Kitobni o'qish: «Байки старого гнома»

Братья

По тому, насколько тяжело, нехотя откалывались куски породы, можно было с уверенностью сказать, что и сегодняшний день не принесёт ожидаемой радости. Камень был пуст. Настолько, насколько вообще может быть пуст камень. Ни единой блестящей крупинки, ни малейшей искорки, означавшей, что где-то рядом проходит богатая металлом или самоцветами жила. Ничего. Впрочем, как обычно.

Спина уже давно изнывала от усталости, а руки тихо стонали, покрываясь кровавыми мозолями, но Тром настойчиво продолжал крушить неподатливый камень. Раз за разом, опуская кирку, он в глубине души отчаянно верил, надеялся, что вот сейчас, после этого вот удара, блеснёт среди серого гранита, улыбнётся зелёной дугой малахитовая прожилка или же засияет холодными звёздами алмазная россыпь. Однако, надежда оставалась лишь несбыточной мечтой и постепенно, день за днём угасала в сердце, превращаясь в едва тлеющий уголек.

Конечно, не всё так плохо, как может показаться сперва. Ингода им с братом удавалось вырвать из жадных объятий скалы куски породы, содержащие в себе примеси серебра и даже золота. Жаль случалось это не так часто, как того хотелось бы. Сейчас было как раз то время, когда на добыче металлов можно сколотить неплохое состояние. Подгорное королевство содрогалось под ударами гражданской войны, и все остро нуждались в деньгах. Короли, как обычно не могли поделить корону, а доставалось от этого, естественно простому гному.

Тром отложил кирку и смахнул со лба пот тыльной стороной ладони. Рядом с ним, по левую руку, громко пыхтел от натуги его старший брат Эйнар.

– Ну, что, братец, не пора ли подкрепиться?

Эйнар злобно отбросил в сторону свой инструмент. Кирка со звоном высекла сноп искр и затаилась в дальнем углу, куда не доставал пляшущий на сквозняке свет факела.

– Достало всё, – проворчал Эйнар, отметив куда ускакала его кирка.

– Что именно? – спросил Тром, глядя на брата добродушными глазами, блестевшими двумя черными агатами из-под густых бровей.

Он присел на гладкий валун возле выхода из штрека и принялся неспешно разворачивать котомку с едой.

– Да все! – рявкнул Эйнар и неуклюже плюхнулся рядом, взбудоражив при этом осевшую было на камни пыль, которая возмущённо взметнулась вверх и заклубилась в воздухе на уровне его лица, – Всё, брат, понимаешь? Этот бесполезный пустой, как троллья башка, штрек, эти твердющие камни, пыль, от которой уже глаза на лоб повылезали, – он взмахнул своей ручищей и облачко пыли недовольно попятилось, – Жизнь нищенская надоела. Почему у одних есть всё, деньги, власть, еда от пуза, а у других ничего? Можешь мне сказать, братец?

Тром, конечно же не мог, да и не хотел отвечать на этот вопрос. Он очень не любил, когда Эйнар начинал заводиться на тему денег и несправедливости, царившей в мире. В такие моменты нужно было лишь выждать пока старший брат выговорится, махнет на всё рукой, сожмёт зубы покрепче и вновь возьмется за работу. После того, как отец заболел, свалила его так некстати рудничная лихорадка, Эйнар заводился чаще и гнев его обуревал сильнее.

– Ты только взгляни вокруг, братец, – Эйнар неопределенно махнул рукой в сторону выхода, где пролегала основная галерея шахты, разделенная на десятки штреков, – Мы с тобой корячимся тут от зари до заката, а прибыли ноль с палочкой. Отец наш тут же здоровье своё угробил, до него дед, до деда прадед и так далее, до самых корней родового древа. А погляди на соседей наших, на Драгора к примеру, чтоб ему пусто было, не успел в аренду взять штрек, как на тебе! Серебряная жила пошла. Живёт теперь где-то в Верхнем Конце и в бороду не дует.

– Повезло, что тут скажешь, – тихо проговорил Тром.

Он разломал пополам чёрствый ломоть хлеба. Получилось не очень ровно, но, взвесив обе половинки в руках, большую, как обычно он отдал старшему брату. Эйнар жадно впился зубами в еду.

– Только, не пойму к чему ты клонишь, братец, – спросил Тром, отщипнув небольшой кусочек: хотелось растянуть удовольствие от трапезы на подольше.

– А к тому, что нечего тут ловить, – с набитым ртом ответил Эйнар, – Если в ближайшую седмицу снова не повезет, тогда нужно продавать штрек этот проклятущий. Деньги пополам поделим.

Тром чуть не подавился от подобного поворота дела. Он не сразу нашёлся, что сказать. Штрек в Западной шахте, в трёх верстах от Безмолвного Озера неподалёку от Гиблой Пади это было единственное, чем владела их семья, довольно старинный по меркам гномов род Йорвингов, некогда знатный и уважаемый в городе, а ныне разорившийся и обнищавший в конец.

– Не дело ты говоришь, брат, – наконец промолвил Тром, сведя брови к переносице, – Отец не одобрит, да и мне не по нраву слова твои.

– Отец не сегодня-завтра отдаст душу Каменным Владыкам, а ты молод ещё, чтоб понимать что-то.

Эйнар рывком поднялся на ноги, отряхнул хлебные крошки со штанов и взялся за кирку. Стиснув зубы, гном вновь принялся осыпать каменную стену яростными ударами.

Тром завернул недоеденный кусочек хлеба обратно в ткань, на потом, ему и брату, а то ведь тот съел уж всё, и тоже взял свою кирку. Шершавая рукоять приятно холодила мозолистую ладонь.

– А я верю, что рано или поздно найдём мы тут своё богатство. Обязательно найдём, – тихо проговорил он себе в бороду, так, чтобы брат не расслышал его слов.

Вечером, когда пронзительный свисток обозначил окончание рабочего дня возле выхода из шахты образовалась очередь. Гномы выстроились друг за другом в ровную цепь, один конец которой терялся в тёмном коридоре шахты, а другой упирался в небольшое приземистое здание, вырубленное прямо из скалы. Над входом косо висела вывеска, гласившая: «Приём и оценка руды», и чуть ниже, кто-то подписал неровными буквами, старательно выводя их красной краской: «Проси мало, получай по заслугам, уходи быстро». Каждый из гномов держал перед собой деревянный лоток с тем, что сумел добыть за день. Наиболее удачливые, могли похвастаться даже алмазными крошками, сиявшими подобно маленьким звёздам среди гранитных осколков, но в основном на лотках громоздились чёрные куски руды с золотыми либо серебряными прожилками. Чумазые, перепачканные рудничной пылью, лица светились надеждой и предвкушением хорошей попойки. Однако, посетив описанное выше заведение, старатели в большинстве своём, резко меняли свое настроение строго на противоположное и уходили восвояси, понурив голову и осыпая проклятиями скрягу Ивара, оценщика Западной Шахты. Особо недовольных приходилось тащить за двери волоком. Для этих целей Ивар держал при себе двух угрюмого вида вышибал с короткими, но весьма увесистыми дубинками наготове.

Наконец, очередь дошла и до братьев Йорвингов. Тром шагнул через порог первым. Сегодня в их лотке снова были лишь пара кусков серебряной руды, даже на унцию чистого металла едва потянет, и несколько кусков красного кварца. Младший из братьев вывалил содержимое лотка на стол перед сгорбленным стариком с огромным моноклем в правом глазу и отошел чуть в сторону. Всё было ясно и так, без слов. Оценщик лишь покачал седой головой и пригладил густую, пепельно-белую бороду.

– Жаль мне вас, мальчики, искренне жаль. Горбатитесь от зари до ночи, а отдачи никакой.

Придерживая одной рукой монокль, Ивар долго вглядывался в красновато-перламутровую поверхность булыжников и продолжал качать головой. Тром сперва подумал, что у старика случился нервный тик, однако, через некоторое время оценщик замер и поднял взгляд на братьев. В угольках его глаз трепетало пламя масляных ламп, висевших под самым потолком на тяжелых медных цепях.

– Возьму только из уважения к вашему отцу и деду…

Ивар сгрёб руду в ящик, стоявший возле стола и отсчитал пять медяков. В комнате повисла тишина и Тром отчетливо услышал, как бьётся в висках кровь, а за дверью шумят старатели, ожидая своей очереди. Рядом тяжело дышал Эйнар.

– А кварц? А ну, давай плати нам за кристаллы, скряга!

Старший Йорвинг рванулся вперед. С двух сторон к нему тут же устремились вышибалы, грозно помахивая дубинками, но Ивар взмахнул рукой, и они замерли на месте, выжидая.

– Кварц нынче упал в цене. Этого добра у нас вон, хоть лаптем ешь, – он мотнул головой туда, где стояла небольшая вагонетка, груженая разноцветным камнем, – Повезёт завтра. Главное верить, не сдаваться. Ни вы первые, ни вы последние.

Старик повернулся к ним спиной, давая понять, что разговор окончен и, напустив на себя деловой вид, отошёл к стене якобы что-то разыскивая среди уставленных разным хламом полок.

– Но…

Тром положил руку на плечо Эйнара.

– Пойдём, брат. Отец уж заждался, наверное.

Когда-то, давным-давно, их род почитали во всём королевстве и жили их предки в Верхнем Квартале, наравне с богатейшими и уважаемыми гномами. Прапрадед Трома и Эйнара владел богатой жилой самоцветов, а из-под его молота выходило лучшее оружие и украшения, когда-либо продаваемое по эту сторону Гиблой Пади. Говорят, сам король Хьярти Угрюмый в особенно торжественных случаях подпоясывался мечом, рукоять которого была украшена руками мастеров Йорвингов. Но времена те давно канули в бездну забвения, и никто уже о них не вспоминал. Самоцветы перевелись, осталась лишь пустая порода, мастерские и кузни пришлось продать, а со временем и вовсе переехать подальше от центра на окраину, где не сильно душат налогами и жизнь не такая дорогая, как в столице. Сейчас их крохотная лачуга находилась в Западном Конце, беднейшем из районов города.

В комнатушке было темно и душно. Света одной единственной лучины едва хватало, чтобы осветить крохотное помещение. Эйнар сидел за столом возле маленького круглого окна, затянутого бычьим пузырём и нервно барабанил пальцами по столешнице. На противоположной от него стороне, в дальнем темном углу, возле печи стояла кровать, рядом с которой сидел на стуле Тром. На кровати, закутанный в пёстрое тряпьё лежал старик. Его изможденное лицо покрывала паутина глубоких морщин. Брови, борода, длинные волосы, разметавшиеся по прохудившейся в нескольких местах подушке, были молочно-белого цвета и слегка серебрились в тусклом пламени лучины.

– Снова ничего?

У старика был низкий дребезжащий голос. Каждое слово давалось ему с трудом, не говоря уж о движениях, отдававшихся болью во всем теле, но он заставил себя повернуть голову и взглянуть на Трома. Тот молча покачал головой.

– Как всегда, отец. Как всегда, – отозвался от окна Эйнар, – Пара жалких крох кварца. Ивар отказался их покупать. А серебра лишь на унцию и хватило. Оценщик сжалился – округлил в большую сторону.

– Да, Ивар – порядочный гном.

– Нет больше порядочных гномов, отец! – старший Йорвинг вскочил на ноги и принялся ходить по комнате, заложив руки за спину, – Все порядочные разбогатели и перебрались в Верхний Конец. Одни мы, как халцедон среди опалов! С виду похожи, а ценят по-разному.

– Успокойся, брат, – примирительно сказал Тром, отодвигая свой стул в сторону, чтобы Эйнар ненароком не снёс его, – Сегодня не повезло, так завтра уж точно найдем что-нибудь. Главное надежду не терять.

– Надежду? – Эйнар резко остановился и навис над младшим братом гранитной глыбой, усы топорщились, кончик бороды слегка подрагивал, глаза полыхали огнем. Тром машинально попятился и втянул голову в плечи.

– Надежду говоришь? – повторил Эйнар, – С тех самых пор, когда я взял в руки кирку в первый раз, будучи еще безбородым юнцом, сколько раз с тех самых проклятых пор эта скала, тролль её побери, принесла нам хоть какую-то маломальскую прибыль? Молчишь? Так я тебе скажу. Ни разу за сорок пять долгих изнурительных зим! За все эти годы мы не смогли накопить даже на новый дом!

– Тише, Эйнар, успокойся, – проскрипел старик Йорвинг и тут же зашёлся приступом кашля.

Тром поддержал отца и поправил подушки, помогая удобнее уложить, ставшую вдруг нестерпимо тяжелой голову.

– Что ты предлагаешь? – старик прикрыл глаза, сдерживая боль

– Мы должны продать наш штрек, а деньги пустить в дело, – Эйнар ударил кулаком в ладонь, – Можно взять кузницу под залог нашей лачуги. Как раз хватит, я уже прикидывал. Сейчас ковать оружие и доспехи – это самое прибыльное дело. Пока продолжается война у нас есть шанс неплохо разбогатеть. Нужен лишь начальный капитал.

– Не беспокойся, войны на твой век хватит, успеешь нажиться на чужих страданиях, – отец облизнул пересохшие губы и Тром склонил к его рту заготовленную загодя кружку с водой.

– У многих дела идут не очень, – продолжал старик, утолив жажду, – Что с того? Настанет день, и вы с Тромом обретете своё богатство. Штрек – это все, что осталось у нашей семьи. Последняя надежда, которой не следует так бездумно разбрасываться. У других и этого нет. А ты – продать!

Эйнар лишь презрительно фыркнул, но спорить не решился.

– Смотрю я на вас, дети мои, и понимаю, насколько вы разные. Боюсь, как не станет меня, так перессоритесь между собой, как собаки дворовые. Вижу ведь, как грызётесь между собой каждый день.

– Нет, отец, что ты такое говоришь! – Тром всплеснул руками, – Мы ж братья родные, а братья – это навек, это ж святое. Скажи, Эйнар?

– Угу, – отозвался старший Йорвинг, – Это мы так, потехи ради.

– Хорошо. Надеюсь, что так. Главное, в обиду себя не давайте никому. Вместе держитесь всегда. Слышите? Помните о том, что вы братья и, когда я помру никого у вас не останется, кроме друг друга. Кровь от крови, плоть от плоти. И веру не теряйте в лучшее будущее, тогда оно непременно настанет. Лучше подумайте на досуге, как наследство делить будете, по-братски чтоб вышло, не обидеть никого.

– Не боись, отец, поделим как-нибудь.

– Вот и боюсь, что получится как-нибудь, а не по-хорошему, – проворчал себе в бороду старый Йорвинг, но ни один из сыновей не расслышал его слов.

Сказав, старик откинулся на подушку и прикрыл веки. Разговор дался нелегко и боль снова пронзила тело колючими иглами. Он чувствовал, что конец близок, несмотря на то, что сегодня болезнь слегка отступила и жар ушёл, дышать становилось тяжелее с каждым днем. Рудничная пыль основательно забила ему лёгкие, разъедая грудь жгучей кислотой.

Тром потянулся за курткой.

– Ты куда? – встрепенулся отец.

– Пойду пройдусь перед сном.

– Опять? – Эйнар наградил брата укоризненным взглядом тёмно-карих глаз.

Тром замер на пороге.

– Не прикидывайся, брат. Скажи ещё, что не знаешь, как вся улица только и судачит о том, что ты ходишь вечерами на небо пялиться? –Эйнар покачала головой, – Эх, Тром, братец, ведёшь себя, как дитя малое. Пора бы уже остепениться, о достатке подумать, о заработке хорошем, а ты всё в романтика играешь.

Тром уже набрал полную грудь воздуха, чтобы высказать брату, что он думает о золоте, богатстве и обо всех тех гномах, которых принято называть порядочными, но отец опередил его.

– Пускай идёт, – старый Йорвинг поднял вверх обтянутую сухой кожей руку и гнев, готовый захлестнуть Трома удушающей волной вмиг отступил, – Тебе чего с того, что он любит на звёзды посмотреть. Пускай идёт, мальчонка. У него своя жизнь, у тебя своя. Нечего навязывать свои мысли другому.

Эйнар сокрушенно покачал головой, но перечить отцу не смел, а потому снова просто промолчал.

Тром вышел за дверь и быстрой походкой направился вниз по улице, петлявшей узкой змейкой между приземистых домов. Оставив позади Западный Конец с его разбитыми мостовыми и висящим, подобно ядовитому туману запаху нечистот, Тром вышел на укатанную телегами дорогу, ведущую к шахтам. Дойдя до моста, широкой дугой перекинутого над Гиблой Падью, узким ущельем, что глубоким шрамом располосовало гору надвое, гном резко свернул вправо и ускорил шаг. Когда-то, в давние времена, память о которых уже канула в бездну времён, тут проходила крепостная стена. Теперь о ней напоминали лишь одиноко торчавшие из земли камни, покрытые изумрудными островками мха и сапфировыми кляксами лишайника. Приходилось часто петлять между гранитными блоками и идти по самому краю обрыва, но Тром уже не впервой проделывал этот путь и уверенно продвигался вперёд ни разу не оступившись и не споткнувшись. Вскоре его слуха коснулся шум бегущей по камням воды, а в воздухе заплясало влажное марево. Впереди показался стремительный поток, окутанный голубоватым сиянием, исходившим от крупных кристаллов кварца. Вода срывалась с головокружительной высоты вниз, перекидываясь с одного каменного уступа на другой, иногда задерживаясь в выточенных ею же самой каменных чашах, после чего снова устремляясь вниз, разлетаясь мириадами блестящих брызг, теряясь в необозримой глубине Гибельной Пади. Тром на миг остановился и поглядел через край обрыва туда, где клубился непроглядный мрак, пронизанный водяными искорками. Каждый раз, будучи здесь, он пытался разглядеть хоть что-нибудь внизу, что могло бы указывать на истинную глубину ущелья. Но, как он ни старался, не напрягал глаза, ничего, кроме темно лиловых облаков водяного тумана разглядеть не удавалось.

На расстоянии полусотни локтей бурный поток окунался в непроглядную тьму, сливаясь с ней, тускло сияя смазанным, дрожащим пятном зыбкого света. Падь была поистине бездонной. Неспроста молва окрестила её Гибельной. В пятидесяти шагах от того места, где остановился Тром через ущелье был перекинут ещё один мост, нехоженый и давно заброшенный. Туда гном и направился. Постепенно воздух наполнился леденящими брызгами, долетавшими сюда от водопада. Одежда вмиг промокла насквозь и неприятно липла к телу, словно к спине прикасались чьи-то скользкие холодные пальцы. В бороде и волосах гнома осколками горного хрусталя заискрились крохотные капельки. Осторожно ступая по мокрым, покрытым осклизлым мхом камням, Тром перебрался на противоположную сторону. От моста начиналась узкая, едва различимая в полумраке тропа, резво убегавшая наверх. Поднявшись по ней, гном очутился на широком карнизе, огороженном ржавыми металлическими перилами. Внизу под карнизом неистово рокотал водопад, вздымая кверху своё удушливо-влажное дыхание, но спереди уже повеяло живительной прохладой. Тром заторопился, и вскоре протиснувшись через узкую щель в конце коридора оказался на западном склоне Серых Гор.

– Успел, – прошептал он, усаживаясь на круглый, вылизанный осенними ветрами камень, хранящий ещё на себе теплый отпечаток угасающего дня.

Вокруг насколько хватало глаз простиралась горная гряда. Гордые великаны, одетые в белоснежные плащи ледников, стояли плечом к плечу, незыблемые на своём вечном посту. Солнце неумолимо клонилось к закату, окрашивая вершины густым багрянцем, укрывая крутые склоны потоками расплавленной меди. Эдакое чудо не знакомо жителям глубин. Гномы привыкли копошиться в земле, стараясь лишний раз не поднимать кверху головы. А уж удумать выйти из своих подземных пещер-городов наружу способен был лишь чудак, не от мира сего. Мало, кто из сородичей Трома имел хоть малейшее представление о той красоте, что предстала сейчас перед ним, а если и имели, то вряд ли способны были оценить её. Самое обидное было даже не в том, что гномы, по их собственному глубокому убеждению, не могли приобщиться к чему-то более прекрасному нежели добыча металлов и самоцветов, а в том, что никто не имел такого желания. Отец с братом лишь отмахивались от вдохновенных россказней Трома, а друзья и соседи тихо посмеивались за его спиной и крутили пальцем у виска. Однако, Тром, на протяжении нескольких лет, с того самого момента, как случайно обнаружил эту щель, старался не пропускать ни одного заката. Сидя тут на камне, гном иногда ощущал себя так, словно ненароком, тайком сумел прикоснуться к чему-то очень запретному, к сокровенной тайне Великого Творения. Странным и непостижимым образом ему позволили увидеть истинное чудо, осознать насколько бесценен тот дар богов, которым абсолютно безвозмездно владеют живущие на земле. Солнце скатилось ещё ниже и последние лучи потянулись к небесам. Робко, неуверенно, словно кисть художника, пробующего холст, они коснулись косматых туч, расчерчивая их алыми штрихами. Пушистые бока, пузатых, полных колючего снега и ледяного дождя туч сначала становились пепельно-пунцовыми, затем их нечёткие грани наливались тёмным, грозно-лиловым оттенком и в конце концов окунались в непроглядные густо синие, почти чёрные цвета. Пылающий раскалённым золотом шар солнца коснулся горных хребтов и, придерживаясь за их острые вершины быстро скатился вниз, погружая мир вокруг в мягкий бархат сумерек.

Высоко в небе весело блеснули первые звёзды. Тром задрал кверху голову и в очередной раз подивился, как же быстро они появляются в холодном осеннем небе. Мгновение назад небесный ковёр был пуст, а сейчас он усыпан миллиардами крохотных самоцветов, насмешливо подмигивающих гному с необозримой высоты. Такие близкие и в то же время бесконечно далёкие. Казалось, протяни руку, и она неминуемо коснётся этих божественных бериллов, агатов, сапфиров и изумрудов. Больше всего среди небесных сокровищ было алмазов. Прозрачно-белые искорки, от которых не исходило ни тепла, ни света. Они манили к себе холодным, будто чужим блеском, завораживали неизвестностью и волшебной таинственностью.

Мягко опустилась ночь, накинув на горы свой чёрный саван, подсвеченный серебристыми лучами луны и стало заметно холодней. Камни покрылись блестящей пленкой инея, а капельки влаги в бороде гнома превратились в хрусталики льда. Пришло время возвращаться домой. Тром ещё раз окинул взглядом могучие горы, небо в алмазах звёзд, тёмные уснувшие облака и нырнул в дышащую мраком щель. Дома уже все спали и Тром, быстро раздевшись нырнул под одеяло и последовал их заразительному примеру.

Следующее утро не внесло в жизнь гномов Серых Гор ровным счётом ничего нового. Может быть где-то в Верхних Кварталах и царило весёлое оживление, сопровождавшее зарождение нового дня, но для жителей Западного Конца утро означало лишь очередной поход к шахтам с киркой на плече. Солнечного света в пещерах не было в помине, а начало дня традиционно обозначалось зажиганием огромных ламп, развешанных над городом и наполненных горючим газом, который добывали на болотах к югу от подгорного царства.

Тром, каждый день видя перед собой понурые плечи товарищей, вглядываясь в их суровые лица, вслушиваясь в обрывки фраз, частенько задумывался над тем, что именно заставляло всю эту бородатую братию каждый день безропотно браться за кирку и до седьмого пота долбить равнодушный камень? Страсть к горному делу, впитанная с молоком матери? Желание разбогатеть? Безудержная алчность? Привычка? Банальное повиновение королевскому указу? Возможно всё понемногу. Будь Тром мыслителем, он непременно бы написал трактат о жизни гномов Серых Гор, где изложил бы все свои мысли. Но, чтобы быть мыслителем, нужно, чтобы тебя ничто не беспокоило, не отвлекало от мыслей. А какие тут размышления, когда до седьмого пота работаешь на шахте лишь бы не протянуть с голоду ног? Только и мысли, что о еде и достатке.

Эйнар сегодня снова проснулся не в духе, ни с кем не разговаривал, а на все вопросы отвечал лишь хмурым взглядом, сводя густые брови к переносице. Прошлой ночью он опять долго не мог сомкнуть глаз, ворочался, думал, что было для него вовсе несвойственно и ново. Однако, уже несколько ночей к ряду его терзала одна назойливая мысль. Однажды, прогуливаясь по грязным улочкам Западного Конца, Эйнар случайно забрёл на Базарную Площадь. Шумное, гомонящее скопление народа, зловонный туман, висевший над рыбными лотками, рои насекомых, копошащиеся на мясных тушах – всё это раздражало Эйнара с самого детства. Поэтому за продуктами в их семье всегда ходил Тром. И на этот раз Эйнар поспешил скрыться в ближайшем переулке. Стоило ему окунуться в приятную прохладу узенького прохода между домами, как он замер в изумлении. На углу Мастеровой Улицы и Кузнечного Переулка Эйнар заметил дом. Нет, конечно же домов тут хватало с избытком, всяких разных. Но то был дом особенный. Дом, который мгновенно нашёл лазейку в сердце Эйнара и обосновался там, терзая душу нестерпимым желанием купить его. Два этажа, вход с колоннами, медные двери с хитрым замком, балкон с резными балясинами, стрельчатые окна и уютный дворик, обозначенный бронзовым заборчиком. То был дом его мечты. Именно так Эйнар и представлял себе то место, где он встретит старость. На калитке висела деревянная табличка, сообщавшая о том, что дом недавно выставлен на продажу. Эйнар приблизился и его радость тут же улетучилась, как утренний туман при первых лучах солнца. Такой суммы он и в глаза-то никогда не видывал. Где ему найти столько денег? Однако, мечта поселилась в его душе, дав росточки надежде, которая крепла с каждым днём, когда Эйнар начинал прикидывать, сколько можно получить с продажи их штрека. Вся загвоздка была в том, что он не знал, как ему уговорить отца на эту сделку. Оттого Эйнар и хмурился каждое утро, глубже и глубже погружаясь в нелёгкие думы.