Kitobni o'qish: «Первая жертва»

Роберт Шекли

Shrift:

Robert Sheckley

THE MAN IN THE WATER

CARHUNTERS OF THE CONCRETE PRAIRIE

MYRYX

VICTIM PRIME

Первая жертва

Правила охоты

Охота открыта для любого человека, достигшего восемнадцати лет, независимо от пола, расы или религии.

Каждый записавшийся обязуется пройти цикл из десяти дуэлей: пять раз как жертва, пять как охотник.

Охотник получает имя, адрес и фото жертвы.

Жертву уведомляют только о том, что на нее охотятся.

Заменять охотника или жертву другим лицом запрещается.

Убийство посторонних лиц карается по закону.

Десятикратный победитель получает практически не ограниченные гражданские, финансовые, политические и сексуальные права.

Пролог

Охота, впервые организованная в начале 1990-х, прошла с тех пор целый ряд стадий.

В ее основе лежит милая человеческому сердцу идея: исправление чего-то плохого с помощью узаконенного насилия.

В те первые годы каждый хотел быть охотником и никто – жертвой. Социальные и психологические бонусы для жертв ввели позже, в промежуточный период, когда пары охотник – жертва начали составлять компьютеры методом случайного выбора.

Ввиду недостаточного числа добровольцев Ассоциация Охотников выбирала первые жертвы из групп, так или иначе причастных к насилию. В основном это были отряды смерти и террористические ячейки разного толка, то есть агрессоры, сами практически не подвергавшиеся агрессии.

Поэтому Охотничий Комитет не считал тогда нужным предупреждать жертву заранее, как стало принято после.

Это противоречило этике Охоты, но Ассоциация вопреки собственным убеждениям вынуждена была искать «мотивированных киллеров», способных довести дело до конца.

Такими и были все тогдашние охотники. Мало кто в то время признавал чистоту Охоты, ее суровую этику. Понадобился целый век, чтобы придать Охоте окончательную эстетическую форму и выработать правила, где личные мотивы не фигурировали.

Лишь теперь мы видим, каким трудным был этот путь. Видим, как зарождались современные взгляды, видим стремление к идеальной чистоте, видим, как сознательное намерение убивать, чтобы не быть убитым, определило наше место в великом колесе всего сущего. Даже тогда, на заре Охоты, ее основные принципы были уже в ходу: например, выплата премий из фондов, учрежденных богатыми либералами, или использование егерей для нахождения охотника или жертвы. Комитет старался вести себя по возможности беспристрастно даже в те ранние дни «справедливых убийств».

Тогда уже обозначилась долгосрочная цель Охоты: прекратить войны, предложив человечеству взамен смертельные поединки как панацею от всех его бед. Теперь война представляется нам столь же немыслимой, какой казалась Охота в 1990-х.

В промежуточный период, во время кратковременного расцвета Эсмеральды, только что принятые новые правила были еще достаточно гибкими. Объясняется это тем, что Охота была тогда легализована исключительно в карибской островной респубике Эсмеральда, где она не только являлась национальным видом спорта, но и приносила основной доход государству. Туристы стекались на остров со всего света – кто поохотиться, кто просто понаблюдать. Международная аудитория жадно смотрела знаменитые Охотничьи Игры с кульминационной Большой Раздачей, получая удовольствие от гибели кого-то другого.

Охотникам того времени приходилось мириться с тем, что Охоту одобряли не все. Большинство населения она в какой-то степени привлекала, но силы закона и правопорядка не признавали ее и преследовали участников. Полиция многих стран относилась к охотникам как к обычным преступникам.

Теперь, по прошествии веков, мы заново открыли способ держать человеческие страсти в узде – способ, издревле известный природе. Она делает это, убивая людей.

В литературе двадцатого и двадцать первого веков часто встречаются одинокие, несчастные персонажи, влачащие свою бессмысленную жизнь до глубокой старости. В наше время их больше нет: старики долго не заживаются. Им не хватает сил и проворства увернуться от выстрелов, поливающих наши улицы подобно былому дождю.

Дети, напротив, быстро учатся избегать огня.

Никто больше не вопрошает: «Когда же прекратятся эти убийства?» Все понимают, что прекратятся они, только когда остановится сама жизнь.

1

На сентябрьском собрании жители Кин-Вэлли в штате Нью-Йорк постановили выдать Гарольду Эрдману лучший городской револьвер, винтажный «смит-и-вессон» сорок четвертого калибра, чтобы он мог поохотиться на острове Эсмеральда.

Выбрали Гарольда потому, что он вызвался сам, не имел близких родственников, был холост, здоров, хорошо умел драться и готов был выполнить свою часть сделки, то есть передать городу пятьдесят процентов призовых денег – если, конечно, выживет.

Сначала ему предстояло доехать до Майами, то автостопом, то на автобусах. У него еле-еле хватало, чтобы долететь оттуда до Эсмеральды в юго-восточной части Багамских островов, где разрешалась Охота. Поездка между штатами Нью-Йорк и Флорида считалась крайне опасной. Говорили, что там повсюду рыщут шайки бандитов, жестоких и кровожадных. Кроме того, на пути встречаются заброшенные районы с промышленными свалками, до сих пор изрыгающими ядовитые газы, как будто сама земля стремится очиститься от химикатов и радиации. Такое излучение убивает человека на месте. А если благополучно минуешь все эти ужасы, остаются еще южные города, чьи совершенно озверевшие обитатели грабят, убивают, а порой и едят пришлых.

Ходило много таких баек, в которых, как известно, всегда присутствует доля правды, но Гарольда они не слишком пугали. Он готов был многим рискнуть, лишь бы выбраться из умирающего городишки в напрочь отравленных Адирондакских горах и хоть что-то совершить в своей жизни. Единственным его шансом была Охота.

Гарольд двигался легко для своих внушительных габаритов и был проворнее, чем казалось с виду. Этакий дружелюбный деревенский паренек, круглолицый, с приветливой улыбкой и все подмечающими глазами. Физиономия небритая, давно не стриженные черные волосы падают на воротник поношенной клетчатой куртки. Перед отъездом ему исполнилось двадцать восемь, и больше всего он походил на медведя, разбуженного до окончания спячки – большого, сонного и довольно симпатичного. Хороший пример того, как обманчива может быть внешность.

2

– Значит, едешь все-таки, – сказал Аллан.

Гарольд кивнул. Разговор происходил через час после городского собрания; они вместе поели и теперь сидели на передней веранде дома Аллана на Еловом Холме. Солнце понемногу опускалось за горы.

Аллан, лучший друг Гарольда, тоже хотел бы отправиться на Охоту, но не мог бросить мать и двух младших сестер – без единственного кормильца они бы просто не выжили. Хорошо Гарольду, у него никого из родных не осталось. Мать умерла от туберкулеза, когда ему было пятнадцать, а молчаливый суровый отец вскоре после этого ушел искать работу на юге, и больше о нем не слышали.

– Говорят, на Карибах тепло круглый год, – сказал Аллан. – И все удобства у них там, как в тех старых журналах в школе. Ванные с горячей и холодной водой. В ресторанах все натуральное. Люди хорошо одеваются и живут припеваючи.

– Потому что у них только и дел – убивать друг дружку, – заметил Гарольд.

– Да, не очень трудно, должно быть.

– Не знаю, я никого пока что не убивал, – сказал Гарольд. – Но думаю, что сумею.

– Главное, чтоб тебя самого не убили.

– Слыхал, да.

– И Нору там встретишь.

Гарольд кивнул. Нора Олбрайт и еще четыре девушки уехали из Кин-Вэлли два года назад, когда между Монреалем и Нью-Йорком еще ходили автобусы с остановкой в Платсберге. Красивым девушкам всегда легче найти работу, пусть и не очень престижную, чем мужчинам. Богатые иностранцы, особенно азиаты, любят нанимать в домработницы хорошеньких американок, как американцы когда-то нанимали хорошеньких англичанок и немок. Спутницы Норы устроились где-то на юге Штатов, но она добралась до самой Эсмеральды, живущей по законам Охоты, и регулярно присылала деньги домой.

– Ты там береги себя, ладно? – сказал Аллан.

– Ага.

– И передавай Норе привет от меня.

– Обязательно.

Они посидели еще немного, глядя, как заходит солнце, уступая место холодным сумеркам. Красивы вечера в Адирондакских горах. Гарольду подумалось, что он, может быть, никогда больше не увидит такого заката. Многие увидит, но не такой.

3

Он покинул Кин-Вэлли на следующий день, имея при себе «смит-и-вессон», тридцать четыре патрона и двести семьдесят шесть долларов семьдесят три цента, собранные ему земляками. Был еще только сентябрь, но зимний холодок уже чувствовался: на севере штата Нью-Йорк зима идет за осенью по пятам, как за сестрой-двойняшкой.

Все пожитки Гарольда уместились в небольшом рюкзаке. Револьвер он заткнул за пояс, патроны положил в правый брючный карман. В дорогу он надел свой единственный костюм из плотной, практически вечной саржи – наследство от дядюшки Люка, умершего прошлой весной от Т-вируса.

Взглянув в последний раз на горы, озаренные утренним солнцем, на не засохшие пока что деревья, он закинул рюкзак в кабину грузовика Джо Биллинга. Он еще вечером попрощался со всеми и больше назад не оглядывался.

Джо ехал в Глен-Фоллз за тракторными запчастями для кооператива фермеров. Держать старые «маккормики» на ходу становилось все трудней, а урожаи были такими скудными, что позволяли и без тракторов обойтись – но лошадей и мулов тоже хронически не хватало, а недавно приобретенные яки еще не расплодились до нужной величины.

Человеческая близорукость в конце двадцать первого века дала о себе знать и в Америке. Леса исчезли, зерновые гибли на корню. Сельскую местность заполнили свалки токсичных отходов, на месте которых почва больше не восстанавливалась. Воздух и тот был отравлен. Всеобщее разорение лишало людей работы. Машины и механизмы для их ремонта выходили из строя, да и ремонтировать больше никому ничего не хотелось.

Холодная война никуда не делась, и одни страны потрясали перед другими оружием, но всем было уже все равно. Хоть бы скинули уже свои проклятые бомбы и покончили с этим, думали люди. Лучше уж сдохнуть поскорей, чем так жить. Конец пришел старушке Земле.

Зря леса и джунгли повырубили. Зря не приняли вовремя мер против кислотных дождей. Гарольд в свои двадцать восемь еще помнил Адирондакские горы зелеными. Лет пятьдесят назад правительство спохватилось, но экология требовала огромных средств, которых у него не было. Земля может вынести многое, но человек перешел все мыслимые границы.

В пустошах на месте прежних лесов почти не осталось животных. Первой погибла крупная дичь, как в Америке, так и в Африке, а затем все хрупкое экологическое равновесие затрещало по швам. Некогда плодородные прерии и саванны сохли, превращаясь в пустыни, и пыльные бури гуляли по ним. Стихийные бедствия следовали одно за другим. Начались повальные эпидемии гриппа и прочих вирусов. Осташиеся в живых пытались как-то держаться, но никто уже не верил, что ситуация изменится к лучшему.

Каждого жителя Североамериканского континента подстерегала смерть – от голода, болезней и тех несчастий, которые человек навлекает сам на себя. Но людей, несмотря на все это, до сих пор оставалось больше, чем могла прокормить земля, – слишком уж много их развелось. Вымирание казалось неизбежным, но легче от этого не становилось.

Именно неизбежность, как ни парадоксально это звучит, и привела к открытию охотничьих угодий, где люди аплодировали смерти, платили другим за участие в смертоносном действе и награждали победителей.

4

После Глен-Фоллз Гарольд путешествовал автостопом. Сначала его подвез продавец галантерейных изделий на паромобиле «Стэнли». Они ехали мимо голых полей с торчащими из-под земли камнями, переставших родить с тех пор, как химия вкупе с радиацией превратили озеро Шамплейн в сточную яму, а Гудзон убили совсем.

После заката коммивояжер высадил Гарольда на перекрестке дорог близ Честертауна, среди покрытых стерней нив и кривых сосенок. Гарольд решил устроиться на ночлег прямо тут: голосовать в темное время ему не рекомендовали. Вечер был теплый, и провизия у него имелась – вяленая говядина и канистра с хорошей водой. Он отыскал не видную с дороги, укрытую от ветра лощинку, но его все равно, должно быть, заметили. В сумерках на гребне холма показались трое мужчин с собакой.

Двое бородатых, мелких и щуплых, в надвинутых на глаза шляпах, в бесформенных серых лохмотьях. Третий здоровенный, больше даже, чем Гарольд, в потертых джинсах и фуражке, как у солдата Гражданской войны. Кривая ухмылка наводила на мысль, что он опасен и, скорей всего, не в своем уме.

Собака вроде пойнтера, белая с черными пятнами, оскалилась при виде Гарольда, но не издала при этом ни звука.

– Спокойно, Дилси, – сказал человек в фуражке. – Она не кусается, мистер, только птиц вспугивает.

– Славная собачка, – сказал Гарольд, сидя спиной к дереву с рюкзаком в ногах.

– Нездешний, видать? – спросил здоровяк.

– Да, я с севера, из-под Кина.

– Хотите тут поселиться?

– Нет, дальше иду, на юг.

– И правильно. Тут ловить нечего с тех пор как Т-вирус прошел.

– Да, слышал.

Щуплые сели по бокам от него, футах в пяти, здоровяк – к нему лицом.

– Может, ты во Флориду наладился порыбачить?

– Может, и так, – сказал Гарольд.

– Забудь, рыба вся плавает кверху брюхом. Раньше на юге можно было от земли прокормиться, а теперь нет, правду тебе говорю. Лучше тут оставайся, будешь с нами ходить. Это вот Карл, это Дэйв, его брат, а я буду Тэг Сандерс.

– Очень приятно, мистер Сандерс. Я Гарольд Эрдман. Спасибо за любезное приглашение, но я уж дальше пойду.

– Ну как хочешь. Поздно уже, так что будь добр, кинь сюда рюкзак и карманы выверни. Разойдемся по-хорошему и раздевать тебя не станем – честно ведь, нет?

– Вполне, Тэг, но мне все это самому надо.

– Все так говорят, – вздохнул Тэг. – Мне, мол, самому надо – а нам с ребятами что ж, не надо?

– Попробуйте с кем-то еще.

– Сдается мне, что нас трое, а ты один, хоть и здоровый мужик. Я ж с тобой вроде вежливо, и одежу тебе хотел оставить, и жизнь. Так ведь, ребята? Но некоторых просто не учили хорошим манерам. Значит, так: или отдавай рюкзак и то, что в карманах, или мы сами возьмем.

Братья потихоньку подбирались с боков. Гарольд встал, и револьвер у него в руке сверкнул синей сталью в сумерках.

– Нет уж, – сказал он. – Я при своем останусь, а вы при своем. Это лучшее, что я могу предложить. Поднимайтесь и убирайтесь.

Тэг и братья подались назад, но «смит-и-вессон», как видно, не сильно их испугал.

– Теперь все с пушками ходят. Она хоть заряжена у тебя?

– Вам лучше не выяснять, – сказал Гарольд.

– Ишь, крутой какой, – засмеялся Тэг. – Чем круче, тем меньше патронов. Дилси!

Собака прыгнула и получила пулю в грудь. Она билась на земле и скулила, пока Тэг не перерезал ей горло складным ножом.

– Бедняжка Дилси. – Он вытер нож о траву и встал. – Она у нас для проверки была, заряжено или нет. Ты первый, кто выпалил. Ну так как, есть еще патроны?

– Есть, есть. Темнеет уже, Тэг, шли бы вы. Неохота боеприпасы тратить. – Гарольд навел револьвер.

– Эй, погоди!

– Кругом, – тихо скомандовал Гарольд.

– Ладно, сейчас развернемся – ты ж не будешь нам в спину стрелять? Все, ребята, уходим, – сказал Тэг и кинулся на Гарольда с ножом.

Путешественника это врасплох не застало. Разбойники в штате Нью-Йорк водились – не так много, поскольку грабить было особенно некого, но блеф с ними, как правило, не проходил. Зная, что мирные граждане, даже вооруженные, стреляют далеко не всегда, бандиты старались чем-то отвлечь противника и сразу же нападали. Гарольд выстрелил и попал в плечо. Старый револьвер сорок четвертого калибра сильно отдал в ладонь. Братья завопили, как будто ранили их, а не Тэга, и пустились бежать. Упавший Тэг кое-как поднялся и потрусил следом. Гарольд им не препятствовал. Для стрельбы стало слишком темно, да он и не хотел никого убивать. Зачем? Здесь за это не платят, не то что в Мире Охоты.

Он взял рюкзак и задержался над телом собаки.

– Ты уж прости, Дилси… выбора не было. Пойду поищу другое место для ночевки, не около же тебя спать.

Пройдя с полмили, он нашел другую лощинку. В Кин-Вэлли считали, что ни на что дурное он не способен, но он решился на все и не собирался сдаваться.

5

На следующий день он поймал машину до Олбани. Там оказалось, что автобуса на юг надо ждать четверо суток, и он пошел на старый склад, оборудованный Армией Спасения под приют. Там давали кров и еду двум сотням мужчин и женщин, хотя супчик был жидковат. Гарольду тоже налили миску и разрешили расположиться снаружи – внутри места не было.

Наконец пришел автобус, старый «Грейхаунд», обшитый броней: бандитов и на федеральной магистрали хватало. Диспетчер сказал, что полиция штата контролирует ситуацию, но мало ли что.

Перегруженный драндулет довольно быстро и без происшествий доехал по I-95 до Сафферна на границе с Нью-Джерси и остановился у загородного депо. Вокруг, похоже, никого не было, но тут из депо выскочил маленький оборванный человек и стал молотить в дверь, крича:

– Откройте! Тревога!

– В чем дело-то? – спросил водитель, открыв ему дверь.

– Во мне, – ответил коротышка, достав большой пистолет-автомат. – Быстро все руки за голову. Будете сидеть тихо – не пострадаете.

Гарольд подчинился, как и все остальные: выхватить револьвер мешал лежащий на коленях рюкзак. Коротышка крикнул что-то – по-испански, как вскоре выяснилось, – и в автобус залезли еще двое мужчин с такими же пистолетами. Один был в стетсоновской шляпе, когда-то серой, теперь цвета грязи, как и все окружающее. Ходить он мог только при поддержке товарища по причине кровавых бинтов на ноге. Он усмехнулся, снял шляпу и объявил:

– Добрый день, леди и джентльмены. Это ограбление. Делайте то, что вам говорят, и все будет хорошо, компренде?

Маленький и тощий, он смахивал на обезьяну, по крайней мере лицом – что скрывалось у него под лохмотьями, оставалось загадкой, – но улыбка у него была славная.

– Хуан Лопес, он же Кэтскилл-Кид, – представился он. – К вашим услугам. Думаю, вы уже поняли, что к чему. Мои ребята обойдут вас и соберут ваши ценности. Отдавайте по-быстрому и постарайтесь нас не бесить. Вот ты, – сказал он, обращаясь к Гарольду.

– Что я? – спросил тот, думая, не схватиться ли все-таки за револьвер.

– Встань, амиго, и надень свой рюкзак. Пойдешь с нами, но пушку мы заберем. – Лопес извлек «смит-и-вессон» у него из-за пояса и сунул себе в карман.

– Зачем я вам нужен?

– Тебе ничего не сделают, просто будешь мне помогать.

Обчистив пассажиров, все трое вышли из автобуса вместе с Гарольдом.

– Теперь, амиго, сажай меня на свои могучие плечи и мотаем отсюда. – Гарольд проделал это осторожно, но Кэтскилл-Кид все-таки зашипел от боли. – Чато, – крикнул он, – заводи. Vamos, caballo!¹ – Это уже относилось к Гарольду.

Вся банда понеслась на парковку. Чато, толстый парень лет восемнадцати, возился с мотором престарелого «Бьюика», который никак не желал заводиться.

– Ты мне это брось, – рявкнул Кэтскилл-Кид. – Чего копаешься?

– Я говорил про распределитель, – огрызнулся Чато. – Говорил про контакты.

– Ты говорил, она продержится, пока новую не найдем!

– Я думал, что продержится.

Аккумулятор, похоже, сдох окончательно. Из депо выскакивали какие-то другие люди, некоторые с винтовками.

– Валим, – скомандовал Лопес. Гарольд снова взвалил его на плечи, и они помчались к холмам за парковкой. Позади слышались выстрелы. – Черт, – простонал Лопес. – Как же ты винтовки не нашел, Эстебан? На дорогу смотри, амиго, только брякнуться еще не хватало.

Гарольд галопом шпарил в гору, ломая кусты. Лопес бережно отводил ветки от глаз скакуна, пока очередная не вышибла у него пистолет.

– Эй! Ну-ка стой!

– Забудь. – Гарольд перевалил через гребень, пронесся по лугу, перебежал через дорогу, углубился в лес и перешел на рысь. Пробежав еще полмили, он остановился, ссадил Кэтскилл-Кида, забрал и сунул за пояс свой револьвер. – Можешь как-то вызвать своих ребят?

Кэтскилл-Кид кивнул.

– Так давай. Вряд ли те из депо сюда сунутся – полицию будут ждать, – но нам лучше собраться и прикинуть, что делать дальше.

Лопес сложил руки ковшиком и издал пронзительный вопль.

– Сорока, – объяснил он. – Хорошо получилось, да?

– Хорошо, если твои еще в целости.

Они были в целости и прибежали с пистолетами наготове. Лопес жестом велел им убрать оружие и спросил:

– Когда я потерял свою пушку, ты мог бросить меня и вернуться к автобусу. Что ж не бросил?

– По двум причинам. Во-первых, ты вроде приличный парень, хоть и бандидо. Пассажиры тебя вздернули бы.

– А во-вторых?

– Когда люди в бешенстве, они сначала делают, а потом уже думают. Могли и не вспомнить, что я с ними ехал. Могли даже решить, что это я вас навел.

– Правильно понимаешь… но ты сильно рисковал, друг.

– Жизнь – рисковое дело, – согласился Гарольд.

– Хочешь, что ли, с нами пойти?

– Если вам в сторону Флориды, то я не против.

– Само собой, нам на юг, – засмеялся Лопес. – На севере голодуха. Двинем в Испанидад, это коммуна такая на озере Окичоби. Там кубинцы живут, полечат мне ногу. Только тачку надо найти. Ты как?

– Лишь бы вреда от этого не было, – сказал Гарольд.

– Это от них зависит – лично я никому вредить не намерен. Дай мне ствол, Эстебан, и пошли.

Гарольд снова поднял его на плечи.

– Andale, caballo! – И без словаря было ясно, что это значит «ходу, коняга».

1.Трогай, лошадка (исп.).