Kitobni o'qish: «Дракон пространства и времени»

Красно-фиолетовый, пурпурно-синий, золотисто-белый дракон рассекал звёздное небо неся на спинах маленьких деток в детский сад для изучения арифметики. Все были, как один, – крохотные. Казалось, не дети вовсе, а самые настоящие блохи поселившиеся на гриве дракона, кусают и пакостят. Только ему, дракону, нравилось иметь блох, наблюдать, как те растут, резвятся и смеются, дракону нравилось расти детей и наблюдать, как они со временем становятся умнее, разумнее и мудрее. Дети делали множество ошибок, но не унывали, не злились и не проклинали всех вокруг за свои ошибки, а звонко смеялись и относились к проблеме, как к какой-то игре и забаве, в отличии от повзрослевших деток. Будто у тех взрослых ребятишек, крохотный мозг перестраивался, разлетался на миллион крохотных частей и собирался обратно, но уже как-то неправильно и не волшебственно, забывая детскую радость, а вместо неё приобретая способность быть недовольными жизнью, грустными, пустыми, замкнутыми и подавленными, к тому же ещё очень вредными и капризными.

А пока, дракон, лишь наблюдал, как растут дети, – потому что он возил только их, а большие забывали о нём и даже не видели, к сожалению, – дети ставшие взрослыми переставали верить в чудеса и магию начитавшись книжек, которые не подходят по их возрасту. Так, с ранних лет жизни им в голову вбивали то, что законы физики нельзя изменить, и, что чудес, как фей рассекающий лес с волшебной палочкой на волшебном Пегасе, или Санта Клауса на упряжках с оленями, и Лепрекона, что прячет свои золотые мешки в землю от злых пиратов, – их, просто навсего не существует, и это выдумка писателей употребляющие алкоголь и наркотики и видящие чертей бегающих под столом, собирающих крупинки сахара, чтобы подсластить холодный и безвкусный чай в аду.

Дракон заглядывал за спину едва ли не каждые десять секунд, чтобы точно быть уверенным в том, что никто не выпал из его тёплых, пушистых локонов. Они были и неспроста такими, – пушистыми. Холодный ветер, а особенно ночной и утренний, разряженный морозом и влажностью, накануне выпавшие росы на траву, заставляли крохотные тельца человечков дрожать от холода. Потому, дети прятались в гриву, укутывались им, как одеялом, а тепло тела дракона согревало их, защищая от ветра, дождя и любой другой непогоды.

Впрочем, не все дети любили прятаться. Такое случается с детьми, что считают себя другими, – изгоями. Так, один мальчик со взъерошенными волосами всё время сидел в самом конце тельца дракона и смотрел на узоры на спине; о чём-то глубоко и таинственно думал, обнимал свои колени, надувал губки и грустил. Потому ли, что он был, как взрослые, – скучным, серьёзным, умным, расчётливым, дети не подходили к нему и не разговаривали, не просили поиграть, не предлагали сладости и не рассказывали сказок. Ребятишки, даже когда поднимались на драконий автобус, не здоровались с ним, потому что знали, что мальчик не обратит на них внимания и не помашет рукой и не скажет «привет» в ответ. Казалось, мальчик и вовсе был глуп и глух, да притом, и нем.

Мальчик смотрел на спину уходящих детей, опускал взгляд и вздыхал. Затем, что-то шептал и смотрел на небо и улыбался, словно видел там то, чего не видел никто другой. Дракон замечал многих, как одни играли в салки, рассказывали легенды о моржах, рисовали, а другие спали до назначенного пути, а грустный мальчик всё время смотрел на звёзды и улыбался, а потому, казалось, что звёзды отражались от его глаз, и в них можно было увидеть весь космос, – космос с их большой луной, звёздами, галактиками и астероидами оставляющие огромные хвосты по вселенной, что протягивались на сотни световых лет. Словно кто-то разлил тонкую полоску нефти на воду. Каждый раз, из-за ветра ли, или из-за влажности воздуха, на глазах мальчика образовывались слёзы и катились по щекам вниз, через подбородок на пиджак, с пиджака на брюки, затем те высыхали, мальчик вытирал рукавом глаза, и снова смотрел на узоры на спине дракона и шептал самому себе удивительные заклинания, что известны были только ему.

Пока многие дети смеялись, мальчик думал. Пока все они игрались, мальчик сидел и о чём-то размышлял. Пока дети бежали в детский сад, чтобы научиться арифметике, и поесть вкусную манную кашу со сливочным маслом, мальчик шёл медленно сзади и думал, думал о том, сколько звёзд на небе. Так он научился считать больше, чем все его сверстники.

– Сто сорок девять тысяч двести тридцать один, – отвечал мальчик, когда дети поддразнивали его.

– Ты что, самый умный? – кричал один, – А ну-ка умножь мне…

– Двести один миллион триста семьдесят три, – шептал мальчик.

– Ого! – восхищались маленькие девочки, которые едва ли знали, как досчитать до пятидесяти.

– Да он всё выдумал, нет таких цифр на свете! – и, они уходили, – Скучный он какой-то… пойдёмте.

«А вот и есть!» – хотел сказать мальчик, но сжимал губы и молчал. Погано становилось ему от слов малышей.

В один из вечеров, развозя детей по домам, дракон рассекал воздух вниз и вверх, игрался над озером, поднимался высоко к звёздам, долетал до города, и оставлял детей в их домах. Взрослые смотревшие в это время из окон домов, видели, как в воротам подъезжал обыкновенный красный автобус, оттуда вылезали дети и уходили по домам – так взрослые видели дракона, потому что не верили магии. Утром они садили своих детей на тот же автобус, сами уезжали по работе. Дети были и рады такому. По приходу домой, вечером, рассказывали, как летали по небу, видели орлов, корабли и самолёты, и плавали с драконом в море, а взрослые кивали и улыбались, зная, какая у детей бурная фантазия, не веря им.

Последним в списке был мальчик, который жил за городом, в старом домике у озера – здесь особенно было красиво в отличии от затуманенного газами города; звёзды на миллионы миль, большая луна, закат над озером окрашивающий её в разноцветную радугу. Подлетев к озеру, где стояла лодка привязанная к причалу, мальчик вздохнул и встал.

– Чего же ты так грустишь, Леонард? – спросил дракон.

– Глупые все вокруг, – отвечал мальчик, – Мне чуждо быть среди них. Они не видят всего того, что вижу я, и всё время норовят обидеть меня, потому что я не вписываюсь в их рамки. Все дети глупые.

– Они всего лишь дети.

– Как и я.

– Все люди рождаются разными, потому и интересны они, чтобы познать их. Дети и дружат потому, что в других есть тайна, которую хочется разгадать.

– Все люди одинаковые, взрослые они или нет. Они дружат с теми, с кем выгодно, с теми, кто их поддержит и рассмешит. Труднее всего им говорить про машины, космос, науку и археологию, (откуда только мальчик знает о таких вещах?), потому что они глупы. В обществе детей, я чувствую себя одиноким… Скажи мне дракон, тебе не бывает одиноко?

– Никогда. У меня есть работа, и, те, кто в меня верит. Когда кто-то верит в тебя и жить легче и теплее.

– Повезло тебе…

Леонард вышел на тропу ведущую к дому. На причале стояли две лодки. Мать смотрела через шторы на кухне, что-то готовя и мотаясь туда-сюда, ожидая сына из детского сада. В лодке сидел седой старик с белыми, как снег усами и бородой. Через морщины на лице едва ли можно было различить две бусинки. Лишь очертания луны в его взгляде давали понять, что всё-таки старик не спит. И увериться в том, что это точно не пугало по мотающимся из стороны в сторону голове.

– Лео, Лео! Сынок, ужин остынет, заходи побыстрее, поешь пока горячо! – выбежала мать и с крыльца размахивала полотенцем, сжимая в другой прихватку, – Отец скоро вернётся! Не стой там, простудишься, сегодня ветер сильный! – лодка раскачалась, поднялись волны и ударились об берег, к корешку дерева прибило стеклянную пустую бутылку, с дерева упал лист, и кружась прилип к ней, – Заходи, заходи! – и скрылась в доме, снова бегая то взад, то вперёд, перебирая грязную посуду на раковине, и ставя тарелки и сковородки на стол.

– Я бы хотел найти друга, что любит тоже, что и я. Конечно, – Леонардо сжал кулак, едва ли не всплакнув, но сдержал слёзы в себе, – хорошо играть в машинки, строить замки из песка, кидаться едой за столом, – ему никогда не приходилось играть с кем-то, всё время сидел у окна и одиноко бил две машины друг об друга, затем бросал, и просто лежал на ковре и смотрел на тех, кто смеялся, делая взлёты с игрушечным самолётом, – но мечтать о других людях в космосе гораздо интереснее. Разве, если на свете существуют драконы и магия, не могут существовать и другие вещи?

– Могут. Всё, во что ты веришь, разумеется существует. Нет в мире магии тем, кто потерял веру. Потому люди и несчастны, потому что не желают чудес, и жалуются на всё подряд, – старик прислонился к веслу, погрузив её в иней на дне озера, – Веру люди теряют, когда спотыкаются на первые проблемы на их пути взросления. Им кажется, что всё, что они желают непременно должно случиться без их участия, но ведь в жизни не бывает так. Чтобы мечты сбывались иногда нужно сделать шаг и встать в кровати, если даже очень не хочется этого делать. Когда мечты не сбываются, люди перестают верить в чудеса и верят только в себя. Но вера в себя, это данность, а не чудо.

– Сынок! – раздался голос из открытого окна, – Быстро за стол! Кому сказала?!

– Ладно, дракон, мне пора идти, мама сердиться.

Старик кивнул, задрожал от холода и улыбнувшись развернул лодку, а когда мать отвернулась, стал драконом и улетел. Над озером образовался туман, за лесом медленно уползало солнце, квакали лягушки. Затемнело и похолодало. Леонардо прошёлся по влажной траве, сверчки трещали, умолкали, появились комары, и завидев жертву полетели в сторону мальчика, – Леонардо открыл дверь и вошёл в дом, переодевшись и помыв руки, сел за стол, и принялся есть. Комары ударились об стекло, жадно стуча хоботками, развернулись и улетели. Могли бы они говорить, то непременно сказали бы: «Только выйди, мы с тобой разберёмся, трус!».

– Как там в детском саду? Нашёл друзей?

Леонард посмотрел на мать, отправляя ложку с кашей в рот, заедая хлебом, сыром и свежими огурцами.

– А… ага, – жуя.

– Ну вот и хорошо. Я-то уже начала волноваться, что ты останешься совсем один. Хорошо, что ты заводишь друзей. Друзья самое важное в детстве. А… вот и папа вернулся.

Заскрипела дверь, в дом вошёл худой, курносый мужчина в плаще, поставил портфель на пол, разделся, повесил плащ на крючок, и направился в душ, затем, всего пару минут спустя, сел за стол. Посмотришь, словно держали в подвале и кормили одними костями, настолько он был худым. Съев пару сдобных булочек, опустошил тарелку с супом, – мать всегда готовила ему супы отдельно, папа обожал их, и просто не мог жить без первого, он развернул газету.

– Слышали, в городе сбили ребёнка? Ужасная трагедия, – перевернул следующую страницу, – Самолёты в Анталию задерживают из-за непогоды. О! – отец улыбнулся, и его глаза округлились от восхищения, – Открыли новую планету пригодную для жизни всего в двух тысяч световых годах! – рассмеялся, – Мы скоро и там откроем завод ботинок и добычу нефти!

Леонардо поднял голову и навострил уши.

– Вот бы полететь туда, да, папа?

– Полететь куда? – смотря поверх газеты на сына.

– Ну, в космос. Увидеть бы новые земли.

– Эх, вот что ты говоришь? Полететь. Наши учёные ракету нормально запустить не могут, а ты грезишь о новых мирах. Нам бы сначала до Марса долететь. Иной раз глядишь, полетит ракета, и минуту спустя падает… Ты ешь-ешь, не отвлекайся.

– Но ведь люди смогут создать новые ракеты, чтобы долететь до других миров, может лет двадцать или пятьдесят?

– Хм. Не знаю, – нахмурился, – у нас стул сломали, так мы десять лет ещё им пользовались, сами ремонтировали и обвязывали скотчем и тряпками. Вряд ли там что-то создадут эти учёные, лет двести уж точно. Им дай только повод для заработка денег, они будут тостер сорок лет разрабатывать. Вот так вот.

– Я бы хотел полететь. Стать…

– Да куда же ты полетишь? – перебил отец, – Ты ведь ещё маленький, тебе нужно окончить колледж, завести семью, найти хорошую работу. Мечты эти не для нас, понимаешь. Я тоже когда-то желал стать космонавтом, а потом, поднявшись на гору пешком, понял, мне на другой планете вообще не выжить. Ужасная одышка, – жгло в груди, упал на землю и лежал минут десять пока по мне ползали муравьи, пока мои ботинки грызли крысы, отдышаться не мог. Вот как эти муравьи не устают? На другой планете…, – бросил газету на стул рядом, – …труднее. Тащишь на себе костюм астронавта, а он весит будь здоров сколько килограмм, в несколько раз больше меня, это уж точно. Мы с твоей мамой пакет продуктов тащим до крыльца дома, и у крыльца вся спина ломится. Да что только твоя мать там покупает ума не приложу. Женщины… кирпичи что-ли…

Доев, Леонардо отодвинул тарелку.

– Ладно, папа, я пошёл.

Отец кивнул, мальчик встал, ушёл в свою комнату.

– Ну ты слышала? Вот даёт… – последнее эхо за спиной, дверь в комнату захлопнулась, и Леонард подлетел к окну.

У окна стоял телескоп, любительский, маленький. Леонард начал разглядывать в него всё вокруг. Из-за стекла на небе мигали звёзды, большая луна освещала лес, отражаясь от озера, окрашивая её в молоко. Резкий, холодный ветер заколыхал кроны деревьев, ветки бились друг об друга, в воде бултыхался лесной мусор, рыбы разводили волны. По чёрному, тёмному небу, среди тысяч звёзд, миллион галактик и солнц, упал метеорит, быстро, за ним другая, третья, пятая, – удивительно, красиво, восхитительно. Вспышка, в глазке телескопа что-то промелькнуло ослепив Леонардо, и тот жадно начал разглядывать небо, пытаясь понять. Вдруг, свет дал смачный удар в глаз, усилился, и, вскоре, мальчик почувствовал тепло и какой-то уют, словно отходивший от камина. Леонардо отошёл от телескопа, сделал несколько шагов назад, и… увидел дракона. Он горел золотистым пламенем, грива играла на ветру. Разинув пасть, будто заглатывая прохладу, чтобы остудить себя, он залетел в комнату и сел на кровать мальчика. Пронизанная холодом комната окрасилась теплом. «Дрова догорали».