Kitobni o'qish: «Избранный светом. Разлом»

Shrift:

Ты приказала мне падать замертво,
Перерождаться – и снова в путь.
Будь я героем поэмы гекзаметром,
Я бы восславил судьбу.
Немного нервно. «Просто держи меня за руку»

Пролог
Вниз по кроличьей норе

Свет перестает пробиваться сквозь облака. Небо укутано ими и предчувствием скорой грозы. Я не могу понять, что слышу: ее далекий рокот или грохот проезжающих по главной улице машин. Воздух тяжелый и влажный, но еще достаточно теплый для начала октября. Гроза нагонит меня быстрее, чем я успею добраться до квартиры. На мгновение кажется, что я вижу в небе белый росчерк молнии.

– Ни с места! Лекционная полиция!

Услышав оклик откуда-то сбоку, я замираю прямо посреди потока студентов. Меня тут же толкают в плечо, бросают что-то грубое, я огрызаюсь в ответ, но все же отхожу. Тогда наконец вижу ее. Она стоит под изогнутым деревом, чья раскидистая крона укрывает почти весь крохотный двор около универа.

– Я не прогуливаю, пару отменили, честное слово! Помилуйте, госпожа офицер! – спешно оправдываюсь я и даже, как ни странно, не вру.

– Да я в курсе, – улыбается самая лучшая староста на свете, когда я захожу к ней под древесную крону, – просто проверяю, чтобы ты не расслаблялся.

– Тогда это злоупотребление полномочиями, – фыркаю я и засовываю руки в карманы.

Она радостно кивает, да так энергично, что круглые очки опасно съезжают на самый кончик носа и чуть не падают. Привычным жестом она их поправляет и приглаживает растрепавшиеся от ветра стриженные под каре волосы.

Проходящие мимо то и дело окликают кого-то из нас или сразу обоих. Здороваются. Прощаются. И бегут дальше, только мы все стоим под той же раскидистой кроной. Почти всем здесь на одну станцию, на самые загруженные ветки, так что разумнее пропустить пару поездов, чем ехать в давке. К тому же мы всегда возвращались домой только в компании друг друга, у нас закрытый клуб.

– Ну как, стипендия пришла? – спрашивает она, когда мы все же покидаем наше укромное местечко во дворе и выворачиваем на узкую улочку. Впереди уже слышится шум оживленной дороги. Вокруг невысокие желтые и карамельно-кофейные дома, не такие изящные, как в центре, но привычно-уютные. Оставляющие много неба над головой. До метро три минуты пешком, но мы идем нарочито медленно, будто очень-очень хотим попасть под дождь.

Я отрицательно мотаю головой, потому что нет, стипендия не пришла и этим разбила мне сердце.

– Значит, опять задерживают. Сколько можно уже?! Обещали ведь еще на прошлой неделе! – спрашивает она, поднимая голову и оборачиваясь, будто может разглядеть за домами соборный купол, синий с золотыми звездами, напрямую обращаясь к небесной канцелярии – с институтской связываться уже страшновато.

– Они не обещали, они прогнозировали. Может, приход денег, как приход дождя, под силу лишь спрогнозировать, – рассуждаю я вслух, заодно думая о шаманских ритуалах по призыву стипендии. – Только вот еще пара дней, и я подкараулю ответственных в темной подворотне и сожру живьем, потому что больше есть будет нечего и не на что.

– Вампиром решил стать? – смеется она, пока мы стоим на светофоре. Я бы тоже посмеялся, но скоро повешусь с мышью в одном холодильнике.

– Тогда уж гулем. Вампиры только кровь пьют, а это слишком расточительно в моей ситуации, – приходится повысить голос, чтобы перекричать проезжающие машины.

– Что, совсем плохо дело? – спрашивает она и глядит на меня с такой жалостью, с какой смотрят на мокрого, голодного котенка, встреченного на улице. У которого еще одна лапа подбита и глаз незрячий.

Я спешно отвожу взгляд, на вопрос отвечать не хочется. Я же обязательно выживу, нечего на меня так смотреть.

Хотя на карте сотка. Последняя. Да и та, скорее, как талисман – с такими ценами. У моей мамы так одно время денежная жаба стояла, я просто перевел всю эту ритуальность в онлайн. А до зарплаты две недели, в которые я планировал жить на стипендию. Теперь просто планирую жить. С финансовой грамотностью у меня примерно так же хорошо, как с горизонтом планирования.

А еще бы на проезд что-то оставить. Пока, конечно, только начало осени и не холодно, но тащиться пешком через половину города к первой паре мне не очень хочется. И так от метро уже топаю, хотя нормальные люди четыре остановки на маршрутке едут.

– В целом-то жить можно. – Зеленый наконец загорается, и я нарушаю затянувшуюся паузу, чтобы не превратиться в чужих глазах в ходячую слезливую историю. – Плохо, но недолго.

Она смеется и толкает меня в плечо. Я прекрасно знаю, что одногруппница хочет сказать, но также знаю, что не скажет. Уже поэтому бесконечно ей благодарен. Да, я мог бы попросить помощи у родителей. Но скорее умру голодной смертью, чем сделаю это. Зато гордый, сильный и независимый.

И вообще, может, пешком добираться не такая уж плохая идея. На дома красивые лишний раз посмотрю. Барокко, классицизм, модернизм, конструктивизм – один исторический слой за другим. Ходи и наслаждайся. Люди за это, между прочим, деньги платят, а ты под этой прелестью в вагоне трясешься, ужас, в архитектурном еще учишься.

– Может, тебе одолжить? – спрашивает моя благотворительница, вместо того чтобы лезть с настойчивыми советами. Воистину, небесное создание. – Мне несложно, вернешь, как сможешь.

Я придерживаю ей дверь, из которой тянет теплым и душным ветром метрополитена. Небольшая белая ротонда вдруг начинает казаться мне тесной, будто купол потолка опустился на несколько метров, а стены сдвинулись.

– Да нет, – я качаю головой, – все правда не так плохо, я просто шучу.

Ей на самом деле несложно, она девочка из хорошей семьи, очень-очень хорошей в отличие от моей. Не только в материальном смысле, но и в общечеловеческом. У людей, на минуточку, швейцар в парадной, квартира на половину этажа – еще и с эркером, – потолки под четыре метра с лепнинами и дача в пригороде, а она тут со мной как с ровней, а не как с челядью разговаривает. Потому что, если я назову свой подъезд парадной, умру от передозировки постиронии.

– Ты всегда «просто шутишь». – Она показывает пальцами кавычки, смотрит знаю-я-твои-штуки взглядом. – Может, хоть раз дашь тебе помочь? Мы друзья или как?

Да, мы друзья. Хотя иногда мне кажется, что наша дружба держится лишь на ее чувстве благодарности за… несколько, скажем так, хороших вещей, которые я ухитрился для нее сделать. Ну и на том, что я единственный, кто согласился сидеть с ней за первой партой на всех парах. У нее синдром отличницы и плохое зрение, а меня преподы с любого расстояния видят, так что смысла нет прятаться.

Ах да, и еще наша дружба держится на том, что она не лезет лечить мне голову, как бы ей того ни хотелось.

– Пока друзья, но однажды я обязательно подумаю о том, чтобы стать твоей содержанкой, – заверяю ее я.

– Иногда твоя упертость меня просто поражает, – фыркает она, раздраженно хлопая картой по турникету.

На моем же турникете мелькнувшая в маленьком окошке циферка красноречиво намекает, что завтра я отправлюсь в универ пешком.

У эскалатора мы снова воссоединяемся, и он медленно нас глотает, уводя в глубину почти до самого центра земли. Стены туннеля начинают давить. Воздух кажется невыносимо душным, спертым. Бесконечная вереница людей вытянута как цепочка бусин. Кто-то быстро сбегает вниз, исчезая из поля зрения. Это мельтешение нервирует.

«А она все спускалась, и спускалась, и спускалась».

Я несколько раз моргаю, тупо рассматривая рекламный баннер, на котором нарисованы ноги падающей Алисы в аккуратных туфельках, полосатых чулках и синей юбочке с белым передником. И такие же падающие слова.

«Все движется куда-то и как-то изменяется», – гласит другой баннер, тоже с Алисой. Здесь она уже не падает, а спускается по словам. Снова синее платье и белый передник, чулки в полоску. Но мне вспоминается совсем другая Алиса. Та, что везде носила с собой тесак.

Почему-то от этих мыслей становится еще неуютнее, словно я могу свалиться с эскалатора прямиком в кроличью нору.

Внизу поезд с лязгом тормозит у платформы. У кого-то вдруг звонит телефон, и я слегка вздрагиваю, в спину летят ритмичные звуки гитары и протяжные – скрипки. Мотив кажется знакомым, но я никак не могу вспомнить песню. Из-за шума удается разобрать лишь одну строчку, выведенную чистым женским голосом: «…из пепла, в котором сожжен».

Мне почти удается вспомнить, откуда эти слова, но тут мелодия обрывается, сменяясь торопливым «алло». Кто-то из особо спешащих грубо толкает меня в плечо, так что я чуть не падаю.

– Придурок, – шипит ему вслед подруга, но невежа ее уже не слышит.

Я оборачиваюсь и встречаюсь с ее пристальным взглядом, от которого становится не по себе.

– Ты как-то вдруг побледнел. – Она стоит на ступеньку выше, но чтобы заглянуть мне в глаза, ей все равно приходится задирать голову. – Точно нормально себя чувствуешь?

– Вполне, – отвечаю я. В конце концов, «нормально» – не значит «хорошо». – Это из-за освещения, наверное.

В этот момент цилиндрическая лампа, мимо которой мы проезжаем, начинает трещать и с тихим хлопком выключается. Подруга вздрагивает и отшатывается. Потом точно так же перегорает еще одна лампа, и еще одна, и еще.

«Ага, сейчас дементоры налетят. Или призраки закопанных под станцию рабочих? Хтонические чудовища древних болот? – думаю я. – Какие тут новые станции, когда они старые в порядке держать не могут?»

– Как думаешь, что-то пошло не так? – спрашивает подруга, опасливо косясь в сторону эскалатора.

– Скорее всего, просто перенапряжение в сети, ничего такого, – заверяю ее я, стараясь быть как можно убедительнее. Хотя при мне лампы в метро тоже первый раз перегорают.

Подруга, как и многие, кто вырос в городе без метрополитена, питает к нему некую настороженность. Не постоянно, конечно, но время от времени.

Она кивает, и мы привычно останавливаемся посреди платформы. Между синей и красной линиями. Нам в одну сторону, но на разные ветки: ей в исторический центр, пара станций, минут десять от силы, мне – на окраину, ехать и ехать. Вот и ждем разных поездов. Люди обходят нас кругом, словно мы островок посреди бушующей реки. Обычно я почти не обращаю на это внимания, но сейчас толпа отчего-то раздражает, давит своим шумом и суматошностью. У меня начинает немного кружиться голова, но я стараюсь не обращать внимания. Все же надо чаще есть.

– Ты какой-то потерянный, – вдруг говорит она.

– Сейчас? – рассеянно переспрашиваю я.

– Всегда, – отвечает она, а у меня по спине вдруг пробегает странный холодок. – Сколько я тебя знаю, мне то и дело кажется, что ты выглядишь как человек, который потерял дорогу домой и все никак не может ее отыскать.

Что-то явно идет не так. Я силюсь понять, что именно. Безликие прохожие. Рекламный баннер, с которого улыбается морда Чеширского Кота. Названия станций. Подсвеченный с краев белый купол потолка. Светлые мраморные стены. Скользящие по ним нечеткие отражения. Все вроде бы как всегда. Взгляд останавливается на лице подруги – знакомые черты вдруг неуловимо меняются, словно кто-то хотел скопировать ее, но вышло неидеально. Я слишком хорошо помню лицо и вижу неточности. Она отворачивается и смотрит во мрак туннеля. Ее глаза кажутся холодными, родными и совершенно незнакомыми одновременно.

– Может, ты ее даже не ищешь, эту самую дорогу? Может, стоило бы попробовать? – говорит она, но ее слова теряются в гомоне. Она смотрит на меня светлыми глазами. Кажется, раньше глаза были темными? Или нет? Я едва различаю ее голос, когда она продолжает: – Три – счастливое число, так ведь? Кто знает, вдруг на этот раз…

А потом все проходит так же резко, как и началось, будто сменились кадры. Она снова становится совсем собой, растерянно озирается по сторонам. Но вот мое головокружение никуда не исчезает.

– И что это должно значить? – Усмешка выходит даже почти естественной, хотя перед глазами начинает немного плыть. Размытые отражения в мраморе делаются темнее и резче. Мелькают чаще. Их будто становится больше, чем проходящих мимо людей.

– Да без понятия, – фыркает она, кажется, не совсем осознавая, о чем я вообще спрашиваю.

А я смотрю на нее и думаю…

– Подожди, а сколько я тебя уже знаю? – Она вглядывается в мое лицо очень-очень внимательно.

– Давно, наверное, – говорю я неуверенно, ведь секунду назад задался точно таким же вопросом.

Вдали доносится железный гулкий лязг колес, скрежет тормозов. Тело неосознанно вздрагивает от звука. Нервы у кого-то совсем ни к черту, глицин, что ли, попить?

– Да, точно давно. Безумно давно. Я уверена в этом, только вот… – бормочет она себе под нос. – Будет очень глупо спрашивать— у меня, видимо, что-то с головой, – но, как тебя…

Грохот и лязг тормозящего поезда вместе с резким порывом ветра уносят ее слова. Она судорожно поправляет волосы. Смотрит на меня странно, будто даже беспомощно. У нее все-таки темные глаза.

Поезд приносит с собой запах креозота, влажной сырости и почему-то пепла. Как если бы при торможении могли загореться шпалы.

– Ничего, забудь, не важно, – тараторит она, – до завтра, ладно?

Бросив это, она разворачивается и бежит к вагону, почти мгновенно исчезая в толпе. Я же иду словно на автопилоте, ныряю в проем между двумя тенями на светлом мраморе. Эти тени отражаются друг от друга и не меняются, когда я прохожу между. Думать об этом не хочется.

Туннель начинает светлеть, наполняться лязгом и грохотом. Струи теплого тяжелого воздуха ударяют в лицо и ерошат волосы. Он пахнет пеплом, копотью и огнем. Толпа оживляется. Я подхожу ближе к краю, почти пересекая желтую линию, а в голове все крутится одна навязчивая мысль: «Как ее зовут?»

Я стою и пытаюсь вспомнить, жду поезда, на котором мне нужно уехать, но я не знаю куда. Надо бы и это вспомнить, пока он не прибыл.

«Какого черта я не помню, как ее зовут?!»

Забавно, но ведь она, кажется, тоже хотела спросить мое имя.

Лязг и грохот все ближе, свет все ярче. Алая полоса вспыхивает золотом у самой кромки тьмы. Поезд несется по туннелю механическим фениксом. Голова кружится все сильнее.

«А правда, – думаю я со странным обреченным спокойствием, – как меня зовут?»

Стальная птица с протяжным скрежетом раскрывает свой клюв и издает громкий свистящий крик. Я резко поворачиваюсь на звук, и в то же мгновение меня ослепляет вспышкой бесконечно яркого света.

Я зажмуриваюсь, но он пробирается мне под веки, под кожу, глубже и глубже, до самых костей. Свет болезненно жаркий и яростный, мертвый, ненастоящий свет, он выжжет меня, не оставив даже черной тени на белом мраморе или на серой потрескавшейся земле, ведь единственная его цель – стереть меня без остатка.

Глава 1
Имя мое – свет

И снова свет.

Но на этот раз он был солнечным. По коже разливались мягкие, успокаивающие волны, даря ощущение безопасности, прогоняя неясные отзвуки далекого кошмара. Но я этому не верил. Ни спокойствию, ни кошмару, вообще ничему. На виски неприятно давило, а в ушах стоял противный гул, какой бывает, когда мимо тебя пронесется поезд. Реальность тоже проносилась мимо.

Я подумал о том, не стою ли случайно на путях. Возможно, меня даже уже переехало поездом или реальностью – неважно. Мог ли я не заметить этот момент и очнуться уже призраком? Ну, мне всегда говорили, что я невнимательный.

Вокруг шумел лес, и мысли смешивались с шорохом листьев. Голова казалась совсем пустой, но одновременно невыносимо тяжелой. Хотелось закрыть глаза, зажать уши и от всего этого спрятаться. Только вот от чего? Света было слишком много или меня слишком мало. Земля норовила вывернуться из-под ног, и я не знал, как ее удержать. Закрыв лицо руками, я медленно осел, словно в приступе боли. Хотя мне не было больно. Наверное. Я не понимал.

Услышав чьи-то осторожные шаги, я не переменил позы. Обойдут.

– Эй, – тихо позвал меня незнакомый женский голос, – привет?

Интонация была неуверенной, и я не ответил, потому что тоже был ни в чем не уверен, если нас таких тут двое, мы друг другу ничем не поможем.

– Слышишь меня? – очень мягко и чуть тревожно.

Я кивнул. Мог бы сказать, но слова не шли, мозгу будто никак не удавалось наладить связь с остальным телом, и выговорить даже что-то вроде «да» казалось непосильной задачей. Воспринимались чужие слова тоже странно. Я их сначала слышал, не узнавая, и только после задержки до меня доходил смысл.

– И понимаешь, значит, – выдохнула неизвестная девушка уже спокойнее, но потом снова встревожилась: – Тебе больно?

– Нет, – выдавил я. Слово далось с трудом, словно я говорил на языке, который знал когда-то, но почти забыл.

– Тогда, может быть, откроешь глаза?

Не хотелось. Потому что я знал: когда открою, все окажется реальностью. Что именно все и почему это плохо – я не понимал. Но сидеть так было бы глупо, и я отвел ладони, взглянув перед собой.

Передо мной сидела девушка, ее изумрудно-зеленые глаза смотрели внимательно и чуть тревожно, словно она не знала, чего от меня ждать. Я тоже не знал, чего ждать. От себя. От нее. Нас разделяло расстояние не больше метра, и мы оба по какой-то причине не двигались с мест, так и сидели друг напротив друга.

– Привет? – также неуверенно, как она до этого, сказал я.

Она улыбнулась, откинув за спину длинную косу. Волосы у нее были иссиня-черные, с красивыми переливами, как на вороньих крыльях. В ее одежде – белой рубашке без ворота и темных брюках – меня ничего не смутило, а вот лежащий рядом меч настораживал. Может, она решила, что меч в узорчатых ножнах – идеальное дополнение к сегодняшнему аутфиту?

Но больше меча смутило другое: если девушка сидела на зеленой траве, то я – в кругу выжженной дочерна земли, по которой змеились странные белые линии и символы. Стало неуютно.

– Отлично, ты разговариваешь, – выдохнула она.

Обычно не затыкаюсь. Однако назвать обычным то, что происходило сейчас, язык не повернулся бы даже у меня. Я же, кажется, был в метро и… За этим «и» – грохот, ветер, скрежет колес. Огромный Феникс из железа и света несется сквозь туннельную тьму огненной стрелой прямо мне в сердце. Пробивает навылет, стирает меня без остатка. Дальше ничего.

– А где?..

Но меня перебили.

– Фрея, как он? Живой? Говорит? Понимает? От него исходит божественное сияние? – бодро (или нервно) затараторил еще один женский голос.

– Нормально. Да. Да. Да. Нет, – проговорила Фрея (теперь я хотя бы знал имя зеленоглазой), поднимаясь и оборачиваясь. Я тоже осторожно встал, ноги слушались плохо.

– А жаль. В смысле я надеялась на сияние.

– Тебе вспышки не хватило? – присоединился третий голос, на этот раз мужской.

К нам приблизились две фигуры в белоснежных мантиях с капюшонами, закрывающими лица. Происходящее становилось все более странным, и мне захотелось отойти подальше, но ноги отказались двигаться.

Одна из фигур, миниатюрная и явно женская, споткнулась о полу собственной же мантии.

– Да кто это вообще придумал? – нервно шикнула она себе под нос.

– Ты придумала, Аин, – ответил ей юноша.

– А вдруг без мантий что-то бы пошло не так? Ты видел хоть одну книгу, где призыв проводили без мантий?

– Научную?

– Хватит вам. – Фрея строго посмотрела на них обоих по очереди.

– В любом случае это уже не нужно. – Аин скинула с головы капюшон, и по плечам рассыпались длинные волосы.

Она замерла рядом с Фреей, заинтересованно изучая меня глазами необычного оранжевого, словно ягоды облепихи, цвета. Я рассматривал ее в ответ, потому что внешность Аин оказалась весьма необычной. Белоснежные волосы контрастировали с кожей теплого карамельного цвета. В чертах лица, нежных, словно у эльфийской принцессы, отражался неподдельный интерес, будто я был какой-то диковинкой. Но вскоре она спохватилась.

– Пусть будет светел день твой, – почти пропела Аин это странное, наверное, приветствие, – врата Сторграда распахнуты пред тобой.

И что я должен был на это ответить?

– Спасибо?.. – неуверенно сказал я.

– Пожалуйста, – кивнула Аин, рассеянно заводя мешавшую прядь за ухо.

Я отвлекся на это движение, в голове до сих пор все куда-то плыло, и внимание было ни к черту. Я заметил на ухе Аин кафф из какого-то красного металла, изображавший птицу. Та изгибалась дугой, одно крыло прижав к себе, а другое расправив; хвост птицы спускался чуть ниже мочки уха. Жутко сложная на вид штука, но это – не главное. Главное то, что уши у Аин оказались заостренными. Эльфийскими.

С каждой минутой я понимал все меньше. Версии было две. Первая: я уснул в метро, и какие-то ролевики решили захватить меня с собой в качестве реквизита, а эти ребята не знают, что я не в теме. Или знают, и это часть их плана по уничтожению моих последних нервных клеток. Версия вторая: я сплю. В это очень хотелось верить и не волноваться.

– Он совсем не понимает, что происходит, – сказал юноша, имени которого я еще не знал. Зато он уже кое-что про меня понял.

– Анс, – шикнула на него Аин, будто он сказал что-то грубое. – Сними капюшон уже, выглядишь жутко.

– Разве не в этом смысл? – Но капюшон все же снял.

Анс и Аин точно были близнецами. У него оказались такие же белые, только подстриженные куда короче волосы, смуглая кожа, даже такой же кафф на заостренном ухе. Разве что парень был значительно выше сестры, но сложен так же изящно. И глаза у него были темно-синие и холодные.

На толкиеновских эльфов они не походили, даже если брать «Кольца власти». Может, Dragon age? В его лор¹ они бы вписались.

– Правда совсем ничего не понимаешь? – спросила Фрея.

Я осторожно кивнул. Мне показалось, что ответ ее расстроит, а я предпочел бы не расстраивать девушку, у которой есть меч.

– Так и должно быть? – спросила она, поднимая этот самый меч с травы и пристегивая к ножнам. Близнецы пожали плечами. – Есть способ проверить, призвали ли мы того, кого нужно?

– Попробуй выйти из пентаграммы призыва, – посоветовал мне Анс.

«Из чего выйти?» – хотел спросить я, но понял, что те линии и символы под моими ногами и были этой самой пентаграммой.

– И что случится, когда я выйду?

– Узнаем, – невозмутимо ответил Анс.

Обнадеживающе. Часть меня хотела устроить скандал и разобраться, что здесь происходит (без скандала разбираться неинтересно), а другая часть хотела плыть по течению и узнать, чем дело кончится. Главное – самому не кончиться в процессе.

Пентаграмма была ужасно сложной, линии сплетались в четкой геометрической последовательности, перерезая окружность, дробя ее на более мелкие элементы, внутрь которых были вписаны неизвестные мне символы. Имена древних богов? Почему-то от одного взгляда на них головная боль усиливалась. Так что я отвернулся, шагнул в сторону, сходя с пентаграммы и… и стукнулся обо что-то головой. Это было то самое гадкое чувство, когда в магазине не замечаешь табличку «осторожно, стекло» и влетаешь в прозрачную дверь. Да, со мной было. И да, это больно. Сейчас же, скорее, некое упругое «ничего» оттолкнуло меня назад. Я поднял озадаченный взгляд на моих… эм, «призывателей», которые так же озадаченно смотрели на меня. Видимо, верного ответа к этой задачке у них не было.

– Получается, это не он? – спросила Фрея, вглядываясь в меня так пристально, словно что-то правда могла понять по моему лицу. – Отправите его обратно? Это вообще можно сделать?

Я все еще не понимал, кем именно не являюсь, но был не против, чтобы меня отправили обратно.

– Сложно сказать. – Анс, сохраняя невозмутимо спокойное выражение лица, смотрел не на меня, а на пентаграмму. – Связь с прошлым миром очень слабая, да и энергии у нас вряд ли хватит. Попробовать можно, но кто-то, вероятно, умрет.

– Ты шутишь, я надеюсь? – осторожно спросил я.

– Надейся, – ответили мне.

Ну ясно, никакого «обратно», пока не пройду путь героя. Я знаю правила.

– Да подождите вы все! – Аин отмахнулась от нас, хотя я с Фреей и Ансом никакого единства не чувствовал. – Может, ты просто должен применить свою силу?

У меня не было сил даже чтобы спорить, пугаться и выяснять, что здесь происходит. О том, чтобы что-то «применить», и речи не шло.

Я вновь осмотрел пентаграмму под ногами. Непонятные надписи, заключенные в круги, по-прежнему вызывали головную боль и будили странное, тревожное чувство. Одна из них была заметно бледнее остальных, едва-едва различима, но почему-то беспокоила меня сильнее. Я подумал еще чуть-чуть. Сила трения же подойдет, да?

Решив, что хватит думать (выходило так себе), я затер надпись подошвой. И наконец смог выйти из круга.

– Я ожидала чего-то более магического, – ухмыльнулась Фрея.

– В следующий раз обязательно взорву, – пообещал я. Истеричный смех так и норовил вырваться, потому что, наверное, все это было каким-то дурацким фокусом, пранком или чем-то вроде того. Безумно не хотелось оказаться тем самым паникующим идиотом, который будет собирать этим ребятам просмотры, поэтому я пытался делать вид, что подобные ситуации со мной происходят минимум пару раз за месяц.

– Он смог выйти из пентаграммы призыва, значит, он точно избранник Эрны, – с железной уверенностью сказала Аин. Мне бы тоже хотелось быть настолько уверенным хоть в чем-то.

– Только вот он об этом не знает, – Анс в их компании явно отвечал за мрачный реализм.

Было очевидно, что мы не знаем, что делать друг с другом, поэтому я решил вмешаться и разобраться:

– Вы можете уже нормально объяснить, что здесь…

Не договорил. Все тело пронзило парализующим холодом, словно кровь в венах заледенела, перестав течь, и превратила меня в статую. Я мог лишь скосить взгляд и увидеть, как по рукам – и по всей коже, наверное, – начинает расползаться серое пятно, болезненное, как ожог.

– Богиня… – с ужасом выдохнула Аин.

– Его в Моркет затягивает! – Фрея мгновенно оказалась рядом со мной, большой изумрудно-зеленый камень в навершии ее меча вспыхнул, окутывая все вокруг нас светом. Мне стало чуть теплее и не так больно, тело будто бы немного ожило, но разрушительный процесс это не остановило. По коже поползли черные извилистые полосы, похожие на трещины на стекле. Паника подступила к горлу.

Я не знал, что такое Моркет, но мне точно было туда не нужно. Ни в коем случае. Ни за что.

– Анс, что с этим делать? Тут нет разлома, я не понимаю, что происходит. – У Фреи даже получалось выглядеть спокойной и собранной, хотя близнецы явно растерялись.

– Он в этом мире не закрепился, – ответил Анс, который до сих пор – ага, удачи тебе – пытался выглядеть невозмутимо.

– Нужно имя, да? – Аин скрыть панику не пыталась. – Имя же держит нас в мире?

Спорно, но я был согласен поверить во что угодно. То, что расползалось по моей коже черными полосами, не было ранами. Это были трещины, как на камне. Из них не текла кровь, а сочился серый туман. Единственное, что говорило мне «это тело пока еще живо», – боль.

– Просто назови имя!

Имя. Отлично, имя. Это же так просто. Даже дети знают, как их зовут. Но я не помнил. Я мог бы назвать год рождения, даже улицу, на которой жил, но на месте имени была пустота. Происходящее все больше напоминало кошмар, но разве во сне может быть так больно?

– Я не помню, как меня зовут, – я бы это истерично выкрикнул, но с губ сорвался свистящий шепот.

– Тогда придумай, и быстро! – Аин схватила меня за руку, окутывая оранжевым сиянием. Боль не утихла, но трещины перестали расползаться.

Я понял, что не могу назвать любое имя, случайное сочетание букв. Я должен назвать свое имя, иначе ничего не выйдет. Знаки, вписанные в пентаграмму, крутились в голове. Переставлялись, перемешивались. Я почти начал понимать их, распознавать, будто когда-то известный мне алфавит. Одна надпись отпечаталась в сознании особенно четко, но я мог различить лишь начало. Прочесть, сказать.

– Дей, – имя возникло и сорвалось с губ с неимоверным трудом, словно я учился говорить заново.

И все закончилось. Этот мир – другой, чужой, новый – рухнул на меня всей своей тяжестью. Ясным небом и шелестом листьев, зеленью трав под ногами, вибрирующей энергией магии, разлитой в воздухе, едким запахом пепла и едва различимым – цветов. Очередной приступ головокружения чуть не свалил с ног, хотя казалось, земля наконец перестала из-под них уходить. Меня подхватили несколько пар рук. Удержали. Но этого точно было недостаточно.

Я понял, что это не сон. Не шутка, не фокус. Моя жизнь действительно сделала самый невероятный на свете виток. Поворот против всех правил движения.

Мне точно нужна была помощь, но какая именно, я не знал.

– Отличное имя, – сказала Аин с явным облегчением.

– Теперь все хорошо, – попробовала успокоить меня Фрея.

Боль ушла, и кожа перестала быть такой ужасающе серой, от черных трещин остались лишь белесые полосы. Но все точно не было хорошо.

– Вообще нет. – Я бы отшатнулся, но тогда опять ступил бы в пентаграмму. – Я не понимаю, где я, кто вы и зачем!

– Зачем мы? – уточнила Аин.

Я мысленно выругался. Говорить нормально по-прежнему получалось с трудом, слова ощущались странно.

– Зачем я вам.

– Мы призвали тебя сюда потому, что ты избранник Эрны, – сказала Фрея. – Тот, кто должен спасти наш мир от гибели.

– Эрна – богиня света, – продолжила Аин, – и если она послала тебя сюда, то ты маг, наделенный силой, которая необходима нам для защиты от нашествия Моркета.

– Моркет – это тьма, что была до начала времен, и мы в нее не хотим, – закончил Анс.

Мысль отступить обратно в пентаграмму и попробовать открутить этот процесс назад, перестала казаться мне такой уж плохой. Потому что, правда, – спасать мир от тьмы и быть избранником светлой богини? – такие сюжеты устарели… когда? Лет десять назад? Я не собирался в этом участвовать. Если это все-таки – пожалуйста – сон, я хотел перестать его смотреть.

– Я не могу, – сказал я, – у меня учеба, меня же из универа выпрут и из квартиры. И вообще отовсюду. Меня не могли избрать, я не баллотировался.

В голове все поехало окончательно. Я же не герой, не мальчик-который-выжил и уж тем более не носильщик колец из пункта А в пункт В. Даже если будут орлы. Я могу им проект здания сделать, картинку красивую нарисовать, а не побеждать какую-то абстрактную тьму. У меня образование другое.

– Богиня избрала тебя, – голос Фреи вдруг стал очень строгим. – Это великая честь. А нам больше не на кого надеяться.

– Да мне плевать, – вырвалось быстрее, чем я смог подумать, – вы не понимаете, что у меня была нормальная жизнь? Учеба, планы, я столько сил угробил, чтобы поступить, чтобы каждую гребаную сессию на отлично закрывать, чтобы за аренду квартиры платить, а вы взяли и уничтожили все это просто из-за того, что…

– Просто из-за того, что весь наш мир с миллионами жителей умирает? – перебила меня Фрея. Взгляд ее сделался тяжелым и неприятным. Вот теперь я действительно разочаровал ее, но было так ужасно плевать.

1.Лор – вся информация, которая существует внутри вымышленной вселенной художественного произведения или компьютерной игры. История и законы мира, в котором разворачивается повествование.