Kitobni o'qish: «Девять принцев Амбера. Ружья Авалона»
© И. Тогоева, перевод на русский язык, 2024
© Ю. Соколов, перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
Девять принцев Амбера
Глава первая
Похоже, наступал конец тому, что казалось мне вечностью.
Я попробовал пошевелить пальцами ног. Успешно. Я лежал, распластанный, на больничной койке, закованные в гипс ноги – на подвесе, но все еще мои.
Я зажмурился, потом снова открыл глаза. Трижды.
Стены комнаты наконец обрели четкость.
Где я, черт побери?
И туманы медленно таяли, оставляя остатки того, что именовалось моими воспоминаниями. Ночи… сиделки… уколы. Стоило мне чуточку прийти в себя, всякий раз являлся кто-нибудь и всаживал мне дозу. Вот так вот. Да. Но теперь я хотя бы наполовину я. Значит, с этим пора кончать.
Вопрос, согласятся ли они.
Почему-то упорно думалось: вряд ли.
Природное неверие в чистоту любых человеческих побуждений, единожды придя, угнездилось в моей груди. Меня пичкали наркотиками – вдруг понял я. Без особых на то причин, судя по моему самочувствию, и, значит, нет причин менять распорядок, если за него им и платят. «Так что лучше сделай вид, что ты по-прежнему в отрубе», – сказал голос худшей и более мудрой части моей души.
Так я и поступил.
Медсестра заглянула минут через десять, а я, конечно, лежал себе и похрапывал. Она тут же удалилась.
Я к тому моменту кое-что сумел восстановить в памяти.
Смутно припоминалось, что я попал в аварию. Все, что после, – как в тумане; что было до нее – без понятия. Но я помнил, что сначала угодил в больницу, а уже потом сюда. Как так? Неизвестно.
Но мои ноги вроде восстановились. Достаточно, чтобы я смог стоять, хотя я и не помнил, сколько времени прошло после перелома – а вот сломаны они были, это я знал.
Попытался сесть. Оказалось непросто: тело как кисель. В окно из ночной темноты глазели звезды, нагие и яркие. Я подмигнул им и спустил ноги на пол.
Перед глазами все поплыло, однако вскоре в голове прояснилось, я встал, держась за спинку кровати, и сделал первый шаг.
Нормально. Ноги держат.
Так что теоретически я уже в состоянии отсюда выйти.
Я снова опустился на кровать, лег и задумался. Я весь взмок, меня бил озноб1. И небо в звездах-леденцах2 и так далее.
Упадком пахнет в датском королевстве…3
Да, это точно была автокатастрофа. Черт знает что…
Приоткрылась дверь, впустив в палату поток света. Сквозь приспущенные веки я увидел, что это снова сестра со шприцем в руке.
Она приближалась к кровати, крупная такая бабища, темные волосы и мощные руки.
Когда она подошла, я сел.
– Добрый вечер! – сказал я.
– Ох! Добрый вечер, – ответила она.
– Когда меня выписывают? – спросил я.
– Об этом надо узнать у доктора.
– Ну так узнайте.
– Пожалуйста, закатайте рукав.
– Да нет, спасибо.
– Я должна сделать вам укол.
– Нет, не должны. Уколы мне не нужны.
– Боюсь, это доктору решать.
– Вот пусть он придет и сам скажет. А пока я категорически против.
– Но у меня четкие инструкции…
– Вот и Эйхман4 тоже так говорил, а что вышло? – Я неспешно покачал головой.
– Хорошо, – вздохнула медсестра. – Мне придется доложить…
– Пожалуйста, докладывайте, – сказал я. – Заодно сообщите доктору, что я утром намерен выписаться.
– Нет, это невозможно! Вы ведь даже ходить еще не в состоянии! И у вас серьезные повреждения внутренних органов…
– Ладно, посмотрим, – кивнул я. – Спокойной ночи.
Она вылетела в коридор, ничего не ответив.
А я снова лег и стал думать. Похоже, я в какой-то частной клинике – значит, кто-то оплачивает всю эту музыку. Но кто? Никаких родственников я вспомнить не мог. Друзей тоже. Кто остается? Враги?
Я еще немного подумал.
Ничего не придумывалось.
Ни малейшей идеи насчет предполагаемого благодетеля.
Вдруг я вспомнил: моя машина летит под откос на горной дороге, падает в озеро… Это – все.
Я был…
От напряжения я снова весь покрылся испариной.
Я не знал, кто я.
Чтобы отвлечься, я сел и быстренько снял бинты. Под повязками все было в порядке, значит, правильно я от них избавился. Потом разбил гипс на правой ноге металлическим прутом, вынутым из спинки кровати. Мною овладело странное чувство: казалось, нужно как можно скорее отсюда смыться, нужно успеть сделать нечто важное.
Я проверил правую ногу. Нормально.
Разбил гипс и на левой ноге, встал, подошел к шкафу.
Никакой одежды.
В коридоре послышались шаги. Я снова лег, прикрыв простыней снятые бинты и куски гипса.
Дверь опять приоткрылась.
В палате вспыхнул яркий свет; на пороге высился здоровенный детина в белом халате, рука его касалась выключателя.
– Что вы тут удумали? Сестра на вас жалуется, – сказал он.
Притворяться спящим больше не имело смысла.
– Неужели? – спросил я. – И что же она говорит?
Детина некоторое время, наморщив лоб, обдумывал мой вопрос, потом строго произнес:
– Вам пора делать укол.
– Вы что, доктор?
– Нет, но делать уколы право имею.
– А я отказываюсь, – заявил я, – на что имею полное право. Что вы на это скажете?
– Что укол я вам все равно влеплю, – ответил здоровяк и двинулся к кровати. В руке он держал шприц, которого я раньше не заметил.
Это был исключительно подлый удар, дюйма на четыре ниже пояса. Детина рухнул на колени.
–..! – выдавил он некоторое время спустя.
– Подойдешь еще раз, – предупредил я, – увидишь, что будет.
– Ничего, мы с такими пациентами справляться приучены! – выдохнул он.
И я понял, что пришло время действовать.
– Где моя одежда? – спросил я.
–..! – повторил он.
– Тогда, пожалуй, придется позаимствовать твою. Раздевайся!
После третьего раза мне надоело. Я накинул простыню ему на голову и как следует врезал тем самым железным прутом, которым разбивал гипс.
Пара минут, и я весь одет в цвета Моби Дика5 и ванильного мороженого6. Жуть.
Я запихнул этого типа в стенной шкаф и выглянул в затянутое решеткой окно. Старая Луна с Юной Луной на руках парила над грядою тополей, искрилась серебристая трава, ночь устало торговалась с солнцем. Где я находился – неясно. Вроде бы четвертый этаж, и внизу слева на земле отражался свет из окна где-то со второго этажа: там тоже кто-то не спал.
Так что я вышел в коридор и осмотрелся. Слева коридор упирался в стену с зарешеченным окном. Там были еще двери, по две с каждой стороны коридора – скорее всего, палаты вроде моей. Я дошел до окна и выглянул наружу. Снова трава, деревья и ночь – ничего нового. Я повернулся и зашагал в обратную сторону.
Двери, двери, двери, и ни лучика света изнутри. И тишина, только шарканье моих собственных шагов: позаимствованные ботинки были великоваты.
Часы, тоже позаимствованные у Смеющегося Мальчика7, показывали пять пятьдесят четыре. Железный прут я заткнул за пояс под белым халатом; при ходьбе прут втыкался мне в бедро. На каждые двадцать футов под потолком приходилась одна лампочка ватт на сорок.
Так я добрался до ведущей вниз лестницы в правом крыле, покрытой ковровой дорожкой и безмолвной.
Третий этаж выглядел в точности как мой четвертый, так что я пошел дальше вниз.
На втором этаже свернул направо, пытаясь найти дверь, из-под которой пробивался бы свет.
И нашел почти в самом конце коридора. Стучать я не стал.
За огромным полированным столом сидел тип в пестром халате и что-то писал в гроссбухе. Это явно была не больничная палата. Тип так и впился в меня глазами, рот распахнулся, готовый закричать, – но крика не было, видимо, я выглядел достаточно решительно.
Он быстро поднялся из-за стола, а я закрыл дверь, подошел поближе и произнес:
– Доброе утро. У вас неприятности.
Людям всегда хочется узнать, какие же неприятности им грозят. Так что секунды через три я услышал:
– Что вы имеете в виду?
– А то, – пояснил я, – что вам грозит судебный иск. За то, что держите меня здесь без связи с внешним миром, и второй, за злоупотребление служебным положением – меня насильно пичкали наркотиками. У меня, можно сказать, уже началась ломка, так что я вполне могу сотворить что-нибудь неприятное…
– Убирайтесь, – был ответ.
Я заметил на его столе пачку сигарет, вытянул одну.
– Сядь и заткнись. Нам есть что обсудить.
Он сел, но не заткнулся.
– Вы нарушаете правила…
– Суд определит, кто из нас что нарушает, – ответил я. – Пусть принесут мою одежду и личные вещи. Я выписываюсь.
– Но ваше состояние…
– Не твое дело. Деньги на бочку – или в суд.
Он было потянулся к кнопке на столе, но я отшвырнул его руку.
– Ну нет, – сказал я. – Раньше надо было нажимать, когда я только вошел. Теперь поздно.
– Мистер Кори, вы самый сложный…
Кори?
– В вашу клинику я не ложился, – проговорил я, – но уж точно имею полное право выписаться, когда мне угодно. А угодно мне сейчас. Так что давай.
– Но вы еще явно не в том состоянии, чтобы выписываться, – ответил он. – Я просто не могу вам этого позволить… Я сейчас кого-нибудь позову, вас проводят в палату, уложат в постель…
– И не пытайся, а то узнаешь, в каком я состоянии. Пока у меня пара вопросов. Первый: кто меня сюда поместил и кто оплачивает мое пребывание здесь?
– Ну хорошо, – вздохнул он – тонкие усики песочного цвета огорченно поникли – и сунул руку в ящик стола.
Но я был наготове.
Я выбил пистолет у него прежде, чем он успел спустить предохранитель. Аккуратненький такой «кольт» тридцать второго калибра8. Подхватив оружие, щелкнул предохранителем и навел ствол ему в физиономию.
– Ты ответишь на мои вопросы. Ты явно считаешь меня опасным. Возможно, ты прав.
Он бледно улыбнулся и закурил сам. Ошибка, если он хотел изобразить невозмутимость. Ручки-то дрожали.
– Хорошо, Кори. Если вы так настаиваете… Привезла вас сюда ваша сестра.
Не понял.
– Какая сестра?
– Эвелин.
Ни звоночка.
– Странно. Я несколько лет ее не видел, – сказал я. – Она и не знала, что меня занесло в эти края.
Он пожал плечами:
– И тем не менее…
– Где же она теперь живет? Я хочу связаться с ней, – сказал я.
– У меня нет под рукой ее адреса.
– Так найди.
Он поднялся из-за стола, подошел к секретеру, открыл его, порылся там и достал карточку.
Я впился в нее глазами. Миссис Эвелин Флаумель… Нью-йоркский адрес тоже был мне незнаком, но в памяти я его зафиксировал. Судя по карточке, меня звали Карл. Отлично. Дополнительная информация.
Я заткнул пистолет за пояс рядом с прутом, не забыв, конечно, поставить его на предохранитель.
– Ну ладно, – сказал я. – Где моя одежда и сколько ты мне заплатишь?
– От вашей одежды после аварии мало что осталось, – ответил врач. – Вынужден вам напомнить, что у вас были сломаны обе ноги, причем левая – в двух местах. Откровенно говоря, я просто не понимаю, как вы стоите. Прошло всего две недели…
– На мне все заживает как на собаке, – успокоил его я. – Так как насчет денег?..
– Каких денег?
– Отступные, чтобы я не подавал в суд на твое заведение. За всякие злоупотребления и прочее.
– Не валяйте дурака!
– Кто здесь валяет дурака? Согласен на тысячу, но наличными и сразу.
– Даже говорить на эту тему не желаю!
– А ты лучше подумай. Выиграю я суд или проиграю, но какую рекламу получит твое заведение, если я сумею дать несколько интервью еще до суда, а? Я ведь доберусь и до АМА9, и до газетчиков…
– Шантаж, – заявил он, – и я тут вообще ни при чем.
– Заплатишь ты сейчас или по приговору суда, – отозвался я, – мне, в общем, без разницы. Но сейчас выйдет дешевле.
Если согласится, значит, я прав и здесь что-то нечисто.
Тип в халате долго буравил меня взглядом.
– У меня нет здесь тысячи, – заявил он наконец.
– Тогда назови сумму сам.
– Это грабеж.
– Нет, Чарли10, это самообслуживание. Итак?
– В сейфе, наверное, сотен пять найдется.
– Ладно. Доставай.
Покопавшись в небольшом стенном сейфе, он заявил, что там четыреста тридцать долларов. Проверять не хотелось: могли остаться отпечатки пальцев. Так что я принял тощую пачку банкнот и сунул в карман.
– Теперь такси. Какая ближайшая компания обслуживает эту территорию?
Он назвал, я проверил телефонный справочник. Похоже, где-то на севере штата Нью-Йорк.
Я велел ему самому вызвать для меня такси, ибо по-прежнему не знал названия этого места и не хотел, чтобы он знал, в каком состоянии у меня память. Один из бинтов-то был у меня на голове…
Он заказал машину, и я услышал, как он назвал свое заведение: частная клиника «Гринвуд».
Я погасил окурок, закурил новую сигарету и с облегчением плюхнулся в мягкое коричневое кресло возле книжного шкафа, освободив свои бедные ноги от двухсот фунтов живого веса.
– Подождем здесь, потом проводишь меня до дверей, – сказал я.
Больше я от него и звука не услышал11.
Глава вторая
Было около восьми утра, когда таксист выбросил меня в ближайшем городке. Я расплатился с водителем, побродил минут двадцать по улицам. Потом зашел в кафе и заказал сок, яичницу, ветчину, тосты и три чашки кофе. Ветчина оказалась слишком жирной.
Завтракал я не торопясь, наверное, не меньше часа. Потом снова бродил по городку. Нашел магазин одежды, дождался, пока он откроется в половине десятого, и купил брюки, ремень, три спортивные рубашки, белье и подходящие ботинки. Выбрал еще носовой платок, бумажник и расческу.
Потом отправился на автостанцию «Грейхаунда»12, где сел на автобус до Нью-Йорка. Никто не пытался меня задержать. Никто вообще не обращал на меня внимания.
Сидя в автобусе и лениво поглядывая на проплывавшие мимо осенние пейзажи, на ясное холодное небо, я мысленно перебирал все, что знал о себе и обстоятельствах вокруг меня.
Итак, моя сестра Эвелин Флаумель поместила меня в клинику «Гринвуд» под именем Карла Кори. Это было следствием аварии, случившейся дней пятнадцать назад, во время которой я переломал себе все кости. Ноги меня, кстати сказать, совершенно не беспокоили.
Никакой сестры Эвелин я не помнил. В «Гринвуде» меня должны были держать «овощем» и очень испугались проблем с законом, когда я вырвался и озвучил эту угрозу. Хорошо. Кто-то меня почему-то боится. Будем иметь в виду.
Я упорно пытался вспомнить хоть что-нибудь об этой автокатастрофе, просто голова распухла. Почему-то я полагал, что авария не была случайной, почему – не знаю, но я выясню, и кто-то за это заплатит. Заплатит по полной! Гнев, жуткий гнев вскипел внутри. Тот, кто пытался причинить мне вред, использовать меня – он пожалеет, что решился на это, и получит по заслугам, кто бы он ни был. Мне захотелось прикончить, уничтожить того, кто несет за это ответственность, и я знал, что не впервые мне приходится испытывать это чувство, и еще я знал, что не раз прежде следовал ему. Не раз…
За окном, медленно кружась, опадали осенние листья.
Первое, что я сделал, добравшись наконец до Большого Города13, – это постригся и побрился в ближайшей парикмахерской. А затем зашел в туалет и полностью переоделся во все новое – терпеть не могу ходить с волосами по всей спине. Пистолет, конфискованный у безымянного типа из «Гринвуда», сунул в правый карман куртки. Пожалуй, пожелай тот тип или моя сестрица Эвелин организовать мне неприятности с законом, повод вышел бы железный – нарушение «закона Салливана»14. Но я все же решил рискнуть. Меня еще найти надо, а мне нужны ответы. Я наскоро пообедал и около часа добирался на метро и автобусе через весь город, а потом на такси прибыл в Вестчестер, к дому Эвелин, моей номинальной сестры и потенциального триггера воспоминаний.
По дороге я обдумывал, какой тактики мне следует придерживаться.
Так что, когда массивная дверь огромного старого особняка открылась через полминуты после моего стука, я уже знал, что именно скажу. Я все продумал, пока шагал к дому по длинной, продуваемой ветрами и вымощенной белым гравием подъездной аллее, по обе стороны которой росли мрачные дубы и яркие клены. Листья шуршали под ногами, ветер забирался под ворот и холодил свежевыбритую шею. Аромат лосьона смешивался с затхлым запахом гниющей листвы, исходившим от увитых плющом старых кирпичных стен. Ощущения чего-то знакомого не было. Раньше я здесь не бывал.
Я постучал в дверь, ответило гулкое эхо. Я сунул руки в карманы и стал ждать.
Дверь отворилась, и я улыбнулся и кивнул возникшей на пороге горничной – смуглая, конопатая, с пуэрториканским акцентом.
– Что вам угодно?
– Я бы хотел видеть миссис Эвелин Флаумель.
– Как мне о вас доложить?
– Ее брат Карл.
– О, пожалуйста, войдите, – пригласила горничная.
Я вошел в холл. На полу – мозаика из мелких плиток цветов лососины и бирюзы, стены отделаны красным деревом, слева – цветочная кадка с чем-то большим и крупнолиственным. Под потолком – куб из стекла и эмали, из которого вниз лился водопад желтого света.
Служанка удалилась, а я вертел головой в поисках хоть чего-нибудь знакомого. Ничего.
Что ж, подождем.
Вскоре горничная вернулась, с улыбкой кивнула:
– Пожалуйста, прошу за мной. Она ожидает в библиотеке.
Я пошел за нею, миновал три лестничных марша, коридор и две закрытые двери. Третья, слева, оказалась открытой, на нее мне горничная и указала. Я вошел и остановился на пороге.
Как все библиотеки, эта также была полна книг. Еще там висели три картины: два мирных пейзажа и одна не менее мирная марина. На полу – тяжелый зеленый ковер. Рядом с огромным письменным столом – гигантский глобус, с которого на меня смотрела Африка. За глобусом – окно во всю стену, восемь прозрачных стеклянных панелей. Но не это остановило меня.
У стола сидела женщина в платье цвета морской волны, с узким глубоким вырезом и широким воротником. Длинные волосы и пышная челка имели цвет, являвший собой нечто среднее между закатом в облаках и ореолом, что окружает пламя свечи в темной комнате, и откуда-то я знал, что это их естественный цвет, а глаза за стеклами очков, в которых она вряд ли нуждалась, были голубыми, как озеро Эри в третьем часу безоблачно-летнего дня15, а сжатые в сдержанной улыбке губы тоном соответствовали ее волосам. Но остановился я совершенно не поэтому.
Просто я знал ее. Откуда-то. Точно знал. Хотя и не мог вспомнить, откуда именно.
Я подошел ближе, улыбаясь в ответ на ее улыбку.
– Привет, – сказал я.
– Садись, – сказала она. – Пожалуйста.
И указала на кресло с высокой спинкой и массивными подлокотниками, мягкое и оранжевое, и прогибается как раз так, чтобы приятно было плюхнуться.
Что я и сделал. Она внимательно смотрела на меня.
– Рада, что ты снова в деле.
– Я тоже. А ты как?
– Спасибо, все в порядке. Признаться, не ожидала увидеть тебя здесь.
– Знаю, – соврал я. – Но вот он я, и хочу сказать спасибо за твою сестринскую доброту и заботу. – Я намеренно оставил в голосе толику иронии; хотелось увидеть ее реакцию.
Тут в комнату ввалился огромный ирландский волкодав и шлепнулся на пол возле стола. Потом появился еще один, обошел пару раз вокруг глобуса и улегся под ним.
– Что ж, – отозвалась «сестра» с аналогичной иронией, – это самое меньшее, что я могла для тебя сделать. Ты бы все-таки ездил поосторожнее.
– Непременно, – ответил я. – В будущем обязательно приму все меры предосторожности. – Черт его знает, что за игру мы с ней затеяли; но, поскольку она явно не знает, что я не знаю, я решил попробовать вытянуть из нее всю информацию, какую смогу. – Мне показалось, что ты не прочь узнать, в каком я состоянии, вот я и приехал.
– Конечно, не прочь, – откликнулась Эвелин. – Ты голоден?
– Перекусил несколько часов назад.
Она позвонила горничной и велела принести поесть. Потом сказала:
– Вообще я предполагала, что ты выберешься из «Гринвуда», как только сумеешь. Но не ожидала, что это случится так скоро. И уж тем более, что ты заявишься прямо ко мне.
– Знаю, – кивнул я. – Именно поэтому я здесь.
Она протянула мне сигареты и сама взяла одну. Я дал ей прикурить, затем прикурил сам.
– Ты всегда был непредсказуем, – наконец сообщила она. – В прошлом это тебе нередко помогало, но сейчас я бы на подобное не рассчитывала.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Сейчас ставки слишком высоки для блефа, а ты, по-моему, как раз блефуешь. Явился прямо сюда, надо же!.. Меня всегда восхищало твое мужество, Корвин, но ведь ты не дурак и прекрасно знаешь, каков расклад.
Корвин? Что ж, запомним и это, вместе с «Кори».
– А может быть, я ничего не знаю? Не забывай, я ведь довольно долго был вне игры.
– Ты хочешь сказать, что с тех пор ни с кем не общался?
– С тех пор, как очнулся, как-то возможности не представлялось.
Она склонила голову набок, прищурив свои прелестные глаза.
– Сомнительно… Но – возможно. В целом возможно. Есть шанс, что ты говоришь правду. Есть. Предположим, я тебе поверила на данный момент. В таком случае ты сделал хороший и умный ход. Что ж… я подумаю.
Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала. Тогда я решил воспользоваться тем преимуществом, которого, похоже, добился в этой загадочной игре с неведомыми мне игроками и слишком высокими ставками, о которых не имел ни малейшего понятия.
– То, что я здесь, о чем-то да говорит, – заявил я.
– Разумеется, – ответила она. – Это я понимаю. Но ты непрост, и говорить это может много о чем. Поживем – увидим.
Поживем? Увидим? Что увидим?
Служанка принесла бифштексы и кувшин с пивом, так что я на время был избавлен от необходимости делать загадочные и многозначительные замечания, которые моей собеседнице казались хитроумными и уклончивыми. Бифштекс был превосходный, розовый внутри и истекающий соком. Я впился зубами в кусок свежего, хрустящего хлеба, жадно запивая еду пивом. Она, смеясь, наблюдала за мной, отрезая маленькие кусочки от своей порции.
– Мне нравится, с каким аппетитом ты относишься к жизни, Корвин. Вот одна из причин, почему мне будет крайне неприятно, если тебе придется ее лишиться.
– Мне тоже, – пробормотал я.
Пожирая мясо, я размышлял. Она вспомнилась мне в платье с низким вырезом, зеленым, как морская гладь, с пышными юбками. Музыка, танцы, голоса… а я был в черном и серебряном, и… Видение исчезло. Но это точно было реальное воспоминание. Я знал это и мысленно чертыхнулся, потому что не мог вспомнить все целиком. Что она, облаченная в зеленое, говорила тогда мне, черно-серебряному, той ночью, полной музыки, танца и голосов?..
Я налил ей и себе еще пива и решил проверить.
– Помню одну ночь, – проговорил я, – ты тогда была в зеленом, а я носил свои цвета. Какой прекрасной казалась жизнь – и музыка…
Ее взгляд вдруг стал задумчивым, щеки порозовели.
– Да, – промолвила она. – А разве не была она тогда именно такой?.. Но ты правда ни с кем не связывался?
– Слово чести, – произнес я торжественно, чего бы это ни стоило.
– Дела стали гораздо хуже, – сказала она, – а Тени таят больше ужасов, чем казалось возможным.
– И?..
– И у него по-прежнему куча сложностей, – договорила Эвелин.
– Неужели?
– Ну конечно! И он, разумеется, захочет узнать твою позицию.
– Я здесь, – сообщил я.
– Ты хочешь сказать?..
– Пока, – быстро добавил я. Может быть, слишком быстро, потому что глаза ее вдруг изумленно расширились. – Я ведь еще не полностью представляю себе расстановку сил, – что бы это ни значило.
– А.
И мы покончили со стейками. Две кости достались псам.
Потом мы пили кофе, и во мне вдруг проснулись братские чувства. Но я подавил их.
– А как остальные? – спросил я. Это могло означать все, что угодно, но звучало вполне безобидно.
На секунду у меня, правда, возникло опасение, что она спросит, кого конкретно я имею в виду. Но она ничего не спросила, а откинулась на спинку кресла и проговорила, глядя в потолок:
– Как обычно. Ни от кого никаких известий. Твой вариант, вероятно, был самым мудрым. Мне, во всяком случае, он тоже нравится. Но разве можно забыть о славе?..
Я опустил глаза, так как не знал, что они должны в такой момент выражать.
– Нельзя, – сказал я. – Ни за что.
Последовало долгое и какое-то напряженное молчание. Потом она спросила:
– Ты меня ненавидишь?
– Конечно нет, – ответил я. – Как я могу, учитывая обстоятельства?
Это, казалось, ее успокоило. Она опять улыбнулась, показав очень белые зубы.
– Хорошо, и спасибо. Что бы там ни было, ты джентльмен.
Я с улыбкой поклонился:
– Ты мне льстишь.
– Едва ли, – сказала она. – Учитывая обстоятельства.
Тут я почувствовал себя неуютно.
Гнев мой все еще пылал в груди. «Интересно, – подумал я, – а она знает, против кого этот гнев должен быть направлен?» Я чувствовал, что знает. И боролся с искушением спросить ее об этом напрямик. Искушение удалось подавить.
– Ну хорошо. А что ты намерен делать теперь? – спросила она наконец.
Я был готов и тут же ответил:
– Ты, конечно, мне не поверишь…
– Конечно. Как мы можем?
Я отметил это «мы».
– Что ж. Пока что я намерен оставаться у тебя, где ты сможешь сама присматривать за мной.
– А потом?
– Потом? Посмотрим.
– Что ж, разумно, – кивнула она. – Весьма разумно. И ты к тому же поставишь меня в двусмысленное положение.
Я сказал так только потому, что мне просто некуда было идти, а денег, заработанных шантажом, надолго не хватит.
– Конечно, – продолжала Эвелин, – ты можешь оставаться у меня. Но учти, – и она ткнула пальцем в какой-то предмет, висевший у нее на шее, который я принял было за кулон. – Это собачий свисток. Ультразвуковой. У Доннера и Блитцена16 есть еще четыре брата, все обучены заботиться о неприятных людях и отвечают на мой сигнал. Так что не суй нос куда не следует. Два прыжка, и перед ними не устоять и тебе. Именно благодаря этой породе в Ирландии перевелись волки, знаешь ли.
– Знаю, – сказал я, осознав, что и правда знаю.
– Хорошо, – продолжала она. – Эрику понравится, что ты мой гость. При таком условии он даже оставит тебя в покое, а ведь ты именно этого и хочешь, n'est-ce-pas?17
– Oui18, – ответил я.
Эрик! Это что-то значило! Я знал Эрика, и это почему-то было очень важно. Когда-то давно. Но тот самый Эрик все еще был где-то здесь, и вот это было действительно важно.
Почему?
Я его ненавидел, вот почему. Ненавидел так сильно, что готов был убить. Может быть, даже пытался.
А еще мы были с ним как-то связаны, я знал.
Родством?
Да, именно так. Ни ему, ни мне не нравилось, что мы… братья. Я вспомнил, о да, я вспомнил…
Эрик рослый и могучий, с кудрявой густой бородой, и глаза точно как у Эвелин!
Меня потрясли эти проснувшиеся воспоминания, в висках застучала боль, от затылка к шее разлилась горячая волна.
Однако выражение моего лица оставалось неизменным. Я лишь позволил себе лишний раз затянуться сигаретой да отхлебнул еще глоток пива. Итак, Эвелин действительно оказалась моей сестрой! Только звали ее вовсе не Эвелин, как именно – не помню, но точно не Эвелин. «Осторожнее, – сказал я себе. – Не надо вообще называть ее по имени, пока не вспомню».
Ну а сам я? Что со мной вообще происходит?
«Эрик, – вдруг осенило меня, – он имеет какое-то отношение к той аварии! Я должен был погибнуть, но выжил. Значит, это он все подстроил?» Чувства мои твердили «да». Это должен быть Эрик, а Эвелин работает вместе с ним, и это она платила «Гринвуду», чтобы меня держали в коме. Конечно, лучше, чем смерть, хотя…
И тут мне стало ясно, что я отдал себя в лапы Эрика, приехав к Эвелин, я его пленник, я открыт для его удара – если останусь здесь, само собой.
Однако Эвелин сказала, что, если я буду ее гостем, он оставит меня в покое. Я колебался. Доверять не следует никому, конечно, и стоит все время быть начеку. Может, лучше все-таки уехать и подождать, пока память не восстановится?
Но меня преследовало ощущение цейтнота. Я должен как можно скорее выяснить всю историю и, как только узнаю достаточно, – действовать без промедления. Жажда деятельности прямо-таки переполняла меня. Если цена воспоминаний – опасность, а риск – плата за возможность их обретения, что ж, так тому и быть. Я остаюсь.
– А еще я помню… – сказала Эвелин, и до меня дошло, что все это время она о чем-то рассказывала, а я ее не слушал. Может быть, она и не заметила этого, потому что целиком погрузилась в какие-то воспоминания, когда мои ответы ей не очень требовались. Да и мои собственные мысли казались более важными.
– …Помню, как однажды ты побил Джулиана в его любимой игре, а он запустил в тебя бокалом вина. Как он тогда ругался!.. Но ты все-таки выиграл приз. А он еще потом испугался, что слишком далеко зашел. Но ты только посмеялся и потом выпил с ним. Кажется, он очень сожалел, что так разозлился: он ведь всегда такой хладнокровный. Думаю, в тот день он страшно тебе завидовал, помнишь? По-моему, с того дня он и начал во многом тебе подражать. И все равно я его терпеть не могу, надеюсь, скоро он сойдет с дистанции. Думаю, он…
Джулиан, Джулиан, Джулиан… И да и нет. Какая-то игра… Я его обыграл, разбил его практически легендарное самообладание… Да, что-то такое вспоминалось. Нет, я так и не мог вспомнить, что это было.
– А Каин? Как ты его дурачил! Он до сих пор тебя ненавидит, знаешь ли.
Кажется, всеобщим любимцем я не был. Почему-то это радовало.
Имя Каин тоже звучало знакомо. Весьма.
Эрик, Джулиан, Каин, Корвин. Имена эти вертелись у меня в голове, и мне показалось, что им там тесно.
– Столько лет прошло, – произнес я непроизвольно, и это было действительно так.
– Корвин, – сказала она, – перестань вилять. Тебе нужно не просто убежище, это-то я знаю. Ты по-прежнему достаточно силен, чтобы добиться чего-то, если разыграешь карту правильно. Мне трудно отгадать, что именно у тебя на уме, но, может быть, нам удастся договориться с Эриком.
Опять «нам»? Она, видимо, уже определила мое место в игре. И явно углядела возможность кое-что заполучить для себя. Я слегка улыбнулся.
– Ты ведь поэтому приехал сюда? – продолжала Эвелин. – Ты что-то хочешь предложить Эрику? И тебе нужен посредник?
– Может быть, – ответил я. – Но над этим еще надо подумать. Я ведь совсем недавно поправился и не собираюсь лезть на рожон. Мне нужно место, где можно быстро сделать то, что нужно, если я решу, что в моих интересах быть вместе с Эриком.
– Берегись, – сказала она. – Ты же знаешь, что я передам каждое слово.
– Ну разумеется! – воскликнул я, хотя не знал ровным счетом ничего и быстро отметил это. – Разве что – чисто случайно – твои собственные интересы совпадут с моими.
Эвелин нахмурилась, между ее бровями пролегла морщинка.
– Не уверена в том, что ты предлагаешь…
– А я ничего и не предлагаю. Пока. Честно и открыто заявляю тебе, что пока ничего не знаю. Не уверен, что хочу искать союза с Эриком. В конце концов…
Я специально не закончил фразы: не знал, как ее закончить, хотя чувствовал, что сказать что-то должен.
– У тебя есть выбор? – Внезапно Эвелин вскочила и схватилась за свисток. – Ну конечно! Блейз!
– Сядь, – сказал я. – И не городи чепухи. Стал бы я тогда предаваться в твои руки, безоружный, чтобы ты скормила меня своим собачкам, едва вспомнив это имя?
