Kitobni o'qish: «Барьер Сократа»

«Барьер Сократа»

Глава 1.

Они выехали заранее. В их случае это имело двойной смысл, хотя сегодня должно было быть не принципиально. Сегодня они были только наблюдателями. Действовать будут другие. Может, именно поэтому, они отнеслись ко времени свободнее, чем обычно. На всякий случай предусмотрели временной лаг, и сейчас медленно ехали на лошадях, а Монах занимал остальных рассказами.

– Вообще – то, до чероки здесь жили маскоги, объединение из нескольких племен.

– И куда же они делись? – спросил Сократ, скорее, для поддержания разговора, поскольку сам всё это не поленился узнать до начала операции.

– Белый человек принес новые болезни, – ответил Монах, внимательно осматриваясь по сторонам.

Погода была промозглая, светало, с утра был туман. Ремень тяжелой винтовки Энфилда натирал Сократу плечо, пояс оттягивали три десятка пуль Минье, жесткий воротник мундира щекотал шею, а до встречи было еще часа три. Всё это не вызывало оптимизма.  Сократ посмотрел на Конана: вот железный человек. Он невозмутимо сидел на коне, спина прямая. Казалось, что он совсем не замечает тяжести оружия.

– Первыми здесь были конкистадоры из Испании, – продолжал лекцию Монах, – Эрнандо де Сото, в шестнадцатом веке.

Сократ посмотрел на наставника и увидел, как его лицо из расслабленного мгновенно стало жестким, глаза сузились. Он как будто превратился в натянутую струну или взведенную пружину. Он знал, каким внимательным и опасным Монах бывает в таких ситуациях.

– У нас гости, – заявил он, за несколько секунд до появления всадников.

Пять всадников выехали из-за деревьев и, заметив их, поначалу придержали лошадей, но уже через несколько мгновений уверено двинулись вперед.

– Конфедераты, – констатировал Конан.

Они быстро приближались, во главе скакал усатый офицер, а за ним парами солдаты. Из-под копыт лошадей вылетали комья грязи, а из их ноздрей вырывался пар. Всё-таки был уже конец ноября.

– Хорошо, что конфедераты, но еще лучше, что у нас есть запас по времени, – заметил Монах. Стоим, ждём.

Они остановились. Всадники приблизились с оружием наизготовку, затем взяли Монаха, Конана и Сократа в полукольцо. Всё грамотно. Ветераны. Война уже давно идет. Осторожные. И это, несмотря на то, что на нас тоже форма Конфедерации.

– Кто такие? – без приветствия задал вопрос усатый сержант, командир патруля.

– Первый лейтенант Джонсон и капрал Лисовски, – Монах кивнул на Конана.

Сократа, как рядового, не представили. Велика честь для пушечного мяса, подумал он. А сержант, увидев лейтенантские нашивки на воротничке Монаха, немного сбавил пыл.

– Куда путь держите, сэр?

– К генералу Брэггу.

– По какому делу, извольте спросить?

– Везём письмо из Ноксвилла, от генерала Лонгстрита.

– Из Ноксвилла значит? – подозрительно переспросил сержант. Так дорога из Ноксвилла севернее. А вы едете с запада. Или вы не из корпуса Лонгстрита?

– Послушайте, сержант. У нас срочное донесение! Вы нас проводите или будете устраивать допрос?! – жестко спросил Монах, и тут же сбавил напор, – заблудились мы. Мы из Каролины и не знаем этих мест, хорошо, что вас встретили. Однако, мы потеряли много времени, а если еще задержимся, то думаю, что ни нам, ни вам не поздоровиться, – снова нажал Монах.

Сержант задумался. Затем отдал приказ одному из своих людей.

– Капрал Махони, остаешься с Андерссоном, а мы проводим господ в лагерь и вернемся.

Сержант показал нам рукой, и мы поехали с ним. Впереди он и Монах, за ними Сократ и Конан, двое солдат завершали кавалькаду.

Сократ пытался догадаться, что предпримет Монах? Время пока было, да и нужное письмо они на всякий случай сделали. Скорее всего, Монах будет руководствоваться правилом минимального ущерба и им удастся посмотреть лагерь южан. А пока он ехал впереди и беседовал с сержантом, который немного расслабился.

– Как тут у вас дела, пока нас не было? Северяне не вырвались? – спросил Монах.

– Эх, – в сердцах ответил ему сержант, – лучше бы вырвались. Взяли штурмом Дозорный. Ходят слухи, что наших тысячи две полегло. Этот Улисс Грант сущий дьявол, – заявил сержант и тут же спохватился, что разговаривает с офицером. Я это к тому сэр, что пока у них был Роузкранс, мы этих огайцев постоянно били и добили бы до конца, но как только появился Грант, всё пошло наперекосяк.

– Да ничего сержант, все это видят. Я бы предпочел, чтобы мы сейчас были здесь с вами, а не просиживали штаны в Ноксвилле.

– Вот, вот сэр. Но думаю, что у нашего генерала и у сэра Джеймса Лонгстрита личное неприятие друг друга, – добавил шепотом совсем расслабившийся сержант. А вот мы и почти приехали.

Всадники въехали в лагерь южан. Судя по словам сержанта, боевой дух должен был быть невысоким. Однако, ничего такого Сократ на первый взгляд не заметил. Они проехали вглубь лагеря, и вдруг сержант остановился, заметив группу офицеров. Среди них было два генерала, которые разговаривали друг с другом на повышенных тонах.

– Вон тот, у которого борода длиннее, и есть генерал Брэгг, – прокомментировал сержант.

– Да, я знаю, – ответил Монах.

– Но я бы переждал чуток, генерал совсем не в духе, – дал совет сержант и добавил, – я вас привез, сэр, – прощайте, мне нужно вернуться.

– Прощайте, сержант, спасибо, – ответил ему Монах.

В это время второй генерал, а это мог быть только Уильям Джозеф Харди, в сердцах повернулся и уехал к себе. Его ставка была севернее. Кто знает, как повернулась бы битва при Чаттануге и вся война, командуй сейчас Уильям Харди, а не Брэкстон Брэгг.

Пока Сократ осматривался и размышлял, Монах отделился от нас и поехал к генералу. Путь ему преградил ординарец, но после пары фраз пропустил к генералу.

– От кого? От Лонгстрита? – спросил Брэгг, беря конверт.

 Он тут же разорвал его и прочитал.

– 

Каких еще дополнительных указаний он хочет? – раздраженно сказал генерал. – Езжайте и передайте ему: пусть остается там, где я ему приказал быть.

– 

Да, сэр, – Монах развернулся и поскакал к нам. – Всё, поехали, – сказал он Сократу и Конану, проезжая мимо.

Молодые люди развернулись и поскакали за ним. Через час они были на том же месте, где их остановил патруль. Сократ надеялся, что они больше его не встретят. А еще через полчаса троица всадников расположились на исходной точке.

Дорога была видна очень хорошо. Если разведка не ошибалась, а она не ошибается почти никогда, фургон следовало ждать на этой дороге.

– Мы бы и сами могли всё сделать, – вдруг заговорил Конан.

– 

Вы еще не готовы, – не поворачивая головы, ответил Монах. Он внимательно осматривал окрестности, опасаясь увидеть новый патруль. – Сократ, – приказал Монах, – поднимись вот на тот холм и посмотри -

нет ли кого за подлеском?

– Нет там никого, – снова заговорил Конан, – мы это знаем.

– 

А откуда тогда взялся патруль, если мы знали, что его не должно быть? – холодно сказал Монах, наконец, повернув голову. Нужно быть внимательным и осторожным. Всегда!

Таким, как сейчас, Монах Сократу не нравился. Слишком холодный и жесткий.  Молодой человек поехал посмотреть, что там за подлеском. Естественно, там ничего не было.

Когда Сократ вернулся, фургон уже показался на петляющей ленте дороги. Конан молча сидел в седле, он был мрачнее тучи. Он не любил получать выговоры. А кто любит?! Монах сделал знак, и они отъехали под деревья. Теперь с дороги их не должны были заметить.

«Неизвестно, что нашло на Конана, но иногда такое с ним бывает», – думал Сократ. Безусловно, он лучший студент в академии, претендующий на статус Агента, но в их деле дисциплина и аккуратность самоё главное. Иначе от них будет не польза, а наоборот, только вред.

– 

Как же они протащили столько снаряжения?! – задал сам себе вопрос Монах. – С мощностью их машины нужно было поэтапно доставлять груз и прятать его где-то, – ответил он сам себе, – что в условиях войны очень сложно.

Молодые люди промолчали.

– Интересно, а лошадей они здесь добыли или привели с собой, как мы?! – снова он задал сам себе вопрос.

Он считал, что, проговаривая мысли вслух, он обучает своих учеников размышлять над ситуацией. «Возможно, так оно и было, – подумал Сократ,– чем не метод».

– А что лучше? – спросил он Монаха.

– Лучше, если бы как мы, тогда точно никаких следов не оставим. Но Шмель будет действовать аккуратно, он подумает, что вряд ли они озаботятся своими лошадьми.

– Я не вижу Шмеля, Вы уверены, что он здесь? – засомневался Сократ.

– Уверен, – ответил Монах. – Хотя я его тоже не вижу.

Сократ уже хорошо различал людей на дороге. Один сидел и правил фургоном. Это был большой четырехколесный фургон. Наверное, на таких фургонах переселенцы пересекали этот континент в те времена, когда здесь всё еще принадлежало индейцам. В фургон были запряжены два коня. Судя по тому, как медленно двигался фургон, лошадям было тяжело. Позади себя фургон оставлял две глубокие колеи. Сократ перевел взгляд на всадников. И сапоги, и брюки были в свежей, но уже засохшей земле. Значит, его предположение было правильным. Фургон из-за тяжелых ящиков, на которых сидел возница, постоянно застревал. Всадникам приходилось спешиваться, чтобы вытащить его из грязи. Это должно было сильно замедлить их передвижение.

– Готовы? – спросил Монах.

– Да, – ответил Сократ.

– Да, – подтвердил Конан.

Фургон поравнялся с деревьями, он ехал чуть ниже у подножья холма. Дорога огибала холм. Если бы кто-то из всадников или возница подняли голову, то они могли бы заметить притаившихся всадников. Но они были очень напряжены и следили только за тем, чтобы фургон снова не застрял в грязи.

« А если бы и заметили, то ничего страшного. На нас форма конфедератов», – подумал Сократ.

Когда всадники совсем приблизились, Сократ смог лучше рассмотреть их снаряжение. Под просторными рубахами угадывались выпуклости больших и дешевых бронежилетов. Скорее всего, производства не позже конца двадцатого века. Винтовка Энфилда – середины девятнадцатого века, возможно, сможет пробить такой жилет со ста ярдов, а если и не пробьет, то ударом переломает им все ребра. «Интересно, они об этом знают?» – подумал Сократ. Автоматическое оружие тоже наводило на мысли о двадцатом веке. А вот шляпы были вне времени, но географически определялись штатом Техас.

Возница вдруг резко натянул вожжи. Лошади остановились.  Сократ моргнул. Откуда он мог взяться, удивился он.  Прямо перед фургоном стоял Шмель. Он, как и всадники на холме, был одет в форму солдат Конфедерации. Причем вид у Шмеля был такой, словно он уже три года таскает на себе эту форму, не снимая и не стирая ее.

– Привет, ребята! – весело сказал Шмель, придерживая лошадь, впряженную в фургон. Что везем?

– Ты кто? – спросил возница.

– По мне видно кто я, а вот вы кто? Может, северяне?

К Шмелю справа подъехал один из всадников. Сократ, конечно, знал, что Шмель не один, но не мог понять, где прячется его группа.

– И оружие какое у вас странное, – не очень правдоподобно изобразил испуг Шмель.

– Послушай, – сказал всадник, – проводи нас к своему начальству. Я уверен, что оно будет радо нас видеть.

– И как же мне о вас доложить?

– Друзья! – гордо сказал возница.

– Мы привезли подарок от самого Господа, – радостно заявил другой всадник.

– А, ну раз так, то ладно, – тоже заулыбался Шмель.

Он неуловимым движением выхватил слипер и влепил заряд ближайшему всаднику в горло. Тот обмяк и кулем свалился с лошади. Второй всадник тоже упал. Возница уронил голову. Рядом с фургоном стояли парень и девушка в камуфляжных костюмах.

– Монах, – идите сюда, – закричал Шмель снизу.

Они спустились к фургону. Шмель смахнул длинные волосы со своего, по-мальчишески, круглого лица.  Посмотришь и не догадаешься, что перед тобой лучший агент. Таким простым и открытым лицам всегда доверяют.

– Вы просто торчали на самом виду, – высказал он нам своё недовольство.

– Но мы же были в форме конфедератов, а они ехали к ним, – возразил Монах.

Да, но издалека не видно, какая форма. Если бы они заметили вас раньше, могли бы свернуть на другую дорогу. А мы потратили здесь много времени, чтобы окопаться и замаскироваться.

– Хорошо, Шмель, принято. Извини.

– А, – махнул он рукой. – Давай лучше посмотрим, что они привезли. Это надо же так набить фургон! С другой стороны, и трех маньяков вместе встретишь не часто, – он покачал головой.

Шмель скинул брезент и нашел в фургоне ломик. Он запрыгнул наверх и сбил с одного из ящиков крышку.

– Ого, противопехотные мины!  А это, что? Пулеметы? Да, они! Ничего себе!  – он уселся на ящики.– А ну-ка, Монах, ты у нас тут самый умный, что хотели сделать эти трое?

Монах ответил, почти не задумываясь:

– Остановить атаку северян на Миссионерский хребет.

– Да, – кивнул Шмель. Только вот заминировать его они уже не успели бы, – прокомментировал он, посмотрев на часы. – Из чего следует, что они – глупцы.

Сократ вспомнил, что южане заблокировали армию Роузкранса, и ей бы пришел конец, если бы не подмога генерала Улисса Гранта. Однако, несмотря на нерешительное командование Брэгга, и то, что он отправил за сто миль треть армии южан под командованием Лонгстрита из личных соображений, северянам всё равно пришлось туго. Ситуацию спасла отчаянная, даже безумная, атака федеральной армии на Миссионерский хребет. И если бы она была отбита, всё могло повернуться вспять.

– Но, я не думаю, что поражение в Чаттатунге изменило бы исход войны, – вступил Сократ в разговор. – Может быть, отсрочило бы победу Федерации, и только. Им бы лучше устроить покушения на Линкольна или Гранта, чем тащить такой фургон.

– Да, ты прав! – воскликнул Шмель. Ничего бы одно поражение Севера не изменило. А, если два? Или три?! Вот поэтому мы здесь.

Он набросил брезент на фургон.

– Давайте собираться. Кстати, – Шмель снова повернулся к Сократу. Грант и Линкольн практически недосягаемы для этих маньяков, потому что желающих очень много, и они находятся под постоянной охраной наших ангелов хранителей. Так, что какой-то смысл, конечно, в этом был. Если не думать о том, что мысль изменить историю сама по себе безумна.

Они поехали на лошадях, а Шмель правил фургоном.  Сократ отметил, с каким обожанием смотрит на него Конан, и улыбнулся про себя. Хотя Шмель, возможно, пример для всех студентов Академии Времени.

Браслет легонько сжал кисть Сократа, значит, они рядом с кротовой норой. Пора уже домой. Сократ еще раз поежился: погода в ноябре 1863 года в Теннесси оставляла желать лучшего.

Шмель первым въехал в тоннель. Они наблюдали, как медленно исчезают в воздухе сначала лошади, потом фургон. А за тем сами оказались дома.

Глава 2.

Сократ быстрым шагом перешел по мостику из жилой башни в учебную. Его кроссовки бесшумно переступали по стеклянному полу галереи, соединяющей обе башни. С нее открывался великолепный вид на раскинувшийся внизу пейзаж, поскольку эта галерея располагалась ниже линии облаков. Внизу расстилались зеленые долины, переходящие в сверкающий горный ледник. На изрезанную береговую линию накатывал свои волны безбрежный океан.  У любого человека захватило бы дух от открывшейся красоты.

Но Сократ видел эту картину очень много раз. Картину, которая не менялась со временем. Замороженное мгновение времени. Академия парила над Землей в капсуле времени, во временном пузыре. Безусловно, абсолютного нуля не существует при делении на части некоего отрезка времени. Существует большая или меньшая дискретность.  Мгновение времени, в котором расположилась Академия Времени, было настолько малым, настолько ничтожным и не уловимым для человеческого глаза, что внешний наблюдатель, расположившийся на горном леднике внизу, не смог бы увидеть ее, как бы внимательно ни всматривался. И, конечно, наблюдатель должен был заранее знать то мгновение, в котором расположена Академия.

Но, если бы вдруг временной пузырь был бы снят, и Академия с помощью неких сил смогла бы продолжать парить над Землею, этот гипотетический наблюдатель увидел бы фантастическое зрелище. Пять великолепных сверкающих башен скручивались в единую спираль и устремлялись ввысь за облака. В центре между ними, испуская волны голубого света, как небольшое солнце, пульсировал термоядерный источник энергии Академии Времени. Сооружение было настолько грандиозным, что этот наблюдатель вряд ли бы заметил многочисленные прозрачные галереи, соединяющие эти башни. И, конечно, не прибегая к средствам оптического усиления, нельзя было заметить на таком расстоянии в одной из галерей Сократа, спешащего на урок.

Сократ опаздывал, но даже не поглядывал на часы. Он знал, сколько времени занимает путь до класса, и знал, что уже опоздает в любом случае, даже если побежит. Но бег вне спортивных сооружений или помещений в Академии не одобрялся. Поэтому Сократ шел вперед, не глядя по сторонам, и стараясь быстрым шагом просто сократить временной интервал своего опоздания на урок.

Наконец, двери класса открылись перед ним, и Сократ, с облегчением, увидел, что Монаха еще нет.  Наставник тоже опаздывал. Сократ поприветствовал своих товарищей и сел за свой стол, который был столом только в неактивном состоянии. Молодой человек включил его, и перед ним вместо стола оказался трехмерный монитор, которым можно было управлять взглядом, голосом и жестами. Таких столов было в комнате семь. Один, самый большой, был у наставника. Далее парами стояли три ряда столов учеников.

Сейчас два стола были не заняты. Стол наставника и один из столов для учеников. Но он был не занят по другой причине. Учеников в их группе было пять, а не шесть.

Сократ занимал первый стол в левом ряду, а справа от него был стол Конана.  Конана, которому скоро исполнится восемнадцать лет, и который был самым старшим в их группе. Своё прозвище он заслужил сочетанием совершенно черной и густой гривы волос даже не с голубыми, а, практически, синими, слегка раскосыми, глазами.

Сократ не знал, случайно или чтобы поддержать реноме своего прозвища, Конан был увлечен спортом. Он великолепно плавал, боролся и стрелял. Ростом выше среднего, с широченными плечами и грацией хищника, он выглядел неотразимо и очень опасно.

В освоении наук Конан был не так хорош, как остальные, но держался на приемлемом уровне.   Он хотел стать агентом, поэтому, в первую очередь, оттачивал свои физические возможности, которыми его так щедро одарила природа.

Хотя их наставник Монах часто говорил, что для агента главное голова, а не мускулы, Сократ придерживался мнения Конана. Он тоже хотел стать агентом. Конечно, у Сократа не было таких физических данных, как у Конана, но он брал упорством и знаниями.

Возможно, уже в этом году они вместе с Конаном получат статус агентов, хотя Сократ младше Конана почти на год, да и на год меньше в Академии.

Конан же имеет все шансы в будущем затмить своего кумира, Шмеля, который уже несколько лет, со времен агента Алого, считается лучшим в Академии.  Он давно бы уже мог отправляться на собственные операции, если бы не его характер. Эмоции и нетерпеливость Конана иногда была очень очевидна, и наставник не допускал его до экзамена, говоря, что ему еще нужно научиться терпению и рассудительности.

Монах вообще не хотел, чтобы Сократ и Конан были агентами. Он всегда говорил, что жизнь агента слишком коротка, и что другие профессии не менее уважаемы. Агенты были оперативниками, которые в потоке времени противостояли маньякам, пытающимся изменить ход истории, тем, кто хотел изменить течение потока. Но Сократ и Конан, со свойственной молодости убежденностью, считали, что они будут жить вечно, а статус агента был их заветной мечтой.

Конан обижался на Монаха, что тот не дает ему сдавать экзамены на агента. Он считал, что давно уже готов.  Вот и сейчас он повернулся к сидящему сразу за ним Эрику Рыжему и жаловался тому на наставника.

– Я еще год назад был готов сдать экзамены, – говорил он, – а Монах не выпускает меня на них.

Эрик Рыжий был назван в честь великого викинга. Но рыжий цвет волос был, наверное, единственным основанием для прозвища. Вообще, в Академии не было имен. Были только прозвища. Когда ребенок попадал сюда, он забывал прежнее имя и получал прозвище, которое давал его наставник.  Имена в группе Сократа всем подобрал Монах, а его самого, в свое время, назвал Монахом другой наставник.

Естественно, Эрика никто не назвал Рыжим, его звали просто Эриком. Он был, как и Сократ, средним учеником, без ярко выраженных талантов, как, например, у Конана. Но, в отличие от друзей по мечте стать агентами, он еще не определился со своим выбором. Хотя, его экзамены тоже были не далеки, он был всего на полгода младше Сократа.

С одной стороны, под влиянием старших товарищей, неразговорчивый Эрик был не против стать агентом, но, с другой стороны, он не испытывал к этому той страсти, которой пылали Сократ и, в особенности, Конан.

Эрик был вдумчив и обладал безупречной логикой. Сократ считал, что если тот не станет агентом, то вполне найдет себе достойное место в Академии. Например, стать оператором, как старик Данте.

А еще Эрик был влюблен в Фею, которая сидела за следующей партой. Это было известно всем, включая саму Фею. С Эриком никто на эту тему не говорил, и он продолжал считать, что никто ничего не замечает.

Прямо сейчас разговор с Конаном отвлекал Эрика от его любимого занятия – наблюдения за Феей. Монах много раз делал ему замечания на уроках: не оборачиваться. Сократ, думал, что это проблема решилась бы простой взаимной пересадкой ребят. Однако, Монах не замечал подобных вещей.

Фея, пользуясь случаем, подкрашивала длинные ресницы своих огромных глаз, расположенных над пухлыми с ямочками щеками. Из-за этих больших глаз и ресниц, поразивших сердце Эрика, она и получила прозвище Фея. Она была по подростковому полноватой, и Сократ, в отличие от Эрика, не считал ее эталоном красоты. Однако, он, как и все остальные, любил ее за открытый и веселый характер, за отзывчивость и бескорыстность. При этом девушка была далеко не глупа.

Фея была усидчива и ответственна. Она давно выбрала себе профессию и хотела стать медиком, Фея скоро должна была отпраздновать своё семнадцатилетие.

Еще один участник группы, давно определившийся с профессией, сидел позади Сократа. Его имя говорило само за себя. Звали его Альберт. В честь Эйнштейна. Ему было всего пятнадцать лет, но он уже своими вопросами ставил в тупик научно-производственный отдел Академии. Альберт давно уже превзошел знаниями не только нас, но и, возможно, самого Монаха.

Вот и сейчас, пока Сократ пытался отдышаться, Конан с Эриком болтали, а Фея красила ресницы, Альберт что-то внимательно изучал в компьютере, и, как подозревал, Сократ, был где-то очень далеко от этого класса в своих мыслях.

Раскрылись двери, и вошёл Монах.

– Всем, доброе утро, – сказал он.

Монах был тощий и блеклый. Бесцветные глаза и светлые волосы, цвет которых точно очень сложно назвать, были всегда подстрижены коротко. Впалые щеки – всегда гладко выбриты, походка была неравномерной и дерганой, а движения рук – угловатыми.

Но когда Монах смотрел немигающим взглядом своих водянистых и лишенных ресниц глаз, Сократу казалось, что этим взглядом он проникает в самую суть человека, слой за слоем снимая с него покровы.

Монаху было далеко за тридцать, но насколько далеко, по его виду понять это было очень трудно. Сократ не мог определить точный возраст своего наставника. А тот никогда не говорил об этом ребятам. Это была уже вторая группа у Монаха. То есть, он считался опытным наставником и был на хорошем счету у самого ректора. Его уважали и другие наставники.

Он был строг, практически лишен чувства юмора и относился очень ответственно к своей работе. Сократ предполагал, что Конан, а, может быть, даже и он, давно бы уже стал агентом у другого наставника. Но Монах не выпускал Конана на экзамены, потому что считал не готовым психологически к самостоятельной работе. Он намеревался довести их до совершенства, насколько это было возможно.

При всей холодности и требовательности Монаха, Сократ относился к наставнику с уважением и предполагал, что у остальных, такие же чувства, даже у Конана, который только что высказывал свои претензии Эрику.

Кроме этого, Сократ, как и все остальные, знал, что они обязаны жизнями своему наставнику. Это он, этот худой и нескладный, человек когда-то спас их всех от неминуемой смерти.

Задачей любого наставника Академии было формирование группы из пяти или шести учеников, и сопровождение группы до момента сдачи профессиональных экзаменов. Наставники занимались набором детей.

Их набирали в основном от шести до восьми лет, очень редко старше. Ни разу не было случая приема ребенка старше десяти лет. Детей наставники старались набирать, начиная с двадцатого столетия, чтобы они были более подготовлены к технологиям Академии. Но иногда приходилось отправляться и в более ранние века.  В этом случае ребенок должен был быть как можно моложе, и работы с ним было больше.

Более поздние века были удобнее еще тем, что в них было значительно больше техногенных катастроф. Удобнее потому, что в Академию набирали только тех детей, которые должны были умереть. Например, при пожаре, автомобильной аварии или даже взрыве атомной бомбы. Наставник с помощью оператора находил такие катастрофы и разрабатывал план по спасению ребенка за доли секунды до катастрофы, до его смерти. Предпочтения именно техногенным катастрофам отдавались потому, что в этом случае тело ребенка разлагалось на молекулы, сгорало и тому подобное. Спасать ребенка из пасти африканского льва было запрещено по вполне понятным причинам. Нарушались причинно-следственные связи во времени. Возникал, так называемый «эффект бабочки», и формировалась волны изменений потока времени.

Для истории все дети были мертвы. Зачастую, вместе с родителями. В Академии старались, чтобы ученики забыли прошлую жизнь, им меняли имена и загружали время на сто процентов. Хотя Сократ и помнил, что его родители остались живы после его смерти, но он уже не стремился отправиться в поток времени, так в Академии называли внешний мир, чтобы их увидеть.

Его новая семья была здесь: наставник заменял родителей, а товарищи – братьев и сестер.

– 

Простите, что опоздал, – продолжил Монах. – Но у меня для вас сюрприз, – он сделал паузу. – Я опоздал, потому что договаривался в оперативном отделе о том, чтобы нам дали на время камуфляжные костюмы, – Монах посмотрел, как ученики оживились после его слов, и продолжил, – сегодняшнее занятие у нас будет практическое. Темой будут узловые точки истории. Собирайтесь и идёмте за мной.

Сократ и Конан вскочили, как на пружинах, – оба любили практические занятия. Особенно, когда их вёл наставник. Монах вёл у них основной предмет, это – изучение потока времени. Помимо этого, было много и других преподавателей: по математике, языкам или спортивному развитию.

Через галерею они прошли из учебной башни в производственную башню. Всего башен было пять: учебная, жилая, научная, производственная и тренировочная. В производственной башне располагалось то, что называли машиной времени.

Эта машина была запитана от термоядерного реактора, похожего на небольшую искусственную звезду, которая располагалась между башнями. К машине времени постоянно вело огромное количество пространственно-временных тоннелей, которые иногда называли кротовыми норами, а иногда – червоточинами. Задачей, которую выполняла машина, была организация тоннеля и поддержание его работоспособности для перемещения людей или грузов. Управляли созданием и настройкой тоннелей обученные операторы.

Оператором группы Монаха был старый Данте. Это был уже старик со всклокоченной короной седых волос вокруг блестящей лысины. Глаза его выцвели, а кожа покрылась пигментными пятнами. Но при всём этом Данте сохранил удивительную ясность ума и был очень активен. Из-за огромного опыта и личных качеств он считался одним из лучших операторов Академии и занимался не только практической работой, но и обучением учеников.

– А, молодежь! – радостно воскликнул он, когда мы подошли к нему.

Он развернулся в кресле и поприветствовал Монаха. Сократ с уважением посмотрел на несколько работающих мониторов. На них были графики и расчеты дерева событий, графики изменения плотности энергии экзотической материи в потоке времени и многое другое. Работа оператора была очень сложной и ответственной. Но Сократу всегда больше нравилось быть на острие события, а не сидеть за компьютерами.

– Ваша машина номер сто тридцать семь, – сказал Данте, хотя, по сути, машина была одна, а сто тридцать семь – это был номер ворот для отправки. Но Данте привык называть любые ворота машиной.

– Как только будете готовы, дайте знать, – сказал Данте Монаху.

– Хорошо, – ответил тот, – но сначала нам нужно на склад оперативников, взять камуфляж.

– Вот как?! Поздравляю. Как тебе удалось уговорить этих скряг?

– Не просто, Данте. Не просто, – ответил, не улыбнувшись на шутку, Монах.

Сократ знал, что оперативный отдел обычно не дает пользоваться посторонним своим реквизитом, потому что от этого реквизита зависят жизни их агентов. А камуфляжные костюмы, это вообще было табу. Но и Монах был не простой наставник.

Они спустились на склад, нашли нужного агента, который спустя десять минут с кислым лицом выдал нам шесть костюмов.

– Смотрите, чтобы всё вернули в рабочем состоянии, – предупредил он.

– Конечно, конечно, – ответил за Монаха Конан, радостно натягивая костюм.

Все начали одеваться в достаточно громоздкие комбинезоны, которые имели капюшон со специальными очками. Комбинезон был практически герметичным. Принцип действия его был достаточно прост и теоретически разработан еще в конце двадцатого века. Однако нормально работающие образцы появились только через сто лет. Во включенном состоянии костюм представлял собой субстанцию, которую свет огибает по поверхности, не отражаясь от нее, при этом, с помощью рассинхронизации скорости прохождения световых лучей, создавался эффект прозрачности.  Световые лучи как будто огибали комбинезон, и он должен был казаться полностью прозрачным, скрывая внутри человека.  При быстрой смене положения, например, при беге, можно было заметить некие оптические эффекты вокруг комбинезона, но, при статическом положении, комбинезон делал человека, находящегося в нем, настоящим невидимкой. Да и быстро передвигаться в костюмах было сложно.

Неуклюже передвигаясь в комбинезонах, группа учеников двинулась искать сто тридцать седьмые ворота.

– Ничего, ничего, – ободрил ребят Монах. Зато есть время потренироваться ходьбе в этих костюмах.

Ворота номер сто тридцать семь ничем не отличались от других таких ворот. Железные двери в стене. Монах подошёл к монитору в стене и нажал кнопку вызова оператора. На мониторе появилось серьезное лицо Данте.