Kitobni o'qish: «Чужие дети. Сборник лирических рассказов»
Изображение для обложки взято с бесплатного сайта Пиксабайт: https://pixabay.com/ru/photos/женщина-гора-вечернее-солнце-пейзаж-4123254/
Артус.
Артус смотрел на картину и злился. Нет, ну просто свинство опять посылать его в этот долбанный музей. Неужели люди разучились предаваться любви в нормальных местах, задавал себе вопрос амур. Можно ведь влюбиться в трактире, в поле, даже в грохочущем поезде метрополитена. Нет, вот тащатся в музеи. Пузатый розовый идиот на картине, слащаво улыбался и целился из игрушечного лука. Некоторые их называли херувимами. Интересно, подумал ангел, если художник увидит настоящего херувима, он сразу дуба даст или просто заикаться будет до конца жизни?
Амур потер щетину и отвернулся от полотна. Ангел любви огляделся. Его он увидел, но где же носит ее? Ладно, думал сутулый здоровяк, в котором даже под ЛСД никто бы не признал амура, пока подготовим клиента, а там глядишь и дама прискачет. Никакого лука, разумеется, не было и в помине. Ангельское оружие таких мощностей, что от выстрела от влюбленных останется атомарный пепел, а заодно от трех-пяти окружающих кварталов. Артус посмотрел на душу мужчины, так и есть, малость расстроены струны. Вот чуть-чуть милосердие подкрутим, верность подтянем и чуть ослабим самовлюбленность.
Амур попробовал струны. Пока не очень запела душа, ну хоть тоскливое настроение у клиента пропало, уже плюс. Стоит расслабить трудолюбие, а то этот балбес на свидании о работе думает и прибавить здорового пофигизма. Еще одна проба. Артус хмыкнул. Не идеально, но уже лучше.
Мужик мял в узловатых пальцах букет и посматривал на часы. Нервничал. Амур ухмыльнулся. Ну когда это видано чтобы женщина пришла на свидание вовремя? Расслабся парень. Еще коснуться колков и клиент почти готов. Вообще Артус нелюбил работать с женатиками. Люди почему-то думают, что амур шарахнул стрелу, влюбил в друг друга и свалил по своим делам. Ага, сейчас! С каждой парочкой приходится работать до гроба и попробуй хоть немного ошибись – сразу развод и "по-шапке" от начальства. Да и самому неприятно, тащишь людей к семейному счастью и благополучию, отвернешься на секунду, а бесы их уже волокут на развод подавать.
Бесов Артус нелюбил еще больше чем картины с пухлыми амурами. К сожалению эта мелкая сволочь обладала большим проворством и поймать пакостника было проблематично. Вот и сейчас ангел любви исправлял вред, что нанесла семье Грушевых оседлавшая подружку жены нечисть. Главное вовремя спохватился. Романтическое свидание, ужин и так далее по списку. Ничего, подбадривал мысленно себя и клиента Артус, мы раскочегарим угольки любви, что притухли под пеплом пятилетнего быта. Костер устроим! Печь мартеновскую!
Однако мадам заставляет себя ждать. Наконец на лестнице появилась высокая прическа и только спустя пару секунд миссис Грушева. Арус тяжело вздохнул и принялся крутить настройки восприятия у мужа. Ну знает же она мужа как облупленного и знает что он терпеть не может такие "ирокезы" от салонов красоты. Лучше бы нечесанная пришла… Эх, женское упрямство.
С женщиной работы было куда больше чем с мужиком. Ее душа была расстроена как пианино в сельском клубе. Тут и агрессивное ожидание пакости от мужа и заготовленные колкости из "Дома 2" и душераздирающие куски бредовых историй из ток-шоу. Артус решил сшельмовать и применил вульгарный телекинез. Мадам Грушева несущаяся как боевой крейсер на беззащтный хоть и здоровый грузовоз мужа, на последней ступеньке оступилась и полетела на пол. Некрасиво. Кто-то хихикнул. Муж кинулся поднимать жену, привычно, как он это делал на протяжении пяти лет, заслоняя ее от жесткого мира.
Потери гордости в падении было куда больше чем физического ущерба. В планы амура не входило продолжать их свидание в травмопункте. Главное что боевой настрой слетел с Грушевой, как и требовалось ангелу.
– Ты не ушиблась, солнышко? – озабоченно спросил муж.
– Нет, все в порядке. – жена забыла что собиралась устроить разборки с швырянием букета и публичной истерикой.
Чтобы не смущать благоверную муж повел ее в следующий выставочный зал. Тут амуру было легче, никакого Ботичелли, старорусские иконы, строгие и без голозадых младенцев. Артус кивнул Николаю Чудотворцу и еще паре-другой знакомых. По углам зала стояли лавки, прялки и колыбели. Все это наводило его протеже на мысли о патриархальном "идеальном" прошлом, что ангелу и требовалось. Мадам Грушева взяла мужа подруку и намеренно прихрамывала. Мужчина не очень разбирался, да и, чего греха таить, любил живопись. Но жену он любил и ради нее готов был пару часов рассматривать совсем не те картинки что печатают в автомобильных журналах.
Тут главное не переиграть с жертвенностью, чтобы "согласен ради любимой жены" не превратилось "нафига мне надо здесь таскаться". Так что через час с четвертью, стараниями амура у жены разболелась лодыжка.
– Дорогой, – взмолилась она – давай где-нибудь передохнем. У меня нога болит.
– Конечно, милая, – изо всех сил скрывая радость, ответил муж – я тут случайно за углом кафешку увидел, пойдем туда.
Как же, случайно, хмыкнул амур, я тут неделю место подбирал. Даже повару мозги пришлось запудрить, чтобы вместо телячьих почек, которые супруги терпеть не могли, он приготовил индюшиные отбивные для него и салат из морепродуктов для нее. Плотный обед и от раздражения мужа о потраченном в музее времени, не осталось и следа. Официантки к удовольствию жены были некрасивы. Знала бы она как грипп косит симпотных официанток, если это приспичит ангелу любви. Живая группа с новомодными песнями должна была подтянуться к вечеру, когда по планам амура его протеже уже давно покинут заведение, а сейчас играл легкий джаз в записи. То что нужно.
С новыми парочками, на первом свидании, амур не считал лишним добавить чуть-чуть вина. Но не в этом случае. Пусть разберуться сами, чтобы не списывать страть на случай и хмель. Все шло как по маслу. Артус пристроился в углу и потягивал крепкий чай. Еще немного и можно их отправлять домой. И тут черт принес проблему.
Проблемой была та самая подружка. Одинокая, без вариантов найти мужика и от того завидующая любой замужней женщине. Вместо того чтобы изменить характер, она все дальше погрязала в зависти и феминизме, пока не открыла душу для беса. Этот самый бес и сидел у нее сейчас на плече. Как обезьянка на плече фотографа. Если только бывают обезьяны у которых, со всех сторон торчат клыки. Артус помянул Лилит, мать всех бесов, неприличным словом. Принесло конкурирующую фирму, ети их на лево.
Ну уж нет, взьярился ангел, я не дам этой нечисти пустить прахом свой пятилетний труд. Он легко поднялся, принимая облик временами успешного бизнесмена сорока лет. Быстро, пока подруга, подстегиваемая бесом, не увидела клиентов, пошел на встречу:
– Жанночка! Свет очей моих! – он нарисовал на лице самую искреннюю радость – Сколько лет, сколько зим! – женщина растерянно смотрела не него и отчаянно пыталась вспомнить того, кого никогда в жизни не видела. Из двух-трех знакомых в памяти сформировался псевдообраз. Ангел не собирался ставить ее в неловкое положение и добавил. – Николай, ты же узнаешь меня?
Николаев по-счастью в жизни Жанны было много и она позволила памяти обмануть себя. Артус подхватил ее под локоток и повел в другой зал. По пути мельком оглянулся. Клиенты были в порядке. Души настроенны и пели в унисон. Опасность миновала и теперь они сами довершат восстановление семьи. Ну что же, улыбнулся совершенно искренне амур, совет вам, да любовь.
Оставался вопрос, что делать с Жанной. Впрочем, для амура с трехтысячилетним стажем это было не слишком сложной задачей. Легкий ужин, ничего незначащая болтовня, в которой он позволил женщине говорить, сам лишь изредка вставляя фразы и проявляя искренний интерес. Потом танец. Никаких фривольностей, вполне культурно и без лапаний. Лишь на секунду он провел рукой по ее плечу. Мимолетное движение почти незаметное для человека. Хотя в этот момент он схватил визжащего беса. Пока они возвращались к столику, так же незаметно для людей, он открыл портал и скинул это отродье тьмы в Тартар.
Жанна расслабилась без безумной макаки на плечах и уже весело смеялась над его незатейливыми шутками. Ангел посматривал по сторонам и увидел того, кого искал. Юрий Басов решил сегодня напиться в одиночестве. К друзьям его не тянуло, дома было пусто, а с проститутками он дело не имел. Все-таки главному программисту крупной фирмы не к лицу таскаться с продажными. Было скучно, он стоял с бокалом у стойки и лениво осматривал зал.
Первый раз он скользнул взглядом по парочке за столиком возле окна, равнодушно. А на второй раз, его как пригвоздило к стойке. Девушка, нет, женщина… Или все таки девушка? Она была чудо как хороша. Нет, не гламурная дива. Может чуть чуть полновата. Но как же она прекрасна! Юра смотрел, а амур отчаянно накручивал настройки души парня. Уж очень застенчив этот "ловелас". И все же сработало. Бледнея и краснея попеременке, программист подошел к ним:
– Простите, – нетвердым голосом сказал он – можно пригласить Вашу даму на танец?
– Если дама не против… – протянул Артус, разумеется зная, что дама только из туфлей не выпрыгивает, настолько не против.
Они танцевали, а амур думал о том, что нашел себе новую работу. Он поскреб щетину и довольно улыбнулся. В конец концов, он любил то, чем занимался.
Дальний путь.
Длинный глубокий овраг под название Сизый Яр, делил село Водники на две неравные части. На востоке было Старое село, на западе новый район, что местные называли Ставки. На самом краю оврага, в чуть обтрепавшемся, но все еще крепком доме, жил Семен Вадимович Середа. И сейчас восьмидесяти двухлетний отставной майор собирался в дальний путь.
Уж явно не любовь к путешествиям двигала стариком. Увольте, без причины стирать ноги удел молодых и глупых. Нет, у Семена Вадимовича была конкретная цель. Ради нее он встал даже не в обычные пять утра, а на полчаса раньше. Хотя зимой светлело не раньше девяти. Достал из сеней, зимой холодильник выключал за ненадобностью, заготовленные овощи и мясо. Поставил на огонь казан и начал готовить плов.
– В чем секрет вкусного плова? – разговаривать кроме как с самим собой, Семену Вадимовичу было не с кем – В щедрости! Баба она как думает? А вот положу я на пол ложечки масла меньше. – старик щедро налил масло из бутылки – И это правильно, да только плов не получится, так, рисовая каша с мясом. – в весело стреляющее масло он кинул уже порезанного кролика – А мужик еще и больше кинет чем надо, – в казан отправился лук и морковь – от того и вкуснее получается. Хотя и дороже.
Он накрыл казан крышкой и начал одеваться. Армейская выправка осталась в далеком прошлом, но военная привычка все планировать выручала по сей день. Когда он оделся, подоспел и плов. Он положил половину в эмалированный бидончик и надежно замотал его в полотенце и пуховый платок. Вот теперь не остынет.
В стылых зимних сумерках ворота черной стеной преграждали путь со двора. Только подойдя вплотную, старик разглядел ручку калитки. Впрочем, ему это было ни к чему. Руки и так все помнят. Он сам эти ворота делал и сам ставил. Правда, это было очень много лет назад. Вот он и на улице. За день, зима теплая, снег утрамбовывали, а за ночь его примораживало. Не хуже ледового катка, мысленно выругался Семен Вадимович.
Склон начинался полого, но будь на нем обычные валенки, то и легкого уклона хватило сломать старческие кости. Хорошо правнук озаботился и привез хорошие американские ботинки. По сильному морозу, конечно, ноги мерзнут, но сейчас тепло. И вообще не скользкие.
Все же спуск давался тяжело, и ведь не передохнешь нигде. Только на самом дне, где колодец. Вот так, по четверти шага, он спускался. К колодцу добрался весь в испарине. А пацаном ведь на пятой точке через мгновение был бы внизу. Годы! А идти надо.
– Ну, товарищ майор, – прикрикнул он на себя – Подъем!
Подъем, так подъем. Медленно, тяжело. Но с этой стороны оврага была лестница и перила. Было хоть за что держаться. Сзади послышались шаги:
– Семен Вадимович, – сын Маньки Добронравовой нагонял его – помочь Вам?
Старик помотал головой. Сил ответить у него не было. Парень остановился, вот и говори, что молодежь плохая.
– Давайте помогу, все равно по пути.
– Спасибо, – прохрипел старик – я сам.
– Ну, как хотите… – парень пожал плечами и в полминуты взлетел на холм.
Семен Вадимович продолжил путь. Упорный к цели дойдет, правы были все-таки забытые мудрецы. Шиферный забор и зеленые ворота были его целью. Ворота не заперты, да и что взять у одинокой старушки? Впрочем, и совесть у людей осталась не то, что в городе: берут все, что плохо лежит, не приколочено гвоздями и не раскалено добела.
Светлана Назаровна стояла возле стола и резала хлеб. Семен Вадимович нахмурился.
– Тебе же постельный режим требуется, фельдшер сказала!
Светлана Назаровна обернулась. На черном платье, накинут красный расписной платок, седые волосы в аккуратной прическе, морщинистое лицо и пронзительные карие глаза. У старика аж сердце зашлось, до того красивая она была.
– Во-первых: здравствуй Семен Вадимович! – строго и назидательно, что сделаешь педагог с пятидесятилетним стажем, сказала она – Во-вторых: что же ты по такому гололеду бегаешь?
– Ага, чуть-чуть Манькиного сынка не обогнал! – засмеялся старик.
Сели завтракать. Как положено, в комнате не на кухне. Скатерть с бахромой и синий сервиз из буфета. Плов не остыл, да соленья, хлеб, много ли старикам надо? Какие новости. Кто родился-женился. Председатель вор. Мало ли тем для беседы?
Время за разговором летит незаметно, вот уже и обратно пора идти. Надо, а ноги не слушаются. Не по стариковски, нет. Просто уходить не хочется. Вроде дома отрепетировал все и складно получалось: «Что тебе одной маяться? Ты же знаешь, как я всегда к тебе относился. Перебирайся ко мне, вдвоем веселее».
Язык как пришитый, не шевелится почти. Она смотрит, внимательно, почему-то печально и ждет слов. Тишина. И так уж который год. Боялся Семен Вадимович этого разговора. Вот пуль на войне не боялся. Дурного парторга, что грозил донос написать, не боялся. А отказ услышать боялся. Ведь тогда неудобно будет приходить под разными предлогами: плов принести если приболеет или замок починить…
Надо идти. Светлана Назаровна вздохнула ему вслед. Опять не решился, ну может быть завтра, ему надоест дальний путь и он останется?
Блажной.
Тяжелый дух самогона доносился из беседки. Вопли подвыпивших мужиков разносились на весь двор. Летние сумерки уже загнали бабушек по квартирам, а жен эти крики еще не достали, так что утихомиривать выпивающих было не кому. Я вдохнул самогонный дух, пополам с сигаретным дымом и незначительной примесью воздуха, закашлялся с отвычки и улыбнулся, до чего хорошо вернуться домой.
– Привет народ! – громко сказал я и выставил на грязный стол литровую бутылку водки. Водке, разумеется, уделили больше внимания, чем мне, меня это не удивило и не обидело. Под одобрительный гомон я вытащил из сумки колбасу, помидоры и огурцы, ужин чемпионов. – Налетай, братва!
«Привет» и «как дела» звучало музыкой, под уютное журчание льющейся в пластиковые стаканы водки. Хорошо, никаких нервов, сегодня напьюсь в хлам. Можно будет попросить у Толика Флакона гитару и побренчать что-нибудь душераздирающее и сопливое. Исполнитель из меня хреновый, но после пары литров ценители будут в нужной кондиции. По мере уменьшения жидкости в бутылке, разговор становился оживленней, анекдоты похабней, а байки все более лживы. Красота!
Тут из темноты вышел дедок бомжеватого вида, одетый, несмотря на теплую погоду в драное пальтишко, наверное, берег свое единственное имущество от посягательств таких же. Мужики, обычно резко «рубающие хвосты», то есть отгоняющие не прошеных нахлебников, быстренько усадили деда между собой и с умилительной и непонятной заботливостью стали подрезать ему колбасу и батон. Выпить предложили, но вяло, без энтузиазма. Отказ деда восприняли спокойно и не стали как всегда чуть не силой заливать. Верхом лихости в районе считалось напоить «закодировавшегося», что бы потом на просьбы, уставшей от бесконечной пьянки жены отвечать, ты, мол, знаешь такого? Так он после «кодировки» еще больше бухает!
Вообще поведение мужиков к деду было до крайности странным. Дед ел аккуратно и неторопливо. Разговоры почти стихли и, что вообще не лезло ни в какие ворота, Леха Бойко, говорил прилично. От него, до этого, я слышал печатную речь, только в виде междометий.
– Слышь, Толян, – спрашиваю бывшего соседа по лестничной площадке, – это кто?
– А никто не знает. – Толик выглядит подозрительно трезвым, хотя еще пять минут назад едва стоял на ногах – Пришел во двор месяца два назад и заговорил с Крабом.
– Ничего себе! – Дурной нрав Краба, местного «авторитета», стал притчей, так сказать, во языцех. Отбитый на всю голову уголовник, давал отдохнуть району только когда сидел в тюрьме, что к счастью случалось достаточно часто. Больше всего он любил безнаказанный мордобой, поэтому бомжи обходили его десятой дорогой.
– Это только цветочки, – зашептал на ухо Толик – ну Краб сначала стал понты колотить, как обычно, ты, мол, дед рамсы попутал, не в тот двор заперся и так далее. Дед его выслушал, а потом тихо так ему чего-то сказал. Краб белый аж стал. Все думаем, хана деду. А Краб кланяется деду, потом нам и говорит: простите православные, собирает сумку и уходит. Люська Забодина, его в Михайловском монастыре видела, ты же знаешь, она на религии повернута, клянется, что Краб в рясе там, ну монахом!
– Краб? Монахом? – в такое верилось с трудом.
– И это еще не все, – Толик наслаждался моим изумленным видом – Жанку Мякшину помнишь? – я кивнул, за ней в детстве недосмотрела вечно пьяная мамаша, от плохого питания бабе перекрутило ноги, ходить она в принципе могла, но только на костылях. – он ей ноги выровнял!
– Как?!
– Да хрен его знает! Блажной он! Ну, типа, Божий человек. Чудотворец или как… Это ты у нас умный, так что сам придумаешь как, а мне лично этот дед язву вылечил…
Чудотворец? Не верю я в чудотворцев, но для шарлатана у деда был слишком ободранный вид. Дед запил ужин водой, предусмотрительно принесенной кем-то, и задал вопрос.
– А что ребята, красивый сегодня закат был?
Мужики дружно стали вспоминать, какой сегодня был закат, получалось с трудом, потому что во время заката их беспокоили другие проблемы, где «накружить» денег на самогон. Я точно знал, что во дворе закат был некрасивый, аккурат напротив двора располагался «Коксохим», его уродливое и чадящее днем и ночью здание изуродует любую картину, но молчал. Я, честно говоря, обалдел от деда, ох не простой бомж заглянул на гульбище молодецкое, оглянувшись, я заметил, что уже не только молодецкое. Из квартир ободранной хрущевки вышли почти все кто мог передвигаться, но тишина стояла такая, что слышно было даже жужжание комаров.
– Ай-я-яй! – укоризненно сказал дед – если ты за день не слышал, как птицы поют, так день прошел зря, на глупость и суету потратил ты его.
Люди молчали, я мог поклясться, что многим было стыдно. Я любил родной район, но никогда не строил иллюзий по поводу его обитателей. Основная масса жителей, конченые алкаши соревнующиеся, кто быстрее отправит на тот свет, водка или силикоз, подаренный родным заводом. Интеллигентность, а тем более совесть, здесь воспринималась как шутка, в лучшем случае. Появляется странный дед и укоряет замордованных работой, с мозолями на руках и сердцах, людей в том, что они не слышат пение птиц. И вместо ожидаемой оплеухи, получает внимание и, пожалуй, что трепет. Дед, толи проповедует, толи спрашивает странные вещи:
– Вот ты, Коля, почему жену сегодня не поцеловал? – Николай Голубев, понуро молчит. Он не раз гонял жену по району в одной ночнушке и украсил ее широкое лицо не одним синяком. Я точно знал, что ему не стыдно за это, он сам рассказывал что это «профилактика», чтобы не расслаблялась. А сейчас вижу стыдно ему… и за что? За то, что не проявил любви. Охренеть!
– А ты Маша, перестань гонять дочку и через месяц зять будет, лучше не придумаешь! – Мария по кличке «Полтора», сникает всем своим необъятным телом, а ее дочка Лиза испуганно ойкает. В пятнадцать гулять с мальчиками хочется, но мама этого желания не понимает и очень больно навязывает свою точку зрения.
Все это выглядит родительским собранием в сумасшедшем доме. Дед говорит ласково и необидно, но достает каждого до самого дна души. Я внезапно понимаю что дед может в мою душу влезть и начал потихоньку пробираться к арке выхода. Как он оказался возле меня, если только что сидел в другом конце двора? Чудотворец, блин!
– Если ты не выпустишь то, что у тебя внутри, оно сожрет твою душу. – спокойно сказал он, я сжался от ужаса что он сейчас начнет высказываться о моей душе. – не бойся, твое останется с тобой, пока ты сам с ним не расстанешься.
– Да что ты понимаешь! – почти выкрикнул я.
Дед молчал, я смотрел в его сморщенное лицо, ясные карие глаза и понимал, что он знает. Знает все, про нее, про то, что произошло между нами и даже про, то, что я чувствую. Меня поглощал страх, никто не может лезть в мою душу, никому я не отдам свою боль, потому что без нее, останется пустота, а это еще хуже.
– Пойдем, проводишь меня. – дед повернулся и затопал в дырявых, разбитых ботинках по асфальту.
Я подумал и пошел следом. Какое-то время мы шли, молча, я кое-как собрался с мыслями. Дед, наверное, какой-то гипнотизер, а может даже телепат. Во всех ангелов-богов я не верил, так что и этому есть объяснение, надо только копнуть глубже. С чего бы начать? Точно с лести, самый лучший способ понравится человеку, грамотно и толково «поездить по ушам».
– А вы наверное специально учились людям помогать. – слащавым, даже самому противно, голосом спросил я. – Факультет психологии?
Дед остановился, я обратил внимание, что мы стоим на совершенно незнакомой улице, хотя район я знал, как свои пять пальцев. Так, полез в мои драгоценные и горячо любимые мозги, мелькнула паническая мысль.
– Не имеет значения, кто я и откуда. – с едва уловимой насмешкой сказал дед, такого грубой как трактор лестью не проймешь. – важно другое. Ты уничтожаешь свою душу и если не прекратишь, то уже через месяц станешь либо покойником, либо психом. Запомни, Бог для тебя этого не хочет!
– Я не верю в Бога! – все ясно, нищенствующий проповедник, а я-то возомнил, что встретился с потусторонней силой, высмеял я себя.
– Веришь, только ты об этом забыл. – дед повернулся лицом к полной Луне.
– Бога нет! – выкрикнул я.
– Так уж нет? – бросил дед через плечо и пошел в небо, на фоне огромного лунного диска его было отчетливо видно. Как по дороге шел. Я стоял, смотрел на уменьшающуюся фигурку и прошептал:
– Бога нет?
Подарок.
День не задался с утра, было еще темно, когда ее разбудила ноющая боль в животе. Добредя до туалета, она поняла, что начались месячные, а это значило, что три дня будут отвратительными. Провалявшись в кровати до семи, Света, охая и кряхтя, побрела на кухню, шансов заснуть все равно не было. Кофе горчил, а мысль о еде вызывала тошноту. Знать бы какой гад придумал менструацию, придушила бы на месте, мрачно думала она.
Ира как всегда улыбалась с холодильника, но ее взгляд показался Свете мрачным. Она отвернулась от фотографии. Включила телевизор, попала на выпуск новостей и меньше чем через минуту выключила, та же нарезка ужастиков в реальном мире, что и всегда.
Навела марафет, посмотрела на часы, без двадцати восемь. Что за идиотские выходки организма, думала она, в рабочий день еле глаза продираешь, а сегодня не спится. Потом вспомнила, что сегодня День Посещений и настроение из плохого стало отвратительным. Ей как учителю приходилось иногда, примерно раз в квартал, ходить домой к родителям некоторых учеников. Она бы с удовольствием переложила это сомнительное дело на другого, но….
Ладно, Светлана, одернула она себя, это как в прорубь нырнуть, раньше начнешь, раньше закончишь. И подумала, что общение с некоторыми родителями скорее напомнит о нырянии не в прорубь, а в выгребную яму. Вот с них и начнем, приказала она сама себе.
На улице снег перемешался с грязью, осень никак не хотела заканчиваться, а зима наступать. Света запахнула пальто и пошла к Григорьевым, можно было выйти на проспект Конева и подъехать остановку, но учительница пошла пешком. Во-первых, хотелось оттянуть визит в квартиру алкашей, да и при ее зарплате лучше чаще дышать воздухом, так дешевле.
Людей на улицах почти не было, в Вологде народ серьезно относился к выходным дням, так что часов до девяти все спали. Но застать папашу и мамашу Димки Григорьева в более-менее трезвом состоянии в другое время нереально. Светлана размышляла о детях в ее классе, тот же Дима, мальчишка умный и шустрый, мог бы учится на «отлично», если бы дома им занимались. К сожалению, единственное воспитание которое он получал от родителей это побои. Даже сейчас она не была уверенна, что поступает правильно, может она только их спровоцирует на насилие, Димка был просто в ужасе, когда она сказала что зайдет к ним домой.
Света поджала губы, нет, думала она, я этим гадам, не дам издеваться над ребенком. Все-таки она была учителем, что называется «от Бога» и переживала за всех детей. Особенно после того что случилось прошлым летом. Дети ее любили и, хотя она об этом не рассказывала, жалели ее. От этого хотелось просто выть. Может эти детки и держали ее на земле.
Звонок у Григорьевых кто-то выдрал, оставив лишь голые провода, хорошо, что Света догадалась подсветить. Стучать пришлось довольно долго, наконец из квартиры раздался неразборчивый мат.
Обшарпанная дверь с висящим клочьями дерматином, распахнулась и на пороге появилась опухшая Катерина Андреевна, мать Димы.
– Че, надо? – сипло спросила она, разя таким перегаром, что перебивал даже аромат рвущийся из квартиры.
– Доброе утро, я Светлана Сергеевна, учительница Димы, помните меня? – стараясь не морщится сказала Света.
– Че этот оболтус опять натворил? – Катерина не помнила ее, единственное что она помнила, что где-то на кухне заныкала шкалик спирта.
– Ничего, успокойтесь, мы можем поговорить?
– Проходи. – Катерина поняла, что учительница не отвяжется и потопала на кухню, стараясь не запачкаться, Света проследовала за ней.
Ошарашенная она наблюдала, как Катерина приложилась к мутной бутылке водки. Алкоголичка уловила ее взгляд и оторвавшись предложила, протянув бутылку:
– Будешь?
Света оторопело, помотала головой, она знала, что Григорьевы пьют, но такого не ожидала. Катерина отыскала стакан и налила половину, бутылку заботливо спрятала за печку. Порылась в холодильнике, достала подозрительного вида колбасу и надкусанный плавленый сырок, на грязной тарелке. Взгромоздилась на перевернутое ведро, целых табуретов на кухне не наблюдалось, хотя Света в любом случае побрезговала бы садиться. Глаза Катерины заблестели, похмелье отступало, и блаженное опьянение было на пороге.
– Так чего там Димка натворил? – теперь она была настроена более благодушно. Света смотрела на ожиревшее тело в грязном халате, засаленные, неопределенного цвета, спутанные волосы, опухшее лицо и зверела. Злость поднималась против воли. Неужели, думала учительница, она не понимает что творит? Понимает, поняла она, ей просто все равно, лишь бы на бутылку было.
– Если Дима еще раз явится на уроки с синяками, – прошипела Света – я натравлю на вас соответствующие инстанции.
– Это он с лестницы упал, – насупилась Катя, подняла было стакан, но поставила и отодвинула подальше – знаете же этих пацанов! – она неуверенно хохотнула, даже не ожидая, что учительница поддержит ее.
– Я не дам калечить ребенка! – Света была в ярости, горе-мамаша почувствовала ее состояние и вжалась в стенку.
– Че, ты лезешь? – огрызалась она, как зажатая в угол дворняга – У себя дома порядки наводи, я ему мать, а не ты!
– Это было последнее предупреждение, – резко бросила Света и пошла к выходу, обернулась и еще раз осмотрела грязную кухню – ты не мать, ты урод!
На улице она расплакалась не в силах сдержаться. Света понимала, что уже сегодня они отыграются на ребенке, а она ничего с этим не сможет сделать. Господи, шептала она всхлипывая, ну зачем ты таким негодяям даешь детей?
Кое-как приведя мысли в порядок, она подошла к киоску и купила шоколадный батончик, ее всегда успокаивало сладкое. Съела, не найдя поблизости урну, положила фантик в карман. Несколько раз сильно выдохнула. Еще два адреса, там правда, должно быть полегче. К Игнатовым сходила зря, они опять укатили куда-то на острова. Мать Виолетты Игнатовой свято верила, что главное для девочки это красота и удачно выйти замуж, а знаний должно хватить для чтения гламурных журналов. Впрочем, она сама была ярким примером этого принципа. Потоптавшись у двери, Света вышла на улицу. Остался один адрес, к Верещагиным она не знала, как относится, странная ситуация. Любава Верещагина приехала из Твери с отцом, матери у них не было, полгода назад. Девочка была живой, красивой и умной. Во втором классе она свободно читала и писала, причем на английском так же свободно, как и на русском. Еще через месяц выяснилось, что она владеет китайским. Неконфликтный ребенок, наоборот, в ее присутствии конфликты рассасывались сами собой.
Вопросы возникли на этой неделе, когда она попросила детей рассказать, кем работают их родители. Девочка, даже не запнувшись, сказала, что ее папа работает колдуном. Света посмеялась, все решили, что это шутка. Впрочем, дразнить Любаву никто бы не стал, ее любили одноклассники, что, кстати, было странно, дети редко так легко врастают в новый коллектив. Потом после урока она задала свой вопрос еще раз. Девочка удивленно посмотрела на нее своими огромными зелеными глазами и сказала:
– Светлана Сергеевна, я же Вам сказала, мой папа работает колдуном.
– И что он делает на своей работе? – за годы работы с детьми, она прекрасно научилась разбираться, когда дети врут, Любава говорила правду, во всяком случае, она в это верила.
– Колдует, разумеется. – ребенок смотрел на нее как на законченную дуру. Учительница смутилась. – это все, Светлана Сергеевна? Можно мне уже домой?
– Подожди… – Света подумала, что нездоровые фантазии могут слишком далеко завести и это лучше обсудить с ее отцом – Как ты смотришь, если я к вам в субботу в гости приду?
– Конечно! – обрадовалась девочка, потом опомнилась и добавила – Если папа против не будет, я его спрошу, ладно?
