перво-наперво». Его милость тогда: «Идем ко мне в замок, гарнизонным похоронщиком служить». Я отвечаю: «Отчего не пойти? С великим удовольствием! Хоронить – милое дело, лишь бы только покойники имелись в достатке». А граф только-только войну окончил, у него по мертвецкой части не наблюдалось дефицита.
– Будет хвалиться! Скажи лучше: ты видел пресловутого узника?
Мастер Сайрус осенил себя двукратной спиралью:
– Защити меня Глория! Кабы я его видел – разве стоял бы перед вами?
– Как же ты мог его не видеть?
– Весьма просто, раз уж он не помирал. Если б он благочинно преставился в темничке, то согласно порядочку непременно попал бы в мое ведение. Но этот черт умудрился сбежать живехоньким!
– Ты не только похоронщик, но и смотритель подземелья. Должен был…
– Извиняюсь, никоим образом. В должность смотрителя темницы я вступил уже позже, когда прежний смотритель изволил окочуриться. Сия оказия случилась под конец девятого году, этак между Изобильем и Сошествием. Узник раньше убег.
– А стражников видел, убитых узником?
Сайрус вновь сотворил священную спираль.
– Как не увидеть, если они померли! И сквернейшим образом померли, доложу я вам. Жуткое дело, когда покойничек такой вид имеет. Глянешь – душа содрогнется. Один, значит, лежал прямо перед разрушенной камерой, и была у него голова назад вывернута. Вот как есть: лицо в сторону спины глядит, а шея скручена винтом! Намучился же я с ним, чтоб голову поставить в божеское положение. А второй сидел в тупичке, спиной к стене прислонясь – видать, убегал от душегуба, влип в тупик и наземь сполз. Этот был вроде как задушен: глаза выпучены, язык распухший изо рта вывалился – ужас! Язык-то я уложил в надлежащее место, а глаза пришлось монетками накрыть, иначе больно жутко смотрелись.
– Была ли кровь возле мертвых тел?
– Боги спасите, куда еще кровь-то! Там и без нее смотреть жутко!
– Точно не было?
– Ульяной Печальной клянусь!
– А дверь была заперта?
– Дверь? Какая-такая дверь?
– Железная, что тупичок отгораживает от всей темницы.
– Знамо, не заперта! Как бы я попал туды, если б дверь на засове?
– Не помнишь ли, мастер, когда и зачем ее установили?
– Дверь-то? Для порядочку: есть коридор – должна быть и дверь, чтоб его загораживать. Чтоб не ходили здесь всякие, кто не должен. А когда? Вот этого не скажу, увольте. Я ведь еще не был смотрителем темнички, в нижний круг редко захаживал. Одно знаю: еще при старом графе дверь поставлена. Молодому она уже наследством досталась.
– Хорошо ли ты помнишь тех погибших стражников?
– Прекраснейшим образом! Коли желаете, идемте на погост, покажу погребальные колодцы. Имена, правда, запамятовал, но это не беда: они и на могилках написаны, и в моем похоронном журнале.
– Пока они были живы, ты с ними общался?
– Не так, чтобы особенно. Они, изволите видеть, нелюдимые были и больно угрюмые. Я знавал покойников повеселее, чем эти живые.
– Назовешь ли кого-нибудь, кто с ними дружил? Может, из солдат гарнизона?
Мастер Сайрус озадачился:
– Зачем бы этим двоим дружить с солдатами? Солдаты – одно, тюремщики – другое. Из разных мисок едят, разный эль хлебают.
– Смеешь мне лгать?! Тюремщики берутся из солдат гарнизона!
– Это теперь так, а при старом графе было иначе. В темнице тогда служили пятеро: четверка тюремщиков и главный смотритель. Ну, и палач захаживал, но этот сам по себе. Вот из тюремщиков, значит, двоих узник на Звезду спровадил, смотритель сам своим чередом преставился, еще один по пьяни беркицнул с пирса и утоп. Остался последний, имя помню странное – Лард. Вот этому Ларду одиноко сделалось, он и ушел со службы. А молодой граф увидел, что все тюремщики израсходовались, и передал темницу в другие руки. С тех пор стерегут ее солдатики, а за порядком следит кто? Верно, мастер Сайрус.
– Знаешь, где Ларда найти?
– Где-то в Холодном Городе обретается. Говорят, плотником стал. Сумел пристроиться в гильдию, ведь имел таланты к работе с деревом. Помню, помогал он мне гробы строгать – не гробы, а куколки выходили, жаль в землю закапывать.
– Благодарим тебя, мастер. Возьми на кружку ханти, – воин дал Сайрусу несколько агат. – Скажи еще вот что. Узник сбежал при старом графе или уже при молодом? Солдаты с этим путаются, а мы хотим ясности.
Сайрус уважительно кивнул:
– Порядочек нужен, это да. И я вам его обеспечу путем сообщения, что старый граф изволил отойти за месяц до бегства узника.
Воин гарнизона, до сей поры выражавший полное согласие со словами мастера, теперь возмущенно вмешался:
– Не говори, чего не знаешь. Сначала узник убег, а уж потом его милость помер!
– Это ты молчи, солдатик. Совсем в делах смерти не разбираешься. Поди, спящего от усопшего не отличишь! Когда отошел его милость, стояла большая жара. Была аккурат середка лета, недавно Софьины отгуляли. А узник убег, когда уже яблони плодоносили. Я с того дерева, что у южной башни, мешок яблочек для жены набрал. Тут позвали бегом в темницу к мертвым стражникам, пока я с ними возился – яблочки мои кто-то уволок.
– Все ты путаешь, – усмехнулся солдат. – Как раз на Софьины узник убег! Тут бы с девками гулять – а хрену пожуй, из-за побега отпуска отменили и вахты удвоили. А его милость помер опосля, молодой граф в честь траура всем по елене раздал. Я бабе своей чулки купил – той самой, которая обиделась, что я на Софьины не вышел.
Солдат и мастер могли еще долго препираться, но кайр положил этому край.
– Сайрус, ты ведешь учет смертей. Ступай и выпиши из книги даты смерти графа и тюремщиков. До вечера выписку – мне.
Сказал – как рубанул. Охота к словоблудию у Сайруса отпала, он рванулся исполнять приказ. Именно тогда леди Ионе впервые захотелось самой задать вопрос. Все, о чем спрашивал кайр, было важно и любопытно, но Иону беспокоило другое. Неведомо откуда пришла мысль – и билась, билась в голове, словно дикая птица, влетевшая в жилище человека.
– Будьте добры, мастер, ответьте мне. Как умер старый граф?
Сайрус склонил голову, потер подбородок, закатил глаза, оживляя в памяти картины.
– Ваша милость, дело вот как было. Жаркий вечер стоял, а за ним – жаркая ночь. Замок до поры сохраняет прохладу, но если солнце шкварит несколько недель, он прогревается весь насквозь, и тогда уж спасу нет. Пытаюсь я уснуть – а не спится. Верчусь, маюсь, воды выпью, окно открою – все духота мучает. Хоть в темницу к безличностям иди – там прохладно. И вот уж за полночь вроде кое-как задремал, но хрясь – стук в дверь. Дворецкий мне: «Бегом в кабинет его милости!» А сам белый, как сугроб. Ну, я оделся и туда. Захожу в кабинет – там уже лекарь и оба графских сына. А его милость сидит в кресле и в стенку глядит. Сидит боком к двери. Я вхожу – и первым делом ничего плохого не подозреваю. Говорю: «Здравия вашей милости, явился по приказанию». Он сидит, голову не повернет. Тогда я думаю: отчего же он в стену смотрит? Рядом два его сына, лекарь еще, да я вот пришел, а он глаза вперил в панель. Непорядочек! Подхожу ближе: «Вашей милости дурно?» И тут вижу лицо – мать честная! Глаза стеклянные, челюсти сжаты, губы белые – покойник! Я на колени: «Ваша милость, что же вы изволили! Как же мы без вас!..» И лекарь говорит: «К великой жалости, сердце графа Шейланда не вынесло яростной жары. Свершился приступ, приведший к скоропостижной смерти». Тогда мы взялись за него, чтоб на кровать перенести, а поднять не можем: пальцы бедняги вцепились в подлокотники. Это перед смертью судорога бывает: все мышцы сжимаются, да так и каменеют. Лорд Мартин ему пальцы разжал, а лорд Виттор глаза закрыл: «Прощай, отец». Так вот он умер, несчастный. А через месяц еще и узник убег. Скверный был год, девятка – дурное число.
* * *
Город Уэймар стоит на большом холме. Маковку занимает графский замок, глядящий бойницами на все стороны света. Южный склон холма сходит от замка к берегу Дымной Дали. На нем змеятся опрятные улочки, террасами стоят дома городской знати, судовладельцев, купцов, а ниже – моряков и мелких торговцев. Этот склон зовется Теплым Городом, поскольку в безоблачные и безтуманные дни он озаряется солнечными лучами. В противовес ему северный склон – Холодный Город – вечно накрыт тенью холма и замка. Здесь селится ремесленный люд, да открывают свои погребки многочисленные уэймарские трактирщики. Земля ценится дорого у подножия замка и дешевеет по мере спуска, потому верхние дома липнут друг к дружке, а нижние стоят все более привольно, и в полумиле от замка настолько редеют, что даже обзаводятся огородами. Появляются хлева и курятники, бродят по улицам свинки, гогочут гуси. К северной своей окраине Уэймар почти превращается в село, сохраняя единственную городскую черту: дома в два этажа.
В этой части города обретается плотницкая гильдия, преуспевающая всегда, а сейчас – особенно. Весна и лето – лучшее время для строительства: и погода позволяет, и деньги в город текут рекою через оттаявшую Дымную Даль. Тут и там ставятся новые дома, втискиваясь в простенки между старыми или растягивая город дальше на север. А где строительство – там и плотники.
Шестерке кайров, которых Иона взяла с собою, пришлось немало попотеть, чтобы разыскать старейшину гильдии: он метался по делам, приглядывал за пятью большими стройками в одночасье. Но как только старейшина был найден, дальше пошло легко. Глава гильдии сразу вспомнил Ларда: ага, хороший парень, с руками. Взяли его подмастерьем согласно традиции, заведенной в гильдии: если просится подмастерьем отставной вояка – дать ему преимущество против молодняка. Это дань уважения графским солдатам, которые полвека назад спасли весь город от набега медведей. Правда, Лард был не воин, а тюремщик, но тоже служака из замка и тоже с оружием, так что его приравняли. За четыре года вышел из подмастерьев в мастера – в кратчайший срок, допускаемый уставом. Это потому, что дело крепко знает. Где-то натренировался еще до гильдии – говорит, гробы строгал. Где найти его? Да вон, пятый квартал налево – там строится дом для младшего почтмейстера.
Иона и кайры пришпорили коней, чтобы поспеть до заката. Примчались вовремя – работа еще шла полным ходом, и Лард был на месте: правил брус рубанком. Был он рыжим коренастым мужиком, ничем особенно не приметным, отвернешься – забудешь, однако крепким, как дуб. Из таких и выходили лучшие тюремщики; странно даже, что бросил службу – по внешности ему в страже самое место.
Ирвинг переспросил нескольких работяг, убедился, что нет ошибки, и кликнул Ларда. Тот вышел на улицу, утер лоб рукавом, отряхнул перчатки от стружки.
– Чем могу служить, господа?
– Ты плотник Лард? – спросил Ирвинг.
– Да, милорд.
– Раньше был тюремщиком Лардом?
Он зыркнул исподлобья. Медленно стянул перчатки – кажется, лишь затем, чтобы выиграть время.
– Ну, да.
– Знаешь уэймарского узника?
– Там их много было, – с расстановкой вымолвил Лард. – Который интересует?
– Тот, что убил двух тюремщиков при побеге. Тот, которого зовут идовым слугой.
Лард осунулся на глазах: руки повисли, ссутулились плечи. Выронил перчатки – и даже не заметил. Долго молчал, а затем спросил:
– Дадите с детишками попрощаться? Тут недалече, две улицы…
Иона не поняла. Ирвинг понял прекрасно, но не дал ответа.
– Ты видел узника?
– Так я и знал, что он из ваших. Он после войны возник. Ваши ушли – он остался. Надо было дальше уехать… но куда ж от вас уедешь?
– Ты видел узника? – жестко повторил Ирвинг.
– Не видел. Хотя вряд ли вы поверите.
– Не поверю.
Лард тяжело вздохнул.
– Да… Я скажу, как было, а дальше вам решать. Одно прошу: домой пустите, хоть на час. А потом уж…
– Подбери сопли, – рыкнул Ирвинг.
– Правда такая: я его не видел. Когда приносил еду, в окошко не заглядывал. Фонарь опускал, чтоб свет в камеру не шел. Чувствовал, что так лучше… А занимались им только Килмер и Хай, иногда помогал Багор. Я – нет.
От простого слова «занимались» по спине Ионы пробежали мурашки.
– Килмер и Хай – это те два тюремщика, которых он убил?
– Да.
– И как же так вышло, что они узником «занимались», а ты в сторонке стоял? Что, не про тебя дело? Шибко благородный?
– Приказу не было. При мне с ним уже не работали, только кормили раз в день.
– При тебе?
– Ну, когда я служил.
Ирвинг указал на солнце, что скатилось к западному горизонту и вышло из-за Замкового холма. По-вечернему спокойное, оно больше не слепило глаз, и можно было разглядеть его диск – огромный, багряный и будто примятый с краю.
– Видишь солнце?
– Да, милорд.
– Ясно видишь?
– Да.
– Вот и говори так же ясно, как солнце светит. Тогда, быть может, обнимешь детишек.
Лард зачастил, вцепившись в ниточку надежды:
– Узник-то возник после войны – ну той, которая за Предметы. Сперва пришли закатники, потом ваш герцог их прогнал. Потом приехал в гости владыка с принцем и много всякой знати: Нортвуды, Альмера… А когда все разъехались и еще чуток прошло времени, в замке появился узник. Сначала его держали в башне, как благородного. Этак год спустя перевели в темницу, и тогда-то им занялись. Крепко охаживали его, несколько лет кряду. Не знаю, как и выдержал. А потом старый граф к нему остыл. Плюнул, отменил все, сказал просто держать в темнице и кормить. Вот тогда я и попал сюда на службу, а все предыдущее только слышал от Килмера с Хаем.
