Kitobni o'qish: «Чужой ребенок»

Shrift:

* * *

Первая глава

И был большой город. И жила в нем пара, которая промышляла тем, что вырывала сумки из рук прохожих. То есть совершала открытое хищение чужого имущества – иными словами, грабеж. 161-я статья Уголовного кодекса Российской Федерации.

И звали молодых людей Ирина и Михаил. Были они поджарыми, одного роста и вечно голодными. До секса тоже.

Хоть воровство вошло у них в привычку, волнение перед очередным делом их не оставляло. Они подолгу сидели в машине и собирались с духом.

– Как я выгляжу? – спросила Ира, наблюдая за прохожими через лобовое стекло.

– Ты будешь в маске, – ответил Миша, не глядя на нее.

– И что мне теперь, как уродке, бегать, да?

Миша повернулся и посмотрел на Иру внимательным образом.

– Ты – богиня! – сказал он.

– Если крепко держать будет, сразу отпускай, – сказала Ира. За пять минут до преступления она не верила комплиментам.

– Нет, я, блин, встану и буду сумку из рук выдергивать!

– Ты так делал.

– Не делал я так ни разу, – сказал Миша.

Он знал, что Ира была права. Совсем недавно, на проспекте Мира он вцепился в поддельную сумку «Гуччи», дернул и потащил на себя хозяйку, квадратную женщину за пятьдесят, которая сражалась за сумку, словно там лежал приказ о ее помиловании.

Так они и стояли на фоне мечети и тянули сумку в разные стороны, пока Миша не сообразил и не отпустил порядком растянутые дерматиновые ручки.

– И не надо ко мне близко бежать, – сказал Миша. – Так сразу видно, что мы вместе.

– Боишься, что меня примут? – спросила Ира.

– Да кому ты нужна.

– Подонок, – сказала Ира и притянула Мишу к себе.

Целовался Миша лучше всех в Москве. А может быть, и в России. Ира была в этом точно уверена. У нее был опыт.

– Осторожно. Помада, – сказала Ира, и они поцеловались еще раз.

– И чего? Ты же в маске будешь, – сказал Миша, расстегивая ширинку.

Ира сделала круглые глаза.

– Застегни обратно! – приказала она.

Обычно ее приказов Миша не слушался.

– Ир, давай, а? – он потянул к ней свои ручищи.

Прохожие за окнами его не смущали. Ее, впрочем, тоже.

– Мы на работе, – сказала Ира строго.

– Мы быстро.

– Нам за квартиру платить! – она знала его слабые места. Впрочем, ничего оригинального: чувство вины, синдром мужика, «слабо́» и еще две-три болевых точки. И чувство ответственности, кстати. Несмотря на судимость.

Миша глубоко вздохнул, застегнул молнию на брюках и насупился:

– Короче, ты мне нужна просто для страховки. На рожон не лезешь. Сбоку всегда. Что бы ни случилось, сам разберусь.

– Может, я тебе вообще не нужна?

– Ир, я тебя прошу, не лезь в бутылку. Послушай. Я сумку дергаю – и по Петровке. Просто будь рядом.

Миша полез в карман за пачкой сигарет. Ира подождала, пока Миша открыл пачку, после нескольких попыток сорвав с нее целлофановую рубашку.

– Не кури. Тебе бегать, – сказала она.

Миша сделал гримасу, убрал пачку. Посидели еще.

– Ладно, выходим, – сказал Миша.

Пошли против людского потока. Старый «жигуль» остался у них за спиной. На номер Миша жвачкой налепил бумажку от сигарет.

Шли плечом к плечу, обходя прохожих. Ира вытащила белую медицинскую маску, но надевать ее не торопилась. Миша это заметил.

– Надевай, – сказал Миша. – Скажи спасибо, что не такая, как зимой мы носили.

– Ненавижу эти гондоны, – Иру аж передернуло.

– Балаклавы они назывались.

– Знаю, – сказала Ира и добавила: – Пожалуйста, дергай лучше у баб.

– Ага, – Миша нервно зевнул. – Помнишь, как та тетка? За собой ее тащил километр!

– Я помню, как тебе мужик зуб выбил, – сказала Ира.

– Ладно, проехали.

Миша остановился. Остановилась вслед за ним и Ира.

– Вон та, – Миша кивнул.

– Где?

Пришлось показать рукой:

– Вон.

Далеко впереди стояла женщина в джинсах, с сумкой в руке. Держала сумку за ручки. Прямо на их глазах женщина поменяла позу.

– Теперь двумя руками держит, – сказала Ира.

– Не слепой, вижу, – сказал Миша. – Сейчас отпустит.

– Кого отпустит?

– Руку вторую отпустит, – говоря, Миша разминал ноги. Бывший спортсмен без разминки не бегал.

И действительно, женщина поменяла руку. Она разглядывала витрину, в которой выставлена была пара туфель из кожи мамонтенка Димы.

– Всё, – сказал Миша. Это был сигнал.

– С богом, – сказала атеистка Ира и натянула маску. – Я рядом.

– Не лезь, главное!

И Миша побежал. Уверенно, красиво, быстро, хоть сейчас в сборную. На бегу склонил корпус вправо и резким движением вырвал сумку у женщины в джинсах. Та взмахнула крашеной челкой, и раздался мощный, тренированный вой:

– А-а-а! Украли!!! А-а-а! Держи! Украл! Сумку украл!!

Теткин крик перекрыл все уличные шумы. Люди стали поворачивать головы, но Миша под визг тормозов уже перебегал Петровку. Он поймал дыхание, прибавил скорость, резво свернул в Столешников переулок, потом через Дмитровку в Камергерский. А там он знал одну незаметную арку.

* * *

Я никак не могла найти себе работу. Сидела на очередном собеседовании и читала вслух только что написанное мной тестовое задание. По мере моего чтения у заказчицы округлялись глаза. Хотя, к слову сказать, они и так у нее были навыкате.

– «Если человек ни разу в жизни не принимал решения, – Юля читает с выражением, будь как Юля! – Если он до сих пор живет с мамой, если он продолжает перекладывать ответственность на всех, кроме себя, и чистит зубы пальцем, если ему в принципе некуда пойти и тем более не в чем – мы готовы принять его на наших курсах…»

– Подождите, подождите, – заказчица не выдержала и перебила меня, подавшись вперед. – Это вы написали в качестве..?

– Да, – сказала я, – это реклама ваших Курсов Европейского Успеха. Тестовое задание.

Заказчица сложила губы в куриную попку:

– Понятно, – прошипела она. – Юлия, мы вам перезвоним.

Надо ли говорить, что звонка от нее я могла ждать до второго пришествия. Почему меня не хотят брать в дружные, сплоченные коллективы? С дисциплиной у меня всё нормально. Внешность – терпимая. Три с двумя плюсами. Характер только плохой. Не такой, как у отца, но тоже плохой.

В этот день у меня было еще одно собеседование. Менеджер с толстой шеей сказал:

– Расскажите о себе.

– Закончила МГУ, – говорю, – факультет журналистики. На последнем курсе мне пришлось…

Но продолжить он мне не дал:

– График работы у нас ненормированный.

Я на него посмотрела, как на врага народа, и спрашиваю:

– Мне дальше рассказывать?

– Да, – говорит, – конечно, прошу вас.

Сбил с мысли, но я продолжила:

– На последнем курсе устроилась в рекламную фирму…

И опять он меня перебивает. Встревает такой на позитиве:

– И в целом мы даже приветствуем, когда люди начинают жить интересами фирмы.

– Это в смысле? – спрашиваю.

– Когда готовим проект, для нас обычное дело, если сотрудники задерживаются. Не ради денег – ради общей цели!

Тут я начинаю всё понимать:

– А вы деньги вообще платите?

А он мне такой:

– Юлия, вы из тех, кого прежде всего интересуют деньги?

– Интересуют, да.

Мой ответ менеджеру не понравился.

– Первый месяц испытательный. Мы смотрим на вас, вы – на нас. Оплата не производится.

Ну, я встала и ушла. Не помню, дверью хлопнула или нет. Хотя надо было, по-хорошему. Ушла, короче, с максимально высоко поднятой головой.

Мне нравилась старая работа. Но главный не понимал, почему меня постоянно нет на месте. Пыталась ему объяснить, что мне отец мозг выносит, говорила, что я в няньку давно превратилась. А он мне такой:

– Найми ему сиделку.

– Не хочет он сиделку, – говорю.

Главный аж поперхнулся и говорит:

– Даже я хочу сиделку! Все хотят сиделку! Выйди на улицу и спроси любого! Каждый хочет сиделку!

– Это каждый, – говорю. – А он уперся.

– Я не знаю тогда, что делать, – сказал главный. – Ты дурная, конечно, но меня всё устраивает, если ты нормально работаешь.

В спину мне дышала жирная Настя. Она и заняла мое место.

Надо было собраться с силами и поговорить с отцом. Но в этот раз я не смогла. Вернулась домой, только дверь открыла, а он уже голосит: «Юля! Юля! Юленька!!!» И всё это голосом умирающего праведника. Перед ним стоял обед, который я приготовила, встав в шесть утра.

– Что, пап? – спрашиваю.

А он тычет в тарелку пальцем и верещит:

– Это мясо?!

– Не кричи, пап.

А он еще громче:

– Ты же знаешь, что я не ем мяса!!!

Я его чуть не прибила:

– Это – тунец, – говорю.

– Это точно тунец?

– Да, это тунец. Мясо тунца.

– Значит, это мясо?! Я не ем мяса, ты же знаешь!!! – Руки ко мне протянул, как герой из греческой трагедии.

А я ему:

– Это рыба, папа!

Но царя Эдипа было уже не остановить.

Я сама была как рыба тунец. Меня поймали, бросили на палубу, и я, выгибаясь всем телом, выпучив глаза, хлопала ртом, а сказать толком ничего не могла. И я задыхалась. «Принеси мне судно», – орал мой папенька.

И я несла.

* * *

В тишине открылась и хлопнула дверь, притянутая ржавой, но мощной пружиной. Миша с сумкой в руке проскользнул в темный подъезд.

– Котик, ты здесь? – спросил он негромко.

Ира вышла из темноты:

– Перестань назвать меня котиком!

В подъезде откликнулось эхо. Оба заметили это и оба, не сговариваясь, стали говорить тише.

– Это было бомбически! – объявил Миша. – Ты видела, как я рванул? Ты видела?! Просто в точку ушел!

– Я подвернула ногу, – сказала Ира.

Миша убрал улыбку с лица:

– Когда ты успела?

– За тобой бежала, под ноги не смотрела. На тебя смотрела. И подвернула, прямо под себя. Больно.

Миша нагнулся:

– Покажи.

Ира отступила назад:

– Лучше сумку мне покажи.

– Давай отойдем, – сказал Миша.

Они поднялись на площадку между первым и вторым этажом. Ира преодолела ступеньки, не хромая. Миша поставил сумку на подоконник и расстегнул молнию.

– Ноутбук!!! – вскрикнули они одновременно, несмотря на конспирацию.

«Бук, бук, бук», – сказало эхо.

– Жизнь продолжается! – сказал Миша.

– Я заказала кофточку, забыла тебе сказать, – Ира очаровательно пожала плечами.

Миша нахмурился:

– Мы за квартиру еще не заплатили.

– На всё хватит, – сказала Ира. – Что там еще?

Переложив аккуратно ноутбук на подоконник, они начали потрошить сумку.

– Не пойму… – сказал Миша. – Игрушки. Соска, смотри.

Желтая резиновая белочка для купания пискнула у Миши в руке.

– Кошелька нет? – строго спросила Ира.

Сдвинув игрушки в сторону, Миша порылся в сумке основательно.

– Нет, – ответил он, поднимая голову.

– Блин, – Ира расстроилась. – Ничего больше брать не будем. Сумка дишманская.

– А игрушки? Они новые.

– У тебя есть дети?

– Нет, – сказал Миша, подумав.

– И у меня нет, – сказала Ира. – Кроме тебя.

* * *

Я ощущала себя подушкой. Большой, со складками, потрепанными углами. Меня сминали, встряхивали, взбивали сильными ударами, прежде чем положить себе под голову. Повернуться, уткнуться в меня слюнявым лицом – вот тут я была кстати. А ночь прошла – запулили подушку в угол и забыли. Не нужна, чего о ней думать? Пусть валяется до следующей надобности.

Всё изменилось, когда я вернулась домой, не дойдя до метро. Забыла телефон. Вошла вся в своих мыслях. В основном мысли были о том, насколько я ничтожная личность. Осторожно прикрыла дверь, чтобы отец не разорался, и, забрав телефон с подставки для обуви, заглянула в комнату. Просто проверить больного. Заглянула и окаменела.

Мой папа, который третий год не вставал с кровати, инвалид моего сердца, стоял на своих двоих перед включенным телевизором и, переминаясь с ноги на ногу, ел зефир.

Сначала я не могла поверить своим глазам. Говорят, чудеса случаются не только в кино, но чтобы у меня в гостиной!

Отче мой тем временем спокойно подошел к столу, взял две зефирины из раскрытой пачки, одну надкусил и вразвалочку вернулся к телевизионному ящику.

– Папа… – сказала я тихо.

Он обернулся, испугался и тут же закачался, словно собирался упасть. Но не упал.

– Ты что, ты… ходишь?! – спросила я.

– Это я… случайно, – сказал мне папа. – Сейчас…

И он на моих глазах, словно я ничего не вижу, поковылял к кровати и рухнул на нее с театральным стоном.

На экране телевизора тем временем весело плясала зебра в клеточку.

– Нет… Я не хожу, Юлечка, – сказал он мне после того, как лег.

Но я хоть и была в глубоком шоке, способности соображать не утратила.

– Ты, – говорю, – ходишь, и не просто ходишь! А без стыда и совести!

– Разве? Я случайно!

И тут меня прорвало. Я прямо заорала:

– Перестань морочить мне голову! Ты притворялся?! Ты всё это время притворялся?!

Я так громко это выкрикнула, что у меня у самой зазвенело в ушах, а в глазах пронеслись многочисленные ночные горшки, скандалы на пустом месте, как я тысячи раз отпрашивалась с работы и ползала возле кровати, собирая тряпкой разлитый суп.

– Нет, Юлечка, я не притворялся! – упорствовал папочка.

– Всё! – сказала я. – Нанимаю тебе сиделку.

Папа закатил глаза. Артист погорелого театра!

– Юлия, мне плохо. Кружится голова. Принеси коробку.

Так он называл аптечку.

– Да фиг тебе! – вырвалось у меня.

Оно и правда вырвалось. Но на самом деле прозвучать должно было следующим образом: «ДА ФИГ ТЕБЕ!!!»

И даже, знаете, еще грубее. И я сказала грубее.

Папочка заверещал:

– Доча, ты ругаешься?

Но через горькую обиду я уже чувствовала свою власть и всемогущество:

– Ругаюсь? Нет! Это я еще только начала. Это я только разминаюсь, ясно?! И только слово мне поперек скажи!

Он пытался, конечно, оправдаться, что-то лепетал, но я сказала ему, что он симулянт и врун!

А он:

– Юля, я запутался.

И вот это «запутался» опять вывело меня из себя:

– Хочешь я тебе, папа, судно принесу?! Я сейчас принесу!

Пошла, вернулась с металлической уткой в руке, которую я после него мыла бессчетное количество раз. А он не на шутку испугался:

– Положи судно.

– Не. Оно меня успокаивает.

Папочка с прытью начал ползти по кровати к стене:

– Не маши им передо мной!

– Уже не нужно судно, да?

Тут папа даже взвизгнул:

– Положи судно немедленно!

Ну положила я судно. На тумбочку. Прямо перед его носом грохнула.

– Пропала нужда, я смотрю! Три года! Три! Как рабыня Изаура! Как у тебя совести-то хватило притворяться?! Так вот куда халва по ночам пропадала!

Папочка пытался оправдываться:

– Тот обморок год назад был правдой.

Железное судно снова оказалось в моей руке. Подумала, двину ему от души, по-родственному. Суд меня оправдает. Удержалась только потому, что отец заорал на весь дом:

– Положи немедленно судно! Люди! Помогите! Меня сейчас будут убивать! Спасите!!!

В итоге я его не убила. Хотя желание было сильное. Но я гуманист. Сдержала себя. Провела над собой стремительную мощную работу.

Сели за стол переговоров. Разделили обязанности. Чудесно исцеленный даже согласился сам себя мыть. А я получила свободу. Отмена крепостного права и всё такое.

Своими руками вышвырнула судно на помойку. Потом тщательно пересмотрела свой скудный гардероб. Кое-что еще можно было надеть. Я была готова к новому собеседованию. В самом широком смысле этого слова.

Жизнь словно открылась передо мной, как тяжелые ворота старого замка.

Дурацкий образ. Но смысл, надеюсь, понятен.

* * *

Воры-грабители отдыхали, лежа на кровати. Миша полежал, заложив руки за голову, немного подумал о том, какой он ловкий и какой он молодец, и потянулся к Ире. Заскрипела кровать.

– Не трогай меня! – сказала Ира строго.

– Хорошо-хорошо, – Миша вернулся в прежнюю позицию.

Ира подняла и показала Мише голую ногу.

– Видишь, как опухла?

Тот снова потянул к ней руки:

– Все равно нога красивая.

– Я знаю, – Ира убрала ногу. – Не сворачивай с темы. Нельзя было больше попросить?

– Ты же знаешь Пранкера. Ноут, говорит, юзаный.

– А ты что ему сказал?

– Я говорю, нормальный, не старый, сам посмотри.

– Ничего ты такого не сказал. Не трогай мою ногу! Взял копейки и ушел.

Миша поджал губы. Он и сам понимал, что сдал компьютер задешево.

– Да еще надергаем.

– Как я надергаю? – спросила Ира. – Как? Еле хожу.

– Я сам пойду.

Ира замотала головой:

– Одного не отпущу!

– Будешь за мной на такси ездить?

– Как-нибудь найду способ, – сказала Ира. – Буду осуществлять общий контроль, ясно?

– Конечно, – ответил Миша и полез к ней с упорством бывшего спортсмена.

– У меня нога, – сказала Ира.

– Я знаю, – ответил Миша.

Заскрипела, застонала кровать.

* * *

Чтобы попасть на следующее собеседование, мне нужно было пройти собеседование и только после этого получить драгоценный адрес. И, как ни странно, эту наводку дал мне отец. Действительно, не знаешь, где найдешь.

Я пришла в дом напротив Красной площади. Входя, оглянулась на зубчатые стены и успела удивиться, как они могли хоть от чего-то защитить?

Поздоровалась с охранником. Кажется, от этого он стал еще злее:

– Документы.

– Я на собеседование.

– Ваши документы!

Разглядывая мой паспорт, охранник приказал:

– Бахилы надевайте.

Я послушно надела бахилы. Предчувствие было нехорошим.

– Третий этаж, по лестнице, – сказал охранник.

Я пошла. Белая мраморная лестница, как в Большом театре.

Лифт не предложили. Спасибо, что бахилы не заставили покупать. Единственный плюс – из окон было видно Кремль. Чем выше поднималась, тем лучше становился виден.

Тайный кастинг в логове олигарха Филимонова. Только для своих. Мне уже хотелось сбежать. Однако я заставила себя добраться до нужного этажа.

В коридоре сидели, как бы это сказать, девушки. Повернулись все разом. Как динозавры в фильме «Парк Юрского периода». Думала, на конкурс красоты попала. Все на каблуках, в мини. Тощие. А меня словно кофе им приносить наняли. Каблуков нет, эпиляции тоже. Я, похоже, в пролете.

– Кто последний? – спрашиваю.

Думаете, мне кто-нибудь ответил? Тишина на Ваганьковском кладбище. Еще и отвернулись, золушки гребаные, словно по команде. Села на стул с краю. Все уткнулись в огромные смартфоны. Ну, и я тоже.

* * *

В спальне у воров тихо играло радио. Джаз. По идее, он должен был способствовать расслаблению. Но Ира, напротив, напрягалась всё больше и больше. Окончательно она вышла из себя, когда Миша залез в постель с тарелкой, поставил ее себе на колени и начал есть. Точнее, чавкать. На всю комнату.

– Какое у нас будущее? – спросила Ира.

– Светлое, – сказал Миша спокойно.

– Я просила тебя не есть в кровати!

– Я в последний раз.

– Что нас ждет? – сказала Ира. – До пенсии вот так бегать будем?

– Блин! – сказал Миша. – Я котлету уронил.

– А если тебя поймают? – говорила Ира. – Меня не будет, а тебя поймают? Если я останусь? Одна? С этой ногой драной? Что со мной будет?

– Ир, я – спортсмен. Нет у меня воображения. Не мучай меня.

– Всё плохо! – сказала Ира драматическим голосом. – Нас ничего не связывает вообще.

Миша внимательно посмотрел на Иру, отложил тарелку с недоеденной котлетой, вытер рот рукой и сказал:

– Ладно. Выходи за меня.

Ира от возмущения даже взвизгнула:

– Заткнись! С этим не шутят, Мишенька. Может, у тебя в Тушино шутят, а у нас на Арбате – нет!

– Я не шучу. Дернем что-нибудь ценное – я тебе кольцо куплю.

– Всё, я спать.

Ира легла и демонстративно отвернулась к стене. Долго устраивалась, но всё это попой к Мише. Скрипела кровать.

– Ир, я два куплю. Кольца, – сказал Миша за ее спиной. – Тебе и мне. Ир…

Ира заплакала. Тихо, как в детстве. Миша подумал и положил ей руку на плечо. Гладил нежно, неуверенно.

* * *

Очередь претенденток двигалась медленно. Сидели мы долго. Кое-кто из моделей даже заснул. Понятное дело, красиво заснул. Было одиннадцать вечера, когда до меня дошла очередь. Появился дядя с внешностью Колчака, в дорогом костюме и с розовым галстуком. Он сказал:

– Дайте мне ваш смартфон.

– Это что-то новое, – говорю. – А если не дам?

– Пойдете домой, – сказал дядя.

Короче, смартфон я отдала. Дядя развернулся на каблуках и бодро зашагал по коридору. Остановился и сказал не оборачиваясь командным голосом:

– А что вы сидите? Вам отдельное приглашение нужно?

Пошли по коридору вместе. Судя по всему, в этом здании попытались восстановить бывшую купеческую роскошь, но получился китайский чайный дом. Беременные амуры смотрели из-под потолка, искренне не понимая, как у такого человека, как я, вообще может быть смартфон.

Вошли в комнату-аппендикс. Адмирал Колчак тут же уселся на свой личный стул. Я без приглашения села напротив. Дядя катнул по гранитной столешнице ручку, положил листок бумаги.

– Пишите, – сказал.

– Что писать?

Дядя захотел прожечь меня взглядом, но кишка у него тонка.

– Вы в какой области специалист?

– По связям с общественностью.

Дядя не сводил с меня бесцветных глаз:

– Напишите мне правду.

Словно меня в разведчики принимали.

– В смысле, правду? – спрашиваю.

– Ваше первое впечатление! – дядя начал раздражаться.

– Я не понимаю, – сказала я спокойно.

– Об этом месте.

Дядя встал и ушел. А я задумалась. Может ли лживый отзыв помочь получить долгожданную работу? Прислушалась к себе. Решение не пришло. Заурчало в животе от голода. Подумала, я вам напишу! Я вам сейчас напишу!

«Из всех виденных мной на девичьем веку богаделен эта – самая жалкая. Похоже, строителям, которые делали здесь ремонт, выкололи глаза еще до начала работ. За слова “пожалуйста” и “спасибо” местный персонал нещадно штрафуют. Стулья для посетителей закупали в кунсткамере. Не буду говорить за прекрасных соискательниц, но меня заставили ждать семь часов. За это время я прочитала весь интернет до последнего блога и не смогла добиться ни глотка воды. Всей женской бригадой мы кланяемся в пол за работающий туалет. Пили воду оттуда. Можно сделать поспешный вывод о хозяине этого офиса. Этот человек слишком занят, чтобы думать о людях, или ему на них наплевать. Не могу выбрать, первое или второе. Я слишком занята. Да и мне наплевать, если честно. Из хорошего – бахилы. Цвет морской волны, бесплатные и не порвались при первом же шаге…»

Дописав, я встала, открыла дверь в коридор и громко крикнула:

– Эй! Я всё! Верните мне смартфон! Эй!!!

* * *

И снова сидели воры в машине, собираясь, настраиваясь перед очередным делом. Миша сказал:

– Не надо сейчас за мной ходить. Сразу в подъезд иди или в машине жди.

– Я с тобой не разговариваю, – сказала Ира.

– Значит, будешь здесь ждать?

– Ты никуда не пойдешь. Я передумала. И я не пойду, и ты не пойдешь тоже!

– Ир, не выноси мне мозг сейчас. Мне работать, понимаешь?

– Одного не пущу! Ты один всё напутаешь.

– Что можно напутать при ограблении?! Что?! – зарычал Миша, – Вырвал, побежал! Всё!

Против своего обыкновения, Ира не стала отвечать агрессией на агрессию.

– Ты мог бы работать курьером, – сказала она. – Ты был бы самый быстрый курьер.

– Всё. Надоело, – сказал Миша и открыл дверь машины.

– Стой. Я тебя поцелую.

Миша нагнулся и позволил себя поцеловать.

– Будь осторожнее, – сказала Ира.

– Не-а.

– Дурак! – крикнула она. Но дверь захлопнулась, и Миша ее уже не услышал.

Ира еле дошла до условленного подъезда. С трудом открыла дверь на толстой, дореволюционной пружине. Миша уже ее ждал. Гордый, словно только что в одиночку занял Константинополь.

– Еле доковыляла, – сказала Ира, и тут она увидела сумку. – Ого!

Спортивная, объемная сумка, стоящая на подоконнике, была набита под завязку.

– Как ты ее дотащил?

– Ты спроси, как я ее дернул!

– Как? – спросила Ира.

– Она вообще не кричала! – сказал Миша.

– Кто? – не поняла Ира.

– Цыганка эта. Не побежала за мной, ничего. Это было легко.

– Тяжелая сумка? – спросила Ира, глядя на добычу.

– Очень, – кивнул довольный собой Миша.

– Если цыганка, значит, вещи ворованные.

– Может, золото. Она вся в золоте была.

– Стоп. Давай не говорить раньше времени. Можно сглазить.

Ира подошла к сумке и сказала серьезно:

– С богом!

Миша, как по команде, расстегнул молнию.

Через мгновение тишину подъезда разорвал детский плач.

– Что?! Это?! Такое?! – спросила Ира, губы ее дрожали.

Миша не ответил. Но всё было и так понятно. Миша украл младенца. В сумке был живой ребенок, в шапочке и комбинезоне и в голубом конверте.

Младенец щурился от яркого света, искренне не понимая, почему его разбудили таким варварским способом.

– Сколько ему? – почему-то спросил остолбеневший Миша.

Ира повернулась к нему с желанием убить:

– Откуда?! Я?! Знаю?!!!

* * *

Мой папочка не просто изменился. Он изменился кардинальным образом. Натянув спортивный костюм, он пылесосил или, я могу предположить, специально принял к моему приходу рабочую позу.

– Юлечка, я пылесошу, – крикнул он мне, как только я вошла.

– Я вижу, папа. Более того, я искренне это ценю!

Он порозовел, расправил плечи, ожидая слушать похвалы дальше, но у меня зазвонил мобильный.

– Папа. Выключи пылесос.

Он сразу обиделся, как человек, который работал в первый раз в своей жизни:

– Ну, вот…

Ушел, волоча мертвый пылесос за собой, ухватив тот за гусиную шею.

– Назовите номер вашей карты, – сказал мне голос в трубке.

– Ага, щас, – ответила я весело.

– Ваша карта привязана к телефону? – голос показался мне знакомым. – Так, здесь мне подсказывают, привязана.

Мой телефон звякнул. Голос в трубке продолжил:

– Только что мы перечислили вам компенсацию.

– За что? – спросила я, до конца не понимая, что происходит.

– За ожидание.

– Какое ожидание? – я всё еще ничего не понимала.

Голос в трубке стал нервным:

– Накануне. Собеседование. Соображайте быстрее! Это уже начинает раздражать!

И тут я поняла. Они решили заплатить за ожидание у олигарха. Как мило с их стороны.

– Спасибо, – говорю. – Я вспомнила. А остальным?

– Только вам. Возмутились только вы.

На том конце положили трубку. Тут же крутился папочка, картинно перекладывая трубку пылесоса из руки в руку.

А я посмотрела на сумму и офигела порядком. За такие деньги я бы согласилась ждать собеседования каждый день.

И потом, кто-нибудь из вас слышал о том, чтобы у олигархов просыпалась совесть?

* * *

Младенец надрывался, как в последний раз, рыдал, как перед концом света. Заставить замолчать его было невозможно.

Когда из квартир начали выглядывать люди, Миша решил перенести ребенка в машину.

– Только не в сумке! – закричала Ира.

– Что ж я, дурак что ли? – сказал Миша.

Он в руках перенес ребенка в автомобиль. Закрыл дверь. В салоне сразу не осталось места. Крик заполнил собой всё пространство.

– Он плачет! Плачет! – Ира задыхалась от волнения.

– А то я не вижу! – сказал Миша раздраженно.

– Так сделай что-нибудь!

– Что мне сделать?!

– Я не знаю! – почти прокричала Ира. – Верни его цыганке!

– Ты дура, что ли?! Где я ее найду? – Миша выразительно посмотрел на сожительницу.

– Я не знаю, – Ира выходила из себя. – Мне плевать! Убери его!

– Может, это девочка.

– Мне все равно! – казалось, Ира сейчас взорвется. – Чего она хочет?!

– Она орет. Я не знаю. Ей что-то не нравится.

– Что не нравится?

Лицо ребенка было красным и сморщенным. Слезы стояли в глазах, как в маленьких лужах.

– Знаю, что ей не нравится, – сказал Миша.

– Что? – спросила Ира.

– Ты!

Миша, торопясь, расстегнул кнопки на конверте и комбинезоне. Ребенок продолжал надрываться.

– Опа! – сказал Миша.

– Что там? – Ира вытянула шею.

– Сама посмотри.

– Я не хочу смотреть, – Ира втянула голову, как черепаха. – Ты мне так скажи.

– Ну, во-первых, это мальчик, – сказал Миша с чувством превосходства. – А во-вторых…

– Что? Ну что там?

– Мальчик обкакался, – сказал Миша торжественно.

– Точно, – кивнула Ира. – До меня дошел запах. Буэээ. Ты сделаешь что-нибудь?

– Не, – сказал Миша. – Это женское дело.

– Ну, нет! – Ира умудрилась в тесном салоне автомобиля упереться руками в бока. – Убираться – женское дело! Извращенный секс – женское дело, ясно! А чужой ребенок – это вообще не женское дело!!!

Миша выразительно посмотрел на Иру:

– Ты можешь успокоиться?

Детский крик вынимал душу.

– Не могу. Я не могу успокоиться. Не буду. У меня нога!

Миша откинулся на водительском кресле и сказал:

– Тогда он будет орать.

В окно машины постучали. Ира и Миша повернулись на стук одновременно и одновременно похолодели.

– Менты! – сказала Ира тихо. – Нам конец!

Полицейский постучал в окно еще раз. Младенец затих, словно осознал создавшуюся ситуацию.

А вот Ира от страха принялась скулить. Тоненько, как новая собака в питомнике.

– Откройте дверь, – сказал глухим голосом полицейский за стеклом.

– Давай, уезжай, уезжай! – зашипела Ира Мише.

– Куда я поеду?! – Миша говорил, стараясь не двигать губами. – Машина его перед нами стоит!

Ира откинулась в кресле и закрыла глаза:

– Тогда открывай. Я не знаю, что делать. Нас посадят.

Полицейский снова постучал в дверь.

– Откройте, пожалуйста! – сказал он.

«Козел», – подумал Миша и открыл дверь. В салоне стало слышно улицу. Полицейский козырнул, пригнувшись:

– Здравствуйте. Старший сержант Власов. Ваши документы.

Краденый ребенок подал голос. Словно ответил, что документов у него нет.

– Здрасте, – сказал Миша полицейскому. – Секунду.

Открыл бардачок:

– Вот.

Полицейский пролистал паспорт, взглянул на права.

– Почему здесь остановились?

Миша собирался ответить менту, но краденый младенец вдруг взорвался криком, и это сбило Мишу с мысли. Он промычал что-то невнятное. Но Ира спасла положение:

– Нам нужно было переодеть ребенка.

Полицейский посмотрел на младенца в сумке. К счастью в полумраке салона сумку можно было принять за переноску.

– Ребенка? – переспросил полицейский с подозрением.

– Да, – включился Миша. – Наш ребенок. Общий. Наш сын. Кирилл.

– Кирилл Михайлович, – сказала Ира.

– В паспорте у вас ребенок не вписан, – сказал полицейский.

– Пока не вписан, – ответила Ира за Мишу. – Не успели еще.

– В отделении была очередь, – подхватил Миша.

– Сейчас это делается в службе одного окна, – сказал полицейский, не отдавая документы.

– Точно, – сказала Ира. – Туда не дошли еще. Да, Миш?

– Да, – сказал Миша.

Младенец в сумке закашлялся от крика.

– Прикройте его, – неожиданно сказал полицейский, – Простудится.

– Да, конечно, – кивнул Миша.

– И еще… – начал тот.

– Что? – спросила Ира испуганно.

– Здесь стоянка запрещена, – сказал полицейский, вернул Мише документы и, закрыв дверь автомобиля, исчез из их жизни.

– Уезжаем! – зашипела Ира. – Быстрей! Быстрей!

Миша нажал на газ.

– Мог номер запомнить, – сказал Миша, выкручивая руль. – Надо машину на стоянку отогнать.

* * *

Меня позвали во дворец олигарха Филимонова во второй раз. Я шла и понимала, что я лучше всех. Просто так не позвали бы. В этот раз приняли гораздо лучше. Сочинение мое подействовало. Дядя с внешностью Колчака побежал за чаем. И главное, мне разрешили не надевать бахилы. Уселась в кабинете Шальная Императрица, осмотрелась.

Когда Колчак вернулся с заварочным чайником и двумя чашками, я спросила:

– Какие интересные шахматы. Это слоновая кость?

– Нет, – сказал дядя. – Человеческая.

Он вообще был не самым приятным собеседником. Я надеялась, что с олигархом Филимоновым общаться будет проще. Дядя тем временем сказал:

– Всё приходится делать самому.

– Вы случайно не в курсе, меня берут на работу?

– С чего вы взяли? – спросил дядя.

– Иначе бы меня сюда не позвали.