Kitobni o'qish: «Дикая охота»

* * *

Вечер выдался необычайно холодным даже для ранней весны. Пусть она только-только вступила в свои права, пусть еще не отступило снежное воинство, все одно – в городе стало слишком холодно. Из черного провала беззвездного неба бесшумно сыпалась снежная крупа, оседая на сугробах, что и не думали таять. Крохотные снежинки поблескивали в желтом свете одинокого фонаря, который стоял у входа в парк подобно давно заброшенному за ненадобностью маяку. Узкая тропинка засыпана снегом, ветви кустов почти скрывают ее, а деревья с голыми черными ветвями простирают над тропинкой серые, мертвые до поры кроны. Казалось, здесь царят вечное уныние и запустение. Эта тропа словно бы вела в заброшенное лесное царство, из которого еще никто не вышел живым.

Зловещее впечатление сглаживало шоссе, что тянулось вдоль парка, и по которому то и дело сновали машины. Да и другая сторона улицы, плотно застроенная многоэтажками, тоже не внушала особого трепета. При одном взгляде на уродливые серые здания, пылающие разноцветными огнями, становилось ясно, что город никуда не делся. Он здесь. И тропинка в парк не более зловеща, чем самая обычная городская подворотня.

Высокий человек в бежевом пальто и темной кепке поправил поднятый воротник и отвернулся от улицы. Встал к ней спиной, чтобы ему был виден только черный лес да желтое пятно света на присыпанной снегом тропинке. Так центр города выглядел более загадочным.

Вскинув руку, человек бросил взгляд на часы, блеснувшие на запястье. Его лицо, желтое от света фонаря, помрачнело. Полночь. Он опаздывает. Всегда они опаздывают, всегда!

Мимо человека с ревом пронеслась черная машина, гладкая и блестящая полированной чешуей, как глубоководное существо. Мигнув алыми стоп-сигналами, она растворилась в ночи, и человек обеспокоенно вскинул голову. Из темноты ему навстречу вышел молодой парень в дутой фиолетовой куртке и в шапочке с симпатичным помпончиком. Пареньку на вид было лет двадцать. Он шел, что-то насвистывая себе под нос и покачиваясь в такт музыке. Увидев человека в бежевом пальто, паренек широко улыбнулся и помахал рукой.

– Опаздываете, – сухо бросил человек в пальто, когда паренек подошел ближе.

– Да ну! – бодро отозвался тот. – Еще вся ночь впереди! Вы – Виктор Петрович?

– Да, – с явным неудовольствием отозвался человек в пальто. – А вы – Гоблин?

– К вашим услугам, – отозвался паренек, отвесив шутовской поклон.

– Тогда, полагаю, пора начинать, – отозвался Виктор Петрович.

Сунув руку за широкий отворот пальто, он вытащил белый лист бумаги, на котором виднелась грубо нарисованная от руки карта.

– Тю! – ухмыльнулся Гоблин. – Лучше было с сайта распечатать.

– Так… более атмосферно, – немного смешавшись, отозвался Виктор Петрович.

– Ладно, ладно, – бросил Гоблин, потирая ладони. – Что там сегодня?

– Задание, – громко объявил Виктор, читая прямо с листа. – В нынешнюю полночь направиться в парк Оселковый, найти черное дерево с провалом, что стоит рядом с источником живительной влаги, отмерить от него полста шагов на север, и в укрытии потаенном, железном, найдете то, что следует. Клад будет спрятан надежно, но не отчаивайтесь, храбрые искатели, следуйте подсказкам и обретете искомое. Будьте осторожны в этот час, когда силы тьмы безраздельно властвуют над…

Виктор Петрович закашлялся и строго глянул на Гоблина.

– Безобразие, – сказал он. – Не могут нормальный текст написать. Зачем же так драть из классики целыми кусками.

– Какой классики? – натурально удивился Гоблин, вскинув жидкие светлые брови.

Человек в бежевом пальто тяжело вздохнул и махнул рукой, признавая свое поражение.

– Пора идти, – сказал он, разглядывая карту. – Куда сначала?

– Прямо, – решительно отозвался паренек. – Сначала до ларька с чебуреками, а от него к лавочкам. Знаю я это дерево, в прошлом году закладка была именно там.

Виктор Петрович едва заметно вздохнул, печально и устало. Потом опустил руку с листком бумаги и шагнул на свежий снег.

– Стой! – воскликнул Гоблин. – Погоди!

– Что еще? – недовольно отозвался мужчина, оборачиваясь к собеседнику.

– Оружие! – провозгласил паренек. – У нас же игра! И есть указание опасаться сил зла. Значит, кто-то из мастеров может отыграть эти самые силы тьмы.

– Ах да, – мрачно произнес Виктор Петрович. – Оружие.

Он сунул руку в карман плаща и вытащил пистолет из желтого пластика. Размером он напоминал настоящий, но выглядел так по-детски, что никто, пребывая в здравом уме, не принял бы его за настоящий.

– А, с присосками, – Гоблин хмыкнул. – Да. Ну, это. Наверно, сойдет. А у меня – вот.

Резким движением он выхватил из-за пазухи огромный черный револьвер и прицелился в сторону леса. В его левой руке появился фонарик, который вспыхнул ослепительно-белым светом.

– Стоять! – рявкнул Гоблин. – Всем немедленно выйти из леса!

Виктор Петрович незаметно прикрыл глаза, борясь с желанием закрыть лицо ладонью.

– До чего дошли современные нравы, – едва слышно, себе под нос, пробормотал он. – Куда подевалось достоинство и самоуважение? Осталось только шутовство.

– Что? – переспросил Гоблин, водя перед собой черным револьвером. – Нравится? Шесть зарядов, батарея в рукоятке, пуляет так, что синяки оставляет!

– Да, – громко произнес Виктор. – Очень нравится. Но нам пора идти.

– В путь! – провозгласил Гоблин. – И пусть все силы тьмы…

Виктор Петрович повернулся и решительно направился в глубь парка, отчаянно хрустя снегом.

Гоблин припустил следом. Виктор шел быстро, поглядывая на карту и стараясь не обращать внимания на то, что его спутник тычет в темноту своим оружием, изображая стрелка с Дикого Запада. Виктору Петровичу стало даже немного стыдно за своего напарника. Нет, конечно, каждый развлекается как умеет, но это уже выходит за рамки. Это уже не забава, это инфантилизм во всей красе.

Они не разговаривали. В полном молчании спутники пересекли освещенную часть тропинки и углубились в темноту парка. Тут пригодился фонарик Гоблина, что озарял путь не хуже строительного прожектора. Идти было довольно легко. Людей кругом не было – мало кто отваживался прогуляться в полночь по этой заброшенной части парка. Место глухое, недоброе. Красотой не одарено, разглядывать тут нечего, тем более что на дворе почти зима, вот и нет никого в этом парке.

Ларек с чебуреками, оказавшийся давно заброшенной железной будкой, был закрыт. И, судя по виду, не открывался уже года три. В полном молчании спутники обошли его стороной и углубились в лес. На этот раз вперед выдвинулся Гоблин.

– За мной, – сказал он, махнув рукой. – Я знаю дорогу! Тут уже близко.

И он весело, вприпрыжку, поскакал по глубокому снегу. Виктор Петрович отстал – его теплые ботинки щедро черпали снег, и он старался идти осторожнее. Впрочем, это не помогло. На втором сугробе он все-таки набрал полные ботинки снега и сдавленно чертыхнулся.

– Что? – подал голос Гоблин, убежавший вперед и светивший из темноты фонариком. – Застряли?

– Иду, – откликнулся его спутник. – Уже иду.

– Тут рядом, метров десять осталось, – дружелюбно отозвался паренек, поджидая своего напарника. – Там дерево такое, с дуплом. А от него уж близко до закладки. Сказано, что клад в железе – опять, наверно, в урну запихнули.

– В урну, – пропыхтел Виктор Петрович, приноравливаясь к бодрому шагу спутника. – В урну!

– А что делать, – серьезно отозвался Гоблин. – Игра.

Пару минут шли молча. Дорожки под ногами больше не было, и им приходилось шагать по нетронутому снегу. Кругом ни огонька – только темнота, из которой свет фонарика выхватывал то изломанные ветви кустов, то голые, мокрые стволы деревьев. Темнота – хоть глаз выколи, и без фонарика, что так удачно захватил с собой Гоблин, спутникам пришлось бы туго.

– Полезная вещь, – наконец сказал Виктор, – надо себе такой завести.

– Пустяки, – отозвался паренек. – В любом ларьке продается.

Сделав еще пару шагов, он поежился.

– Виктор Петрович, – сказал он. – Я хотел спросить… Зачем это вам?

– Что? – переспросил тот, не сбавляя шага.

– Все это, – ответил паренек, махнув рукой.

– А, – сухо отозвался мужчина. – Ну, это, знаешь, немного волнует кровь. Заставляет чувствовать себя живым.

– Чувствовать себя живым, – печально повторил Гоблин.

– А тебе? – с интересом спросил мужчина. – Зачем тебе все это шутовство, скоморошество? Вы же не ведете себя так в обычной жизни?

– Не знаю, – совершенно серьезно отозвался молодой человек, замедляя шаг. – Быть может… это тоже заставляет меня чувствовать себя живым.

Он сделал пару шагов вперед, опустил фонарик, подсвечивая белый наст под ногами. Виктор Петрович замешкался, пробираясь сквозь очередной сугроб, немного отстал…

– Извините, Виктор Петрович, – произнес Гоблин.

Фонарик упал в снег, мазнув лучом по черным зарослям кустов. Гоблин резко обернулся, вскинул руки и рванулся к своему спутнику. Его лицо, подсвеченное упавшим фонариком, исказилось. Глаза залило алым, рот распахнулся жадным провалом, из которого выглянули два длинных клыка, острые, как иглы. Гоблин двигался быстро и бесшумно, как призрак, сорвавшийся с адской цепи. В мгновенье ока он оказался перед Виктором, успевшим поднять руку, и заревел, как дикий зверь. И тут же задохнулся, когда полметра кованой стали пробили ему грудь – там, где когда-то билось сердце. Рев перешел в стон, руки с отросшими ногтями опустились. Ноги Гоблина стали ватными, ослабли, и он рухнул на колени перед Виктором Петровичем, сжимавшим в руке короткий меч с узким лезвием, что полностью вошло в грудь упыря.

– Вы, – прохрипел Гоблин, – вы…

Виктор Петрович рывком вытащил меч из груди чудовища, и блестящее лезвие, усеянное замысловатыми завитками древних письмен, сверкнуло в луче фонарика.

– Как низко пали нравы, – печально сказал Виктор Петрович, поправляя очки. – Никакого самоуважения, даже у принцев тьмы.

– Я не… – прохрипел Гоблин, протягивая руку к своему спутнику.

Виктор Петрович взмахнул мечом, и лезвие, сверкнув, обрушилось на упыря. Тот взвизгнул, когда клинок отсек руку у самого плеча, а потом умолк, когда меч пылающей полосой рубанул его по самому горлу.

Обезглавленное тело повалилось под ноги Виктору Петровичу, забрызгав полы его плаща тягучей черной жижей. Тот брезгливо перешагнул через содрогающегося упыря, медленно, хрустя снегом, подошел к упавшему фонарику и поднял его. Обведя пылающим лучом крохотную полянку, скрытую от посторонних глаз зарослями кустов, Виктор Петрович едва заметно хмыкнул.

– Подойдет, – вслух решил он. – Достаточно близко к точке.

Он сунул фонарик в сугроб – так, чтобы тот освещал мертвое тело упыря, и зашагал обратно. Остановившись около Гоблина, мужчина взялся за рукоять меча обеими руками и воздел его над головой. А потом резко опустил. И еще раз. И еще.

Черная жижа из тела упыря разлеталась в стороны тяжелыми каплями. Бежевое пальто вмиг покрылось черными пятнами, но Виктор ожесточенно рубил труп, сжимая зубы. Наконец, выдохнувшись, он распрямился и, тяжело дыша, осмотрел дело рук своих.

Тело было изрублено в куски, что плавали в черной жиже, перемешанной со снегом. От Гоблина остались только истерзанные останки, ничем не напоминавшие облик человека. Куртка, штаны, шапка – все это превратилось в бесформенные лохмотья, перемешанные с темной плотью.

Удовлетворенно кивнув, Виктор склонился над этой мешаниной и начал осторожно раздвигать куски мечом, что проходил сквозь плоть упыря, как нож сквозь масло.

Выложив куски, оставшиеся от Гоблина, относительно ровным кругом, Виктор Петрович перехватил меч поудобнее и в самом центре черного месива принялся чертить паутину из коротких линий. Он тихо напевал себе под нос странную мелодию. Дело шло не так легко, как ему хотелось, и вскоре с раскрасневшегося лба мужчины покатились крупные градины пота. Но он не прервался ни на миг. Наконец, прочертив последнюю линию, Виктор с явным облегчением выдохнул и с размаху воткнул меч в замаранную землю, словно ставя точку в долгой и нудной работе.

Отойдя на пару шагов в сторону, Виктор поправил очки, испачкав щеку в черной жиже, что покрывала его пальцы плотным слоем. Воздев руки к черному небу, мужчина повернулся к останкам упыря и тихо запел мелодию без слов. Она все убыстрялась и убыстрялась, пока не слилась в единый неразборчивый гул. В момент наивысшего напряжения Виктор вскрикнул – отчаянно и зло – и упал на колени. Простирая руки к мечу, воткнутому в останки упыря, он прошептал:

– Приди! Приди же!

Ответа не было. Виктор Петрович, дыша тяжело и натужно, как загнанный зверь, оперся руками о землю. Исподлобья, зло и пронзительно, он глянул на рукоятку меча, блестевшую в свете фонарика.

– Не может быть, – прошептал мужчина. – Я все сделал, все…

Изрубленные куски плоти полыхнули багровым пламенем. От них повалил черный дым, и снег с шипением раздался в стороны, обнажая черную сырую землю. Меч задрожал, а потом ухнул вниз, словно провалился в невидимую дыру.

– Да! – воскликнул Виктор, рывком поднимаясь на ноги. – Да! Приветствую тебя…

Его тело сорвалось с места, словно получив удар в грудь. Виктор Петрович отлетел назад и с хрустом ударился спиной о дерево, стоявшее позади. Он даже не вскрикнул – не успел. Ему не дали коснуться земли. Новый рывок швырнул мужчину к соседнему дереву, и на этот раз его тело с глухим хрустом хлопнулось о ствол. Толстая обломанная ветка пронзила его спину, вышла из груди, и Виктор забился в судорогах, насажанный на ветку, как бабочка на иглу. Он так и не успел ничего сказать – из раскрытого рта потоком хлынула кровь, голова мужчины вздрогнула, ударилась о заиндевевший ствол. Очки в тонкой оправе упали в снег. Парк замер.

В наступившей тишине было слышно, как трещат горящие останки упыря, распространяя клубы зловонного дыма. Свет фонарика, так и оставшегося лежать в сугробе, померк, словно батарейки успели сесть за краткие секунды кровавого пиршества.

Виктор Петрович пошевелился, и дерево захрустело, словно пытаясь сбросить с себя чудовищную ношу. Мужчина в бежевом пальто поднял голову и взглянул на окровавленный сук, торчащий из груди. Потом уперся ногами в ствол, оттолкнулся и, сорвавшись с ветки, упал в снег. Тут же, без всякой паузы, без стонов и воплей, он поднялся на колени и медленно встал. Выпрямившись, не торопясь, спокойно, обвел взглядом изуродованную поляну. Его бесстрастный, ничего не выражающий взгляд на секунду задержался на останках упыря. Потом тело человека в бежевом пальто развернулось, четким движением выхватило из сугроба очки в тонкой оправе и водрузило их себе на нос.

Затем Виктор Петрович медленно пошел прочь, хрустя свежим снегом. На поляне, в облаках зловонного дыма, догорали останки упыря. Когда фигура в бежевом пальто, что стало пятнистым из-за черной жижи упыря и крови владельца, растворилась среди голых стволов, фонарик мигнул последний раз и погас. На изуродованную поляну обрушилась темнота, ставя точку в затянувшейся игре.

* * *

Кулак ткнул точно в скулу, и голова Кобылина мотнулась от удара. В глазах вспыхнуло маленькое солнце, но Алексей уже дернулся в сторону, уходя от второго выпада, которого даже не видел, но предугадал. Мимо скользнула голая волосатая рука, локоть мазнул по носу, чуть не своротив его набок, и Кобылин отпрыгнул в сторону, прочь с линии атаки. Шагнув назад, вскинул руки, защищаясь от удара, замотал головой, пытаясь прийти в себя.

Перед глазами все плыло, левый глаз, опухший от удара, видел плохо, и Кобылин щурился, пытаясь разобрать в полутьме движения противника. Низкий потолок подвала давил на плечи, одинокая лампочка, свисавшая с потолка на длинном шнуре, не столько помогала, сколько мешала. Она освещала только большой кусок бетонного пола, а углы огромной комнаты оставались в темноте. Там, вдоль стен, растеклась толпа, что окружала дерущихся плотным кольцом. Десятки тел – взволнованных, разгоряченных, исходивших мерзким запахом пота и дешевого спиртного. Кобылина подташнивало от этой гадской смеси, но это было еще не самым страшным. Гораздо хуже было то, что толпа не молчала. Нет, орать во все горло они не решались – подвал, где проходили тайные бои, находился под офисным зданием, стоявшим на оживленной улице. Но все-таки они умудрялись бросать короткие фразы злым шепотом, пытаясь натравить бойцов друг на друга. Слабак! Давай! Ввали ему! Мочи гада! Врежь еще разок! По сопатке уроду… Это были самые приличные выражения, что градом сыпались на вспотевших драчунов. Злой шепот толпы сливался в равномерный гул, что давил на уши Кобылину, заставляя его мотать головой. Ему и так крепко досталось, а тут еще и вонь, и эти омерзительные голоса толпы, жадной до чужих страданий. Алексей чувствовал себя ослабшим. Больным. Проигравшим.

Его противник – здоровенный мужик с округлой бородкой, налысо бритый и довольно упитанный – не очень-то и спешил. Он медленно приближался к Алексею, переминавшемуся с ноги на ногу, подняв кулаки к самому лицу. На нем были только боксерские трусы – больше ничего. Жирное брюхо, поросшее черным волосом, подрагивало, и Алексея чуть не стошнило от этой картины. Не надо было пить перед боем. Ох, не надо было…

Кобылин сделал пару шагов в сторону, потом в другую. Заметался перед наступавшим громилой, словно загнанная в угол мышь. Он и правда выглядел задохликом на фоне этого бугая. Перед боем Алексей стянул свитер, оставшись только в джинсах и белой футболке, пожелтевшей от пота, и теперь выглядел оголодавшим школьником, что раздразнил уличного хулигана. Его широкие плечи были опущены, Кобылин сутулился, ожидая нового удара, а жилистые руки беспомощно месили воздух, словно не зная, чем себя занять. Все должно скоро кончиться. Скоро.

Здоровяк, сжав огромные кулаки, ринулся вперед, как разъяренный носорог, грозя смести своего противника с дороги. Кобылин шагнул в сторону, пригнулся, пропуская над собой волосатую руку, дернулся вниз, уходя от второго удара, и тут же получил удар ногой в живот. Алексея сложило пополам, швырнуло в сторону. Он упал на бок, проехался по полу и замер, беспомощно хватая воздух раззявленным ртом.

Над головой гудела толпа, но в ушах у Кобылина стоял колокольный звон. Он почти не понимал где он и что делает. Чьи-то руки ухватили его за плечи, рывком подняли на ноги. Алексей забормотал слова благодарности, и тут же сильный пинок в спину швырнул его обратно в круг света, прямо в руки здоровяка. Кобылин споткнулся, нырнул носом вперед, чуть не угодив головой в живот бугая. Но тот ловко ухватил Кобылина за плечи, сунул его голову себе под мышку. Алексей, согнутый пополам, видел перед собой лишь толстые белесые ноги врага. Босые, с давно не стриженными ногтями. Вот одна нога дрогнула, пошла вверх… Кобылин инстинктивно дернулся, успел наложить на колено противника обе ладони. Удар не получился – колено бесполезно ткнулось в подставленные руки, не причиняя вреда. Еще удар – и с тем же результатом. Разъяренный бугай приподнял Кобылина, с ревом оторвал его от пола и швырнул в сторону.

Алексей покатился по бетонному полу, влетел с размаху обратно в толпу – и тотчас десяток рук выпихнули его обратно в круг. Кобылин приподнялся на ободранном локте, вскрикнув от боли, и в тот же миг перед его лицом появилась пятка. Огромная, с ороговевшей кожей, отвратительная на вид. Время словно остановилось, замерло, растянулось, как густое варенье, переливающееся через край чайной ложки. Алексей успел вскинуть руку, сунуть ладонь между пяткой громилы и своей щекой… А потом перед глазами зажглось солнце и тут же погасло.

Открыв глаза, Кобылин застонал. Над ним нависал низкий закопченный потолок, в ушах стоял гул, а перед глазами плавали зеленые и синие круги. Болело все – руки, ноги, колени, спина. И – щека. Вся левая сторона лица опухла, превратившись в пульсирующую болью оладью. Во рту стоял противный сладковатый привкус крови, левую ноздрю заложило, а левый глаз почти ничего не видел сквозь узенькую щелочку распухших век.

Приподнявшись на пылавшем от боли локте, Алексей огляделся, зажмурив болевший глаз. Оказалось, что он лежал у самой стены, в дальнем темном углу подвала, превращенного в бойцовский зал. В центре, в ярком свете желтой лампочки, толпились люди, громко приветствуя новых бойцов – двух сухощавых пареньков в кимоно. Бритоголового бугая нигде не было видно, а про Кобылина, проигравшего бой, уже забыли. Оттащили к стене и бросили, как ненужное тряпье, отслужившее свой срок.

Зашипев от боли, Алексей сел. Осторожно потрогал левую щеку и скривился. Потом, скрипя зубами, поднялся на ноги и, опираясь рукой о шершавую стену, похромал в противоположный угол, к едва заметному провалу, ведущему в соседний подвал. Все было кончено. Настало время уходить.

У распахнутой двери, через которую побежденные покидали зал, его остановили. Крепыш в кожаной куртке ухватил Кобылина за руку, да так, что охотник, едва державшийся на ногах, чуть не упал. Мужчина, походивший на округлый плотный шарик, развернул проигравшего бойца к себе и взглянул в разбитое лицо.

– Ну? – буркнул Алексей, разглядывая крепыша, что показался ему смутно знакомым.

– Это ты, – бросил тот. – Я видел тебя в зале на Динамо. Два месяца назад. Помнишь схватку с парнем из СОБРа? Вы еще сначала шутили, а потом сошлись всерьез.

– Не помню, – мрачно отозвался Кобылин.

– Брось, – крепыш нахмурился. – Я видел, какие штуки ты там выделывал. Скакал, как акробат, этот громила тебя и пальцем не мог коснуться. Ты же часто в том зале бываешь, да? Ты что творишь-то?

– Что? – Кобылин искренне удивился.

– Ты мог за минуту уделать этого жирдяя! Ты что, поддался? Или под кайфом? Что с тобой такое?

– Болею.

– Чем?

– Всем.

Кобылин нахмурился и бросил злой взгляд на крепыша с широким красным лицом. Тот демонстративно потянул носом воздух, и Алексей с мрачным видом выдернул руку из хватки собеседника. Повернувшись к нему спиной, охотник захромал в темноту соседнего подвала, шаркая ногами по полу, как старик.

– Зря, – донеслось ему в спину. – Ну и зря.

Кобылин остановился. Замер, прислушиваясь к самому себе, а потом, так и не обернувшись, покачал головой и шагнул в темноту.

Опираясь на стенку, Алексей заторопился к светлому пятну в противоположном углу комнаты, которую пересекали огромные трубы, обмотанные стекловатой. Перешагивая через них, Кобылин чуть не упал, но, зарычав от боли в ободранной коленке, смог удержаться на ногах. Оттолкнувшись от стены, он быстро зашагал к распахнутой двери, из которой лился поток желтоватого света, стараясь не качаться на ходу.

В крохотной комнате, что была освещена единственной лампочкой, его уже ждали. За ободранным столом, напоминавшим школьную парту, сидел худой чернявый паренек в дутом китайском пуховике. Тот был распахнут на груди, и под ним виднелась черная футболка.

– А, – протянул тот, увидев Кобылина. – Давай, сюда иди.

Кобылин послушно подошел к столу и встал перед ним, чуть скривившись набок от боли в спине. Паренек покрутил длинным горбатым носом, почесал небритую щеку и взглянул на гостя снизу вверх.

– Ладно, – сказал он наконец, запуская руку в карман. – Как договаривались.

Алексей молча кивнул. Паренек вытащил из нагрудного кармана пуховика тысячу рублей и швырнул ее на стол перед собой. Кобылин медленно протянул руку, непослушными пальцами сграбастал бумажку, смял ее в кулаке и спрятал дрожащую руку в карман джинсов.

– Иди, одевайся, – бросил парень, скорчив брезгливую гримасу. – Придешь на следующей неделе.

Кобылин, не решаясь подать голос, покорно кивнул и зашаркал в угол. Там, на старом деревянном стуле, лежала груда тряпья – его одежда. Алексей медленно, кривясь от боли, натянул грязный черный свитер, набросил сверху старую китайскую ветровку и натянул синюю вязаную шапочку на самые глаза. Потом, так и не сказав ни слова, подошел к деревянной двери и, распахнув ее, вышел в узкий коридор, чьи стены были выкрашены в грязно-зеленый цвет. Бросив взгляд в дальний конец коридора, туда, где виднелась еще одна дверь, Алексей покачал головой и начал подниматься по кирпичным ступенькам, ведущим к выходу.

Снаружи оказалось страшно холодно. Ветер, гулявший по пустой ночной улице, резал щеки словно ножом. Забравшись под дырявую куртку, он вцепился в разгоряченное тело Кобылина не хуже ледяного демона. Алексей поежился, задумчиво бросил взгляд вдоль домов, на пустую дорогу, потом развернулся и похромал к перекрестку. Он шел вдоль серых стен старых домов, не поднимая взгляда на редких прохожих, что даже ночью спешили куда-то по делам. Шаркая старыми кроссовками по обледеневшему асфальту, Кобылин дошел до перекрестка, но не стал переходить дорогу, свернул в сторону, к одинокой палатке со всякими разностями, что притаилась в тени огромного здания. Здесь ветер был не таким сильным, и Алексей, подходя к светящемуся разноцветными огоньками ларьку, расправил плечи.

Внимательно осмотрев витрину, украшенную новогодними гирляндами, которые, похоже, никто и не собирался снимать, Алексей скупо стукнул в закрытое окошечко. Деревянная заслонка со скрежетом распахнулась, и в лицо Кобылину ударил поток тепла и света.

– Одну за стописят, – прищурившись, буркнул Алексей.

Он сунул руку с заветной тысячей в окошечко и нагнулся, внимательно следя за продавщицей, отсчитывающей сдачу. Та бросила хмурый взгляд на опухшее лицо покупателя, быстро сунула сдачу в протянутую руку, а потом подала бутылку. Кобылин ухватил свою покупку, еще исходившую теплом, и ловко сунул ее за пазуху. Деньги отправились во внутренний карман в тот самый миг, когда окошечко ларька захлопнулось. Все заняло не больше минуты.

– Раз, – хрипло произнес Кобылин, – и ты уже на дне.

Развернувшись, он двинулся прочь от ларька, сутулясь под порывами ледяного ветра. Теперь он хотел только одного – как можно быстрее оказаться в тепле. В подвале или хотя бы в подъезде, у батареи.

– Уважаемый!

Кобылин подпрыгнул, когда за спиной раздался голос, и резко обернулся, прижимая руки к груди, словно пытаясь защитить деньги, заботливо упрятанные во внутренний карман куртки.

– Подождите, уважаемый!

Алексей не поверил своим глазам – к нему обращался паренек в длинном черном пальто. Шапки на нем не было, и аккуратная светлая челочка намокла от хрупкой снежной пыли, что медленно падала с ночного неба. Выглядел паренек как менеджер из офиса – чистенький, аккуратненький, в руке портфельчик из кожи, а из-под ворота пальто выглядывает белый воротник рубашки.

– Я? – искренне удивился Кобылин.

– Да, вы, – улыбаясь во весь рот, отозвался паренек, подходя ближе. – Подождите. У меня есть к вам деловое предложение.

– Чего? – хрипло отозвался Алексей. – Какое предложение?

– Предлагаю сотрудничать с нашей компанией, а не с этими, – паренек махнул рукой в сторону улицы, с которой пришел Кобылин, – жуликами.

– Какая компания? Какие жулики?

Паренек подошел ближе и понизил голос, словно боясь, что его подслушают.

– Вы же выходите на бои в том зале?

– Каком зале?

Паренек широко улыбнулся, чуть нагнулся к Кобылину и доверительно зашептал:

– В зале Бобров. Не отпирайтесь, не надо. Всем известно, чем они там занимаются. Так вот, мы хотим предложить вам сотрудничать не с ними, а с нами. Условия намного лучше.

– Какие условия? – Кобылин нахмурился. – Ничего не понимаю.

Паренек все так же широко улыбался, но уголки его губ немного обмякли, и он стал похож на страшно усталого человека.

– Давай по-деловому, – сухо сказал он. – Сколько Бобры платят – тысячу? Давай так – дерешься у нас, получаешь две тысячи в любом случае. Даже если проиграешь. Победишь – точно получишь четыре, а если собрал толпу, то и больше.

– А, – коротко отозвался Кобылин. – Понимаю.

– Вот и отличненько. – На лице паренька снова засияла улыбка.

– Но, – протянул Кобылин, – я тебя не знаю. А их – знаю.

Паренек тяжело вздохнул, но потом взял себя в руки и снова улыбнулся, уже немного кривовато.

– Все то же самое, – терпеливо повторил он. – Зал, бой, зрители. Но лучше. Жратва бесплатно. Каждый день. И если надо – есть свой угол. В подвале, комнатка. Тепло, можно спать и есть. Днем спишь, ночью дерешься. Дошло?

– А почему мне к вам-то идти? – пробормотал Кобылин, опасливо отодвигаясь в сторонку. – Зачем к вам-то?

– Потому что у нас лучше, – сквозь зубы процедил парень. – Жратва и бабки, понял? Только начинаем, людей у нас мало, нужны люди, чтобы бои каждый день шли, а не только по выходным. Понял?

– Понял. – Алексей сердито хлюпнул расквашенным носом. – Не дурак.

– Вот и молодец, – отозвался паренек.

– А в чем подвох-то? – спросил Кобылин. – Бабла даете больше, жратву… Почему вы добрые такие?

– А! – Паренек, вопреки ожиданиям Алексея, снова ухмыльнулся. – Есть подвох, да. Условие – к Бобрам в зал больше не ходишь. Никогда.

– Понял, – Кобылин закивал. – Это типа вы меня перекупаете.

– Так и есть, – обрадованно выдохнул блондин. – Молодец, въезжаешь. Ну что, пойдем?

– Прям сейчас? – засомневался Кобылин.

– А чего тянуть, – ухмыльнулся паренек. – Пойдем сразу к нам. Там тепло. Поешь, отоспишься пару дней, потом на бой. Или тебя кто ждет?

– Нет, – Алексей медленно покачал головой. – Не ждет.

– Ну вот, – бросил блондин. – Пошли, пока я добрый. Тут на маршрутке пару остановок, и будет наш клуб.

Кобылин зябко поежился, оглянулся по сторонам. Холодный ветер гулял по пустой ночной улице, поднимая с тротуара мелкую снежную поземку. Здесь было холодно и неуютно.

– Пойдем, – сказал наконец окончательно продрогший Кобылин. – Веди.

Блондин рассмеялся, хлопнул собеседника по плечу и, развернувшись, двинулся к перекрестку. Алексей тяжело вздохнул, устроил поудобнее бутылку во внутреннем кармане и побрел следом за неожиданным спасителем.

Ему хотелось в тепло. И еще – есть.

* * *

Застонав от боли, Кобылин попытался разлепить глаза. Левый так и не открылся, лишь боль вспышкой молнии вонзилась в глазницу. А правый, распахнувшийся еще шире, не увидел ничего.

Алексей в панике заворочался, понял, что лежит на спине, и вытянул перед собой руку, пытаясь нашарить хоть что-нибудь. Перед ним в темноте мелькнуло светлое пятно – собственная кисть. Кобылин с облегчением вздохнул и медленно сел, постанывая от боли во всем теле.

Охотник чувствовал себя так, словно его, как срезанный пучок пшеницы, молотили цепом. Руки, ноги, лицо, бока, спина, голова… Но хуже всего то, что в горле развели костер. Запалили настоящий пионерский костерок выше сосен да и бросили догорать. Теперь сухие губы потрескались, а шершавый язык едва ворочался и больше напоминал точильный камень.

Где он? Что было вчера? Сосредоточенно засопев, Алексей попытался воскресить в памяти события вчерашнего вечера. Он помнил бой, помнил, как к нему подошел блондин. Они поехали на маршрутке, потом пошли пешком, завернули в кафешку. Паренек купил Алексею тарелку горячего горохового супа, печеную картошку, а потом… Кобылин потер пронзенный болью висок. Он пил. Из стакана. Наливал водку и пил. А стакан ему подавал блондин. Потом… Потом они еще куда-то шли. И все. Дальше – темнота.